Стелла

24 марта 2018 — Оксана Чурюканова
article283473.jpg

Соне

I

 

СТЕЛЛА

 

Тропинка вилась между ритмично расставленных пиний, высаженных здесь во множестве во время осушения берега, и теперь сотни и сотни гектаров плодородной земли покрыты зеленой травой и деревьями. Щедрость природы в этом месте, кажется, не имеет границ. Парк отдыха горожан и место дислокации популярного некогда ипподрома - главное назначение этой обширной территории.

            Августовское солнце нещадно выжигает все, что доступно ему в городе, а здесь, под развесистыми шапками сосен, прохладно, и таинственный полумрак не нарушает ни единый звук: ни человека, ни машины. На сотне квадратных километров зелени легко затеряться редким посетителям парка. У воды на каменных скамейках читают газеты старики, а тенистые участки под пиниями выбирают родители с детьми. Их коляски, напоминающие цветные мини-автомобили, припаркованы поблизости от шершавых невысоких стволов, пока владельцы, расстелив пледы, полулежат в расслабленных позах, измученные жарой.

            В воздухе дрожат горячие ароматы смолы и близкой речной воды.

            Еще один поворот, и я слышу приветственное ржание. Это единственный звук, который пронзает тишину полудня и разносится на многие десятки метров вокруг. Высокая деревянная изгородь, составленная из горизонтальных отполированных жердей, отделяет вытоптанное до песка поле ипподрома.

            Стелла, стоя в центре группы лошадей, подняла красивую голову, почувствовав мое приближение. Дальше следует то, что уже стало нашим обрядом: приблизившись к изгороди, я медленно запускаю руку в большую кожаную сумку, потом вынимаю оттуда лист каррубы - невероятное лакомство для животного - и вижу, как Стелла, вытянув в направлении меня свою морду, отделяется от товарищей и быстрым шагом направляется ко мне.

            Пока лошадь расправляется с этим изысканным снэком, покачивая с благодарностью головой, замечаю мужчину, который внимательно наблюдает за нами, стоя метрах в пятидесяти у ограды. Бросив в его сторону еще один взгляд, удивляюсь той непосредственности, с которой он разглядывает происходящее. Так смотрят дети, теряя счет времени и не слыша настойчивых окриков родителей. Не знаю почему, наша со Стеллой встреча вызвала у него такой интерес, но сейчас было не до пустых размышлений о посетителях парка: меня ждала работа.

            Великолепные царские конюшни, если не сказать в печальном состоянии, то не в идеальном, это точно. Потолок пропускает сквозь трещины лучи солнца, а сквозь стены пробивается плющ, с годами отвоевывая себе все большее пространство. В стойле у Стеллы светло и радостно. Распахнув настежь деревянные ворота, я достала скребки, емкости с водой, потом вытащила наружу всю экипировку, чтобы просушить и проветрить на воздухе. Перед тем, как сесть на лошадь, любой наездник сначала чистит ее, затем седлает, после тренировки чистит стойло и приносит корм с водой. Это невероятно сближает хозяина с животным.

            Здесь есть профессиональные спортсмены, правда, пара человек, в основном те, кто покончил с профессиональным спортом, но так и не смог реализовать себя в чем-то другом. Такие занимаются в детских  группах, готовят, возможно, свою смену и будущих чемпионов. Другие тренируют лошадей, вернее сказать, дрессируют. Для этого на ипподроме воссоздана полная полоса препятствий, один в один повторяющая ту, что приходится преодолевать на международных чемпионатах по конкуру. Я занимаюсь как раз этим, и Стелла - моя гордость: молодая, ей нет еще и четырех лет, высокая, тонкая, красивая и способная. Ей ни разу не приходилось участвовать в больших чемпионатах, и сказать откровенно, вряд ли это случится. Политика, терроризм, безработица и миграция народов мало способствуют серьезному отношению к спорту. И наш ипподром уже никогда не засверкает лучами своей былой славы.

             Но всем, кто обожает природу и живое общение с животными, думать об этом и не хочется, да и не приходится - все работают в своем привычном ритме. Каждый имеет свое расписание, которое неукоснительно соблюдается, и каждый выполняет свою работу, получая за нее если не ахти какие гонорары, то уж точно сполна ответной любви от своих воспитанников.

            Мой день, благодаря Стелле, начинается и заканчивается всегда одинаково: чашка черного кофе с хлебом, полчаса на метро, извилистая тропинка меж пиний, обряд с листком каррубы и наше долгое общение с лошадью в пределах спортивной площадки. Каждый день мы ставим себе маленькую цель и пытаемся вместе преодолеть ее. Сегодня это могла быть канавка с полметра шириной, а завтра барьер из пяти жердей, но всякий раз это преодоление кажется нам более значительным, чем все мировые войны вместе взятые, и что от того, сможем ли мы взять высоту или нет, зависит что-то крайне важное.

            Вагон метро резко качался и скрипел железом, я держалась за поручень двумя руками, пытаясь удержаться на ногах на слишком резких остановках. Несмотря на август - месяц отпусков, здесь было многолюдно. По-видимому, тысячи эмигрантов обслуживали город, в то время как итальянцы релаксировали в своих шезлонгах где-нибудь в Римини. Вытирая капли пота со лба и завязывая на затылке узел из ставших мокрыми и тяжелыми волос, быстро направляюсь к парку, спрятаться в спасительной сосновой прохладе. Пинии, раскрытыми зонтиками, накрывают тропинку, с обеих сторон которой звенит тишина. Этот пейзаж производит впечатление нереального тем, что здесь полностью отсутствуют любые признаки человеческого существования. Но не сегодня…

            Впереди меня по тропинке идет человек, его фигура кажется знакомой. Размышляя, откуда это чувство, я быстрым шагом обгоняю его и ловлю в воздухе чуть слышную волну теплого аромата его одеколона, вспоминаю. Стелла издалека приветствует мое приближение, мы повторяем традиционный обряд с листком каррубы. Краем глаза замечаю, что мужчина, стоя на прежнем месте, смотрит на нас. Наш со Стеллой, такой интимный момент встречи, стал доступен кому-то еще, и это мне не нравится. Лошадь тычет меня мокрыми губами в плечо, требуя еще одно лакомство, я шарю рукой по дну необъятной сумки, и вдруг Стелла шарахается в сторону, занося ноги в бок, мчится в противоположный угол поляны, чтобы скрыться там за спинами своих товарищей.

            - Здравствуйте, - смущенный голос не может оправдать той неприятности, что случилась мгновение назад, - она испугалась…

            - Она испугалась вас, - если бы мои слова могли источать змеиный яд, то его набралось бы не меньше стакана.

            - Извините… я видел вас здесь вчера, и эта ваша таинственная связь с лошадью… Это выглядело так странно, что я думал об этом весь остаток дня и решил выяснить сегодня. Все дело в листьях, лежащих у вас в сумке, так?

            Большей глупости я не могла вообразить. Но стоило ли объяснять историю наших со Стеллой взаимоотношений постороннему мужчине? Думаю, мой ледяной взгляд и полные гнева глаза заставили его смутиться еще больше. И он, скрыв черными ресницами глаза, опустил голову и пробормотал очередное «простите». Что-то в его позе заставило меня вновь обратить на него внимание, кобра внутри меня опустила свой раздутый капюшон:

            - Не извиняйтесь, животные очень чувствительны к запахам. Стелла услышала ваш одеколон. Откуда вы могли знать наше главное правило - никакого парфюма.

            - «Наше»? - его глаза наполнились детским любопытством, именно, детским - он не стеснялся быть незнающим. Это меня очень подкупило.

            В двух словах мне пришлось объяснить, кто я и что здесь делаю. И с каждой новой подробностью он становился все более искренне удивленным.

            - Меня зовут Анджело, - он протянул мне ладонь.

            - Я - Нанона, можно Нана, а она, - показала я на свою воспитанницу, спрятавшуюся за лошадьми, но все же посматривающую в мою сторону, - Стелла.

            - Красивое имя, это вы назвали ее так?

            - Нет, она досталась мне уже трехмесячным жеребенком.

            Мой собеседник располагал все больше и больше, много ли нужно, чтобы завоевать уважение хозяина? - стоит задать лишь несколько вопросов, относительно его подопечного.

            - Но мне пора, - я еще раз пожала протянутую мне ладонь, - приятно было познакомиться.

            Отойдя на достаточное расстояние от моего нового знакомого, я свистнула, подзывая Стеллу. Пугаясь собственной тени, она подошла, позволив поласкать себя, и через пару минут мы с ней занялись ежедневными процедурами чистки, снаряжения и тренировки.

            «Молодец», - барьер из невысокого, но коварно широкого колючего кустарника, мы преодолели с третьего захода. И теперь я гладила длинную морду Стеллы, заглядывая в ее оливковый глаз, видя в нем почему-то отражение себя и того, кто так неожиданно встретился нам утром. Я думала об этом человеке потому, что у меня не было никаких знакомств на протяжении очень долгого времени. Переехав сюда в довольно зрелом возрасте, я не могла чувствовать себя достаточно легкой и свободной для того, чтобы вечером ходить в кино или клуб. На набережной, где я обычно гуляла и в баре, где меня ждал мой обычный капучино, ко мне никто не подходил. Сказать откровенно, я чувствовала себя невидимой для всех. Для всех, кроме Стеллы.

            Бывало так, что на меня накатывало желание поразмышлять на эту тему, бывало и так, что горькие слезы обиды душили горло. И каждый раз после таких размышлений, я чувствовала их бесцельность. Однажды, как творческий человек, а я, несомненно, таким являюсь, я решилась на эксперимент: ну должен же быть какой-то способ заявить о себе миру, о том, что я есть! Но… ни белое платье с черным поясом, ни французская челка не сработали. Я оставалась невидимкой.

            Сейчас я сижу на деревянной горячей доске, болтая ногами в линялых кедах, и совершенно довольна обществом главного и единственного своего друга. Стелла знает, что через пару минут, когда ее мокрая от пота грива подсохнет, мы направимся к реке и там вволю нарезвимся - станем брызгаться и дурачиться, зайдя в воду по колено. И этот день закончится ощущением полного счастья, что подарили мы друг другу.

- Здравствуйте, - Анджело стоит у изгороди и протягивает мне руку.

Я не ожидала его  увидеть здесь в третий раз, или ожидала… не знаю, но мне приятно видеть его искреннюю улыбку.

- Сегодня никакого одеколона, возможно, я не помешаю вам.

Но Стелла боится. Она продолжает упрямиться и на следующий день, и еще, и еще. Как мы только не пытались ее обмануть. Неизменно, завидев рядом со мной Анджело, она упрямо уходила в центр поляны и замирала там, словно каменная. Только ее нервно раздутые ноздри и жующие губы демонстрировали желание получить свое лакомство.

Анджело появлялся в парке в течение недели, в определенное время: чуть раньше того, как приходила я. Поэтому для меня всегда оставалось загадкой, откуда и как он приезжает. Мы обменивались парой слов, затем принимались за игру «обмани Стеллу», в которой лошадь всегда выигрывала, и расставались. Не знаю, смотрел ли он на занятия, или просто гулял в это время в парке, я ни о чем его не спрашивала. Он был одним из тех, кто проводит время в тени пиний, пока солнце хозяйничает в городе. Даже, несмотря на то, что он был совсем не похож на остальных.

Мне он кажется странным. Наверное, поэтому я часто размышляю о том, в чем кроется его странность. Первое впечатление, что это ребенок, только почему-то сильно выросший. Потрепанный, от мятой рубашки до стоптанных кроссовок, он производит впечатление мальчика-сироты, которому некому сказать: «Причеши волосы, не лезь туда, там опасно». Но в то же время, кажется, что он способен на многое. На что именно я не знаю, но уверена, что этот человек в глубине своей не имеет дна. С таким было бы здорово разговаривать обо всем.

Отсутствие друзей с течением времени сделало меня закрытой и недоверчивой, но со Анджело совершенно отсутствует какой-либо порог отчуждения. Неожиданно для себя и для Стеллы, мы обнаружили, что совершенно доверяем ему. Это случилось, когда Стелла взяла из его руки угощение.

Он был настолько рад этому, что я почувствовала его радость. Мало-помалу моя лошадь преодолела и это препятствие, возможно, поэтому мне было так хорошо.

- Хотите посмотреть ипподром? - внезапно предложила я, бросая взгляд на его светящееся лицо.

Вторая неделя нашего знакомства продолжилась в хозяйственных помещениях и на площадке. Анджело обычно забирался на деревянную скамью зрительных мест и, вытянув длинные ноги, наблюдал за тренировкой. Эти часы проходили в молчании, моей сосредоточенной работе по выездке, отрывистых команд и короткого ржания Стеллы, берущей очередное препятствие. Молчаливый наблюдатель не мешал нам, хотя краем глаза я всегда замечала его внимательный взгляд.

Солнце поднялось достаточно для того, чтобы осветить тренировочную площадку и заставить парить мокрую траву под деревьями. Я взяла предложенную мне Анджело бутылку с водой и села рядом с ним на деревянную скамью, защищенную от солнца брезентовым тентом.

- Вы давно занимаетесь этим?

Обычная лавина вопросов, которые он задавал каждый раз, казалась неиссякаемой. Я отвечала на них просто и искренно, видя странное неподдельное любопытство в глазах собеседника. Нет, собеседниками нас все же назвать было бы неправильно. В основном он спрашивал, а я отвечала. Подобный способ общения мне был знаком по произведениям моего любимого Моравиа. Тогда я думала, что это художественный вымысел. Наверное, я тоже должна задавать вопросы, но этого делать я не умею. Возможно, ему это покажется невежливым с моей стороны? Можно попробовать немного оправдаться.

- Вы столько спрашиваете…

- Я надоел вам своими расспросами?

Смотрю в его глаза: шутит или нет? Странные глаза. В них невозможно ничего прочитать, может быть, потому что они такие странные.

- Нет, нет. Вы очень общительный, а я привыкла молчать, всю жизнь имею дело только с лошадьми.

- А я все время разговариваю со своей собакой.

Первый раз приоткрылось что-то из его жизни. И наличие собаки казалось удивительным. Да, наличие ее, а не факт разговоров с собакой.

- У вас есть собака? Но почему вы гуляете здесь без нее?

Вижу, как Анджело улыбается, смущенно опуская голову. Он молчит несколько секунд, будто соображая, потом поворачивается ко мне и, глядя прямо в глаза, говорит:

- Он дома, надеюсь, что с ним гуляют сколько положено.

Я в замешательстве. Значит, Анджело здесь «не дома». Работает? Возможно, ведь он уходит каждый раз в строго определенное время. Естественно, не говоря куда. Мы продолжаем сохранять официальные отношения, если так можно выразиться. Или лучше сказать не отношения, единственное, что нас связывает - ипподром, где я - тренер, а Анджело - зритель на трибуне. Видимо, что-то, что отразилось на моем лице, заставило его продолжить.

- Я здесь в клинике.

Его рука показывает куда-то вдаль, за зонтики пиний, туда, откуда берет начало тропинка. Ни о какой клинике я никогда не слышала, но это не показалось мне удивительным: если есть большой город, то наверняка в нем должна быть и больница. Но мне казалось странным, что Анджело мог быть болен. С физической точки зрения он выглядит как абсолютно здоровый человек, разве что очень худой. Его откровение меня порядком смутило, потому что есть несколько запретных тем, которых в разговоре, я так считала всегда, касаться неприлично - это деньги, личная жизнь и здоровье.

Чтобы выбраться из того, куда мы нечаянно упали, спрашиваю:

- Долго вы еще тут пробудете?

Его глаза почему-то улыбаются, в них совершенно нет тревоги, присущей людям, знающим, что носят в себе болезнь.

- Не знаю, - легко и быстро отвечает он. - Но, как минимум, я буду здесь еще неделю, пока доктор не убедится в том, что подобрал правильную схему лекарств.

Он уходит сегодня в определенный час, махнув мне на прощание рукой, я делаю то же самое свободной ладонью и с высоты Стеллы рассматриваю его фигуру, удаляющуюся по тропинке, пока она совсем не скрывается из глаз.

На другой день все повторяется по заданной схеме: он ожидает меня у изгороди, рядом прохаживается привыкшая к нему Стелла, затем мы направляемся в конюшню, где Анджело, словно грум, помогает со скребками и седлом, чтобы потом занять свое место на трибуне зрителей. Стелла сегодня кажется веселой и свободной, она легко перемахивает через канавы с водой и невысокие живые изгороди, так что я решаюсь поставить дополнительную перекладину на барьер. Начинаем издалека: один круг, второй, третий… подходим к препятствию. Я чувствую, как дрожат подо мной ее мышцы, и вижу, как прижимаются к голове уши. «Давай, девочка! - коротким ударом в бока я посылаю Стеллу на барьер. Чувство полета сопровождает меня несколько секунд, кажущихся невыразимо долгими, и вдруг сухой треск рассыпающихся бревен. Краем сознания проносится мысль, что Стелла взяла препятствие, но не успела подобрать задние ноги.

