Сказ о том, как ПОРА на Русь пришла (гл. 5)

ГЛАВА V

 

Заседание Комитета Спасения России. Доклад Кудасова.

«Иная Россия». «Эдичка». Палашка-гадалка. Митинг КПРФ.

 

11.01.20…

В длинных и просторных коридорах апартаментов кремлёвских чиновников, властвовала тишина, какая бывает разве только во время тихого часа в доме отдыха, или учреждении Минздрава. Редкий посетитель подходил к открытой двери, за которой короткий коридор вёл в небольшой зал, где посередине стоял стол и не менее тридцати стульев. Каждый день, в девять утра, в этом зале располагались обладатели хорошо знакомых нам фамилий, не сходящих с уст столичного бомонда, и страниц СМИ.

Семён Тарасович прошёлся взглядом по стульям – нет пустующих мест, значит, присутствуют все. Он ещё несколько раз покрутил головой, словно пытаясь кого-то найти, и раздосадовано спросил:

- А, что-то я не нахожу нашего историка?

 

Елена Карповна, сидящая на другом конце стола, подняла руку, быстро зашевелила пальцами, пытаясь привлечь к себе внимание.

- Он здесь, Семён Тарасович! Ручку под стол уронил, - и, смотря ему в глаза, этой же рукой схватила Тыркына буквально за шиворот, норовя приподнять его от стула. Покрасневший будущий историк все-таки дотянулся до упавшего пера, затем выровнялся и принял позу прилежного ученика.

Председатель Комитета поздоровался со всеми, несколько нервно поправил галстук, при этом почему-то, прищурившись, покосился на противоположный край стола. Андрей Львович, сидевший с левой стороны, перехватив его взгляд, сделал запись в своём ежедневнике: «Лена + историк = проверить!».

 

- Прежде, чем начать наше второе заседание, хочу передать всем вам наилучшие пожелания от Президента, и его уверенность в том, что мы выстоим на этом рубеже обороны.

Все дружно встали, отдавая дань уважения высокому доверию.

- Садитесь. Вы сами убедились, что самая надёжная связь во все века – это голубиная почта, работающая без задержек. Вчера я сообщил Главнокомандующему о создании Комитета Спасении России, и заверил его о нашей стопроцентной готовности к обороне. Сейчас Кудасов проинформирует нас о положении дел в гарнизоне.

Исполняющий обязанности коменданта Кремля встал, перед тем, как заговорить, зачем-то придирчиво осмотрел себя, поправил лацкан на кармане форменного пиджака, и хорошо поставленным голосом начал рассказывать о проделанной работе:

 

- На башни, где рассредоточены основные огневые позиции, доставлен двухдневный сухой паёк. Хочу сразу поставить вас перед фактом – личного состава гарнизона хватает лишь на несение службы в башнях, поэтому гарнизон переведён, как я уже ранее сообщал, на двухсменный режим – людям необходим отдых. С мобилизованным персоналом проводится учебная подготовка, и завтра он заступает на боевое дежурство по периметру стен Кремля. Тёплого обмундирования и обуви достаточно, - Кирилл Петрович улыбнулся, - даже вам хватит. Попыток, со стороны противника, пересечь стену не замечено. Сегодня дважды пытались подлететь вертолёты, но, развернувшись, улетали обратно, потому что, каждый раз были встречены стрелами. Вертолёт можно сбить, не только управляемым снарядом, но даже из простой детской рогатки, если попасть в лопасть, а тут целый рой стрел. Думаю, что подобных попыток больше не будет.

 

После доклада Кудасова в воздухе повисла зловещая тишина. Члены Комитета тревожно переглядывались, посматривая то на боевого коменданта, то на своего председателя. Уверенность Президента и его пожелания начали медленно таять и растворяться в неожиданной новости, перечеркнувшей тайные надежды некоторых членов Комитета на спасительное путешествие по волнам пятого океана.

Семён Тарасович, прокашлявшись, разрядил неудобную тишину:

- То, что вы мобилизовали весь имеющийся человеческий ресурс – это прекрасно! Но, наблюдая там, - он ткнул пальцем в направлении площади, - удивительный порядок, нужно позаботиться, чтобы не был подорван боевой дух наших защитников. Позаботьтесь, товарищ Кудасов о дисциплине.

- Дисциплина, крепка, как никогда! Я ручаюсь за каждого солдата!

