Пушкин Александр Сергеевич → Блог

Гению

Татьяна Растопчина

Скажите, каково блистать, не украшая,
Клинком дамасским фраз, полётом  слов как бриз?
Фантазию свою смиреньем укрощая,
В почтении склонясь, Вы  муз касались  риз.

Зажечь одной строкой любовный пыл надежды…
Безумство  и экстаз? А может быть каприз?
И век спустя летящий стих, как прежде,
ДарИт смятенье чувств и счастья парадиз.

Туманность – утро грёз, как  искрой освещая,
Бежит строка легко, распахнуто окно,
И вдохновеньем в вечности играя,
В руке скрипит опять гусиное  перо.

26.06.2012 г.

Путешествие от Пушкина к Толстому

Есть в Пскове поэтический клуб «Лира». Каждый год в конце мая, накануне дня рождения А.С. Пушкина, председатель оргкомитета поэтических форумов поэтов Северо-Запада России В.А. Шульц организует конференцию «Пушкинские встречи». Приезжают литераторы из Москвы, Санкт-Петербурга, Пскова, Смоленска, Великого Новгорода, Великих Лук и др. В 2010 году довелось побывать там и нарьянмарцам Л.В. Царьковой и И.А. Лавриненко.

1
Мы явились «с корабля на бал»: «лайн» из Питера прибывал в Псков, когда уже началось открытие мероприятия в зале Центральной библиотеки. Нас ждали, сразу же узнали и объявили во всеуслышание, что прибыла делегация из Нарьян-Мара. Выступал известный российский критик В.Я. Курбатов, член Общественной палаты. Он говорил, что у современных литераторов мельчают задачи, творческие люди уезжают за рубеж. Печальным знамением времени является оторванность от корней, особенно, у поэтов...
Мысль верная. Правда, к большинству авторов нашего «Заполярья», к счастью, отношения не имеющая... Удивительные северные поэты – Василий Ледков, Прокопий Явтысый и, особенно, Алексей Пичков сами были голосом своей земли и воспитали несколько поколений учеников (и читателей), которые прекрасно чувствуют свои корни.

В ледяную тундру так я врос корнями,
Как врастают в почву ель или сосна.
(В.Ледков)
Надо было попасть на этот форум, чтобы еще раз убедиться, насколько мощное и благотворное влияние оказали на нас ненецкие классики.

VII «Пушкинские встречи» продолжались в Пушкинских Горах. С утра – 4 км пешком в Михайловское. Дом Пушкиных в парке, в который превратили поколения предков (начиная с Ганнибала) эти леса, озера, реки... Изумительной величины ели. Сосны, на которых гнездятся аисты (»зуйки», как их прежде называли). Интересно, что Михайловское в старые времена именовали Зуево. Сразу вспомнились поморские юнги-зуйки. Вот, оказывается, откуда пошло это слово!
Аисты в пушкинских местах – не редкость. Летают, сидят в гнездах, венчающих придорожные столбы на шоссе.
Ландшафты напоминают Подмосковье или Рязанщину, только елей таких, как здесь – на диво стройных – там нет. Самое необычное, что рукотворный пейзаж в имении Пушкиных настолько цельный, что фрагментарные, по сути, фотографии не дают о нем почти никакого представления. Игорь ЛАВРИНЕНКО написал (на ритм известной песни) такие стихи:

После Арктики все неброское –
Ширь полей, луга да леса.
Ночью тихою спит под звездами
Среднерусская полоса.

После тундры нашей да Севера,
Где контрасты слепят глаза, –
Все здесь вечное,
все размеренно,
Среднерусская полоса.

Там дожди, бураны, да радуги,
Ветер в клочья рвет паруса.
Здесь спокойствием
сердце радует
Среднерусская полоса.
Заполярный край,
ветер северный –
Сердце – чайкою в небеса.
А здесь душа парит, –
край Есенина,
Среднерусская полоса.

Но везде слышны,
где б мы ни были,
Сердцу милые голоса…
Это Русь моя – Заполярье ли,
Среднерусская полоса.

Русские просторы... От Москвы до Пскова 700 километров. Подумалось: а ведь протяженность Ненецкого автономного округа больше – 1000 км!
Конечно, собравшиеся в Пушкиногорье, как всегда бывает, когда выезжаешь на «землю», считали, что мы из Сибири и пришлось объяснять, что НАО – не северо-востоке Европы и мы не в чумах живём.