Надо мной небо, ярко-синее с белыми кучевыми облаками. В ушах стучит адреналин и удаляющийся стук копыт убегающей лошади. Я знаю, как вести себя в случае падения: надо лежать неподвижно, пока вспышка страха и боли не успокоится, и не вернется холодное сознание своего тела. Потом ты сможешь адекватно понять, сломал ли что, или обошлось просто ушибами. Я всегда делаю все, как положено, но сегодня вмешивается Анджело. Конечно, он не знает, как надо, и я сначала вижу его испуганное лицо, склоненное надо мной, потом чувствую, как его руки приподнимают меня над землей. Мое сопротивление он воспринимает, видимо, как проявление ужасных переломов и, наверняка, не помешай я ему, отнес бы меня в какую-нибудь больницу. Так, обучение конкуру можно считать в разгаре. Заставив его опустить меня обратно на землю, говорю тоном преподавателя:

- Никогда не трогай упавшего с лошади, ну, или с мотоцикла. Если есть переломы, можно сместить их и сделать еще хуже. Понимаешь?

По его глазам, полным паники, вижу, что понимает не совсем. Ладно, надо было предупредить заранее.

- Я часто падаю, это нормально, когда занимаешься спортом. У меня каска, и самое плохое, что может произойти, это ссадины и синяки.

О том, что можно при падении получить перелом, например, позвоночника, я умолчала. Зрителям не нужно знать подробностей, пусть видят красивую картинку. Выпив воды, возвращаюсь в седло - мой принцип доделать то, что не получилось до конца. Желательно в тот же день. С первого раза, умница Стелла прыгает безупречно, крепко поджимая под себя ноги - в попытке избавить себя от еще одного стресса.

Совершенно удовлетворенная, усаживаюсь на скамью, снимаю каску и завязываю горячие мокрые волосы на макушке в узел. Водой прямо из бутылки, поливаю на разбитую кожу лодыжки. Нога отчаянно болит, кажется, ночью я пойму, что еще успела повредить, падая с высоты на землю.

- Ты была в профессиональном спорте? - спрашивает меня Анджело, начиная привычный монолог вопросов.

- Да, в прошлой жизни. Я была в спорте, но потом мое время вышло.

- Эти гонки, что тут проходят - ты в них участвовала?

- Нет, там зачастую только мужчины-жокеи. Я занималась конкуром, вот такой полосой препятствий, сейчас только готовлю лошадей.

- Значит, что ты отдаешь лошадь другому, кто будет на ней участвовать в соревнованиях?

- Ну да.

- Тебе, наверное, жалко с ними расставаться? Не могу представить, что мне пришлось бы отдать Лилло…

Странное ощущение, что передо мной мальчик в чужом теле, вновь охватывает меня, и я пристально рассматриваю его глаза. Именно там больше всего виден этот мальчик.

- Лилло?

- Это моя собака.

- А, да. Поняла.

Не знаю почему, но мне он становился все больше симпатичен. И этим отношением к животным если не в первую, то не в последнюю очередь.

- Сейчас соревнований почти не проводят. Стелла, возможно, никогда не покинет своей конюшни, и я никогда с ней не расстанусь.

Какое-то время мы молча наблюдали за лошадью, которая сознавая, что все самое сложное и неприятное уже позади, спокойно прохаживалась по вытоптанному дерну, задевая длинным поводом за веточки изгороди. Мне пришла в голову неожиданная идея, даже не знаю почему, но я предложила Анджело проехать верхом. Оказалось, что он вполне умеет сидеть в седле, держится прямо, красиво, хотя при его росте стоило бы подобрать лошадь повыше моей Стеллы. Но, во всяком случае, все казались довольны. Вначале я сама вела лошадь, потом чувствуя, что она приняла седока, решилась полностью доверить их друг другу.

Лошадь шла сначала шагом, потом ей стало скучно, и она перешла на легкую трусцу. Мы поменялись ролями, и теперь я сидела на скамейке, расслабленно наблюдая за этой красивой парой. Теперь я могла спокойно рассмотреть все. Заметила красивую спину и длинные ноги, упавшие на лоб пряди длинной челки, тонкие с ярко выраженными узелками мышц руки, крепко удерживающие кожаные ремни повода. Стелла несла его легко и быстро, словно не чувствуя особенного веса на своей спине. При высоком росте вряд ли он мог весить много с такой конституцией. В общем, увиденное мне нравилось. Я имею слабость к красивому, а его так мало вокруг. Я могла бы наблюдать за ними еще, но что-то изменилось в воздухе, что-то неуловимое, постороннее почувствовала я спиной. И очень вовремя: встав со скамьи, я увидела, как к площадке приближается женщина. Заволновавшись, как бы Стелла не выкинула чего-нибудь, в секунду я подскочила к лошади и перехватила ее повод. Она недовольно заржала, начала прясть ушами и пятиться в бок. В это время незнакомка уже подошла к ограде, и оттуда начала делать какие-то знаки рукой. Она звала Анджело. Почему-то я поняла это не сразу, а когда поняла, вдруг почувствовала разом боль в ноге, в спине, локте до легкого подташнивания.

Он легко спешился, что при длине его ног не составило бы труда. Его руки передали мне повод, где-то в районе длинной гривы Стеллы, заставив соединиться на миг наши пальцы. И я услышала тихий голос: «Спасибо, прогулка была замечательная, если не считать того падения». Заставив себя обернуться, спустя минуты три, не меньше, я увидела, как они вдвоем удаляются по тропинке. Женщина держала его за руку, другой энергично двигая в воздухе, будто дирижируя невидимым оркестром.

Ее появление спровоцировало мой очередной приступ размышлений, которому я отдалась в своем привычном месте - баре на набережной. Здесь меня хорошо знал хозяин, обычно готовя для меня одно и то же: большую чашку капучино и стакан минеральной воды с газом. Мой заказ уже стоял на столике, и ничто не могло теперь помешать этому.

Меня волновало то, что Анджело невольно изменил привычный ход вещей. Почему? На самом деле он же не делал ничего, вообще ничего. Он просто появлялся в моем привычном круге вещей, существовал в нем максимум два-три часа и исчезал. Возможно, эти его вопросы виноваты в том, что что-то поменялось? Вполне… и получается, что я больше не невидимка… Он и видит меня, и слышит, и даже прикасается ко мне. Я есть? Эта невероятная новость заставила меня улыбнуться. Не знаю почему, но в этот момент я заметила стоящего передо мной хозяина бара, который спрашивал меня, хочу ли я что-то еще. Я покачала головой, и вдруг решила спросить, причем вопрос этот вылетел сам собой:

- Синьор Манни, а вы знаете клинику здесь неподалеку?

- Клинику? А где? - хозяин казался озадаченным, но готовым искать ответ на вопрос.

- Не знаю, где-то здесь, чтобы можно было легко добраться до парка.

Старик запустил пальцы в густую седую шевелюру и спустя какое-то время широко улыбнулся:

- Конечно! Я сразу не понял, потому что подумал о больнице, где лежат, например, с аппендицитом, а это клиника для таких, - он выразительно постучал себя пальцем по лбу.

Вот это да. Я замерла, уставившись на простодушного старика, который принялся рассказывать о своем дядюшке, который выходил за газетой, а потом его искала вся семья, включая детей. Эта картинка никак не вязалась с Анджело. Я представляла его, ищущего дом весь вечер и потом, когда уже лежала в постели. Не могло быть так, чтобы молодой, вполне здоровый мужчина, мог теряться на улице или слышать голоса, или … я не знала, что еще вообразить - настолько была далека от столь неожиданной темы. Что я знала о сумасшедших? То, что у них бывают сезонные приступы, и что они могут выглядеть вполне здоровыми людьми. Неужели и Анджело тоже?! Откровенно, меня эта новость не сильно напугала, вернее, совсем не напугала. Может, потому что я не могла поверить  в это на все сто процентов?

Но следующий день принес неожиданное разрешение моих сомнений. Анджело не ждал меня у ограды и не появился потом на спортивной площадке. С высоты Стеллы я оглядывала окрестности, все уголки и тропинки парка - все, что могла разглядеть во время механической отработки полосы препятствий. Его не было. И это сделало мой день до крайности… пустым. Не знаю почему, но мне захотелось уединения. Стелла была поставлена в конюшню, а я, не переодевшись, спустилась к реке и села на горячий голый камень.

- Здравствуйте.

Как гром прогремел среди ясного неба женский незнакомый голос. Я вздрогнула.

- Хорошо, что я нашла вас.

Ко мне приближалась та женщина, с которой ушел вчера Анджело. На ней были неудобные туфли, каблуками тонувшие в мягком дерне, и светлое, какое-то невзрачное платье.

- Мы не знакомы, - услышала я свой голос, полный знакомого змеиного яда, который непременно появляется при навязанном мне общении.

- Я… это неважно, - сказала в ответ женщина и попыталась встать поудобнее, вытаскивая ушедший под землю каблук. - Я должна предупредить вас, чтобы впредь не повторилось вчерашнее: Анджело ни при каких обстоятельствах нельзя садиться на лошадь. Но вы ведь, верно, не знали…

Вот в это мгновение я получила подтверждение своим мучительным размышлениям накануне.

- Он пациент психиатрической клиники. Лекарства, которые он сейчас принимает, никаким образом не могут сочетаться с подобными экспериментами. Это опасно для его жизни.

Что еще говорили ее голос и некрасивое лицо, я не слышала. Перед моими глазами была картинка освещенной солнечным светом зеленой поляны и красивая фигура стройного всадника на цветной лошади. Когда затихло шуршание неприятной искусственной ткани блеклого платья, я села на камень и заплакала.

Есть на свете непоправимые вещи, и с этим надо смириться, жаль, что понимаешь эту истину слишком поздно.

 

На конюшне все чаще стали появляться трое незнакомцев: мужчина, женщина и девочка, лет четырнадцати. Сначала они занимали места на трибуне и молча наблюдали за выездкой, затем, стали появляться в загонах для лошадей и проявлять интерес к Стелле, чаще, чем к другим лошадям. Спустя дня четыре, мне официально представил их наш капо как потенциальных заказчиков. Девочка оказалась бельгийской звездочкой конкура, и ей, что естественно, стали подбирать достойную лошадь для европейского чемпионата.

Стелла подходила по всем параметрам: молодая, натренированная, еще не бывшая ни разу на ответственных чемпионатах. Что для заказчиков оказалось удачей, для меня - фолом в череде проигрышей последнего времени. Нет, в настоящий момент, мне казалось, что жизнь моя кончена. И с потерей Стеллы, я вновь окажусь в плаще-невидимке. На трибунах было пусто, если не считать девочки-спортсменки с туго заплетенными светлыми волосами, жадно и, как мне показалось, плотоядно, разглядывающей каждый миллиметр сверкающей на солнце кобылы. Казалось, она уже видела себя ее хозяйкой, и больше всего мне было страшно думать о наших будущих с ней совместных тренировках, о том, как я должна буду вложить повод в чужие руки, отдать насовсем своего единственного в мире друга.

Остаться совсем одной. Об этом я думала, по кругу гоняя эту горькую мысль, заставляющую меня обливаться слезами на «моем» камне, в потаенном месте у реки. Перед глазами стоял белесый туман, смывая границу воздуха и воды. И вдруг: «Нана!» - меня окликнул знакомый, мягкий, с хрипотцой, голос. От неожиданности я вздрогнула и машинально ладонями стала вытирать мокрые щеки, видимо, еще больше размазывая стекшую тушь. Анджело достал белоснежный платок и через миг превратил его в черный, высушивая мои слезы, обращаясь со мной, как с ребенком. Мне было стыдно, что от его утешений, какие-то каналы внутри меня прорвались, и я зарыдала еще более горько и безутешно.

Это невозможно объяснить, это не переводится в слова. Чувства, которые я испытывала в тот момент, были слишком сильными, чтобы справиться с ними. И я не знаю, как долго мы находились на плоских прибрежных камнях, как-то по-родственному прижатые друг к другу, растворившиеся в параллельном измерении, где говорят только сердце и больная душа.

Испытывая неловкость от своей несдержанности и от того, что выглядела в этот момент не лучшим образом, я постаралась, как можно скорее, прийти в себя и даже улыбнуться.

- Извини меня, правда, это в первый раз, как я потеряла контроль…, - в ответ он не сказал ничего, не обрушил на меня своего привычного потока вопросов, лишь внимательно и серьезно пытался рассмотреть мое лицо, которое я, естественно, прятала, как могла.

Когда я почувствовала необходимость заполнить образовавшуюся пустоту нашего молчания, выдавила:

- Стеллу забирают.

Когда эти слова были произнесены вслух, я поняла всю неизбежность этого события.

- Это должно было случиться, я это знала, нельзя привязываться ни к чему.

- Как ты сказала?

Анджело, казалось, ожил, и его окаменевшая фигура вновь стала живой и теплой, я почувствовала это от прикосновения его плеча к моему.

- Нельзя привязываться ни к чему…

- Ведь все преходяще в этом мире, - закончил он цитату.

- Луна и звезды…

Он вновь удивил меня. Начитанный. Внимательный, вежливый, загадочный, бог знает, какой еще, и у меня не укладывалось в голове, что он… - сумасшедший?! Промелькнула мысль о той женщине, что злобно и высокомерно отчитывала меня накануне. И в ней не чувствовалось ни капли жалости к тому, кто сидел сейчас рядом со мной, к тому, кого она уводила за руку, видимо, обладая над ним какой-то властью. Я вспомнила, как они удалялись от ипподрома по тропинке, как Анджело покорно шел с ней рядом, и как вдруг ссутулились его широкие плечи. У меня не было желания спрашивать о его недуге, но я мучительно хотела уложить в своем сознании красивого человека и его болезнь. Понять, как они могут сосуществовать, на самом деле, а не только в жестких словах той женщины на шпильках.

- Приходила женщина, - сказала я, глядя открыто и прямо в его осторожные, словно зверьки, глаза, - та, что была с тобой.

Он вздрогнул, повел плечом, вытащил из кармана темно-синих джинсов помятую пачку сигарет и зажигалку, но так и оставил их в ладони, будто забыв про них. Я не хотела мучить его, но мне хотелось какой-то ответной откровенности.

- Это твоя жена? – спросила я его просто и напрямую.

И вдруг Анджело рассмеялся, открыто и по-доброму шумно.

- Нет, это моя беби-ситтер, - сказал он, и глаза его заблестели.

Пришла пора мне рассмеяться, не над ним, не над тем, что он сказал, а от теплой волны дружеской откровенности, что затопила меня с головой.

- Кто?! Беби-ситтер?

Ну, правда, иметь няню в его возрасте… Просмеявшись, я осеклась, вновь представила старика, который вечно  терялся по дороге из дома  в магазин. На душе вновь стало душно и скверно. Анджело продолжал улыбаться своей искренней ребячьей улыбкой.

- Теперь понятно, почему Проф запретил мне выходить в город, - и, видя мое недоумение и плохо скрываемый интерес, стал объяснять, - когда я попал в клинику, дела мои были плохи, и дальше отделения выходить мне не разрешалось, потом, спустя две недели, меня перевели в платное отделение, разрешили гулять по городу, всюду, где я захочу, но в сопровождении беби-ситтер.

Я слушала, разглядывая меняющиеся тени настроения на его лице, покачивая головой в знак понимания.

- А увидев тебя на лошади, она решила, что это опасно, она сказала мне, чтобы я больше не смела допустить такого.

Моя рука очутилась в его ладони, сухой и теплой, и тихий голос опустился до сдавленного шепота:

- Прости… мне, правда, неприятна вся эта ситуация…

И было видно, что Анджело, действительно, был прекрасно осведомлен о возможностях поведения своей беби-ситтер. Я молча покачала головой, что тут скажешь. Нам обоим стало грустно. Я видела это по вдруг изменившемуся лицу своего собеседника. Он смотрел на стоячую зеленоватую воду, а я на него. Мне захотелось что-то сделать для него, какое доброе, может, пустяшное дело.

- Знаешь, если когда-нибудь тебе захочется покататься на лошадях, приходи в любое время.

Он подтолкнул меня плечом.

- Сейчас.

- Нет, - он вновь заставил меня улыбаться, - нет! А если появится твоя беби-ситтер?!

- Я называю ее Шпильки, - услышала я в ответ, и, растворившись в его светящемся лице, подумала, что все равно все уже потеряно, что нет смысла противиться сиюминутному желанию.

- Пошли!

Мы пошагали обратно к конюшням, держась за руки, помогая друг другу взбираться по скользкой траве и перелезать через камни берега. Стелла была под седлом, для Анджело я взяла более подходящую ему по росту кобылу, шоколадными боками отливавшую на солнце. Уже сидя в седле и аккуратно пристраиваясь рядом со спутником, отметила его идеальную посадку и не могла не спросить об этом. Уклончиво, Анджело объяснил, что имел опыт, учился верховой езде, но где и когда, так и не сказал.

Мы двигались по извилистой натоптанной тропе, между корявыми стволами деревьев-зонтиков, и молчали. Вначале приходилось держаться друг за другом, потом, когда тропинка открыла вход на просторное поле, я, чуть тронув пятками Стеллу, встала рядом с шоколадной кобылой и ее уверенным седоком. Шоколадка дернула мордой, выказывая свое недовольство нашим соседством, но Анджело умело перехватил повод. Он выглядел счастливым. А я вновь стала проваливаться в меланхолию.

Мне хотелось вот так ехать и ехать, по дороге без конца, в никуда, в неизвестные дали, без цели, просто, чтобы иметь возможность смотреть на него и чувствовать под собой мою Стеллу.