К общему удивлению, неожиданно прозвучал громкий вызывающий смех. Члены Комитета посмотрели на виновника наглой выходки – это был Гоцковский, который восьмого числа приехал пораньше в Кремль, чтобы заручиться поддержкой определённого круга чиновников, и оказался в западне. Со своими связями и репутацией солидного банкира, он мог бы себе позволить подобную выходку в любом зале Кремля.

 

- Насчёт мобилизации – это безумная идея! Тёте Моте – в руки АКМ! С вашей точки зрения, вполне адекватная затея. Только где гарантии, что она не грохнет меня, или ещё кого-нибудь, впустив, таким образом, революционеров на территорию Кремля?

- Я за тех, у кого будет оружие в руках, ручаюсь своей честью и головой! - возмущённо ему возразил Кирилл Петрович.

- Тогда поздно будет, - банкир безапелляционно махнул рукой, - а вот вы все возьмите сейчас и призадумайтесь-ка.

- Что-то ты, в последнее время, начал загадками говорить? - недовольно морщась, осведомился Семён Тарасович.

- Там не загадки, - Гоцковский указал пальцем в тоже окно, что и председатель. - Нужно срочно просить Президента объявить чрезвычайное положение.

Кудасов повеселевшим голосом поддержал банкира:

- Я – за! Совершенно правильно! В столице необходимо ввести комендантский час, а в центре – военное положение.

Улыбка тронула лицо Гоцковского, и он, смотря на председателя, продолжил гнуть свою линию:

- Второй мудрый голос. Вы правильно поняли.

 

Семён Тарасович, качая из стороны в сторону головой:

- Президент не пойдёт на эти меры. Ни за что! Даже и разговора не может быть. За рубежом начнётся эскалация общественного мнения. Выборы не за горами. Никто не согласится на вашу авантюру.

Банкир, всё больше и больше нервничая, чуть ли не срываясь на крик:

- Но позвольте! Почему – авантюра?! Пройдёт всего несколько суток, и я могу легко обанкротиться!

Не проронивший и слова за два дня, наконец, подал голос Иващенко, руководитель промышленного концерна:

- Это ты, дорогуша, через несколько дней, потому как у тебя ещё на офшорах лежит кое-что, а нам всем, уже давно хана. И мы знаем, откуда, и чья рука управляет некими умелыми действиями, пока мы оказались здесь, в ловушке. А в отношении Кудасова, подлинного сына России, призывающего к бдительности, господин банкир напрасно иронизирует.

 

С неподдельным изумлением, Гоцковский переспросил, при этом резво жестикулируя руками:

- Вы хотите сказать: я – здесь, а мои подопечные вас грабят? Или я неделикатно выразился?

Председатель постучал карандашом по графину, требуя порядка:

- Прекращайте балаган!

Тополенко, ответственный работник Канцелярии Президента, дежуривший в Кремле на праздник, и не успевший уехать домой, потому, как было велико желание лично отчитаться своему непосредственному шефу, громко зевнув, озвучил наболевшую (личную) тему:

- Пивка бы, четвёртый день уже на одном «Боржоми» сижу – сил нет. Чего греха таить, сегодняшней ночью восемь раз просыпался, и все восемь раз скатывался (во сне) с Эльбруса, мне нужно к врачу-консультанту… Может быть, всё-таки стоит, мягко говоря, начать переговоры об условиях…

 

Семён Тарасович, покраснев, и на повышенном тоне категорически заявил:

- Вы с ума сошли! Я вчера имел смелость сказать: «Отныне в этой комнате будет штаб обороны». За нами – Россия, мы должны диктовать им условия! Они с нас чуть ли не контрибуцию требуют. Позор! Если им всё выплатить, то Россия будет долго стоять, словно липка ободранная. Никаких денег не хватит в стране – будет хуже, чем после 45-го. Мы умрём здесь, но не пойдём на соглашение с этими проходимцами.

Дверь открылась, вошла секретарша и отдала записку Семену Тарасовичу. Он пробежал глазами по тексту, одновременно бормоча, и комментируя её:

- Ну, что я говорил… Чья рука! Ах, борзописцы! Ах, лопари¹⁴!

 

¹⁴ Старинное новгородское бранное слово, мягко – иноверец.

 

Все в ожидании устремили взоры на председателя Комитета.

