Юрий Михайлович Агеев → Блог

Брошенный в синь Средиземного моря,
схваченный пеной, на волю ветров
отданный, в кущах олив у предгорий
Остров - божественный дар из даров.

Где-то в глубины ушла Атлантида,
тихо Эол о былом говорит,
мрамор крошится и тень аониды
не потревожит расколотых плит.

Крит! Ты ещё не на дне океана
и не осколками амфор живёшь!
Ты всколыхнёшь ещё дальние страны,
страстью по мифам и тайнам придёшь.

Потрёпaнных полков уходят поколeнья, -
ни слaвы, ни побeд, a бойнe нeт концa.
Из мглы вeков глядят нa повторeнья тeни,
и трудно уцeлeть, нe потeряв лицa.

Нe можeт зaлeчить ничто душeвной рaны.
Философы твeрдят: "Врeмён прeрвaлaсь связь..."
Зaпугaнный нaрод склонился прeд тирaном
привычною спиной и опустился в грязь.

Жуёт сухaрь нужды, тaясь, полу-кaлeкa,
чтоб мeж собой связaть нaчaлa и концы,
и ищeт Диогeн со свeчкой чeловeкa,
а вслeд зa ним идут ищeйки и лжeцы.

Голубой кусок стекла,
мы тебя разрисовали,
драгоценностью назвали, -
жизнь сквозь пальцы утекла...

Безделушка на ладони
у ещё живой руки,
снова брызжешь огоньки
угасающей мадонне.

Век - и новая рука
полустёртый камень гладит,
и резец уже слегка
виден. Так - до новых стадий.

Вот уже и нет клейма
на кристалле лазурита.
Как же память? Память - тьма
и дожди метеоритов...

1987

С газетных не сходя полос
строкой событий бурных,
мне в память врезался "Норд-Ост"
не до, а после штурма.

"ТВ", врачи особняком,
ОМОНа оцепленье...
Газ утянуло сквозняком
и началось движенье.

Спецназ, закончивший дела,
исчез в толпе и гвалте,
все вынесенные тела
оставив на асфальте.

Витал, как хохот Сатаны,
над павшими вповалку
психоз развязанной войны,
людей швырнувший в свалку.

Незамолённою виной
сползла на плечи века
затея, став очередной
ошибкой человека.

Они остались там лежать,
без шанса просыпаться,
а нам - бороться и искать,
найти и не сдаваться...

В московских переулках, уцелевших
от перевоплощений в Бог весть что,
встречался некто, рано охромевший,
укутанный то в плащ, а то — в пальто.

На нос спадала фетровая шляпа, —
ну, вот, и всё, что в нём от чудака,
а в остальном он был мудрец и лапа,
любимец женщин, ЖеКа и райка.

Ему внимали птицы и собаки,
природа совпадала в ритме с ним.
Он был плохой, хороший, строгий, всякий,
и шёл путём неровным, но своим.

Допустим, если преставленье света,
к примеру, просто так произойдёт,
воскреснут все, и лишь не будет Гердта, —
боюсь, на лад их дело не пойдёт.

2007

Миг и вечность равны,
но длины
этой нам не измерить, -
только верить,
сквозь сны
пробираясь
по краю...
Темны
откровения снов.
Погружаясь
в дневные потери,
мы уходим от истины,
знанью
не зная
цены.

1.

Как у Бога за пазухой, в тёплом хлеву мальчуган
родился` у пречистой Марии, не гадан, не ждан.

Нарекли Иисусом младенца, утёрли от слёз.
Так на Землю явился, пока не известный, Христос.

Ножки двигались бойко и пальчики тискали грудь.
Дух Святой умилился и замер, не в силах дохнуть.

Мир ещё не сложился в историю фактов и мест,
и вдали не маячил, не гнулся под тяжестью крест.

И Иуда под стол ещё бегал, и занавес только был снят
для трагедии века, для зрителей, мифов, баллад...


2.