Это невозможно. Все имеет конец. Любая дорога имеет конец. Рано или поздно. Если бы можно было вовсе не начинать ее, но кто-то другой распоряжается твоей судьбой, у тебя просто нет выбора. Это истина, но как принять ее?!

Анджело помог не только снять экипировку с лошадей, но и водрузить каждый элемент на свое место в конюшне. И все это мы проделывали практически молча, лишь изредка обмениваясь фразами, вроде того: «Куда это? - А, туда, в тот угол, на верхний крючок». Еще минута, и он уйдет, еще день, и Стеллу заберут навсегда.

- Эй, - мое лицо почувствовало прикосновение его ладони, струящегося из нее тепла, - ты собираешься вновь плакать?

Это невозможно, это очень больно.

- Нет, - выдавила я, сквозь давящую боль в горле, - нет, - замотала я головой, отгоняя первые спазмы.

«Ты - спортсмен, ты - спортсмен…, - твердила я себе, словно мантру, - ну же, forza! Будь сильной! Упала - встань и двигайся дальше!». И я смогла: улыбнулась, вздохнула, подняла голову.

- Все в порядке. Спасибо тебе за прогулку. Возможно, это было в последний раз, как я гуляла со Стеллой.

- Когда ее заберут? - спросил Анджело, и с каждым сказанным словом, я чувствовала, как растет расстояние между нами.

- Не знаю, девочка и лошадь уже полностью привыкли друг к другу. Дальше этим делом занимается капо, документы, формальности… Через пару недель соревнования.

Говоря все эти, ничего не значащие для Анджело слова, я чувствовала, как с каждым из них в меня впиваются раскаленные гвозди.

- Беби-ситтер не придет за тобой? - вдруг вырвалось откуда-то из глубин моей раненой и болеющей души.

Он опустил голову, так, что стал похож на обиженного мальчишку, его поникшая фигура, словно говорила: «Зачем ты так?».

Затем, чтобы ты скорее ушел. Оставил меня наедине с моим горем. В привычной обстановке одиночества, молчания и пустоты. Я буду вновь невидимкой.

Помедлив миг, он распрямился, пробормотал: «Спасибо за прогулку», и, не глядя больше на меня, развернулся и нерешительными шагами пошел по песку, утопая в нем своими серыми кроссовками без шнурков.

            Возвращаться домой не хотелось, на душе было холодно и мерзко. Поменявшись дежурством, я осталась ночевать в конюшне, перетащив из подсобки подушку и одеяло прямо в загон Стеллы. Залезла к ней в стойло, вычищенное до блеска и пахнущее сухой соломой и свежескошенной травой, бросила на пол одеяло и повалилась сама, разглядывая сквозь щели звездное небо и полную оранжевую луну. В тишине ночи звенел оркестр цикад, исполнявших бог весть какую по счету серенаду. Стелла хрустела опилками, переступая с ноги на ногу, осторожно, будто боясь разбудить меня. А мне не спалось.

            Часов в восемь, когда с дороги уже доносился шум машин и бормотание маленьких мотороллеров, мой телефон пропиликал смской: капо просил зайти к нему в офис. Совершенно не заботясь о своем внешнем виде после ночи, проведенной в конюшне, я понуро потащилась к нему, догадываясь, какая процедура меня там ожидает. Но все оказалось еще хуже, чем мои ожидания. Стоя перед массивным деревянным столом начальника, я чувствовала на себе несколько пар глаз, одновременно выражавших разные эмоции. Девочка-бельгийка смотрела на меня просительно-умоляюще, ее мать - высокомерно-заискивающе, а мужчина, который был чем-то типа продюсера звездочки-спортсменки, - с вызовом. Босс монотонным голосом объяснял мне необходимость моего личного присутствия на соревнованиях. Дескать, кобылка еще не достаточно привыкла к новой хозяйке, та переживает, что не справится и завалит выступление, а продюсер готов взять на себя расходы по моей транспортировке, вернее, моего сопровождения транспортируемого животного в соседнюю страну, еще проживание, расходы и прочее, и прочее.

            Шагая обратно в загон, я думала о том, что все-таки легче, когда тебе вырывают зуб сразу, мгновенно, а не тянут его так долго, что заморозка перестает действовать. Ты начинаешь кричать от боли, но врач продолжает свое дело. Так было со мной. И вот повторилось.

            Конечно, я собрала рюкзак, где большую часть занимали вещи Стеллы: особая расческа, набор резинок, шампунь, кондиционер, пасты и мастики, несколько пар чулок. Для себя я взяла лишь бутылку воды и смену белья на пару дней. Ни выходить куда-то, ни участвовать в каких-либо мероприятиях там, мне не хотелось.

            В назначенный час пришел огромный трейлер, профессиональная машина для перевозки спортивных лошадей. Красивый, белоснежный, высоченный. На боку машины была нарисована, поднятая в прыжке через барьер, лошадь. На нас обращали внимание все посетители парка, вежливо сторонясь и переходя на самые краешки тропинки. Я сидела в кабинете водителя - молодого, лет тридцати, парня, который при поворотах без стеснения чертыхался. Новые владельцы Стеллы предпочли ехать с комфортом, на своей машине экстра-класса, аккуратно держась за нами, след в след, будто боялись, что по дороге дверь фургона откроется, и Стелла выскочит на свободу.

            При выезде с территории парка, когда наша машина уже уверенно набрала скорость, сквозь бликующее стекло, я заметила знакомую фигуру: синие джинсы, голубая рубашка… Анджело, как и другие, обернулся на наш удивительный фургон, который уже мчался по асфальтовому шоссе, прочь из города.

            «Значит, он шел на ипподром?» - завертелось у меня в голове, и тут же я осекла саму себя: «Это ничего не значит. Он мог идти куда угодно, в парк, например, или на берег реки». Но почему-то всю дорогу мне хотелось думать, что все-таки первый вариант. Хотя от этого не становилось легче.

 

            Безумие соревновательных дней не поддается описанию. Нервы, нервы, нервы. Мне даже стало жалко мою подопечную, я имею в виду, девочку-спортсменку, звездочку, чемпионку, которая вдруг стала растерянным ребенком с трясущимися коленками. Стелла хорошо перенесла дорогу. И теперь она выглядела  просто превосходно в своих голубых чулках, с гривой, заплетенной, наподобие ковра. Сказать по правде, мы еще не решили, какой будет окончательный выбор ее выходной прически, было не до этого.

            Процедуры регистрации, взвешивания, ветврачи, сдача крови, допинг-пробы. Поздно вечером все валились с ног. Мои владельцы уезжали с ипподрома в отель, а я оставалась неусыпно охранять мою Стеллу. Конкуренты могли запросто сделать все, что угодно с лошадью противника, и я заметила, что в каждом загоне кто-то обязательно оставался на ночь.

            На первых двух днях Стелла и бельгийка показали себя с наилучшей стороны, им даже прочили призовые места в первой тройке участников. Что ж, я должна была гордиться собой и своей… лошадью. Она была для меня не лошадью, она была для меня моей родной, моей подружкой, моей дочкой, в конце концов. Я поила ее из бутылочки, я выкормила ее из жеребенка, который еще некрепко стоял на ногах. Я ежедневно расчесывала ее, мыла, прогуливала и учила разным трюкам. Несколько лет мы со Стеллой шли к этому ее триумфу, и что? Теперь я чувствую себя на краю пропасти. Я не могу представить свою жизнь без нее!

            Ничего не поделаешь. Стелла уже под седлом своей новой хозяйки. Неплохой, в принципе, девочки, успешной спортсменки, наверное, с великим будущим. Только заметно, как она любит кубки и медали больше, чем лошадь, которая, в свою очередь, для нее - просто средство.

            «Forza,forza!!!» - твержу я себе, осекая саму себя, словно шенкелями. Последний наш вечер со Стеллой. Теплый воздух дрожит. Над влажным газоном клубится испарение дневного жара. Площадка с препятствиями опустела, но свет прожекторов почему-то не погасили. Я решилась на не совсем правильный поступок: сесть в седло и пройти всю полосу препятствий целиком, включая джокер. Если Стелла возьмет его, очки предыдущего барьера удвоятся, и у девочки будет шанс максимально опередить своих соперников.

            Я ничем не рисковала. Нет, конечно же, я рисковала и собой, и Стеллой. Лошадью в первую очередь. Но, если она не почувствует себя в безопасности здесь, на поле, завтра может быть провал. А безопасность она чувствует только со мной. Итак, отыскав в загоне каскетку, я села в седло и вывела Стеллу на дорожку. Череда препятствий показалась мне чересчур сложной: стенка, тройник, канава. Мы прошли все, даже джокера. После чего, уже не думая ни о чем, провалились в сон в одном загоне.

            Все прошло хорошо. Лучше, чем я ожидала. Лучше, чем ожидала девочка, взявшая Кубок. Они ликовали, фотографировались и давали интервью, пока я завязывала тесемки своего рюкзака, сглатывая слезы. Все прошло, а значит, все кончилось. Еще один путь подошел к концу. Мне предстояло купить билет на поезд и вернуться восвояси. В пустой загон, куда, возможно, очень скоро приведут нового жеребенка, которого я полюблю всем своим сердцем, но, конечно, никогда так, как Стеллу.

            Услышав какое-то сопение за спиной, я раздраженно повернулась и увидела большого, в смысле важного, человека из организаторов, и продюсера бельгийки. Не успев пробормотать себе под нос: «Да что же вам всем еще от меня надо?!», я услышала невероятное.

            В руках у меня была факсовая бумага, где черным по белому было велено возвращаться на том же фургоне с моей Стеллой-победительницей, потому что у нее появился новый владелец. Я не знаю, как такое стало возможно, да и не мое это дело. Но, похоже, больной зуб продолжали тащить из меня. 

            Преодолев несколько сот миль на комфортабельном фургоне, я чувствовала себя разбитой бесконечной болтовней водителя. Это не был диалог, это не была череда вопросов, это был монолог о себе-хорошем, зарабатывающем серьезные деньги и готовом научить этому любого.

            У меня не было сил ехать домой. День был в разгаре, когда мы вернулись, было около двух часов пополудни. Поставив Стеллу на ее законное место, я начала затаскивать в стойло все свободные емкости для воды. И хотя делала я это из последних сил, так было легче не думать о том, что нас с ней еще ждет. Начальник не заставил себя ждать, прислал смс - это был его обычный способ общения с жокеями, тренерами, которые находились на своих рабочих местах, вдалеке от его королевского офиса. «Зайди». И все. Точка.

            Кое-как вымыв руки под прохладной струей воды, скрутив волосы в тугой пучок, я переобулась в кеды и пошла, как мне показалось, на экзекуцию. По дороге мне в голову приходили разные мысли о том, чего хотел от меня капо: от поощрения за Кубок, до увольнения с работы. Не знаю, как я выглядела, войдя в блестящий кабинет, но увидев там… Анджело, думаю, стала выглядеть еще хуже. Моя рука шарила в поисках какой-нибудь опоры, и в миг мне было предложено кресло, и кем? - самим боссом! - в которое я рухнула.

            За последние три недели я уже привыкла к монотонным объяснениям своего начальника, и приготовилась внимательно, насколько позволяла мне моя усталость и присутствие здесь того, кого я уже не ожидала никогда увидеть, выслушать очередную тягомотину. Но все пошло как-то не так. Неожиданно лаконично, босс сказал, показывая на Анджело: «Познакомься, это новый владелец Стеллы».

            Я пялилась на них, ловя себя на мысли, что похожа на умалишенную, но не могла произнести ни слова. Пока окрик начальника не вывел меня из этого сомнамбулического состояния: «Ну, чего расселась?! Все. Иди, иди!». Подскочив со своего места, уже у двери, я услышала почти ласковое: «И да, поздравляю тебя с Кубком! На счет премии я уже похлопотал».

Сказать, что я была ошарашена, ничего не сказать. Не помню, как дошла до конюшни, как оказалась на деревянной скамье трибуны. А рядом возникла фигура необъяснимого моего знакомца. Не знаю, как правильно было бы его назвать, наверное, «новый хозяин моей Стеллы».

- И как ты это… провернул? - не нашла я подходящего слова.

- Скажем прямо, мне было это нелегко, а учитывая, что лошадь взяла Кубок, цена вопроса подскочила сразу втрое, не могли вы там занять хотя бы третье место с конца? - его глаза смеялись, а мне было не до смеха, какая разница, кто владелец, если Стеллу все равно купили.

- И что… что ты собираешься делать? Ездить на ней? Участвовать в соревнованиях? Черт возьми, зачем она тебе?!

Анджело прервал поток моих возмущений, простым жестом взяв меня за руку своей умиротворяющей теплой рукой и ответил: «Чтобы подарить ее тебе». Как гром среди ясного неба прозвучали для меня его слова. Не было похоже на то, что он шутил, нет, смотрел мне прямо в глаза своим серьезным и таинственным взглядом. Трудно было понять вот так сейчас все, что произошло. Необходимо было разложить все по полочкам: Анджело купил Стеллу у тех бельгийских владельцев, капо пошел на это, они уже и документы оформили, вон они - лежат в прозрачной папке на лавочке. «Нет, нет, нет - это немыслимо», - ворочалось у меня в голове, отупевшей от пережитого и долгой дороги, и поэтому я попыталась вернуться к истокам:

- Что ты сказал?

Он спокойно, без всякого раздражения по отношению к моему скудоумию, повторил:

- Я купил Стеллу, чтобы отдать ее тебе навсегда. Я посчитал, что так будет правильнее, и… потом, я представил, если бы у меня забрали Лилло или даже одного из котов…, - и протянул мне прозрачную папку.

Машинально взяв документы, не глядя на них, я продолжала находиться в полусне-полуяви.

- Но я не могу… Это невозможно… Это - целое состояние.

Да, мне хорошо была известна цена моей Стеллы. И без тройного размера, сумма была сравнима, наверное, с годовым бюджетом какого-нибудь маленького государства. Я попыталась вернуть ему папку, но безуспешно, и наши руки так и остались вместе, поверх скользкого пластика.

- Ну и что. Если на это у меня были весомые причины и возможности, почему нет?

- Возможности…, - не унималась я. - Ты - тайный король Иордании, не иначе, если у тебя есть такие «возможности»! Хорошо, даже если это и так! Абсурд - вот так потратить деньги.

Он, кажется, не понимал моей логики, и по его изменившемуся лицу промелькнула тень недовольства.

- Что ты находишь абсурдного в желании помочь человеку… и животному? - добавил он.

Он обезоруживал меня, но принять такого подарка я не могла!

- Прости, возможно, я не так выразилась, я очень благодарна твоему благородному желанию нам помочь, правда. Но, все же, я не могу принять такого подарка. Это слишком…

- Что?

Ох, не нравились мне его глаза. Лицо Анджело омрачилось, глаза потемнели, и в них больше не сверкали солнечные лучи, как обычно. Он отвернулся и стал смотреть перед собой, на пустое сейчас тренировочное поле. Мы молчали. Мне было неловко и стыдно, от тех моих слов, которые я сказала ему тогда, еще перед нашим со Стеллой отъездом. А еще, мне стали понятны его чувства, человека, который намеревался принести радость, а его вот так отправили к черту на рога.

Мне показалось, что еще секунда, и он уйдет, в этот раз навсегда.

- Анджело…, - не выдержала я своего же прогноза на будущее, - получается, я буду тебе обязана по гроб жизни.

Мальчишка был передо мной, растрепанный, довольный мальчишка, светящийся ярче летнего солнца. Его улыбка имела власть заставлять улыбаться. И моя глупая и счастливая улыбка ткнулась в его плечо.

- Наконец-то, - сказал он, обнимая меня одной рукой и водружая мне на колени злополучную папку, - держи, здесь копии всех документов и дарственная, заверенная у нотариуса, нам надо будет как-нибудь съездить туда еще раз вместе, но это, как сможешь.

Меня оглушило счастьем, и чтобы не захлебнуться  в нем, я продолжала добавлять себе понемножку горьких пилюль:

- Я - твой должник теперь, ты мне жизнь спас, и я никогда не смогу ни отблагодарить тебя, ни вернуть эти деньги, даже, если вернусь в спорт, даже если завоюю все кубки Европы вместе взятые!

Потом меня осенило! Я, кажется, нашла выход из этой неловкой ситуации:

- Подожди! Ты не должен дарить мне Стеллу! Ты останешься ее владельцем, а я буду за ней ухаживать, как раньше, она будет жить здесь, я даже сама готова оплачивать расходы на ее содержание. Ты можешь найти спортсмена, но, желательно, здесь, в городе, чтобы ее больше не пытались увезти за границу, мы будем участвовать в чемпионатах, это, кстати, приносит иногда доход…, и я не буду чувствовать себя так неловко.

Так причитала я, пока Анджело не поднялся со скамьи и не сказал, протягивая мне руку:

- Мы можем поговорить об этом еще раз?

Я поднялась, держась за его руку, и непонимающе затрясла головой, отчего мои немытые волосы рассыпались по плечам, и я, как мне кажется, была похожа в этот миг на лошадь, проскакавшую полную полосу конкура.

- Это «да», или это «нет»? - смеялся, по-доброму, мой спаситель.

Я попыталась собраться и, слабо отдавая себе отчет в своих словах, ответила согласием. Кажется, мы договорились, что он встретит меня после моей смены, и что мы обсудим этот вопрос где-нибудь в спокойной обстановке за ужином, и уже не сегодня, учитывая мое состояние после дальней дороги и всего прочего, что случилось так внезапно.