Я вам, без всяких околичностей,
Признаться в этом не стыжусь,
Скажу, что самой яркой личностью
Был наш родной товарищ Шульц!

Он в родовом именье гения
Сразил буквально наповал,
Наш, искушенный в словопрениях,
Экскурсовод чуть не упал.

Вы не поверите, товарищи,
Он произнес, смотря в окно, –
Что знают даже имя Пушкина
В Ненецком округе давно!

Народ застыл от удивления,
И пораженно замолчал…
Поняв величие мгновения,
Лишь головой слегка качал.

А мы, смущенные вниманием,
Стояли, чуть потупив взор,
И расстилался в даль бескрайнюю
Великий пушкинский простор.
Игорь ЛАВРИНЕНКО


После обеда начались волонтерские работы по очистке леса от сухостоя. По этому поводу Игорь Лавриненко написал стихи.
Волонтеры

Таща бревно, прогнившую заразу,
Я проклинал тогда весь белый свет.
И в полной мере осознал я фразу:
Поэт в России – больше чем поэт.

Но так втянулись, не поверишь, братцы!
Что там, в далеком пушкинском лесу
Возникла мысль – а может быть остаться?..
Здесь сенокос, картошка на носу.

Поднять колхоз и нарастить удои,
О перспективах думать я боюсь!
………………………………………
………………………………………

Каждым вечером в 20.30 начинались творческие встречи и общение авторов. Приятно, что поэзия Алексея Пичкова, которую я «проповедовала», произвела впечатление. Кстати пришлась и книга «Моим друзьям» Игоря Лавриненко, которая была у него нарасхват.
Главный итог поездки – не только приобщение к местам, в которых Пушкин стал великим поэтом, но и своеобразное соединение их (в духовном смысле) с Нижнепечорьем. Что мы оставили там частицу своей души – это точно.




2
Пушкинские горы, Михайловское, старинный дуб, по ветвям которого бродил кот ученый, полет аистов над кронами высоких сосен. Сирень, буйство поздней весны. После заснеженного Нарьян-Мара все это воспринималось как рай. Тем более – мы в гостях у Александра Сергеевича Пушкина.

В усадьбе Михайловское экскурсию проводил Виктор Никифоров, потомок крепостных в имении Пушкиных. Изумительный рассказчик. (Кстати, многие потомки пушкинских крестьян проживают на территории музея-заповедника в частном секторе, их безуспешно пытаются оттуда "попросить").

Скромный одноэтажный деревянный дом в парке во французском стиле, облагороженная природа, измененное Ганнибалом русло реки, озера, пруды и леса, леса… Двухсотлетние ели и сосны, вязы, дубы… Если меня спросят, что больше всего поразило в Михайловском, то, пожалуй – эти высоченные заповедные леса, а в доме Пушкина – его кровать, на которую без слёз смотреть нельзя – какая-то узенькая шконка с пологом (для тепла). Есть в той же комнате, конечно, кожаный диван, но и кровать эта в уголке стоит.

Главный итог поездки – литераторы Северо-Западного федерального округа, собравшиеся на конференцию, теперь имеют представление о литературе Ненецкого округа. Мы убедились воочию, что нашими стихами и прозой можно гордиться.

Новых ярких и интересных авторов, вопреки ожиданиям, там не оказалось. Зато, открыв для себя край, где Пушкин стал великим поэтом, мы оставили тут частицу своей души – это точно.

3
В конце августа я отправилась в подмосковную Тулу к родным. И вспомнилось, что в Михайловском сфотографировала схему путешествий А.С. Пушкина. Там было отмечено, что в мае 1829 года он из Москвы поехал в Орел, а в сентябре того же года вернулся в Москву. Значит, Александр Сергеевич проехал Тулу два раза!

В Туле в центральном парке даже дуб стоял (очень старый, помню с детства), про который ходили легенды, что его посадил сам Пушкин. Конечно, это были всего лишь домыслы: едва ли Пушкин в каждом городе занимался посадкой дубов. А мимо Ясной Поляны он проезжал (поместье расположено в нескольких километрах южнее Тулы как раз на дороге в Орел), только в те времена Ясная Поляна ничем не выделялась, а самому Льву Толстому исполнился один год!