Никто не ждал. И только чародеи...
Никто не ведал. Хмурые волхвы
вычерчивали путь на Иудею
через края песка и синевы.

Вышагивали пыльные верблюды,
с дарами полосатые мешки
потряхивая меж горбов, покуда
не поднимались вихрями пески.

А вечером, вставая над привалом,
светлее всех мерцающих тогда,
знамением неясного начала
светилась путеводная звезда.


3.

В толпе теряется душа,
как часть орущих тел.
Пускай на торжище спешат, -
спеши в глухой придел.

Уж суть твоя на самом дне,
обратный путь - ползком.
В пустыне ты наедине
с астральным двойником.

Он - отрицание твоих
решений и надежд.
Пустыня - поле на двоих
схватившихся невежд.

Но мозг душе не зачеркнуть,
и лучший им исход:
найти в бореньях третий путь,
что к истине ведёт.

Как хитростью ни ворожи
(пустое озорство),
согласье мысли и души
рождает волшебство!

Кружат на шаг от острия,
пока дух с телом слит,
а победит второе "я", -
никто не победит.

Для тех же, кто перед холстом,
сюжет картины прост:
пустыня, камень, а на нём
задумался Христос.


4.

Магдалина Христу омывала ступни,
пыль дорог вместе с кровью царапин отмыв.
Где ветвистая тень обрывалась олив,
прядь волос - продолжение тени. И с ним

ей казалось спокойным движение дня,
и несносные люди - пустым миражом.
Ей хотелось сказать: "Бросьте камни в меня,
в ту, что с вами была и спала нагишом.

Но теперь я другая, не ваша, его.
И ему не любовь, не жена, но сестра.
У него одного не прошу ничего.
Я не знаю что будет, не помню вчера...".

Магдалина Христу омывала ступни,
и светлело лицо, как от добрых вестей,
отмывались грехи её долгой блудни,
потому, что Господь милосердней людей.


5.

Среди друзей слова верней и проще,
апостолы они, иль босяки.
поодиночке все на что-то ропщут,
друзьям ни ад не страшен, ни враги.

Здесь говорят и думают такое,
что из народа выбили плетьми.
Здесь изрекают истины достойно.
В кругу друзей становятся людьми.

Апокрифы здесь пишутся ночами,
слагаются запретные стихи,
и льётся свет двенадцатью свечами,
и тишине подвластны петухи.

Завешены слюдяные оконца,
и чаша круговая по рукам
идёт себе до возвращенья солнца,
и снова наполняется в закат.

Они в живых, пока они едины,
они в речах, пока они честны,
не расколоть их на две половины,
не приписать им ни одной вины.

В устах врагов все истины враждебны
и все советы добрые вредны.
среди друзей и споры - как молебны,
и все пути открыты и ясны.


6.

Я мог идти окольными путями,
но я меж вас.
Так что же слепы вы, самаритяне,
в пришедший час?

Что, гости вам - зазубренные кости
и не жданы?
Ведь не тяну за подаяньем горсти,
подачки не нужны.

Не сам пришёл - молитвы поманили
открыть вам мир,
где только боги и святые в силе, -
я не на пир.

Хотите, приоткрою тайны неба
и тщетность дел
земных? Но мне не надо хлеба.
И пил, и ел.


7.

Если ветер звезды не задует,
три волхва добредут до крыльца,
если жизнь мне в отместку дарует
бесполезное злато венца,

Так и быть, я взойду на Голгофу,
по ошибке, как было, на крест.
и отметят мою катастрофу
оглушительной руганью с мест.

И за то меня вычеркнут в небыль,
что я не был ни тем, ни другим,
и любил эту землю и небо,
и ушёл, как родился - нагим.

Будет счастлив спасённый Варавва,
успокоится Понтий Пилат,
откричится скандальная слава,
позабудут, кто был виноват.

Но из пепла, столетьями позже,
дайте встать, воскресите, чтоб жил
человеком с обветренной кожей,
с кровью правды в сплетениях жил.

1987 г.