У меня даже не было времени понять, как могло такое произойти на самом деле. Не во сне и не в моих фантазиях, временами очень богатых на подобные события, а в реальной жизни. Еще впереди маячил этот «ужин», от самой мысли о котором все внутри меня переворачивалось и замирало. Я все еще не могла понять, зачем все это понадобилось Анджело, вернее, учитывая его добрую натуру, даже не принимая во внимание ту баснословную сумму, потраченную так… странно, не могла поверить, что на свете возможно существование такой чуткости, что ли. И когда сидела в ванной, подставив обожженный солнцем лоб, под мощные струи включенного душа, и когда ложилась спать, и когда пила утренний кофе  - все думала об этом, мои мысли гонялись по кругу, как жеребята, но так и не смогли догнать друг друга. Тут бы подошло знаменитое «Я подумаю об этом завтра» Скарлетт, но она никогда не была моей фавориткой, поэтому я просто решила совсем не думать и отдаться на волю судьбы. В любом случае, моя Стелла оказалась не в руках алчных бельгийцев, а у… да - у незнакомого мне человека.

Думай-не думай о нем, всегда выходит одно и то же: у него добрые глаза, а глаза, как известно, - зеркало души. Особенно большая капля утренней душевой воды тяжело упала мне на голову, повернув мои размышления в прямо противоположном направлении: стоп! - это тот самый человек, который приходил из клиники для душевнобольных, в сопровождении своей беби-ситтер. Он грохнул нереальное состояние на покупку какой-то лошади, и непонятно, с какой целью. Все сходится! Поступок сумасшедшего. Горечь всплыла внутри меня и заставила наполниться мутным туманом мои глаза, мокрые то ли от воды, то ли от слез.

Приняв решение, ни при каких обстоятельствах не соглашаться ни на какие с ним сделки, я попыталась успокоиться. С этим напускным спокойствием я ответила на его телефонный звонок, с которым он не заставил себя ждать, и согласилась на встречу. Конечно, я не всегда хожу по улицам, похожая на оборванку или красивого жокея в экипировке, иногда я бываю похожа на девушку, со всеми полагающимися атрибутами, типа платья, босоножек, косметики на лице. Но я не думала, что это может вызвать такую реакцию, какую вызвало у Анджело мое появление на выходе из парка. Сказать по правде, он тоже меня удивил. Высокий и стройный, одетый в черный пиджак на светло-голубую рубашку и темно-синие джинсы, он стоял у серебристого купе с низкой спортивной посадкой, и если бы не его растрепанные ветром волосы и серые кеды без шнурков, его можно было не узнать, но не обратить внимания - невозможно.

Он не узнал меня, даже несмотря на мой пристальный взгляд. Мне пришлось подойти вплотную, чтобы он, наконец, идентифицировал меня. После сдержанного «здравствуй», я осторожно залезла в машину, заметив, как яростно она сорвалась с места, поднимая придорожную пыль. Краем глаза отметила порядок на приборной доске, отсутствие вообще каких-либо предметов, что так часто разбрасывают повсюду в машинах их владельцы. Возможно, это не его машина? Просто взятая напрокат? Но, глядя на то, как не глядя, он управляется со спорт-каром, стало понятно, что они знакомы уже давно.

В баре на набережной, где бывало я пила свой кофе, было многолюдно от вечерних посетителей, и нам пришлось довольствоваться столиком внутри.

- Извини за выбор, - оглядывая свисающие заросли каких-то вьющихся растений и звенящие бусинками занавески, отделяющие один столик от другого, сказал Анджело, - но тут нет выбора, на самом деле, это единственный бар, который можно найти в этом районе.

- Я знаю, - ответила я, кивнув подошедшему вдруг синьору Манни, который узнал меня, - раньше я заходила сюда после работы выпить кофе.

Стол был накрыт, белое вино налито в бокалы, но я не могла ни начать есть, ни начать разговор. Чтобы как-то объяснить свое поведение этакого зомби, сказала ему:

- Извини, я не очень-то интересный собеседник, видишь ли, у меня очень узкий круг общения, я отвыкла от разговоров и, тем более, вот так выходить вечерами.

Он улыбнулся и поднял свой бокал.

- В любом случае, ты должна отметить свою победу, победу Стеллы, я поздравляю вас!

- Чин-чин, - сказала я и для храбрости осушила бокал почти наполовину, заметив, что Анджело, сделав глоток, поставил свой на место.

Видимо, и он заметил мой взгляд и просто сказал:

- У меня сложные отношения с алкоголем.

- Понимаю, - закивала я в ответ, ничего не понимая, а он продолжил рассказывать, будто вовсе не о себе.

- Однажды случилось так, что я полностью потерял память о том, что было накануне, после того, как выпил виски в компании, у друга, Проф потом сказал, что таблетки, которые я принимаю не совместимы с алкоголем, и чтобы избежать подобных последствий, я воздержусь, но буду рад, если ты, наконец, расслабишься, после всего, что тебе пришлось пережить, не сомневайся, я отвезу тебя домой, - добавил он, улыбаясь.

Подперев рукой подбородок, он разглядывал мое лицо, пока я допивала вино. Да, дойдя до крайней точки, мне было уже все равно, что о мне подумают. А когда этот волшебный напиток сделал свое дело, меня прорвало.

- Мы должны поговорить о Стелле, - сказала я, как мне показалось так, как хотелось: строго и серьезно, деловым тоном, но который почему-то сразу же окрасил оттенком иронии его красивое лицо, - но прежде…, - я чувствовала, что должна-таки извиниться за беби-ситтер, - извини меня.

- За что? – спросил он, глядя на меня, будто я была ребенком.

В моем сознании всплыло его лицо и опущенные плечи, как от удара, и как та женщина тащила его за руку по извилистой тропинке, утопая в ней своими высокими каблуками.

- За то, что я сказала тебе тогда, про твою няню, за то, что так нехорошо мы тогда расстались, я не хотела… обидеть тебя, - наконец, сформулировала я то, что грызло меня изнутри на протяжении всего этого времени, и то, что, как оказалось, не позволяло мне вдоволь нарадоваться счастливым концом истории с моей Стеллой.

Мои глаза были устремлены куда-то в разводы съеденной пасты, так мне было стыдно за себя ту. Но его рука вдруг опустилась на мою, и теплый голос сказал:

- Ерунда, но я должен, наверное, был тебе сразу все объяснить, - вот такого продолжения я не ждала, не поднимая глаз, я слушала его исповедь, не считая себя достойной такого откровения.

Он не был сумасшедшим, он не мог потеряться как тот соседский дедушка, и няня ему нужна была лишь для того, чтобы он мог спокойно чувствовать себя на оживленных городских улицах, и потому что не мог сесть за руль.

- Маниакально-депрессивный синдром, - озвучил он свой диагноз.

- И это… излечимо? – жалобно проблеял мой голос.

- Нет, - сказал Анджело, - это хроническая болезнь, - и добавил, - моя болезнь. Каждый день я принимаю две таблетки, утром и вечером, но это не особо мешает мне жить как все нормальные люди.

- Нормальные, - возмутилась я, - разве есть установленные нормы? Глупо как-то…

Вот так неожиданно наш разговор принял совсем не тот оборот, на который я рассчитывала. И вопрос Стеллы был еще не затронут нами. Надо было переходить к самому животрепещущему для меня.

- Ты можешь мне сказать, зачем ты купил лошадь?

- Я уже говорил тебе.

- Понятно, значит, чтобы просто выручить нас со Стеллой.

- Да.

- И ты позволил себе такую трату.

- Да, у меня была такая возможность.

- Допустим. И ты готов отдать мне Стеллу, так сказать, в качестве подарка, так написано в этом документе? - я достала свернутый вчетверо лист и потрясла им перед собой, наверное, со стороны это было похоже на допрос в полицейском участке.

- Конечно, - без всякой иронии отвечал Анджело.

- Предположим, - не знала я, что еще добавить, и стала крутить за тонкую ножку свой пустой бокал, на что сразу среагировал официант, подошел и наполнил его вновь, почему-то не спрашивая меня, желаю ли я этого.

Анджело как-то обреченно вздохнул, видимо, устав от такого разговора, и, подумав, сказал:

- Ты говорила, что содержание лошади потребует денег.

Ну да, конечно, я имела в виду оплату конюшни, корм, все остальное, типа налогов, в итоге набегала приличная сумма. Которую я, в свою очередь, готова была оплачивать, лишь бы Стеллу не отнимали у меня. Теперь к той сумме, которую мне и представить было сложно, добавилась речь о дополнительных расходах, вводить его в которые стало неловко. Вообще, мы зашли в тупик. У меня даже стали появляться мысли, вроде того, что лучше было бы пережить бельгийцев и потерю любимицы, чем такие разговоры с Анджело.

- В общем, все сложно, - констатировала я в итоге.

Уже проходя по набережной, в опустившихся сумерках, мы понимали, что нет какого-то правильного решения, которое устроило бы нас обоих. Анджело довез меня до дома, обещая позвонить.

Он позвонил. И приезжал на ипподром. И разговаривал о чем-то с моим боссом. В итоге, сентябрьским днем, когда солнце еще стояло в зените, а вода в реке уже казалась темно-синей, мы оказались на деревянной скамье трибуны. Я не выглядела на этот раз оборванкой, потому что тренировала новую лошадку. Она уже была способна преодолевать два бруса, и постепенно привыкала не шарахаться от посторонних. Анджело оценил красоту моей новой подопечной и немного огорчил меня тем, что не сможет прогуляться со своей лошадью по парку, да Стелла все еще оставалась его, и лучшего владельца я и пожелать не могла. Он объяснил мне, что уезжает на три месяца по работе, что, возможно, его не будет и больший срок, но с вопросом содержания Стеллы в конюшне все улажено, и все будет для нас как прежде.

Надо было расставаться, как ни печально для меня это было, я проводила его почти до самого выхода, несмотря на то, что мой красивый костюм вызвал в парке почти ажиотаж, дети пытались сфотографироваться со мной, и поэтому не так легко было сказать Анджело все, что мне хотелось. Наконец, мы остановились у последней деревянной изгороди.

- Спасибо тебе за все, - сказала я ему, пытаясь вложить в свои слова как можно больше тепла и того, что я чувствовала. - Ты очень выручил меня. Очень. И меня, и Стеллу.

Через секунду я оказалась в его объятии, утопая счастливой улыбкой в его тепле и едва слышном аромате незнакомого мне парфюма.

- Может быть, и вы когда-нибудь выручите меня, - сказал откуда-то сверху мягкий, с хрипотцой голос.

- Ты придешь еще навестить нас?

- Обязательно приду, сразу же, как вернусь, и мы покатаемся на лошадях по парку.

- Хорошо, хорошо, - повторяла я, только теперь осознав, что все мои беды и переживания остались в прошлом, растворились, словно дурной сон.

Через три месяца и две с половиной недели, я хорошо это знаю, потому что вела отсчет на большом настенном календаре, Анджело вернулся. Не позвонив, не предупредив, как обещал, он появился у края барьера, заставив меня замереть посреди поля, верхом на моей Стелле. Уши ее задрожали, она вытянула вперед длинную морду и протяжно заржала. Еще секунда, и мы у барьера, который не помешал нам крепко обняться. Всем троим.

- Стелла узнала тебя издали.

- Я рад снова вас видеть. И не только видеть, - его руки обнимали голову Стеллы, которая знала свои приемы по получению ласки.

Мы на своей деревянной скамье под брезентовым тентом, как и не было этих долгих-долгих недель, наполненных изнуряющими тренировками и крестиками в календаре.

- Ты другой, - заметила я его новую стрижку, очень идущую ему, но мне было жаль мальчишеских растрепанных прядей, которыми играл ветер.

Анджело улыбался.

- Да, пришлось подстричься так, коротко.

- Тебе идет, - улыбалась я в ответ на то солнце, которое источали его глаза и губы.

- Чем ты занималась? - спросил он, имея в виду, видимо, весь тот отрезок времени, своего отсутствия.

- Тренировалась. Знаешь, я решила вернуться.

Это было нелегко для меня, открывать давно закрытый, уже заржавевший замок, но я решила, что так, участвуя в профессиональных соревнованиях, я смогу хоть как-то взять на себя расходы на Стеллу. А может, немного приподнять себя в глазах Анджело. Он очень удивился.

-  Вернуться?

- Да, через четырнадцать дней, я и Стелла уже заявлены. Ты придешь на нас посмотреть?

- Приду ли я? - мне нравилась его реакция. - Непременно!

- Хорошо, хорошо, - мне, действительно, было хорошо находиться здесь, на своем месте, видеть Стеллу, прохаживающуюся среди препятствий, и Анджело, в глазах которого появилось что-то новое, неуловимое, когда он смотрел на нас.

- А знаешь, - вдруг сказал он, - у меня есть к тебе предложение, и я предлагаю обсудить его в том странном баре на набережной.

- Согласна, - без колебаний, ответила я.

 

- В общем, я видел такой центр в Германии, у меня знакомый, он специалист в области подобных методик и реабилитаций, мы уже подготовили полный пакет документов, чтобы повторить подобное у нас…

С полчаса Анджело рассказывал мне о Центре реабилитации, где лечат лошадьми, вернее, общением с лошадьми. Конечно, для меня это было не новостью, но мыслей о том, чтобы работать в подобном заведении, у меня никогда не возникало. Но то, с каким рвением и азартом, рассказывал об этом Анджело, заряжало оптимизмом.

- Конечно, можно попробовать, но нужны специалисты, я всю жизнь занимаюсь конкуром, здесь другая специфика.

- Так мы найдем таких, не проблема! И, наверняка, освоить это будет не сложно такому профи, как ты.

Мне было лестно это слышать. И мне было гордо за мой первый за сто лет Кубок, все-таки взятый нами со Стеллой. И радостно, оттого что Анджело присутствовал на тех соревнованиях в качестве владельца победившей лошади. Конечно, я согласилась.

«СТЕЛЛА» - красивая вывеска была торжественно открыта символическим сдергиванием с нее белого полотна. Вспышки камер, микрофоны, лошади, маленькие особенные дети с родителями и одетые в отличительную форму сотрудники. Все перемешалось в моем сознании. Это самый невероятный день в моей жизни. День открытия нашего Центра.

У нас своя секция на ипподроме, свои специально обученные тренера, врач, бухгалтер и юрист. Никогда бы не подумала, что во все это буду втянута я. Невидимая и молчаливая, выброшенная из большого спорта, почти потерявшая свою любимицу и обретшая столько друзей и интересной работы. За плечами месяцы подготовки, учеба, вперемешку с соревнованиями и тренировками до растертых в кровь ладоней и ног. Кажущегося неиссякаемым энтузиазма Анджело хватало на все: организацию, поиски персонала, переговоры с капо и прочее, прочее. А еще, он не пропустил ни одного нашего соревнования.

- Видишь, все-таки и ты меня выручила.

Мы шли по зеленой траве, держа в руках высокие бокалы с шампанским. Одной рукой он поддерживал меня, потому что мои ноги путались в длинных, до земли, складках шифонового платья.

- Чем же? - не понимала я. - Пока я вижу только одно, как ты делаешь всех вокруг счастливыми.

- А ты и Стелла сделали счастливым меня.

- Как?

Он покачал головой:

- Просто подарили мне такую возможность. Вдохновение дорого стоит.

Мы одновременно оглянулись на праздник, бушующий на ровно стриженом газоне. Самое сложное позади, впереди была работа, возможно, сложная и непосильная, но у нас было главное - вдохновение. «И еще определенные юридические формальности, нам необходимо вдвоем съездить к юристу, - вернул меня на землю теплый голос, окрашенный нотками счастья, - все-таки хорошо, что ты не стала полноправной владелицей Стеллы, и у меня остаются кое-какие преференции».

 

Когда тебе кажется, что твой путь закончился обрывом, и что тебе некуда больше идти, это не так, потому что в мире миллионы дорог. Одну из них мне посчастливилось отыскать. И этот путь я прохожу не одна: со мной моя Стелла и новые друзья, которые так же, как и я, обожают лошадей и так же, как Анджело, хотят помогать людям. И, конечно, же он - человек, который научил меня улыбаться без оглядки на обстоятельства, который идет рядом со мной и, хотелось бы верить, не только из-за «определенных юридических формальностей».

 

II

 

КОГДА ЛЮБОВЬ СТАНОВИТСЯ ПОЭЗИЕЙ

 

Закрытая мною самой несколько лет тому назад дверь с шумом распахнулась, и в нее хлынули все атрибуты грандиозного спортивного успеха, уже такие позабытые мной. Наконец, отбившись от навязчивых репортеров с их микрофонами на длинных штангах, и желающих сфотографироваться со мной юных воспитанников спортклуба, мы со Стеллой укрылись за крайним ограждением, вход за который посторонним был строго воспрещен. «Сказать честно, я не ожидала, - призналась я Анджело, - но очень хотела этого». «А я ожидал», - просто сказал он, солнечно улыбаясь.

Это может показаться невероятным, но Стелла снова взяла призовое место. Мы победили. Нас одарили золотым Кубком, Дипломом и внушительной премией, пока в виде огромной символической карты с изображением головокружительной суммы. Погрузив все это на заднее сиденье своего спорт-кара, Анджело повез меня домой. Слава небесам, сейчас он еще был свободен от работы, о которой, однако, уже не раз говорил, и мог разделить со мной радость сегодняшней победы.

