Тёплые люди... Рассказ пятый

 В тот год мне исполнилось тринадцать лет. Мы жили в шахтёрском городе, но летнюю трудовую повинность мне никто не отменял. На сорок пять дней отправляли к дедам в деревню на прополку огорода в сорок соток, потом окучивание картошки, вперемежку с поливом, хождение по ягоды, ловля карасиков, их чистка, засолка, сушка. 

     Купив мне билет в одну сторону и уточнив сколько стоит обратный билет в плацкартном вагоне, денег родители выделяли ровно на него. Сожалели о моём отъезде, потому-что сбором уголька на терриконе и его последующей продажей добавляла я в семейный бюджет солидную сумму.

     А теперь представьте на минутку подростка. Деды сладкое не любят, сахара в доме нет, а мне так сладкого хотелось. Ягода в тот год долго не созревала. Вот и покупала я себе немного помадки розовой для услады. Работать приходилось с четырёх утра до тёмной ночи. Денежки таяли, но я надеялась, что деды добавят на обратный путь, либо съезжу к другой бабушке, по отцовской линии, за двадцать  вёрст, чтобы повидаться перед отъездом. Она меня и провожала до города, билет всегда покупала, снабдив плюшками на сутки. 

     Стоим бывало на перроне, уж так она плачет, прижимая мою головушку к плечу своему тёплому, приговаривая:

     - Потерпи, внученька, мало времени осталось ждать, придёт тёплый человек, отогреет твоё сердечко и проживёшь ты с ним жизнь долгую и счастливую.

     Ведунья она была. Любому могла судьбу предсказать. Подлечить, коль хворь одолела, роды принять у  деревенских женщин, поправить, если надорвалась. Травками лечила людей, не беря ни копейки. Люди, в благодарность за лечение, помогали дровишек или сенца для коровки заготовить на зиму.

     Мечты мои рухнули вмиг. На двадцатый день пришла телеграмма от моих родителей. Требовали возвратиться немедленно домой. Как потом оказалось, сёстры пошли учиться новой профессии, мать заболела, а на одну зарплату отца прожить было невозможно. Сёстры-невесты уголёк собирать стыдились.

     Деды расстроились. Подходила пора окучивать картошку, ягода начинала поспевать, а работник уезжать должен. Той же машиной почтовой и отправили меня в город, не дав ни копейки.

     Прибежала на вокзал, поезд прибывает, а билеты остались только купейные.
Я на перрон, к вагону с молоденькой проводницей. Телеграмму показываю, про билеты говорю, метрики свои показываю, а она словно заторможенная стоит, зевает. Потом вдруг стала кого-то звать громко. Кричит, что есть мочи, сама меня крепко за руку держит. Прибегает мужчина в железнодорожней форме, а она ему и говорит:

     - Михалыч, родненький, дозволь девчонку безбилетную взять! С ног валюсь, сил нет, мне бы часок поспать, сутки на ногах. Она хоть чай выдаст, бельё соберёт у выходящих. Смотри, она крепенькая, глаза, вон, смышлённые. Метрика на руках и телеграмма.

     - Бери, Анюта! Хоть догляд какой будет, - и обращаясь ко мне, - напарницу сняли с поезда, аппендицит острый приключился, вот Аннушка одна и тянет лямку. Помоги ей чем сможешь, детонька, ежели что, то я рядом, через вагон, прибегу.

     Мы едва успели в вагон втроём вскочить и поезд тронулся. Я им протягиваю денежки, а они руками замахали, Михалыч в ответ:

     - Ты что, малая, с дуба рухнула. Мы же тебя на работу приняли. Вы с Анютой обе хрупкие. Она приляжет, а ты её платье форменное наденешь и беретик на голову. Форма, она нужна. Народ у нас привыкший к разным формам.

     Посмотрели они билеты, первым пасажирам только в Целинограде выходить.
Михалыч ушёл к себе. У Ани, так звали проводницу, чистенькое форменное платье на обратную дорогу было припасено. Обрядила она меня, волосы подняла под берет. Глянула я в зеркало и сама себя не узнала. Аннушка сразу залезла на верхнюю полку, едва показав, где чистое бельё, куда грязное собирать и сколько стоит чай.

     Обслуживанием моим пассажиры остались довольны. Мыла полы, чаи разносила, мусор из купе убирала. Михалыч часто прибегал, на каждой остановке. Всё ему нравилось в моём вагоне.

     В Целинограде выпустила я из вагона пассажиров, разместила новых, собрав бельё и раздав новое, напоила желающих чаем и стала будить Аннушку.

     - Что, Наденька, к Кокчетаву подкатываем? Ох, и поспала я всласть, дорогуша!

     Услышав, что проехали Целиноград и осталось каких-то шесть часов до моей Караганды, очень огорчилась.

     - Жаль-то как, Наденька! Мы и не поговорили толком. Устала ты, бедненькая, поспи чуток. Встретимся ли мы ещё когда-нибудь?

     Домой я приехала при деньгах. Михалыч оплатил мне дежурство щедро. А также подарил комплект постельного белья в цветочек, печенья  московского несколько пачек, кулёк конфет "Барбарис", четыре баночки шпрот. Прощаясь, оба обнимали, как родную. Аннушка всплакнула.

     ...Встретились мы с Аней, когда мне было девятнадцать. Я встречала приехавшую бабушку. Анна меня не узнала, а когда я назвалась, то кинулась расцеловывать. Была я выше её ростом и рос мой первенец...

     ...В год моего тринадцатилетия, в тот же день, моя бабушка надумала приехать в гости к нам, проведать своего сыночка. Накануне ей снился сон, где я шла тёмными узкими коридорами одна. На купейный билет разоряться не захотела, стояла на перроне, смотрела в хвост уходящего поезда и плакала навзрыд. Потом вернулась в свою деревеньку, собравшись к сыну через пять лет...

     Мы стояли на перроне втроём, говорили о прошлом. Михалыч ушёл на заслуженный отдых. Напарница Анны бросила беспокойную работу. И только Аннушка продолжала встречать и провожать пассажиров.