Робинзон и Пятница. Художник, что рисует — IV...

Сима проснулась и, улыбаясь, глянула на себя в зеркало. Она отметила, как преобразилось её лицо, каким красивым и открытым стало.
«Вот такую меня мало кто видел... Ну и к чему тогда мне скрытность? Разве кто полюбит (Сима спрятала улыбку)... непривлекательную? А может быть, я никакая не своеобразная, а обыкновенная? Вздор! Сомневаться в себе? Нельзя забивать себе голову этим!»
 
***
 
Солнце пряталось за тучами. Город умывался ноябрьским дождём, но кругом уже торопливо хлопали двери цветочных магазинов и супермаркетов, парикмахерских и чопорных салонов красоты, открывались жалюзи граверных мастерских и по ремонту обуви, а кулинарии и булочные источали ароматы кофе и ванили.
 
Всё вокруг наполнялось привычными звуками.
Объединяло горожан одно: они уверенно двигались к своему будущему, ради которого пришлось забыть о прошлом, оставленном ими за железными дверями уютных квартир. Это будущее хоть и было очень похожим на вчерашнее, с теми же офисами и лицами сотрудников, оно каталось в таких же автобусах и трамваях, что развозили их накануне вечером по домам, и всё же, казалось более вкусным и доступным.

На фонарных столбах гасли неоновые огни. Мигали светофоры. С шипением проносились автомобили, они беспощадно давили лужи, превращая их в брызги...
 
Новый день вступал в силу, он не ждал особого приглашения, но и люди были готовы к нему...
По тротуарам и пешеходным переходам спешили курьеры и покупатели, родители и дети, местные и приезжие. Одни нуждались во внимании, другие — смеялись, они были влюблены, а третьи — торопились навстречу Судьбе.

Из толпы отделился высокий мужчина, он шагал задумчиво и улыбался своим мыслям. Внимание к себе он привлёк не улыбкой, но изящным футляром для скрипки в руках.

 

А через площадь спешили лёгкие каблучки Симы, они звонко стучали по мокрой брусчатке, и время, едва поспевая за стройными ножками, виляло рядом хвостиком.

 

Воскресенье ноет скрипкой.
Одиночества боюсь.
Маскирую за улыбкой
Безответственную грусть...*

Сима прислушивалась к такту — каблучки выбивали рифму:
 
...Налетело в одночасье
Равнодушие волной.
Исковерканное счастье —
Полосою затяжной...*
 
***
 
«Скорей бы уж закончился ноябрь. На небе не солнце, а тусклый глаз какой-то. И начинаешь сомневаться в том, что «у природы нет плохой погоды...», — Сима мечтала о снегопаде, о метели, чтобы весь этот безнадежно сумрачный, мокрый и ветреный мир засиял белизной, и чтобы резало глаза от снежной чистоты.
 
Суматоха раздражала, но она и подчиняла, и девушка вместе со всеми спешила, бесконечно отражаясь в витринах...
Кто бы мог подумать, что непогода может вызвать страдания. Как будто душу выстуживал этот промозглый ветер.
Словно из-под сердца Симы выскочили стоки:

Казалось, забыто, но сердце споткнулось.
И вот уже мысли, сомненья, вопросы
Погнали меня по сплетениям улиц.

Промокшие ноги, озябшие руки...
У осени этой не выпросишь чуда,
Но глупое сердце не верит в разлуку,
В груди трепыхаясь безмозглой пичугой.

Прошло время песен. Друзья улетели.
А мир выцветает, остывший от лета.
Я просто скучаю. Скорей бы метели

***
 
И, вроде бы, жизнь у Симы была привычной и относительно комфортно устроенной, но всё труднее ей приходилось бороться с зародившейся внутренней печалью, та разрасталась, мешала, иногда даже тревожила. Терялась уверенность в том, что она ещё успеет проявить себя и для этого ей потребуется совсем немного времени, и убеждённость, что такой случай обязательно подвернётся, исчезала.
 
Серьёзно задумываться о любви Сима не спешила.
«Не знаю, как долго я смогу жить без лямур, но до сих пор её отсутствием не тяготилась...», — размышляла она на ходу, при этом, внутренне сосредотачивалась, обнаруживая везде и во всём только что явившееся на свет грандиозное умозаключение. Созерцать было гораздо интереснее, это занятие потрясало Симу и возбуждало до спазмов в горле. Ей казалось, что в такие моменты она соприкасается с великой тайной и приближается к разгадке Бытия.  

Естественно, что девушка не могла видеть себя со стороны в этот момент, но те, кто проходил мимо, успевали отмечать, насколько была та обаятельной, харизматично-неординарной и притягательной. Мужчины обнаруживали перед собой ту, которая знает, что ей надо и чего она хочет. Казалось, её флюиды источали аромат риска. Женщины рассматривали в ней хищную соперницу. В минуты наивысшего напряжения мысли Сима была неотразима, а её разум в это время источал:

 

«Безответно повисшие фразы. 
Адекватности тихий  финал...  
Иногда, только сильно промазав,  
Понимаешь одно — ты попал...»*
 
— И даже дорога, ведущая в тупик, может оказать добрую услугу: ты попала и будет время отдохнуть, подумать, взвесить всё и, наконец, просто перекусить! Не так ли? А созерцать — это, конечно, занятное дело. Вы создайте что-нибудь и пусть другие созерцают Ваше творение. Это же намного интереснее. Гораздо!
 