- Куда? - спросил он, уже выезжая из парка на асфальт.

- Домой.

- Отметим это дело?

- Можно не сегодня, я с ног валюсь.

Это было сущей правдой. Мы со Стеллой ночевали на поле ради сегодняшнего Кубка, и когда дело было сделано, хотелось лишь одного: провалиться в сон. Думаю, моя любимица тоже желала, чтобы ее, наконец, оставили в покое.

            - Хорошо, отдыхай, я позвоню тебе на днях, - не выказывая никакого недовольства, ответил Анджело, в своей обычной невероятно тактичной манере.

            Он помог достать все наши заработанные сегодня богатства из, прямо скажем, неудобной машины и вложил их мне в руки, что сразу напомнило мне о том, как я намеревалась распорядиться премиальными. Это было мое безоговорочное решение - отдать всю сумму ему, хотя бы как-то покрыть его немыслимые издержки за Стеллу. Но Анджело пресек, начавшуюся было, мою речь, запихнув меня в открытую им дверь подъезда и пообещав поговорить об этом при нашей следующей встрече.

            Несколько дней представляли собой череду однообразных дел, вернее, ничегонеделанья. Я спала, ела и стояла под душем. Мое тело говорило о том, что все возможные силы иссякли, а мозг упрямо стыдил за бездеятельность, постоянно напоминая о спортивной форме и подкидывая переживания по поводу Стеллы. По нескольку раз в день я названивала на конюшню, чтобы удостовериться, что все прекрасно, все сотрудники на работе, моя победительница получает необходимый уход, а в Центре занятия идут своим ходом. На какое-то время эта информация позволяла мне расслабиться, но спустя часа три, все повторялось сначала.

            Когда я находилась в состоянии сомнамбулы, где-то между душем и едой, зазвонил телефон, это был Анджело, который простодушно напрашивался заехать ближе к вечеру и взять меня с собой на вечеринку к другу, организованную в честь дня рождения. Праздник устраивался в историческом квартале города и предполагал вечернюю экипировку, в смысле, парадную форму одежды. То, что я должна надеть вечернее платье, а не жокейские панталоны, я, конечно, поняла, но ради смеха, выпытывала у Анджело детали. И пока он понял, что я не в серьез интересуюсь размером разрешенного декольте и высотой каблуков, прошло немалых минут пять, после чего мы одновременно разразились хохотом.

            Не надела я каблуков, что было естественно при моих ногах, покрытых одной сплошной мозолью, да и по камням мостовой передвигаться на шпильках было бы крайне неудобно. Платьев у меня было пруд пруди, но года три прошло с той поры, когда они видели свет, благо, что фигура позволяла не менять гардероб. То, как я выглядела, похоже, снова удивило Анджело так, что мне пришлось откровенно сказать ему о его странной реакции при моем появлении.

            - Слушай, ты или прямо скажи, что тебе не нравится, или, наоборот, скажи что ли что-нибудь одобряющее! У меня складывается такое впечатление, что каждый раз, как я появляюсь не в спортивной форме, ты не узнаешь меня, и каждый раз нам приходится знакомиться заново.

            Он подобрал все мои шлейфы, рассыпавшиеся по тротуару, и аккуратно заложил их в машину, закрывая дверь, потом, оказавшись рядом, странно посмотрел на меня, точно видел впервые, и ответил:

- По сути, так и есть, каждый раз ты - другая, но всегда… восхитительная!

Я не поняла - шутит он или нет. С ним это - обычное дело.

Отправляясь на день рождения, глупо было бы ехать без подарка, и, выяснив, что подарок уже есть, я поинтересовалась наличием жены или иной хозяйки дома, для которой в итоге купила в подвернувшейся по дороге лавке букет цветов и коробку швейцарского шоколада.

Замечательно и необыкновенно выглядело пространство, отведенное именинником под праздник, который, начинаясь в глубине ресторанчика, оформленного под винный склад, вырывался прямо на улицу и вовлекал в действо добрую часть квартала. Играли музыканты - гитара, аккордеон, пела черноволосая испанка, облаченная в алое платье до пола, с высоченным разрезом сбоку, за столами, сдвинутыми в ряд, в одну линию, сидела уйма гостей, среди которых определить виновника торжества было невозможно.

Но при нашем с Анджело появлении, невысокий лысоватый мужчина, довольно взрослых лет, поднялся нам на встречу. Объятия, поцелуи в обе щеки так, как принято. Удивительное чувство, когда незнакомые тебе люди, кажутся знакомыми и близкими друзьями, охватило меня. И, конечно, мне было невыразимо приятно быть представленной всем этим людям чемпионкой. Сама я уже давно не относилась к себе, как не к последней спортсменке, а ведь когда-то стояла на пьедестале почета и не знала, куда пристроить очередную награду. Анджело вернул мне это, что уж тут скрывать, приятное чувство.

Вволю наговорившись и перезнакомившись со всеми вокруг, я обнаружила себя за крайним столом, заставленным изумрудными стеклянными бутылками, тарелками, виноградом.

- Устала? - Анджело расчистил место рядом со мной, перевалив гору чьих-то пиджаков и дамских сумочек на другой стул.

Усталости я не ощущала, только извечное мое желание спасть-спать-спать, но признаваться ему в этом не хотелось, и соврала:

- Нет, мне нравится, у тебя приятные друзья, здесь красиво, вкусно, музыка под звездами - впечатляет!

- Я не собирался тебя впечатлять, - вдруг сказал он, и добавил, глядя странными влажно блестевшими глазами, - я хотел, чтобы ты развеялась.

- Я развеялась, правда, - мне хотелось как-то выразить свою благодарность, но подходящих слов в моей голове так и не нашла и поспешила с тем, что мне казалось таким важным - с премией. - Слушай, я намереваюсь перевести призовые на твой счет, не будешь ли ты так любезен, написать мне номер, на который я смогу это сделать?

По всей видимости, мои слова оказались для него неожиданностью, потому что он усмехнулся, покачал головой, глядя на меня, как на ненормальную, и сказал:

- Иногда ты бываешь невыносима. В такой вечер говорить о деньгах…, - его глаза смеялись, а руки вдруг подняли меня со стула.

- Куда ты меня тащишь?! - пыталась упираться я, догадываясь о его намерениях. Ужасных намерениях.

- Нет-нет-нет! - умоляла я всерьез всю дорогу до самой освещенной фонариками площадки, где пары медленно переступали в такт плачущему аккордеону и низкому голосу испанки. - Анджело, я тебя умоляю, я не танцую! - почти плакала я.

Я не знаю, что это за проблема, но это моя проблема, застарелая и неизлечимая. Я не танцую. Ни в стиле народном, ни в клубном стиле, ни вальс и ни сальсу. Медленные танцы также вызывают у меня столбняк в прямом смысле слова. Чувствуя подступающий приступ потери сознания, оказываюсь прижатой к партнеру, который, несмотря на мое состояние, не отступил от своей попытки вытащить меня на импровизированный танцпол. Единственное, что спасло меня от отключки, его голос, который, кажется, смеялся надо мной:

- Тебе не нравится эта музыка, так и скажи!

Я смогла вздохнуть и попыталась поудобнее встать на окаменевшие ноги.

- Не нравится, - буркнула ему  в ответ, ощущая, с какой теплотой держат меня его руки.

- А что тебе нравится? - спросил его голос, доносясь откуда-то издалека, я заметила, что в нем уже нет тех обычных смешинок.

- Нина Дилон, - ответила я, не думая, потому что это, действительно, была моя любимая певица.

В следующий миг, мне пришлось немало изумиться, потому что Анджело сказал:

- «Когда любовь становится поэзией».

Он не спрашивал и не утверждал, он просто вслух произнес мои, еще несказанные, слова.

Глупо было бы сейчас задавать вопросы, типа «откуда ты мог знать?!» и прочее, я молча кивнула головой, не смея поднять на него глаза. Со всей своей детской непосредственностью, которая иногда казалась слишком непосредственной, Анджело махнул рукой в сторону музыкантов и заставил их исполнять мою любимую песню.

С чем сравнить волнение, которое я испытывала в тот момент, разве с тем, что ощущаешь, видя перед собой «стенку» - барьер из сплошного листа фанеры метра в два. Но надрывный голос испанки, перекрывая плач аккордеона, повторял: «Все, что ты делаешь - правильно», и руки, крепко держащие меня, вселяли уверенность, что это испытание я пройду.

- Почему ты сказала, что «не танцуешь»? - на щеке я ощутила его голос, который в своей физической оболочке был легким и теплым, как прикосновение летнего ветра.

- Так…, несколько раз пробовала, но мне не понравилось, - попыталась отшутиться я в его плечо.

- Не понравилось? - Анджело, как мне показалось, был готов вернуться к своей привычной манере засыпать меня лавиной вопросов, но на этот раз я ошиблась, потому что услышала лаконичное, - может быть, просто музыка была не твоя?

Возможно…, я ничего не сказала в ответ и, поддавшись чему-то, волной поднявшемуся во мне, обняла его так же крепко, как он обнимал меня. Голос певицы был достоин красивой песни. Мне было хорошо и грустно.

«Эта ночь становится поэзией…» лилось над притихшими почему-то гостями, сидящими за опустошенным столом, над танцующими парами, мужчинами и женщинами, которые неотрывно смотрели друг другу в глаза и улыбались чему-то, голос певицы, сильный, мощный, изысканный, словно выдержанное вино,  пьянил и туманил рассудок, вызывая слезы.

«Я хотел тебе кое-что сказать», - Анджело вывел меня из забытья, в которое я провалилась, благодаря музыке и его близкому присутствию рядом со мной. Взяв меня за руку, он увел меня подальше от тоже проснувшейся площадки, где уже джазово играли «Падает снег», и в уединении сумеречного уголка с парой кадушек раскидистых пальм, продолжил: «Я на той неделе уеду…». Это было неприятной неожиданностью. Почему неприятной, я еще не отдавала себе отчета, но была уверена, что от его слов внутри меня нарастает что-то похожее на взрыв вулкана. Что поделать, праздника вокруг меня и так оказалось очень много. Возможно, эти чувства отразились на моем лице, потому что Анджело взял меня за руку, и глаза его наполнились тревогой.

- Надолго уедешь? - выдавила я, впервые ощущая неловкость от того, что он держит меня за руку.

- Недели на две, потом вернусь, но буду занят какое-то время.

Этот диалог был странным, потому что предполагал наличие между нами каких-то отношений, но их не было. Прежде не было.

Стряхнув с себя очарование этой ночи и того, кто был напротив, я попыталась взглянуть на мир своим прежним взглядом. Пелена волшебства рассеялась, но мою ладонь продолжала крепко сжимать ладонь Анджело.

- Я не об этом, - неожиданно прозвучал его голос, заставляя переживать в ожидании продолжения, - ты не хочешь отдохнуть?

- Что? - он продолжал меня удивлять.

- Я имею в виду отпуск, недели на две, Центр работает, соревнований нет, и тебе надо отдохнуть по-настоящему, на море.

Он знал мое слабое место. Откуда не знаю, но опыт показывал, что Анджело в этом не ошибся ни разу.

- У моих знакомых есть дом на побережье, они уезжают, и некому за ним присмотреть, там есть все, - он принялся расписывать мне все прелести жизни в курортном местечке, - море, тишина, какая кухня!

Говорить сразу «нет» было бы бессмысленно, поэтому я обещала подумать. На что мне было дано разрешение буквально до возвращения домой. А домой, на самом деле, уже хотелось, и «монтепульчано» давало о себе знать.

Глупо вести себя, подобно школьнице, и за мной этого раньше не водилось, но… что-то с приходом Анджело в мою жизнь, в ней изменилось. Я уснула по дороге домой, отключившись где-то посередине автострады. Помню мелькающие огни фонарей, высокие подсвеченные каменные стены домов и все. Тихое прикосновение к щеке вернуло меня из забытья и заставило открыть глаза. Только теперь я увидела себя в машине, стоящей у моего подъезда. Последний раз я так засыпала в детстве, и родители, поднимая меня на руки, уносили в постель. В состоянии полусна-полуяви, сквозь прозрачную дремоту, я больше чувствовала, чем видела, открывшуюся дверь, косо оштукатуренные стены, на краю сознания услышала звон ключей, а потом сладкую возможность, наконец-то, полностью провалиться в сон.

В положенное время, в пять часов утра, зазвенел будильник. Его рев разнесся по квартире, молниеносно приводя в чувство, это был старинный, бабушкин будильник, сделанный в позапрошлом веке, на совесть. Главное, он не отключался сам, нужно было стукнуть по его металлической голове, чтобы прекратить этот трубный глас. Открыв глаза, я сразу зажмурилась от светивших в незашторенное окно ярких и теплых солнечных лучей, не глядя, нащупала будильник и заставила его умолкнуть. И только потом заметила, что лежу в кровати в своем вечернем платье. Подвигав под одеялом ногами, удивилась отсутствием на них босоножек. А потом и тому, что открылась дверь, и в спальню вошел Анджело.

«Как в кино про подростков», - сказала я сама себе, видя, как он подходит и садится на край моей постели. Предваряя возможные вопросы, начинает рассказывать о том, как я уснула по дороге домой, и как он решил не будить меня, а уложить спать и, так как вид мой не внушал ничего хорошего, решил остаться на ночь, на всякий случай, и что сам спал на диване в гостиной. Но мне некогда было испытывать чувство благодарности, потому что моя смена начиналась ровно через час.

Ровно через час мне нужно было принять смену от ночного дежурного, а до этого переделать кучу дел. Все это я выпалила Анджело, до этого спокойно созерцавшего наше утро. Но мои слова и лихорадочные метания между кухней, ванной и спальней, кажется, разбудили и его. «Давай, иди в душ, а я сделаю кофе!» - деловито распорядился он, и через шум стекающей воды, я услышала звон посуды и приятный бодрящий запах. Мне некогда было обдумывать события недавнего прошлого, которое уже превратилось в реальное настоящее, так непохожее на праздник.

Стоя проглотив кофе, я попыталась объяснить причину своей спешки, услышав: «Сколько отсюда до ипподрома?» - «На метро полчаса» - «Значит, на машине минут десять», - припечатал он, довольно улыбаясь. Действительно, минут десять, если мчаться на бешеной скорости под завывание дьявольского мотора и, не обращая внимания на огни светофоров.

Я смогла вздохнуть, лишь очутившись у деревянных ворот конюшни, где Анджело вложил мне в руку листок с адресом и ключами от совершенно незнакомого мне дома на море.

- Там есть скайп, приедешь, набери меня, хорошо? - попросил он.

- Хорошо, - обреченно вздохнула я, понимая, что противиться ему бесполезно, учитывая то, что дорогой он в красках расписал мое плачевное состояние и хроническую усталость, чем объяснил и мою детскую выходку с засыпанием в машине.

Мы обменялись общепринятым поцелуем в щеку и классическим «пока». После чего меня ждал мой обычный трудовой день, тренировка, несколько занятий на площадке Центра, а еще разговор об отпуске с капо. Который, однако, прошел легко и быстро. Меня отпускали на целых две недели!

 

Все курорты похожи один на другой: полоса пляжей, по прямой линии расставленные отели и бары, цветными пятнами на фоне морской воды - палатки с сувенирами, а еще мороженым всех расцветок. Держа в одной руке дорожную сумку, в другой рожок с виноградным лакомством, я шествовала по набережной, считая номера домов. Мой оказался, по закону подлости, где-то в самом конце, километрах в трех от вокзала. На город спускался вечер, и мне все чаще попадались отдыхающие, парами или с детскими колясками, идущие мне навстречу. В противоположном от центра развлечений направлении в этот час двигалась я одна.

Дом, действительно, стоял на отшибе, но это можно было считать скорее преимуществом - таким замечательным оказался здесь участок побережья! Весь вечер я просидела в шезлонге на каменной террасе, созерцая первые звезды и наслаждаясь легким теплым ветерком. Желание звонить в город, переживать о Стелле, о работе исчезло, если не совсем, то притупилось. Так, что на следующий день я уже вела себя, как настоящий курортник, не спеша прогуливаясь в поисках подходящего бара. Облюбовав один,  в непосредственной близости от дома, убедилась в том, что Анджело не обманывал, расписывая прелести местной кухни.

День за днем, день за днем настоящий отдых. Мне даже показалось, что я утратила способность говорить, так как единственным моим собеседником здесь был большой серый в полосочку кот, приходящий невесть откуда и никогда не просящий еды. Он важно прохаживался по террасе, затем укладывал свои толстые лапы, словно одетые в боксерские перчатки, и глядел на меня, сидящую с ногами в шезлонге.

Перед нами шумело море. Над низкими длинными волнами собирались в белые горы облака.

- Здравствуйте, - прозвучал в окружавшей меня тишине мужской голос.

Я приподняла козырек бейсболки и увидела слева от себя, за невысокой живой изгородью, отделявшей мой участок от дороги, высокого мужчину. Он был одет в песчаного цвета льняной костюм, на голове у него была густая шевелюра седых волос, а на лице модная бородка.

- Здравствуйте, - нехотя ответила я ему, уже намереваясь улечься обратно в свое уютное ложе, но он, похоже, не собирался уходить.

- Извините меня, - сказал он, подходя поближе к изгороди, - я пытаюсь найти таксофон, вы не знаете, где он может здесь быть?