Как было нам не посетить в очередной раз музей Льва Толстого в Ясной Поляне! Усадьба, старинные пруды, бесконечные яблоневые сады (6000 плодоносящих деревьев, 60 га). В доме Толстых все сохранилось так, как было при жизни великого писателя. Поражает скромность обстановки: простые книжные шкафы, металлические кровати, фаянсовые тазы и кувшины для умывания (и это он называл «не могу жить в роскоши», когда уходил из дома навсегда! Сейчас у любого гражданина дома обстановка получше).

Захватила в Нарьян-Мар горсть яснополянской земли и желуди на сувениры. А в памяти осталось последнее успокоение Льва Толстого: могила под изумрудно-зелёным дерновым одеялом среди величавых кленов и дубов на краю оврага с родником, где в детстве он с братьями искал «зеленую палочку».

Ночь. Александр Сергеевич Пушкин

Мой голос для тебя и ласковый и томный
Тревожит позднее молчанье ночи темной.
Близ ложа моего печальная свеча
Горит; мои стихи, сливаясь и журча,

Текут, ручьи любви, текут, полны тобою.

ПИР ВО ВРЕМЯ ЧУМЫ.

(Из вильсоновой трагедии: The city of the plague 1)Улица. Накрытый стол. Несколько
пирующих мужчин и женщин.

Молодой человек
Почтенный председатель! я напомню
О человеке, очень нам знакомом,
О том, чьи шутки, повести смешные,
Ответы острые и замечанья,
Столь едкие в их важности забавной,
Застольную беседу оживляли
И разгоняли мрак, который ныне
Зараза, гостья наша, насылает
На самые блестящие умы.
Тому два дня наш общий хохот славил
Его рассказы; невозможно быть,
Чтоб мы в своем веселом пированье
Забыли Джаксона! Его здесь кресла
Стоят пустые, будто ожидая
Весельчака — но он ушел уже
В холодные подземные жилища...
Хотя красноречивейший язык
Не умолкал еще во прахе гроба;
Но много нас еще живых, и нам
Причины нет печалиться. Итак,
Я предлагаю выпить в его память
С веселым звоном рюмок, с восклицаньем,
Как будто б был он жив.
Председатель
                                        Он выбыл первый
Из круга нашего. Пускай в молчанье
Мы выпьем в честь его.
Молодой человек
                                        Да будет так!Все пьют молча.

Председатель
Твой голос, милая, выводит звуки
Родимых песен с диким совершенством;
Спой, Мери, нам уныло и протяжно,
Чтоб мы потом к веселью обратились
Безумнее, как тот, кто от земли
Был отлучен каким-нибудь виденьем.
Мери(поет)
Было время, процветала
В мире наша сторона:
В воскресение бывала
Церковь божия полна;
Наших деток в шумной школе
Раздавались голоса,
И сверкали в светлом поле
Серп и быстрая коса.
Ныне церковь опустела;
Школа глухо заперта;
Нива праздно перезрела;
Роща темная пуста;
И селенье, как жилище
Погорелое, стоит, —
Тихо все. Одно кладбище
Не пустеет, не молчит.
Поминутно мертвых носят,
И стенания живых
Боязливо бога просят
Упокоить души их!
Поминутно места надо,
И могилы меж собой,
Как испуганное стадо,
Жмутся тесной чередой!
Если ранняя могила
Суждена моей весне —
Ты, кого я так любила,
Чья любовь отрада мне, —
Я молю: не приближайся
К телу Дженни ты своей,
Уст умерших не касайся,
Следуй издали за ней.
И потом оставь селенье!
Уходи куда-нибудь,
Где б ты мог души мученье
Усладить и отдохнуть.
И когда зараза минет,
Посети мой бедный прах;
А Эдмонда не покинет
Дженни даже в небесах!