Кому это сказано?
Сима подняла глаза на говорившего.
Перед ней стоял мужчина лет сорока.
Его длинные волосы свисали из-под шляпы. И взгляд... проницательно-внимательный, иронично-умный, знающий, что сейчас тут происходит — это Сима успела отметить.
Вспыхнувшее было раздражение, моментально улетучилось.
 
— Что, простите? — спросила она рассеянно от неожиданности.
— Необходимо найти гармонию между созиданием и созерцанием. Вас же терзает душевный восторг... Да-да, именно терзает! Вы погружаетесь в свои суждения, сжимаете их, ограничиваете, как Гиппократ, который ввёл понятие «афоризм» в употребление, убеждая всех, что «жизнь коротка, искусство долговечно»*, но сама жизнь, поверьте, о другом. Поймите это. Вы плохо знаете себя, потому что Вы совсем другая... Простите.
 
Сима не успела ни ответить, ни задать новый вопрос, а незнакомец уже шагал прочь, ссутулившись и запрятав руки в глубокие карманы плаща...



«Триединство: голос, глаза, походка...» — откуда-то всплыла фраза Марины Цветаевой.
— ...И смысл сказанного, — уже вслух добавила от себя девушка.

***
 
Воскресенье.
Сима затеяла стирку с утра.
Периодически выскакивая на балкон в шёлковом японском халатике и развешивая бельё, она развлекалась, пытаясь прокомментировать свои суждения:
«Как хотелось бы узнать, а кто-нибудь за мной наблюдает? Нет, не вожделенно! И не обязательно сейчас... А так... вообще... для того, чтобы понять... Интересно, есть такие люди?»

Ажурные трусики выпали нечаянно из её рук и повисли на перилах балкона этажом ниже.

«Вот же!»
 
Попробовала достать упавшую вещь пластиковой трубой — куда там!

«Придётся идти... Не помню, кто там живёт...»
 
Быстро спустившись по ступенькам, Сима позвонила в нужную квартиру.
Тишина.
Позвонила ещё раз.
Дверь отворилась и Сима увидела на пороге того самого косматого мужчину, что заговорил с ней накануне около парка.

— З-з-здравствуйте... — от волнения девушка невольно стала заикаться.
— Здравствуйте, — удивлённо вскинув брови, поприветствовал нежданную гостью сосед снизу.
— М-м-м-мне нужно забрать... кое-что... с Вашего балкона... Я над Вами живу и... моя вещь упала к Вам... вон туда, на балкон.
— Проходите, — сосед посторонился.
 
Видно было, что он тоже немного обескуражен визитом.
 
Сима вошла, озираясь по сторонам. На стенах висело множество картин. В центре большого зала стоял мольберт.

Входная дверь сзади тяжело захлопнулась.
Сима вздрогнула.
«Лишь бы не пришлось сожалеть!»
 
— Вы извините меня за творческий бардак в квартире... Я не ждал никого. Да и вообще, такой беспорядок — привычное явление для меня. Зато я знаю, где и что лежит.

Спокойный голос с мягким тембром немного успокоил девушку.

— Ничего. Я не буду Вам мешать... Я сейчас... быстро...

Заметив на перилах трусики, Сима сжала их в кулачок и собралась было к выходу, но тут ей на глаза попала картина — при входе её не было видно, она висела с внутренней стороны стенки.

— Не может этого быть, — только и смогла она прошептать. — Не может!
— Узнали её?
 
Как не узнать! На картине была изображена Сима... в том самом японском домашнем халатике, что был на ней сейчас. Та Сима стояла напротив зеркала и загадочно улыбалась сама себе.
Но как?! Откуда этот человек мог видеть её, улыбающейся зеркалу? Она живёт на пятом этаже, зеркало, которому она улыбалась иногда, находится в прихожей. Ну никто не мог этого подсмотреть!
 
— Все люди обладают не какой-нибудь, а своей особенностью. Есть она и у нас с Вами. Поверьте, я не нахожу Вас хуже или лучше той, которую Вы знаете в себе, просто... просто, Вы другая. Вы необыкновенная.
— Необыкновенная?
— Да.
— Мне такое ещё никто не говорил...
— Возьмите, — художник снял с гвоздя картину, — это Вам.
— Как к Вам обращаться, добрый Мастер?
— Роберт. Но друзья зовут меня или Роби, или Робинзон. Наверное, потому что живу один.

Уходя, Сима оглянулась и улыбнулась новому знакомому.

***
 
Сима спешила поскорее закончить прачечные дела. А что потом?
Она ушла от мастера и почувствовала себя иной, она изменилась, стала непохожей на прежнюю.

«Что это? Жажда любви? — Сима пыталась объяснить себе душевную сумятицу. — Да, она превыше мудрости, потому что такая жажда более значима... Как мне утолить влечение? Чем унять любопытство? Как усмирить вспыхнувшую страсть? Чудесное было совсем близко... Он такой притягательный! Когда я уходила от него, Роби так смотрел, будто хотел остаться во мне навеки. Кто, кроме него, даст мне цель?»
 
Сима вышла на балкон, глянула вниз и сбросила на нижний этаж влажную футболку.
 
«Он мне нужен! А Робинзону нужна Пятница...»

...И пошёл крупный снег, словно бы из ниоткуда...

...И наступила тишина, и город, который, кажется, любил всех, исчез, его будто больше не было, и только крупные хлопья метались по округе, а под сердцем у девушки дрожь то усиливалась, то затихала... Будоражила!
 
 
 
________________________________

*Mила Познанская. «Нудь» (отрывки);

*Жанна Левова. «Скорей бы метели!»;

*Mила Познанская. «Адекватности тихий финал...» (отрывок);