Я удивилась: искать таксофон, когда у каждого теперь в кармане мобильник, но спрашивать его об этом посчитала невежливо.

- Я приехала недавно, не могу вам помочь, - ответила я, - но могу дать вам мобильный телефон, если хотите.

Он сказал, что был бы невероятно признателен. Позвонив куда-то, очень быстро, объяснил: «Не посчитайте меня странной древностью, не знакомой с современными технологиями, я утопил свой телефон в море». Эти его слова вызвали во мне интерес, и мы познакомились. На самом деле, это нельзя назвать полновесным знакомством, потому что единственное, что сказала я ему - это свое имя, в ответ он назвал свое - Майкл - и, пожелав хорошего вечера, растворился в глубине улицы.

На следующий день я неожиданно встретила своего нового знакомого на набережной, потом мы вместе пили кофе в баре и, поддаваясь потоку курортников, последовали в центр, где перепробовали все сорта местного мороженого. На пляжах, почти пустых, еще не убрали лежаки и зонтики. И, ближе к ночи, мы заняли два, наиболее близко поставленных у воды.

- Так хорошо на море, - сказала я, заворачиваясь в вязаный плед, прежде чем удобно вытянуть ноги.

- Я тоже обожаю море, - сказал  Майкл, стряхивая песчинки, нанесенные на лежак ветром.

- И вы приехали сюда, как курортник?

- Нет, - вдруг ответил он, - я приехал сюда за вдохновением.

Мне нравился такой поворот в разговоре. Я даже подобрала ноги, максимально сконцентрировавшись на его словах, приготовилась к пояснениям, он не заставил себя ждать.

- Я - писатель, - сказал он, улыбаясь, видя мое изумление.

По правде говоря, его имя и фамилия как писателя мне ни о чем не говорили, но это не было важно, когда передо мной был… настоящий писатель!

- Много у вас книг?

- Много, - как-то снисходительно поглядел он на меня, - несколько романов, рассказы, стихотворения, дневники.

- Да…, - только и осталось, что удивляться и радоваться нашему непредвиденному общению.

- Вы сказали, что приехали сюда за вдохновением, как вы его находите, в чем?

- Вдохновение может таиться повсюду, - Майкл говорил тоном лектора в университете, - вот в этом камне, облаке, но чаще всего, меня вдохновляют человеческие истории. Вот, вы, например, - он вдруг сел и развернулся ко мне, - тоже обладатель своей истории, которая может стать романом.

- Я? - я посмотрела на него: красивый, насмешливый взгляд, глубокий взгляд интересного человека. - Это вряд ли, у меня нет никакой истории.

- У каждого человека есть своя история, - сказал он и спросил разрешения закурить.

Я кивнула головой и принялась рассматривать его руки, с красивыми тонкими и длинными пальцами, как у музыканта.

- Хотите, я расскажу вашу, - вдруг произнес он из облака ароматного дыма, и, откинувшись на шезлонге, глядя над собой, в уже черное небо, начал рассказ, - Ваше имя… Нанона… вы родились на Востоке. Сирия? Япония? Грузия?

- Я родилась в Греции, - ошарашено пробормотала я, - у моей бабушки арабские корни, она назвала меня так.

- Что означает ваше имя?

- «Благодать».

- Прекрасно! - кивнул он сам себе. - Итак, вы родились в Греции, лет до шестнадцати жили там, на одном из островов, в окружении прекрасной природы, горы, море, зелень, памятники архитектуры. Вы выросли в атмосфере искусства, поэтому впитали в себя любовь к красоте, ко всем ее проявлениям. Поэтому, когда пришла пора, вы влюбились в какого-то невероятного юношу. Он, должно быть, был музыкантом.

Я онемела. Майкл читал меня, как раскрытую книгу. Удовлетворенный тем эффектом, что производили на меня его слова, он продолжил: «Музыкант, исполняющий классические произведения со сцены, знающий правильные слова, чтобы увлечь любую девушку. Они легко доставались ему, думаю, все, кроме вас. Вы из другого теста. Вы пережили возвышенную историю любви, с любовными посланиями, возможно даже в стихах, но она, увы, закончилась катастрофой. Все красивые истории любви так заканчиваются».

И в этом он был прав. Я сглотнула подкативший к горлу ком, при воспоминаниях о своем музыканте, а Майкл продолжал: «Да, это ваша история, достойная романа, возможно, я его напишу. Итак, вы оказались здесь, значит что-то произошло, например, ваша бабушка арабского происхождения-эмигрантка, завещала вам свою квартиру, и вы переезжаете сюда, с радостью, что можно забыться в хлопотах и забыть свою любовную катастрофу. Вначале вам кажется, что надо вернуться, вас манит обратно желание вновь увидеть его, поправить то, что случилось между вами, потом вы думаете, что правильнее будет остаться здесь, вдалеке. И начинаете новую жизнь. Обживаетесь в бабушкиной квартире, где до сих пор стоят ее шкафы, диваны и вазочки. Устраиваетесь на работу, которая захватывает вас так, что уже нет желания обернуться назад».

- Вы правы во всем, - сказала я удивительному прозорливцу.

- Мне интересно только знать, кем вы работаете, - сказал он, пристально изучая меня, - никак не могу угадать.

- Я - спортсменка.

Он стукнул себя по лбу и воскликнул:

- Конечно! А я, глядя на ваши ноги, подумал, что вы - танцовщица.

Его слова меня рассмешили.

- И какой же это вид спорта?

- Верховая езда.

- Выездка или конкур?

- Конкур.

Мне нравилось, что настала очередь удивляться ему.

- Но это еще не конец моей истории, - подзадорила я Майкла.

- Конечно, нет, вы в самой ее середине! Но, теперь, когда мне стал известен ваш род занятий, я могу продолжить. Вы занимаетесь спортом, профессионально. Получаете призы, награды, кубки. Вы - молодая и перспективная спортсменка, но, в один момент все рушится: вы получаете серьезную травму, ведь это участь всякого профессионального спортсмена.

О, господи… не хотелось мне возвращаться даже мысленно в тот момент. Подери этого Майкла!

Передо мной, как настоящий, возник «джокер», перед которым вдруг остановилась моя лошадь. Я послала ее вновь и вновь, а она, будто чувствуя опасность, застывала столбом. Трибуны свистели. Третий раз оказался роковым для меня и для нее, в большей мере. Она сломала ноги. Не поднимая головы, лежа метрах в десяти от нее, отброшенная при падении, я смотрела на ее плачущий испуганный глаз. Я не могла ничего сделать, ни подняться, ни подползти к ней, ни помочь. Месяц я лежала, прикованная к койке. На третий уже научилась сидеть в седле. Но брать барьеры уже не могла. И стереть из памяти плачущий глаз моей лошади.

Свою историю я рассказала Майклу сама. И это был первый раз в моей жизни, когда она была произнесена вслух.

Он бросил свой тон преподавателя и спросил тоном обычного человека:

- Вы вернулись в спорт? Просто мне кажется, что вы не из тех, кто останавливается… перед барьером.

- Вернулась.

- И что послужило вам вдохновением?

В моем воображении возник образ Анджело, стоящего у деревянной изгороди, в попытке разгадать нашу со Стеллой тайну. Я не могла не улыбнуться.

- Не «что», а «кто». Один прекрасный человек.

Мне захотелось окончить, наконец, эти пустые разговоры, мне показалось, что я потратила слишком много времени на этого болтуна, и еще, мне отчаянно захотелось услышать голос Анджело.

Не боясь показаться невежливой, я распрощалась и ушла, отказавшись от предложения проводить меня до дома. А дома, не включая свет, добралась до компьютера. Экран засветился в темноте, скайп, действительно, был установлен. Я набрала длинный ряд цифр, и через несколько минут увидела его.

- Привет, извини, что я так поздно.

- Лучше поздно, чем никогда, - сказал он, смеясь.

- Ты смешной, - сказала я ему.

- Думаешь, ты лучше? – ответил он.

Через тысячу миль я чувствовала его, как будто он был здесь, рядом. Его настроение, его тепло.

- Как отдыхается?

- Нормально. А как работается?

- Нормально.

Мне нравилось, что он шутил.

- Что случилось? - вдруг спросил он, удивив меня.

- Ничего.

- Я же вижу, чем ты там занималась?

- Ну, я познакомилась кое с кем.

Было смешно оправдываться в знакомстве с Майклом, но я решила рассказать все.

- Представляешь, он - писатель! Я порылась в интернете, он - лауреат Пулитцеровской премии!

- Значит, он - маленький, толстый, лысый старик в очках, - услышала я в ответ.

- Нет, Майкл - высокий, стройный и не лысый, хотя и седой, очки у него есть, рей бен.

У Анджело послышался какой-то грохот, он на миг пропал с экрана, потом появился вновь, пояснив, что бутылка упала со стола. Потом как-то неожиданно быстро решил распрощаться, пожелал спокойной ночи и, помахав рукой, отключился. По экрану расползлась реклама издательских услуг и почему-то кожаных итальянских сумок. Я поспешила нажать на кнопку и, не включая свет, вытянулась на диване. Первый восторг от встречи с настоящим писателем пропал, оставив неприятный осадок. Этот знаменитый человек уже виделся мне в ином свете и казался просто самовлюбленным болтуном. В размышлениях о том, как избежать очередной и, наверное, неизбежной встречи с ним, я уснула.

Курорты всех стран - маленькие городки, где за неделю можно изучить всех и вся. И вполне естественно, что завтракать, обедать и ужинать мне пришлось в компании знаменитого Майкла. Его иногда узнавали и просили подписать книгу. Но это не вызвало во мне никакого удивления и восторга. Его общество было неизбежным, иногда поучительным, как, например, в случае с рыбой, которую он научил меня разделывать вилкой и ножом. До этого я избегала подобных блюд, однажды  в детстве воткнув косточку в горло. Теперь могла без страха перепробовать все разнообразие морских обитателей, что предлагали в баре.

Он попытался продолжить рассказ обо мне и договорился до невозможного:

- Я все думаю о том человеке, который смог вдохновить вас на возвращение к барьеру. Наверное, вы познакомились на ипподроме, и он оказался миллионером, ведь там на трибунах их особенно много. Он влюбился в вас, что я понимаю - впечатляющая картинка встает перед моими глазами: красивая женщина в седле. Но он женат.

Я рассмеялась:

- Почему вы так решили?

Майкл самодовольно выпустил сигаретный дым:

- Вы здесь одна, в шикарном доме, который он купил вам для ваших с ним встреч. Конечно, он не любит свою жену, но не может ее бросить, потому что миллионеры обычно связаны всякими сложными финансовыми обязательствами.

Этот бред я выслушала, скорее из вежливости, а потом решила совсем прекратить общение с этим пулитцеровским индюком, не преминув уколоть его: «Эта история достойна серии сопливых женских романов, а не лауреата Пулитцеровской премии!».

После его утомительных рассказов о вдохновении, человеческих историях и прочей ерунде, мне захотелось уединения. Я сбежала, сославшись на головную боль, оставив Майкла наедине с его недосказанными длинными предложениями. Счастье, что мой дом находился в конце прогулочного маршрута, а за зеленой оградой был пляж, который можно было бы назвать диким, без шезлонгов и зонтиков, главное, без отдыхающих.

Чего еще желать? Передо мной расстилалось море, подо мной был теплый песок, надо мной летали белые чайки и самолеты. Мой привычный ритуал заключался в том, чтобы дождаться полного захода солнца. Не двигаясь с места, я смотрела на ослепительный круг, который с каждой минутой менял свой размер и цвет, становясь все больше и темнее, он двигался по небосклону вниз, постепенно скрываясь за кромкой морской недвижимой воды. Дождавшись последнего поцелуя между солнцем и морем, я поднималась и не торопясь возвращалась домой, где меня ждала кружка черного чая, вязаный плед и покой.

На это я рассчитывала и сегодня, просмотрев половину из небесного концерта. Когда солнечный диск почти целиком был погружен в море, неясное чувство заставило меня обернуться, мне очень не хотелось, чтобы кто-то вторгся в мой тайный кинозал и помешал досмотреть закатный шедевр. У живой изгороди стоял мужчина. На долю секунды мне подумалось, что это Майкл. В дрожащем сумраке фигура казалась размытой, подернутой туманом. Но что-то неуловимое считали мои самые дальние клеточки, даже не подсознания, а чего-то, что лежит гораздо, гораздо глубже.

Анджело.

А между нами песчаная полоса пляжа, которую я преодолела, наверное, быстрее молнии. Не успев сделать и пары вдохов, я оказалась в его объятиях. «Но что, что ты тут делаешь?! - твердила я, заглядывая на его счастливое лицо снизу-вверх. - Твоя работа закончилась?». «Нет», - уклончиво отвечал он мне, одной рукой сбрасывая с плеча сумку, другой продолжая прижимать меня к себе. «Ты не обещал, что приедешь». - «Ну, я решил навестить тебя».

Мы сидели на диване в гостиной и, как будто впервые, увидели друг друга. «Ты хочешь есть?» - спросила я его, не веря, что говорю это вслух, что говорю это ему. А он, не отрывая своего блестящего взгляда от моего лица, отвечал, что нет, и казалось, что он думает сейчас о чем-то другом. «Значит, ты приехал навестить меня?» - я пыталась понять причины его внезапного появления здесь, и вдруг услышала: «Мне стало интересно это твое знакомство». «Что?!» - я на самом деле, не поняла и спросила: «Мое знакомство? С кем?». - «С этим писателем».

Наконец, я стала понимать то, что оставалось для меня загадкой еще с той ночной вечеринки. Его отношение ко мне. «И ты приехал из-за этого?!» - я не могла справиться с улыбкой, затопившей меня всю. Это кажется невозможным, но он - здесь. Его руки в моих волосах. Его дыхание на моей щеке. «Этот Майкл - гей, - проговорила моя счастливая улыбка ему на ухо, - он ужасный хвастун и зануда… Но все-таки, скажи мне, почему ты приехал?».

Он мог бы и не объяснять того, что было очевидно, но мне хотелось услышать. «Я хотел быть с тобой», - сказал он, взяв мое лицо в ладони. Передо мной оказались его глаза, таинственные и блестящие. «А я с тобой», - ответила я, изменившим мне дрогнувшим голосом и прижала его к себе.

 

 III

 

Джокер

 

Когда в бабушкиной-моей квартире стало появляться все больше признаков не одного, а двух обитателей, как-то: столовых приборов, кофейных чашек, подушек, дверных ключей и шампуней, я приняла для себя факт того, что в моей жизни что-то круто поменялось. Теперь я не одна, и можно говорить о совместном с Анджело проживании. Хотя, сказать по правде, время, проведенное вместе, увеличилось не на много, учитывая его и мою занятость.

Тем не менее, возникла необходимость предупредить его кое о каких моих особенностях, о которых доселе не знал никто.

- Я иногда кричу во сне, - сказала я, пытаясь разглядеть его лицо в ночном мраке комнаты.

Его рука накрыла мою, и под тиканье старинных часов, я пыталась представить его мысли.

- Я тоже, - признался его мальчишеский голос, почти шепотом.

- Что тебе снится? - спросила я, испытывая какую-то материнскую жалость и желание утешить его как ребенка.

Анджело помолчал, потом я услышала его тяжелый вздох и признание.

- Монстры.

Он удивил меня, в очередной раз. Как может взрослый мужчина бояться монстров? Видимо почувствовав мое недоверие, он стал рассказывать так, как дети рассказывают свои кошмары родителям, путаясь в словах и прижимаясь в попытке найти убежище в родных объятиях.

- Мне снится игровая площадка в парке развлечений, я там с ребенком, на сетках ограждения вдруг появляются монстры, они лезут отовсюду, они хотят забрать малыша. Я пытаюсь его спасти. Природа вокруг оживает: деревья превращаются в чудовищ. Огромный лев скалит клыки, готовый броситься на меня. Я бегу, пытаюсь убежать, но каждый раз меня ждет обрыв или убийца с ножом, которым он бьет меня в живот, и я вижу себя лежащего, умирающего, истекающего кровью.

Анджело дрожал в моих руках. Я не смогла сдержать слез.

- Не бойся, я рядом, я прогоню твоих монстров…

Крепче прижавшись ко мне и положив голову на мою подушку, помолчав, он спросил:

- А тебе, что снится?

Это трудно - нырять в кошмар, но не ответить на его откровенность я не могла. Настала моя пора озвучить то, что заставляло меня вскакивать среди ночи, с криком ужаса и холодным потом: «Мне снится поле, снаряды, я прохожу их все, но впереди «джокер». Это страшное бревно, лежащее вкривь и вкось, специально для усложнения препятствия. Подо мной не Стелла, моя предыдущая любимая лошадь. Потом полет. Мучительно долгий полет, который, я знаю заранее, кончится падением. «Джокер» подбрасывает сюрпризы, и каждый раз я вижу разное: то канаву с водой, то колючую изгородь за ним. В них мы и падаем. А потом…». Здесь я не могла сдержать потока слез, вспомнив погибшую по моей вине лошадь. Ее силуэт, лежащий наполовину в канаве, лоснящуюся шерсть, ставшую вмиг грязной, плачущий глаз, полный страдания и понимания конца. «Ты понимаешь, она знала, что это конец! Что это - смерть!» - твердила я Анджело, проливая слезы в его футболку, не обращая внимания на его попытки утешить и успокоить.