- Слушайте новость: только что, в центре площади, установили шахматную доску два на два метра, и возле неё крутится какой-то чёрненький человек, средних лет, и ещё один похожий на Феликса Эдмундовича.

Андрей Львович несколько задумчиво начал пояснять ситуацию:

- Партия «Иная Россия», к стыду, и к позору нашему, примкнула к осаждающим массам любителей хапнуть нашармака. Всё… начинается настоящая революция. Начали подтягиваться диссиденты хреновы. Прошу прощения – вырвалось.

Тополенко, вновь зевая, и равнодушно, словно охарактеризовывая неодушевлённые предметы, и срываясь на южнорусский говорок, начал давать оценку озвученным личностям, которые были настолько известны, что не нужно было даже называть фамилии, чтобы понять о ком идет речь:

- Та, нашли ото диссидентов! Один со своей Родины на вертолете сбежал – патриот гранатовый без прописки, а другой – давно ли он перестал в… в эту, - тут он сделал паузу, поняв, что чуть было, не ляпнул по-простому, как обычно в народе говорят об этих, ну, про тех самых, - ну, вы поняли, товарищи, кто на заборах слово из трёх букв пишет. Кому это обычно нужно? - Еле сформулировав мысль, он покраснел, и принялся внимательно перелистывать ежедневник.

 

Товарищи дружно закивали головами, подчёркивая, – они поняли, кого оратор имел в виду. Жигалов нервно произнёс:

- Им теперь заграница начнёт помогать. Она всем, - здесь он тоже запнулся, подбирая нужное слово, - этим самым… диссидентам помогает. Да, поэтому она и носит название «Иная Россия», что всю свою жизнь прошла мимо объятий труда. Иной программы и цели не может быть у этого блока. Это же другая Россия! Они не так глупы, как кажется с первого взгляда. Глупы те, кто слушает их.

Дама из министерства культуры, без следов макияжа, волею случая, оказавшаяся в Кремле, выглядела хорошо отдохнувшей.

- Очень странно, но наш Белый дом молчит. А по поводу «Иной России», я выскажусь словами одного из них. Видит Бог – это чисто случайное совпадение.

Она открыла сумочку, достала небольшую книгу, раскрыла её на закладке, и начала цитировать автора, одного из тех, кто сейчас на Красной площади играл в шахматы: «Я считаю, что я подонок, отброс общества, нет во мне стыда и совести, потому она меня и не мучит, и работу я искать не собираюсь, я хочу получать ваши деньги до конца дней своих. И зовут меня Эдичка. И считайте, что вы еще дешево отделались, господа»¹⁵.

 

¹⁵ Э. Лимонов, «Это я, Эдичка».

 

Гоцковский, улыбнулся своей неповторимой кривой улыбочкой, и с явной издёвкой в голосе прокомментировал выступление работника культуры:

- Да я смотрю, дорогуша, на вас одиночество подействовало необычным образом – на «Эдичку» потянуло?

- Как вы смеете?! Я – порядочная женщина! - возмущённо ответила ему дама из министерства.

- Оно и видно – чем наша культура занимается в свободное от работы время. Может быть, вы нас еще побалуете побасенками Ницше?

- Я действительно эту книгу случайно нашла в своей комнате, - ответила она в своё оправдание, пряча книгу в сумочку.

- Мы все, когда-нибудь что-то новое в своей жизни находим, заставляющее нас делать необдуманные поступки.

- Внимательно посмотрите на меня и запомните: я – не из таких!

- Господа, прошу встать, кажется, среди нас святая женщина!

 

Семён Тарасович очень странно посмотрел на всех, с какой-то отрешенностью в глазах, вздохнул и тихо произнёс, переводя разговор в другое русло:

- Затаились, руки потирают, а мы опять на переднем крае борьбы за свободную Россию. И народ что-то молчит, долго раскачивается.

Банкир, ухмыльнувшись и меняя интонацию, прокомментировал:

- Только после праздников, ещё никак не отойдут…

Дама из министерства культуры, дыша явной готовностью начать словесное сражение с беспринципным банкиром:

- Неделя прошла, сколько можно отходить?

- Скоро опять начнут – Крещение на носу. А не могут крещенские морозы этих… случайно разогнать? - совершенно наивно спросил банкир.