Председатель
Благодарим, задумчивая Мери,
Благодарим за жалобную песню!
В дни прежние чума такая ж, видно,
Холмы и долы ваши посетила,
И раздавались жалкие стенанья
По берегам потоков и ручьев,
Бегущих ныне весело и мирно
Сквозь дикий рай твоей земли родной;
И мрачный год, в который пало столько
Отважных, добрых и прекрасных жертв,
Едва оставил память о себе
В какой-нибудь простой пастушьей песне,
Унылой и приятной... Нет, ничто
Так не печалит нас среди веселий,
Как томный, сердцем повторенный звук!
Мери
О, если б никогда я не певала
Вне хижины родителей моих!
Они свою любили слушать Мери;
Самой себе я, кажется, внимаю,
Поющей у родимого порога.
Мой голос слаще был в то время: он
Был голосом невинности...
Луиза
                                                Не в моде
Теперь такие песни! Но все ж есть
Еще простые души: рады таять
От женских слез и слепо верят им.
Она уверена, что взор слезливый
Ее неотразим — а если б то же
О смехе думала своем, то, верно,
Все б улыбалась. Вальсингам хвалил
Крикливых северных красавиц: вот
Она и расстоналась. Ненавижу
Волос шотландских этих желтизну.
Председатель
Послушайте: я слышу стук колес!Едет телега, наполненная мертвыми телами.
Негр управляет ею.

Ага! Луизе дурно; в ней, я думал,
По языку судя, мужское сердце.
Но так-то — нежного слабей жестокий,
И страх живет в душе, страстьми томимой!
Брось, Мери, ей воды в лицо. Ей лучше.
Мери
Сестра моей печали и позора,
Приляг на грудь мою.
Луиза(приходя в чувство)

                                        Ужасный демон
Приснился мне: весь черный, белоглазый....
Он звал меня в свою тележку. В ней
Лежали мертвые — и лепетали
Ужасную, неведомую речь....
Скажите мне: во сне ли это было?
Проехала ль телега?
Молодой человек
                                Ну, Луиза,
Развеселись — хоть улица вся наша
Безмолвное убежище от смерти,
Приют пиров, ничем невозмутимых,
Но знаешь, эта черная телега
Имеет право всюду разъезжать.
Мы пропускать ее должны! Послушай,
Ты, Вальсингам: для пресеченья споров
И следствий женских обмороков спой
Нам песню, вольную, живую песню,
Не грустию шотландской вдохновенну,
А буйную, вакхическую песнь,
Рожденную за чашею кипящей.
Председатель
Такой не знаю, но спою вам гимн
Я в честь чумы, — я написал его
Прошедшей ночью, как расстались мы.
Мне странная нашла охота к рифмам
Впервые в жизни! Слушайте ж меня:
Охриплый голос мой приличен песне.
Многие
Гимн в честь чумы! послушаем его!
Гимн в честь чумы! прекрасно! bravo! bravo!
Председатель(поет)
Когда могущая Зима,
Как бодрый вождь, ведет сама
На нас косматые дружины
Своих морозов и снегов, —
Навстречу ей трещат камины,
И весел зимний жар пиров.
*
Царица грозная, Чума
Теперь идет на нас сама
И льстится жатвою богатой;
И к нам в окошко день и ночь
Стучит могильною лопатой....
Что делать нам? и чем помочь?
*
Как от проказницы Зимы,
Запремся также от Чумы!
Зажжем огни, нальем бокалы,
Утопим весело умы
И, заварив пиры да балы,
Восславим царствие Чумы.
*
Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы.
*
Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.
*
Итак, — хвала тебе, Чума,
Нам не страшна могилы тьма,
Нас не смутит твое призванье!
Бокалы пеним дружно мы
И девы-розы пьем дыханье, —
Быть может... полное Чумы!
Входит старый священник.

Священник
Безбожный пир, безбожные безумцы!
Вы пиршеством и песнями разврата
Ругаетесь над мрачной тишиной,
Повсюду смертию распространенной!
Средь ужаса плачевных похорон,
Средь бледных лиц молюсь я на кладбище,
А ваши ненавистные восторги
Смущают тишину гробов — и землю
Над мертвыми телами потрясают!
Когда бы стариков и жен моленья
Не освятили общей, смертной ямы, —
Подумать мог бы я, что нынче бесы
Погибший дух безбожника терзают
И в тьму кромешную тащат со смехом.
Несколько голосов
Он мастерски об аде говорит!
Ступай, старик! ступай своей дорогой!
Священник
Я заклинаю вас святою кровью
Спасителя, распятого за нас:
Прервите пир чудовищный, когда
Желаете вы встретить в небесах
Утраченных возлюбленные души.
Ступайте по своим домам!
Председатель
                                                Дома́
У нас печальны — юность любит радость.
Священник
Ты ль это, Вальсингам? ты ль самый тот,
Кто три тому недели, на коленях,
Труп матери, рыдая, обнимал
И с воплем бился над ее могилой?
Иль думаешь, она теперь не плачет,
Не плачет горько в самых небесах,
Взирая на пирующего сына,
В пиру разврата, слыша голос твой,
Поющий бешеные песни, между
Мольбы святой и тяжких воздыханий?
Ступай за мной!
Председатель
                            Зачем приходишь ты
Меня тревожить? Не могу, не должен
Я за тобой идти: я здесь удержан
Отчаяньем, воспоминаньем страшным,
Сознаньем беззаконья моего,
И ужасом той мертвой пустоты,
Которую в моем дому встречаю —
И новостью сих бешеных веселий,
И благодатным ядом этой чаши,
И ласками (прости меня, господь)
Погибшего, но милого созданья...
Тень матери не вызовет меня
Отселе, — поздно, слышу голос твой,
Меня зовущий, — признаю усилья
Меня спасти... старик, иди же с миром;
Но проклят будь, кто за тобой пойдет!
Многие
Bravo, bravo! достойный председатель!
Вот проповедь тебе! пошел! пошел!
Священник
Матильды чистый дух тебя зовет!
Председатель(встает)