Совместное проживание в таких вопросах оказалось не очень-то действенным, потому что именно дурной сон нарушил его безоблачность. Мне приснился младенец. Крохотный, живой, зачем-то упакованный в толстый мягкий силиконовый чехол. Я с какими-то подружками везла его в коляске по улице, на которой внезапно началась перестрелка. Какой-то экстракоммунитарий прокричал нам, чтобы мы убирались, не то нам не поздоровится. Мы прибавили ходу, и вдруг дорога стала мокрой, будто затопленной водой.

Эта вода попала в коляску, но мы были вынуждены, не останавливаясь, бежать подальше от этих уличных волнений. Когда опасность осталась позади, я достала ребенка, его странный чехол был весь в воде. Лицо - единственное, что у него было открыто - было покрыто водой. Дурное чувство, что ребенок захлебнулся, наполнило меня до тошноты. Я пыталась освободить его от воды, не обращая внимания на слова подружек, твердивших мне: «Он ранен, посмотри, он умрет! Оставь его, не трогай, ему все равно не выжить, а так еще подумают, что по нашей вине это произошло». Я показывала им ребенка, убеждая, что он жив, что он шевелится, что я слышу, как стучит его сердце, и чувствую его тепло даже через этот толстый чехол.

Это было настолько ужасно, что я была рада неожиданному пробуждению. Анджело, свидетель моего впервые при нем приключившегося кошмара, выслушал все это, и в свете ночника его лицо казалось неестественно белым. Нет, он не принялся успокаивать меня и говорить, что это всего лишь сон. Не выключая свет, я опустила голову на подушку и стала разглядывать его изменившееся лицо, пытаясь понять причину его реакции на мой кошмар. Анджело молчал. Затем выключил свет. Тихо улегся.

Из меня вдруг выпали слова, родившиеся внезапно, в тех глубинах, которые отвечали за мою любовь к этому мужчине.

- Анджело, что ты скажешь, если у нас будет ребенок?

Это невозможно понять, но он взорвался. Его «нет!» было похоже на выстрел. Сорвав с себя одеяло, Анджело выскочил из постели и скрылся за дверью, предварительно хлопнув ей так, что бабушкин будильник упал с тумбочки.

Неожиданно обыкновенная ночь превратилась в ночь кошмаров.

Он стоял у полуоткрытого окна и курил. Его спина не обещала ничего хорошего, но я осмелилась подойти и обнять его, прижавшись сзади, ощущая рядом какую-то каменную статую.

- Анджело, - наверное, глупо было канючить, но мне не оставалось ничего другого, - Анджело, что случилось? Я просто спросила…

Паника внутри меня нарастала, и от невозможности понять происходящее, я готова была броситься из этого раскрытого окна прямо в черную непроглядную бездну, куда он запустил окурок, резко захлопнув раму, и повернувшись ко мне. «Прости меня», - я услышала знакомый голос, мягкий и ласковый, а не тот, который так испугал меня в спальне. Он поднял руки и прижал меня  к груди, повторяя свое «прости», но мне необходимы были объяснения! И я их получила.

- Я не должен иметь детей, - сказал он, избегая моего взгляда, - я болен. Из ста девяносто девять процентов, что ребенок получит это от меня.

Мне кажется, я слышала, как колотится чье-то огромное сердце, прямо между нами, и его мерные удары напоминали траурный набат. Мое нутро не могло принять это. Я заболевала от его слов, произнесенных жестко и жестоко. Я пыталась переспросить про эти злополучные проценты и про то, кто мог вынести этот приговор. Анджело, живущий с этой данностью, видимо не первый год, даже не пытался войти в мое положение, понять меня, оказавшуюся перед бездной.

- Это мой эгоизм, - холодно сказал он мне, возвращаясь в спальню и приказывая лечь в постель, на что я отчаянно замотала головой и продолжала сражаться с накатившей на меня дрожью посреди комнаты, в свою очередь, превратившись в статую.

Не только мое сознание, но и все тело пронзали тяжелые слова, которые он, не жалея меня, проговаривал тоном врача: «Я - носитель испорченного гена, который достался мне от моего отца, страдавшего циклотимией, он получил инвалидность еще в молодом возрасте, моя родная тетка провела всю жизнь в психиатрической лечебнице с шизофренией. То, что у ребенка нет шансов родиться здоровым, отрицать может только безумец». Проговорив свою отповедь, Анджело смягчился и попытался усадить мое застывшее тело рядом с собой, где-то у виска меня коснулось его дыхание и печальный голос: «Мне очень жаль, правда, я виноват в том, что…».

Мне не требовалось объяснение, в чем была его вина, я все понимала, но не могла, отчаянно не могла связать нас с этим приговором!

Остаток ночи я провела в гонке от мысли о том, что мы обречены. Ничего не будет, ни коляски, ни кроватки, ни бутылочек в микроволновке, ни настоящей большой и дружной семьи. Ни-ко-гда.

Солнце, спасительно проснувшееся в четыре тридцать, дало повод больше не лежать рядом с ним, отвернувшимся и молчаливым. Моей ошибкой было оставить открытой дверь в ванную и остаться беззащитной перед последовавшей сценой.

- Ты уверен, что это правда? Что нет ровно ни одного шанса? - твердила я, ощущая нечто гадкое из своего сна-кошмара. - Ты уверен, что ребенок будет идиотом, неспособным к существованию в этом мире?! А если это не так? Если есть даже один шанс, ты откажешься от него?

- Да.

- Потому что тебе когда-то нечто обидное сказал отец, потому что психиатр сказал тебе то, что написано у него в учебнике?! Рассказом о генах меня не убедить! Гены управляют миром, что за бред! Ты живешь, твой отец прожил до глубокой старости! Почему ты не допускаешь мысли, что твой ребенок унаследует не этот испорченный ген, а твою внешность, твой характер, твою доброту? Что он проживет свою жизнь, такую же счастливую и несчастливую, как у всех остальных… Ты вообще не даешь ему никакого шанса! И, извини меня, решать: жить человеку или нет - это фашизм!

- Это обыкновенная медицина.

- Впервые слышу, что медицина призвана уничтожать, а не спасать! По какому праву этот твой Проф решил искалечить твою жизнь? Почему он решает, быть твоему ребенку или нет? Он берет на себя функции бога!

- Бога нет! - заорал он в ответ.

- Откуда тебе знать?! - не сдавалась я. - Ты рассказывал, как остался жив после аварии, несмотря на свою неизлечимую болезнь, несмотря даже на то, что сам искал смерти! Ты ни разу не задумывался - почему?! Кто-то оставил тебя на земле, жить, радоваться, страдать, возможно, оставить после себя детей! Ты сам говоришь, что это небесное покровительство твоего братишки, и тут же утверждаешь, что бога нет. Это бред, Анджело, а тот, кто внушил его тебе - отвратительный человек!

В шесть в квартире уже никого не было. Мы расстались молча, разошлись в разные стороны. На ипподром я ехала на метро, ощущая в руках тот мерзкий мягкий резиновый чехол на крохотном младенце, лицо которого было залито мутно-серой водой.

Счастье иметь работу, которая является твоим увлечением. Стелла, моя маленькая Стрела, все остальные лошади, ласково бодающие меня под руки, наконец, стерли ужас это ночи. В моем графике сегодня были только тренировки, которым я отдалась целиком, пытаясь все мысли сконцентрировать на этом. Но невозможно, даже сидя в седле, освободиться от мыслей об Анджело.

После того скандала, что случился сегодня утром, я не ждала увидеть его. Но он стоял у барьера и смотрел на меня. Будто ничего не изменилось. Я спешилась и подошла к нему. Сказать мне было нечего, я уже все сказала, что могла, и теперь немало жалела об этом. Хотелось извиниться, но язык лежал во рту, будто неподъемный валун. Анджело сам прервал молчание.

- Поедем со мной.

- Куда? - он в очередной раз был неожиданным в своих словах и поступках.

Через десять минут я уже сидела в рычащей машине и смотрела прямо перед собой, даже не пытаясь понять, куда он меня везет.

Дорога выбралась за город, показались высокие бальзамические тополя, распаханные поля, которые чередовались с фермерскими постройками из белого камня. Спустя примерно полчаса, дорога свернула направо и уперлась в металлическую ограду, похожую на тюремную, с колючей проволокой сверху и кирпичными вышками надзора. Первая моя мысль была, что это тюрьма, и, выйдя из машины, я не понимала, что мы тут делаем.

Анджело взял меня за руку и потащил за собой. Войдя на территорию, я поняла, что ошибалась, принимая это за тюрьму. На зеленой траве газона, среди кустов и низких деревьев лежали, сидели, бродили странные люди, одетые невзрачно и как-то потрепанно. Между ними мелькали белыми вспышками медицинские халаты. От увиденного мне стало нехорошо, но Анджело продолжал тащить меня куда-то вглубь этой фантасмагорической картины.

Серое здание, давящей громадиной, встало перед нами, сверкая стеклянным больничным входом с длинными пандусами с обеих сторон. От обычной больничной двери этот вход отличала мощная металлическая решетка. Такие же кованые решетки были на всех окнах и балконах здания. Мы продолжали двигаться вперед, не разговаривая. За страшной дверью Анджело, не выпуская моей руки, которую он держал крепко, до боли, назвал охраннику какое-то имя, и потащил меня по широкой лестнице наверх.

Все здесь было серым. Каменные стены, оконные стекла, листья цветов, халаты, пижамы и лица тех, кто встречался нам на пути. Больничный запах врезался мне в ноздри: сырости, хлорки и какой-то безысходной тоски. На втором этаже Анджело толкнул полустеклянную дверь, и, оказавшись внутри длинного коридора, я увидела лицо молодой женщины, одетой в застиранный белый халат. Несмотря на ужасающую обстановку, она улыбалась. И это поразило меня. Они обменялись с Анджело парой фраз, так, как это делают знакомые, интересуясь делами друг друга, или погодой, или ценами в магазинах. Потом в их разговоре промелькнуло знакомое мне слово «Проф». А затем, неожиданно для меня Анджело подтолкнул меня вперед, по этому нескончаемому коридору со словами: «Пойдем, я проведу тебе экскурсию».

Как ни упирались мои ноги, он смог дотолкать меня до раскрытых дверей, за которыми я больше слышала, чем видела людей, которые пугали меня своими движениями и звуками. Этот коридор, освещенный холодным неоновым светом, не был наполнен больничной тишиной, его заполняли стоны, всхлипы, крики и громкие голоса.

Анджело показалось этого мало, и он подтащил меня к закрытой двери, видимо, хорошо известной ему: «Смотри!» - приказал он, распахивая ее передо мной. Я увидела страшную камеру пыток, иначе это назвать просто нельзя: странная кровать в виде распятия, окруженная проводами приборов. Эта комната была очень маленькой и узкой, и мне было странно само ее существование.

- Это палата для экстренной терапии, - сказал мне на ухо Анджело, - сюда заключают буйных, фиксируют на этом распятии, вкалывают «бомбу», укол, который вышибает тебя из сознания, после которого ты чувствуешь себя так, будто тебя избивали всю ночь, во рту язык приклеивается к небу, голова разламывается на части.

«Хватит! Хватит!» - птичкой внутри меня трепыхалась душа, не в силах больше выносить этих картин и этих душераздирающих звуков. Но Анджело казалось, что я недостаточно получила, он повел меня к другой двери, за которой стоял стул с широкими подлокотниками. Его голос снова заставил меня вздрогнуть: «Это электрошок. Некоторые пациенты сами просят его сделать, им кажется, что после процедуры им становится легче. Но его делают только по четвергам, поэтому надо записываться в очередь. Перед этим соблюдать пост, так говорится, нельзя ничего ни есть, ни пить, как перед операцией».

Мне казалось, что вокруг меня ад. А Анджело вел себя здесь, как дома. Он открывал двери и давал пояснения тоном экскурсовода: «Там столовая для персонала, больным еду носят в палаты по часам, она в пластиковых контейнерах, со вкусом пластика, там ванные комнаты, на дверях нет замков, но это не мешает использовать их не по назначению, тут назначают свидания, там курилка, где знакомятся и влюбляются на время госпитализации, там комната с телевизором, единственным на все отделение».

Жестокая экскурсия, наконец, завершилась в стеклянном эркере, заполненном цветами в больших и маленьких кадушках и горшках, полных окурков. Отвернувшись к окну, я пыталась спрятать слезы, разглядывая сквозь грязно-серое стекло, улицу и идущих по ней обычных прохожих, даже не подозревающих о том ужасе, что творился здесь.

Неожиданно мягко Анджело обнял меня и прижал к себе: «Прости меня, я должен был это сделать, иначе ты никогда бы не поверила мне. Я никогда не пожелал бы никому очутиться здесь, тем более, я не хотел бы видеть здесь своего ребенка так, как видела меня здесь моя мать».

 

Кабинет Профа, похоже, был обит шумоизоляцией. Ни единого звука не доносилось сюда, несмотря на то, что за дверью был тот самый адский коридор отделения. Мы сидели напротив друг друга - Проф и я с Анджело, который держал меня за руку своей ледяной ладонью.

- Правильно, что зашли ко мне, - улыбнулся врач, продемонстрировав ряд белоснежных зубов, - я постараюсь объяснить ситуацию и обрисовать все возможные риски. Анджело - жертва наследственной болезни, хронической и неизлечимой, в его карточке значится, что болезнь его находится в стадии «фармакологической ремиссии», всю жизнь он должен принимать лекарства, которые время от времени будут корректироваться. Конечно, сфера психики недостаточно изучена, по крайней мере, не настолько, чтобы быть в чем-то уверенным, но в том, что генная мутация, вероятная на почти сто процентов, возникнет, в этом я не сомневаюсь.

Вздохнуть  смогла лишь далеко от этого страшного места. Глядя на реку, равнодушно бродящих по берегу людей, я чувствовала, как внутри меня что-то сломалось. «Мы должны решить сейчас, - его голос доносился до меня из какого-то далека, - будем мы вместе или нет. Я не имею права требовать от тебя такой жертвы, поэтому лучше будет, если мы расстанемся, пока не поздно. Ты найдешь себе нормального, здорового мужа, родишь детей. На счет «Стеллы» все останется по-прежнему, я буду делать все, чтобы обеспечивать проект. Понимаешь, есть барьеры, которые невозможно преодолеть».

Я могла вытерпеть экзекуцию экскурсией по психиатрии, я могла проглотить все, что говорил Проф, но то, что делал сейчас Анджело, было слишком. Внутри меня взорвался вулкан, ослепленная обидой, болью и несправедливостью,  я вскочила со скамейки и кинулась прочь, не разбирая дороги, от него и от этих страшных слов, бросив напоследок: «Да пошел ты!».

 

Я поселилась на конюшне. Я перевезла сюда все, что было необходимо. Я взяла на себя все ночные смены, немало обрадовав остальных сотрудников. Мой телефон был переведен на беззвучный режим, а постелью мне служила солома в загоне Стеллы.

Мне было все равно: день или ночь, я не чувствовала вкус еды и боли при падениях. Когда тащить в себе этот груз стало невыносимо, я вскочила в седло и пустилась по беговой дорожке, распугивая посетителей парка, отвыкших от заездов. Я глотала пыль и горечь пота, стекавшего по моему лицу. Не разбирая дороги, мы мчались по кругу, раз за разом рискуя упасть на повороте и сломать себе шеи. Но мне было все равно.

Все равно жизнь моя была кончена.

Какой смысл в том, что я есть? Лошади проживут без меня. Они тоже умрут в назначенный срок. Эта трава умрет. Эти птицы умрут. Это солнце умрет, так зачем я живу?!

Проходящие мимо счастливые люди поражали меня своим счастьем. У них были дети, а значит, они были живы, они были бессмертны.

В свою очередь, они смотрели на меня с опаской и удивлением, когда я сидела в пыли на обочине дорожки, в своем некогда блестящем костюме, теперь покрытом брызгами грязи, от каски до сапог.

Эта бешеная гонка не вернула мне ощущение реальности, а напротив, все происходящее перед моими глазами казалось параллельной реальностью. В виски билось одно желание: преодолеть какую-то преграду, выскочить на ее противоположной стороне, в другой жизни.

И я вновь и вновь заставляла Стеллу прыгать.

Я не знаю почему, но ни один из наших безумных прыжков не стал последним. Чьему небесному покровительству должна была я быть обязана, не знаю. Пришла пора примириться с жизнью, которую, как оказалось, я совсем не знала до недавней поры.

Телефон мигал в непроглядной тьме загона. Я уже привыкла не обращать внимания на те беззвучные сигналы, что посылал мне Анджело ежедневно. Но в эту ночь, холодную и безлунную, моя рука потянулась к светящемуся экрану. «Прошу тебя, ответь». Прочитав смс, я набрала его номер, повинуясь безотчетному желанию вернуться в прошлое, в те дни, когда он был рядом.

- Где ты? - знакомый голос наполнил меня всю, но это длилось лишь секунду, после которой горечь сжала мое горло.

- Ищу отца своим будущим детям.

Стелла выдала меня своим коротким звонким ржанием.

 

Мы стояли у огромного шершавого ствола векового вяза, отгородившего нас от глаз прохожих. Несмотря ни на что, светило солнце и дул ветер. Жизнь не остановилась. Мир не перевернулся. Только я чувствовала себя обреченной, ждущей смертного приговора.