Тополенко, усмехаясь, объяснил, ставя жирную точку над очередной идеей Гоцковского вырваться из Кремля:

- Этим –  в наши морозы, загорать можно, - затем мечтательно добавил, - хоть бы – «Жигулёвского». Семён Тарасович, прикажите начать выдавать «наркомовские» сто грамм, сразу – с учётом долга за предыдущих два дня. Мы на осадном положении – нам положено! Или этот вопрос находится в компетенции Кудасова?

По кабинету пробежал весёлый шум по поводу неугомонной попытки «канцеляриста» (так его здесь звали за глаза) разжиться каким-нибудь горячительным напитком.

 

- Господа, хватить шутить! - банкир поднял руку, требуя тишины. - Мы, разумеется, сможем обеспечить надёжную охрану Кремля, и если потребуется – все станем на его защиту с оружием в руках. И наше спасение, и спасение России, не только в стенах Кремля, но и в возмущении жителей столицы. Но наш народ молчит. И подозрительно долго он молчит! В любой момент ситуация может измениться, но нужно нам самим что-то начинать делать. Нельзя же сидеть, сложа руки!

Я из истории слышал, что в Троицкой и Боровицкой башнях имеются не только двухэтажные подвалы, но и весьма разветвлённая сеть подземных ходов.

- Вы правы, господин Гоцковский, - подтвердил его предположение Кудасов, - раньше от Спасской в нашу сторону вела галерея. По этому тайному ходу можно было добраться до Сенатской башни, а через потайную дверь выйти прямо в Мавзолей. Леонид Ильич часто пользовался этой дорогой. Из башни он с членами правительства проходил прямо в буфет Мавзолея, и там подкрепившись, уже прямиком попадал на трибуну. Но нам этот путь не нужен, потому как он ведёт не к свободе, а в сердце лагеря революционеров, или как их там… К сожалению, больше о подземных ходах я ничего не знаю, да и той праздничной дороги никогда не видел.

Информация Кудасова второй раз повергла в уныние членов Комитета Спасения России. На этой невесёлой ноте Семён Тарасович закрыл совещание.

 

* * *

 

Буквально с первых дней осады Кремля, на Манежную площадь приходила знаменитая московская дурочка  Палашка-гадалка; не торопясь, она приближалась к митингу коммунистов довольно редкой неуклюжей походкой вразвалочку. Откуда родом, кто ее так прозвал – никто этого не знал. Поговаривали, что данный социально-неудобный элемент уже неоднократно вывозили за пределы Москвы, но по истечении нескольких месяцев, она упорно возвращалась назад. То ли нужного места найти не смогли, то ли определенно милиции надоело с Палашкой связываться, сомневаясь в целесообразности принятых мер, ведь времена-то другие наступили, поэтому она часто мелькала в центре столицы.

Несмотря на кажущийся ее полудикий образ жизни, специфический запашок от нее не исходил. Где находилась ее обитель, где приводила в порядок себя и свой гардероб – никто этого не знал. Палашка всегда была увешана многочисленным тряпьем; одновременно она была облачена в десяток платьев и юбок, различной величины и однотонных цветов: розового, желтого, оранжевого; поверх всей этой «весенней ярмарки» надета нараспашку незаношенная шуба из искусственного меха под «тигра», правда, пропаленная сигаретами в нескольких местах.

 

Двигаясь по спирали, вокруг митингующих необъятной копной, Палашка-дурочка кривлялась, и орала во всю оставшуюся мощь своих прокуренных легких:

- Пришла кара небесная, люди московские! Бога забыли за водкой! Он вам скоро настоящих чертей пришлет! - грозя сторонникам коммунистов всеми мыслимыми и немыслимыми наказаниями, Палашка время от времени начинала повторять, словно заезжая пластинка. - Жрать хочу! Жрать хочу! Жрать хочу!..

Поговаривали, что раньше ее величали Пелагеей Марковной. Факт, конечно, недоказанный. Нет, но органы правопорядка обязаны были знать такой сущий пустяк, оттуда, возможно, и данный слух просочился. Закрепилось же за ней прозвище Палашка-гадалка. Почему именно «гадалка»? А Бог его знает, кому чего она накаркала, и, быть может, тогда к ней прилепилось это не простое имя, или какой-нибудь шутник, подыскивая Пелагее Марковне просто рифму, так и остановился на «гадалке».