Клянись же мне, с поднятой к небесам
Увядшей, бледною рукой — оставить
В гробу навек умолкнувшее имя!
О, если б от очей ее бессмертных
Скрыть это зрелище! Меня когда-то
Она считала чистым, гордым, вольным —
И знала рай в объятиях моих...
Где я? Святое чадо света! вижу
Тебя я там, куда мой падший дух
Не досягнет уже...
Женский голос
                                Он сумасшедший, —
Он бредит о жене похороненной!
Священник
Пойдем, пойдем...
Председатель
                                Отец мой, ради бога,
Оставь меня!
Священник
                        Спаси тебя господь!
Прости, мой сын.Уходит. Пир продолжается.
Председатель остается, погруженный
в глубокую задумчивость.

В дверях эдема ангел нежный
Главой поникшею сиял,
А демон мрачный и мятежный
Над адской бездною летал.
Дух отрицанья, дух сомненья
На духа чистого взирал
И жар невольный умиленья
Впервые смутно познавал.
"Прости,- он рек,- тебя я видел,
И ты недаром мне сиял:
Не всё я в небе ненавидел,
Не всё я в мире презирал".

Брожу ли я вдоль улиц шумных,
Вхожу ль во многолюдный храм,
Сижу ль меж юношей безумных,
Я предаюсь моим мечтам.

Я говорю: промчатся годы,
И сколько здесь ни видно нас,
Мы все сойдем под вечны своды —
И чей-нибудь уж близок час.

Гляжу ль на дуб уединенный,
Я мыслю: патриарх лесов
Переживет мой век забвенный,
Как пережил он век отцов.

Младенца ль милого ласкаю,
Уже я думаю; прости!
Тебе я место уступаю:
Мне время тлеть, тебе цвести.

День каждый, каждую годину
Привык я думой провождать,
Грядущей смерти годовщину
Меж их стараясь угадать.

И где мне смерть пошлет судьбина?
В бою ли, в странствии, в волнах?
Или соседняя долина
Мой примет охладелый прах?

И хоть бесчувственному телу
Равно повсюду истлевать,
Но ближе к милому пределу
Мне все б хотелось почивать.

И пусть у гробового входа
Младая будет жизнь играть,
И равнодушная природа
Красою вечною сиять.

Мороз и солнце; день чудесный!
Еще ты дремлешь, друг прелестный -
Пора, красавица, проснись:
Открой сомкнуты негой взоры
Навстречу северной Авроры,
Звездою севера явись!

Вечор, ты помнишь, вьюга злилась,
На мутном небе мгла носилась;
Луна, как бледное пятно,
Сквозь тучи мрачные желтела,
И ты печальная сидела -
А нынче... погляди в окно:

Под голубыми небесами
Великолепными коврами,
Блестя на солнце, снег лежит;
Прозрачный лес один чернеет,
И ель сквозь иней зеленеет,
И речка подо льдом блестит.

Вся комната янтарным блеском
Озарена. Веселым треском
Трещит затопленная печь.
Приятно думать у лежанки.
Но знаешь: не велеть ли в санки
Кобылку бурую запречь?

Скользя по утреннему снегу,
Друг милый, предадимся бегу
Нетерпеливого коня
И навестим поля пустые,
Леса, недавно столь густые,
И берег, милый для меня.