- Чего ты не можешь мне простить? - спрашивал он, накрывая мою ладонь, обнимавшую теплый старый ствол дерева.

- Того, что не верил в мою любовь, того, что послал на поиски кого-то другого, - говорила я, прижавшись к нерушимому вязу, как к другу, - скажи, что бы было, если бы я нашла другого мужчину, ты был бы рад этому?

- Нет, - отвечал он, низко опустив голову и не глядя мне в глаза.

- Если бы он стал прикасаться ко мне, так и так, а потом он лег бы со мной в постель, что бы ты чувствовал при этом?

Анджело, наконец, поднял голову и, прижав меня к себе, прошептал: «Я убил бы его».

 

Иногда наши жертвы не нужны тем, ради кого мы их приносим. Они нужны лишь нам самим, для того, чтобы упиваться своей болью и обидой. Мы обманываемся тем, что жертва будет принята и изменит нашу жизнь к лучшему. Хорошо, что мы оба это поняли достаточно вовремя, чтобы не лишиться друг друга. 

«Я согласна, я никогда не потребую от тебя этого, будет так, как ты считаешь правильным, - сказала я Анджело, показывая ему, купленную утром, упаковку таблеток, - и я не стану обманывать тебя в том, что использовала бы даже один шанс, но только в случае нашего обоюдного согласия». И слезы на его глазах подтвердили, что я приняла правильное решение. Пора было смириться с фактом существования непреодолимых барьеров.

 

Ощущение, что меня разрывало на три части, не покидало меня, с той поры, когда на электронку мне скинули график весенних соревнований, заканчивавшихся Кубком Европы. Совмещать работу на конюшне, в «Стелле» и готовиться к чемпионату оказалось выше моих сил. Я старалась не показывать вида, но чуткий Анджело все замечал. Не раз он пытался поговорить со мной об этом, отговорить от участия в соревнованиях или бросить тренировку лошадей, но я пресекала эти разговоры на корню. Лишь почувствовав себя больной и простуженной не на шутку, я смирилась с тем, что он позвонил капо и тоном, не терпящим возражений, предупредил, что у меня вынужденный выходной.

- Спасибо, спасибо, - пробормотала я, зарываясь носом в подушку, даже не пытаясь открыть глаза.

Будильник сделал свое дело ровно в пять, подняв на ноги, уже смирившегося с этим расписанием, Анджело.

- Слушай, это добром не кончится! Ну для чего тебе очередной кубок? Твоя «Стена славы» забита от пола до потолка.

«Стеной славы» я в шутку называла стену в прихожей, где были развешаны мои старые дипломы, фотографии с соревнований, вымпелы и прочие атрибуты моей прошлой успешной жизни чемпионки конкура. Не так давно «Стена» пополнилась невероятными наградами, полученными, благодаря умнице Стелле. Нет, мне не казалось, что этого мало. Я не могу назвать себя жадной до наград. Это была привычка спортсмена побеждать до тех пор, пока не настанет конец. Я не знаю, как он должен выглядеть, каким он будет, не хотелось никогда размышлять над этим, но то, что этот день настанет, в этом не было сомнений. Только желание, как можно дальше отодвинуть его.

- Обещаю, последний раз и все, - сказала я, больше для того, чтобы меня, наконец, оставили в покое.

- Ты каждый раз это говоришь, и каждый раз соглашаешься! И знаешь, видеть тебя там невыносимо.

- Не смотри.

 

Но и на этот раз Анджело появился на трибуне. Я видела его высокую фигуру, которая сначала маячила где-то рядом с капо, потом переместилась на первый ряд зрительского сектора, наконец, у самого бортика. Мне было некогда думать о нем, впереди было поле и полоса препятствий. Которую во что бы то ни стало, надо было пройти.

Накрапывал мелкий дождь, поле превращалось в вязкую зеленую субстанцию, в которой утопали копыта лошадей. Участникам, выступившим передо мной, повезло больше, мне приходилось смириться и делать все, что в наших силах. Стелла не могла меня подвести.

Она была на высоте первые четыре барьера, мы легко преодолели даже стенку, но перед связкой я почувствовала неладное. Задние ноги Стеллы будто проскальзывали, не чувствуя достаточной опоры на мокром поле. Я послала лошадь вперед, слыша, как стук моего сердца сливается воедино со стуком копыт. Поднятая на каких-то пятьдесят сантиметров жердь выглядела детским заданием, но за ней была канава с водой.

Чувство полета, когда я максимально поднялась в седле, чтобы освободить Стеллу для прыжка, длилось неожиданно долго. Я успела подумать о том, правильно ли лошадь вошла на препятствие, с той ли ноги оттолкнулась, даже о том, что мы не одолеем канаву.

Мне приходилось и раньше испытывать чувство противоположное полету, но в этот раз падение показалось мне особенно жестоким. Оглушенная им, я попыталась, как можно скорее встать на ноги и поднять Стеллу. Это было нелегко, потому что на полкорпуса лошадь погрузилась в воду, отвратительную, холодную воду.

Обошлось без травм, и мне удалось заставить Стеллу подняться. Перепуганная, с отчаянием в глазах, она не желала подчиняться мне, а я не желала вот так заканчивать свою карьеру. Первый раз в жизни применив хлыст по отношению к Стелле, я заставила ее вернуться на дорожку. Единственным выходом заработать потерянные очки был «джокер». Возможно, на мокром поле, после того, что пережила лошадь, пускать ее на этот барьер было безумием, но я пошла на это, несмотря на отчаянные крики моего босса, которые я не могла не услышать, и на заходе к барьеру я даже успела увидеть бледное лицо Анджело. Время будто остановилось.

Мы прыгнули.

Корявое бревно, торчащее сразу во все стороны, вкривь и вкось, было точно таким же, каким я видела его во сне. Отчаянная Стелла перелетела его так легко, будто это была полуметровая жердочка, и полетела вперед, прижимая уши, отбивая галопом ритм моего бешено стучащего сердца.

 

«Давай, иди, иди!» - размахивал руками, бегая по загону, капо, заставляя меня выйти для церемонии закрытия соревнований. Мы взяли пятое место, удвоив свои очки на «джокере», который постарались избежать все, выступающие за нами, под уже проливным дождем. Но никакая сила в мире не могла сейчас заставить меня выйти в свет и предстать пред миром в таком виде. Я разревелась. Не от того, что у меня что-то болело, не от того, что я панически испугалась за Стеллу, а от какой-то девчачьей обиды, что выглядела жалко в своем насквозь мокром и грязном костюме. Спрятавшись за Стеллу, я без сил опустилась на какой-то деревянный ящик и размазывала по мокрым щекам грязь, уже не заботясь о правильном спортивном поведении.

Анджело, будто средневековый паж, стоящий на коленях перед королевой, стаскивал с меня высокие узкие сапоги, некогда блестящие, а теперь в ошметках глины и полные воды, он с ужасом заглядывал в мои глаза, видимо, ожидая, что все-таки какой-нибудь перелом или вывих вдруг дадут о себе знать. Я ревела, видя перед собой Стеллу, живую и невредимую, и мне стало стыдно, что я рисковала ей. И мне было обидно получать пятое место. Это правда.
Под крики: «Ааа, черт с тобой!», капо выскочил из загона. Сквозь туман, застилающий мои глаза, я увидела бутылку воды и взяла ее дрожащими руками. Анджело сел рядом и обнял меня за плечи.

- Ты никому ничего не должна, заруби это себе на носу! Эй, для меня, для Стеллы - ты лучшая, слышишь? Мне не нужны доказательства, я это знаю. Я люблю тебя, с кубком или без, просто потому, что ты - это ты. Веришь?

Уткнувшись носом в его мокрую рубашку, я только хлюпнула в ответ, ощутив, как все внутри меня сжалось от этих слов. По дороге домой, в огромном фургоне, мы не разговаривали. Анджело сидел рядом со мной в кабине. Под нашими ногами лежали два черных пластиковых пакета с экипировкой Стеллы и моим безнадежно испорченным костюмом. Я вспоминала свою семью - университетских профессоров, для которых статус значил очень много, если не все. И даже имея и статус, и власть, им хотелось видеть меня, взлетевшей еще выше. В школе меня терроризировал страх получить плохую отметку, о том, чтобы не сдать экзамен в университете, не могло быть и речи.

Это касалось не только учебы. Тотальный контроль над всеми сферами жизни, так можно охарактеризовать воспитание, применявшееся по отношению ко мне. Однажды, когда мы с девчонками обсуждали парней, как водится, разоткровенничались настолько, что начали обсуждать самое сокровенное. Мне нечего было вставить в разговор, и кто-то спросил: «А что будет, если ты возьмешь и забеременеешь?». Об этом не могло быть не только речи, но самой мысли! «А что твои предки сделают? Убьют?», - последовал еще один вопрос. «Наверное, убьют, морально уничтожат, доведут до самоубийства», - подумалось мне.
Я всегда доказывала, что достойна их любви, но ни один мой приз, ни один из дипломов, ни достойное поведение не могли помочь мне завоевать ее такую, как мне хотелось.

Уже дома, сидя в наполненной ванне, я смогла начать соображать спокойно, начать свыкаться  с мыслью, что в спорте для меня все кончилось, навсегда. Не могу сказать, что я была расстроена этим, скорее это чувство напоминало то, когда позади остался тяжелый экзамен.

- Я думал, что это будет последний день моей жизни, - сказал Анджело, задумчиво водя пальцами по хлопьям мятно пахнущей пены, из вороха которой я лениво ответила:

- Я тоже…

- Ты расстроилась?

- Нет, я поняла, насколько мне дорога Стелла. Никогда больше не позволю ей прыгать.

- А я не позволю тебе.

 

Поменять азарт площадки на спокойные занятия с особенными воспитанниками Центра оказалось не так уж и сложно. Или присутствие спокойного Анджело в моей жизни сыграло свою роль. Но мне больше не хотелось никому  доказывать свою спортивную и иную состоятельность.

Кроме меня, с детьми занимались еще трое профессиональных наездников. Одновременно на поле находилось сразу несколько лошадей, специально подобранных для иппотерапии. Невысокие, покладистые и красивые, они возили по кругу своих, неуверенно сидящих в седле, всадников. 

Пятилетняя малышка Фабиана была аутистом. Она не разговаривала даже с родителями, которые приносили ее на площадку, держа на руках. Во время перерывов девочка сидела на деревянной скамье, глядя себе под ноги, казалось, что она находилась в непроницаемом коконе, который, однако, разрывался при звуках конского топота или ржания. Фабиана не реагировала ни на кого, кроме лошади. Это было непонятно и невероятно, но она общалась с ней: прикасалась ручками к гриве, гладила бока, не боялась подниматься в седло! Лошадь была ее окном в мир.

Двенадцатилетний Пабло страдал ДЦП. Отец, измученный долгими годами, прожитыми в непосредственной близости с болезнью сына, привозил его на площадку в инвалидной коляске. Не работающие руки и ноги Пабло вдруг наполнялись силой, когда я вкладывала в его негнущиеся пальцы повод. Спина его становилась прямой. Голова держалась.

И столько их было еще: ребятишек, которые ежедневно боролись за свою жизнь, за возможность радоваться миру, который так жестоко поступил с ними, «испортив» их гены или гены их родителей.

Не делая, на первый взгляд, ничего особенного на поле, эти дети преодолевали сами себя. Лошади осторожно несли на себе этот особенный груз, словно чувствуя свою ответственность и желая помочь. Самое прекрасное животное на планете здесь служило самой благородной цели: спасению жизни и здоровья человека.

Анджело часто приходил посмотреть на нас, садился на скамью рядом с родителями, которые тепло его приветствовали, зная, что он - создатель «Стеллы». Его любимцем был Пабло, с которым они болтали обо всем, будто были знакомы всю жизнь. Мальчик, талантливый, пишущий стихи, создающий компьютерные программы, был заключен в больную оболочку, негнущуюся, держащую его в железных тисках. Он никогда не жаловался на боль, лишь по искривленному лицу, я понимала, с чем борется Пабло, держась в седле. Первое время я бросалась с попыткой помочь, поддержать, с намерением остановить тренировку, но его тихая и светлая улыбка заставляла по-другому посмотреть на него, не как на слабого и больного, а как на мужественного бойца.

Какими же смешными и никому ненужными мне казались тогда мои награды и кубки! Что стоили они против нереальных сверхчеловеческих усилий этих малышей? Лошади делали их счастливыми, а они делали счастливыми нас. Площадка была залита солнечным светом в любую погоду, потому что ее освещали улыбки.

Занятие кончилось, я остановила мохнатого Шмеля, заставив его замереть, помогла Пабло спешиться на специальный деревянный помост, после чего родители мальчика должны были пересадить его в коляску. Но сегодня он отчаянно замотал головой, перехватил руку отца и сказал, что пойдет ногами.

До бортика было метров пять, смешное расстояние для здорового человека, для Пабло это было непреодолимое препятствие. Но не сегодня. Он шел, поддерживаемый отцом, делая шаг за шагом своими негнущимися ногами, широко улыбаясь. Преодолев себя, довольный, он упал в кресло, гордо посматривая на всех нас.

Никто не смог сдержать слез. Мать Пабло, бросившаяся целовать его руки, волосы, лицо, его отец, украдкой вытирающий глаза, просветлевший от счастья и надежды, я, отвернувшаяся к Шмелю, будто поправить стремя.

Пабло сегодня встал на ноги, благодаря лошади. Конечно, он не вылечится и никогда не сможет ходить так, как делаем это мы, но он встал на ноги. Это значит, что он будет избавлен от неподвижного состояния, ведущего к еще более страшным последствиям. Возможно, мышцы его окрепнут, и он сможет двигаться более свободно. Если произойдет чудо, Пабло научится быть чуточку самостоятельней, и его родителям будет немного легче.

 

- Это самый счастливый день в моей жизни, - сказала я Анджело, наблюдавшему эту трогательную сцену со своего места на трибуне.

- Самый-самый? - его руки подняли меня над землей, заставляя почувствовать себя легкой и свободной.

Его еле уловимый запах моря, колючая щека, растрепанные волосы, блестящие глаза, которые я ощущала всеми своими нервными клетками, добавляли неизъяснимой радости от полноты счастья. Передо мной пронеслись картинки прошлого: бабушка, зовущая меня по имени; стоящий на сцене музыкант, одетый в черный фрак, разбросанные ветром ноты, прикосновение его рук к моим, легкий поцелуй на щеке; море и выброшенный на берег осьминог; Золотой Кубок, маленькая Стелла, вспышки фотокамер и, наконец, лицо Анджело - все сложилось в какую-то правильную формулу счастья. Мир вокруг замедлил движение. Я смотрела на лицо человека, показавшего мне, что все, даже немыслимые, барьеры преодолимы, если в них есть истинный смысл. Ну, или почти все…

 

Через час у нас отходил поезд. Чудесный дом на море, владельцы которого так и остались для меня инкогнито, ждал нас и обещал долгожданный и заслуженный отдых. Анджело научил меня, что каждая работа должна быть вознаграждена, шоколадкой ли, премией, кубком или хорошим кино, иначе, ты превратишься в загнанную лошадь. Сумки были собраны накануне, но в суматохе последних минут я вдруг вспомнила кое о чем. Безуспешно перевернув все ящики на кухне, я вытрясла все, что было в косметичке и в аптечке. Будильник громким стуком напоминал о том, что время сборов истекает. Анджело появился в дверях, осмотрел погром, устроенный мной, улыбнулся, подошел и обнял за плечи: «Пойдем, не ищи, вчера я их выбросил».

 


© «Стихи и Проза России»
Рег.№ 0283473 от 24 марта 2018 в 08:37


Другие произведения автора:

Любопытный экспонат

Пенал

Бесполезные мечты

Это произведение понравилось:
Рейтинг: +2Голосов: 2418 просмотров
Андрей Мудров # 24 марта 2018 в 12:43 +1
ЗДРАВСТВУЙТЕ! В ЦЕЛОМ - СИМПАТИЧНО И ДАЖЕ ТРОГАТЕЛЬНО! ЯЗЫК - СВЕЖИЙ, КРЕПКИЙ! НО: КОНКУРНУЮ ЛОШАДЬ НАЧИНАЮТ НАПРЫГИВАТЬ ПОД СЕДЛОМ В ТРИ ГОДА; ЖОКЕЯМИ НАЗЫВАЮТ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ТЕХ, КТО ПРИНИМАЕТ УЧАСТИЕ В СКАЧКАХ; НЕЛЬЗЯ ВЗЯТЬ ЗА УДИЛА... ПОСМОТРИТЕ ИСПОЛЬЗОВАННЫЕ ВАМИ КОННЫЕ ПРОФЕССИОНАЛИЗМЫ. И, КОЛЬ РЕЧЬ ИДЕТ ОБ ИТАЛИИ, ИЗМЕНИТЕ КЛИЧКУ ЛОШАДИ!  ВЕДЬ "TROIA" ДЛЯ ИТАЛЬЯНЦЕВ, В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ, ОЗНАЧАЕТ: "ШЛЮХА". С УВАЖЕНИЕМ, Андрей Мудров, конкурист и профессиональный итальянист
Оксана Чурюканова # 25 марта 2018 в 17:20 0
Спасибо! С Троей, конечно, я дала маху. Обещаюсь исправить все, что возможно!