Москвичи на вспышку новой революционной волны, под названием «Русская Пора», продолжавшуюся уже несколько дней, реагировали по-разному. В большинстве своем, Москва затаилась; Россия, однако, схватилась за животы, а в Ближнем Зарубежье довольно потирали руки.

 

Коммунисты были единственными, кто в трагические дни (для столицы), остались верными своему народу и незыблемым принципам проповедываемой ими идеологии. Этот оплот борьбы за рабочее дело каждый день пытался прорваться на Красную площадь.  Руководитель КПРФ господин Тюханов во главе инициативной группы и монгольской делегации ежедневно, за полчаса перед митингом, подходил к заставе, со стороны Манежной площади.

Увидев приближающуюся толпу, караул мгновенно приводился в боевую готовность: личный состав, одетый в почти одинаковые кухлянки¹⁶ (по принципу одно отделение – одна национальность), становился в шеренгу перед деревянным шлагбаумом, преграждающим свободный доступ к месту, святому для каждого русского человека. Часовые перед собой выставляли рогатины, окованные железом, наподобие тех, с какими в старину русские мужики ходили на медведя. Не доходя пары-тройки метров до революционеров, ощетинившихся архаическим оружием, Тюханов поднимал вверх руку – руководимая им масса людей, послушная его воле, безропотно останавливалась в ожидании дальнейших распоряжений. Нелишне напомнить, что рядом с ним постоянно находились два рослых нелюдимых телохранителя, преданных, словно псы своему хозяину.

 

¹⁶ Зимняя верхняя одежда.

 

После остановки, обычно начинался ропот русского народа, в связи с действиями «Поры». Выдержав минутную паузу, Тюханов приступал к короткой речи, ориентированной на «разогрев» аудитории. Этот своеобразный мини-митинг, приятно радовал слух и служил предтечей предстоящего двухчасового (часто и более) выступления на площади с трибуны, появившейся утром следующего дня, после осады Кремля «Русской Порой».

- Товарищи! Много лиха и людского горя повидали на своем веку стены древнего Кремля и купола Василия Блаженного. Чего стоит только одно «Утро стрелецкой казни»! Мы стали сторонними наблюдателями массового проявления правового нигилизма. Ничего святого у них нет за душой! Вчера многие, из вас, были свидетелями, как с площади тянуло запахом водки, настоянной на пантах. А сегодня, прямо напротив нашей святыни, пьют олений кумыс. Я, правда, в молодости пробовал; честно скажу – ну и гадость: кислый, пенится и шипит…

- Туберкулез лечит, - крикнул кто-то из толпы.

 

- Может быть, спорить не буду, но не в наших широтах, - после этих слов, Тюханов сделал еще два небольших шага в сторону частокола, следом подалась толпа. Лица северян, стоящих в шеренге, были непроницаемыми. Смотря перед собой на человека в шапке, с двумя соболиными хвостами (это был Тынанто), Тюханов обратился к революционерам:

- Товарищи! Хотя, какие вы нам товарищи! Вы, гордые дети Севера, долго ли еще будете прислуживать американскому империализму? - он вытянул  левую руку, почти касаясь железного наконечника. - Черные дни наступили для нашей белокаменной…

Чукча напрягся, крепче ухватил рогатину левой рукой, правой схватил рожок, висевший у него на шее, словно боцманский свисток, и что было мочи начал дуть. Одновременно с пронзительным сигналом – зовом о помощи, ритмично забил бубен Тугулука свою  заунывную песнь. Ярар великого шамана начинал подготовку к разговору с могучим Тэнантомгыном.                                                    

                                                                                                     

Тынанто уже держал рогатину двумя руками, ненужный же рожок, висел поверх кухлянки на жилках из молодого оленя. За его спиной, прибежавший по сигналу отряд караульных, брал луки наизготовку.

Предводитель коммунистов  резко отпрянул, сплюнул на землю, но никто, кроме охранников, этого не заметил, и добавил: «Темный народ». Услышав в свой адрес столь нелестное изречение, командир заставы обратился к нему:

- Ты – кэле¹⁷говорливых русских. Мы отсюда не уйдем, пока не будут выполнены все наши требования. Не уйдем потому, что однажды, вняв голосу великого Тэнантомгына, Тугулук открыл нам глаза.

 

¹⁷ Злой дух, чук.

 

Проигнорировав обещание сына Севера, Тюханов, обратился к соратникам:

- Товарищи, внимательнее посмотрите на их лица и выражение глаз. В отличие от наших монгольских товарищей, неисчерпаемая алчность заставила лжереволюционеров преодолеть на оленях гигантское расстояние. Дороги, сугробы, месяцы лишений, из-за чего? Для того чтобы из-за денег пресмыкаться перед теми, кто отобрал у нас Кремль. И теперь их жадность – есть единственная причина тому, что наши монгольские товарищи не могут попасть к своему учителю. Из-за своей ненасытности, они сумели себя и свои семьи заключить в собственноручно сделанную тюрьму; погрязли в желании разбогатеть за счет нас и наших монгольских товарищей, которые уже терпят колоссальные финансовые убытки.

Товарищи! Идемте на площадь – нас ждет народ, нас ждет Москва!

Через пять минут Тюханов стоял на трибуне, которую после вчерашнего митинга  немного расширили, и теперь здесь могло свободно располагаться около тридцати человек. Не нужно думать, что роль компартии в «меховой» революции сводилась лишь к проведению ежедневных акций протеста на Манежной площади, возле лагеря «Поры». Многие активисты партии, по всему городу, развернули сеть агитационных пунктов, призывающих москвичей и гостей столицы принять участие в митингах, организованных в защиту чести и достоинства своего Отечества, выражая, таким образом, свое негативное отношение   к беспорядкам, учиненным возле Кремля.

 

  Тюханов, прокашлявшись, и, поправив микрофон под свой рост, открыл митинг:

- Когда нужно защищать Родину, мы, славяне, не думаем, нужно ли противиться, пусть даже превосходящему врагу, или нельзя. Мы знаем только одно: мы должны встать на защиту нашей земли, наших домов, детей, жен. Мы бросаемся в битву, даже если бы нам грозила верная смерть. А разве можно думать иначе? Точно так думают и наши монгольские товарищи.

Озвученные требования революционеров чудовищно нелепы. Им нужно скорее гордиться тем, что они не приспособлены к пошлым принадлежностям необходимой в быту роскоши, как членам партии, руководимой мною, и нашим монгольским товарищам. Очевидно, им в детстве никто не рассказывал, что гений, рождается по обыкновению в юрте, а не во дворце.

Каждый, а уж тем более, рассудительный человек ненавидит, когда ему говорят о том, кем он мог бы быть, и кем он стал, безответственно транжиря собственное время.  Такая мораль обязательно вызовет тошноту, в чем с нами солидарны наши монгольские товарищи…

 

Выхоленный румяный Тюханов совсем повеселел, словно наркоман от инъекции, когда с большим удовольствием окунулся в привычный мир своих разглагольствований о верности и преданности делу рабочего класса, о роли компартии в современном капиталистическом обществе России.

- В то время, когда эти, - тут первый секретарь сделал рукой жест Ильича в сторону основного лагеря «Поры», - с Красной площади, говорят, что они революционеры, тогда кто мы, добивающиеся, уже четыре дня, справедливости для наших монгольских товарищей.

Происходящее здесь сегодня – это крайне возмутительное действие. Мало того, что, понимаешь, непонятно чьи потомки, почти разделили страну на два лагеря, но они ещё сделали так, что страдают наши монгольские товарищи. Вчера Натан Иванов (сантехник гостиницы) закрыл водопроводный кран, и примкнул к лагерю псевдореволюционеров, чем нарушил все процессы, связанные с проживанием наших монгольских товарищей. Я правду говорю?

 

Тут Тюханов сделал паузу, а рядом стоящие монгольские товарищи в подтверждение его слов несколько раз сказали: «Да!».

- Что же это тогда получается: пролетариат Москвы – незыблемый сторонник демократических перестроек, протягивает руку помощи «Поре»?

После короткой паузы Тюханов, зачитав послание революционеров к московским чиновникам, начал эмоционально его комментировать.

- Товарищи! Непонятно, где и под каким деревом писан этот словоблудливый текст. Товарищи! Я пришел к выводу – понятие совесть им не знакомо!

Подписи?! Подписи-то посмотрите, товарищи! А печать? Можно с ума сойти!

Под одобрительный гул голосов приверженцев своей партии, Тюханов закрыл митинг, призывая москвичей приводить завтра с собой друзей, знакомых, родственников.

 

(Продолжение следует)

Другие произведения автора:

Семейный перекрёсток

Как это было

Пропуск в герои (+18)