ПОЭЗИЯ И МАГИЯ

                     ПОЭЗИЯ   И  МАГИЯ                         

            Мы   фатально недооцениваем   проницающую   и преображающую силу поэтического  мировидения  и  поэтического  слова, недооцениваем  в  том  числе    и  сопричастность   поэтической интуиции   «мгновенному»  мистическому постижению  сути  вещей и     незримых  «сущностей» окружающего  мира.

        Поэзия и  мистика,  поэзия и  магия  мысли находятся  в  неразрывном единстве  между  собой, если  они   -   подлинные.

          Это давно  уже   достаточно очевидно,  хотя  и до  сих  пор распространено   обывательское  представление,  что художественное  творчество, включая,  естественно,  и поэзию   -  только    некая  словесная  игра,  разновидность увлекательного фокусничества,  которое  развлекает,   услаждает   душу и,  может  быть,   порой     приобщает к  прекрасному,  но  -    не более  того.

            В лучшем  (среди  обывательских   воззрений) случае   видят  в поэзии  эдакое  эстетически  притягательное проповедничество   и  завуалированное     нравственное   и   общее  духовное  «наставничество»,  как бы  «настоянное»  на музыке  стиха,  ритме, рифме,  яркой  образности и  прочих  внешних атрибутах  поэзии.

              Между   тем  все  это  -     чистейшие и   простейшие  благоглупости   на фоне  уже  устоявшихся современных,  в  том числе    и  вполне  научных,  знаний   и   представлений  о мире  и  месте в  нем поэзии  и творчества.

            Так,    еще в  относительно  недавнем   историческом  прошлом    фатально  недооценивалась  «вещность», материальность  сознания  и  мысли, включая,  естественно,  и поэтическую  мысль,    а    точнее  - поэтическую  интуицию  и мысль,  которые  всегда   слиты  в    подлинной поэзии   воедино.

            Таково    наследие давнего    противопоставления     материализма и  идеализма,  материи  и  сознания. 

           Между  тем давно  уже  стало ясно,  что мысль  и   сознание в целом     -     только  одна  из  форм все  той  же материи,   материи  и энергии,  из   которой состоит   весь  мир, вся  наша  Вселенная. Иного  в  окружающем нас  мире  просто нет.  Это  доказывает со  всей  однозначностью  даже  современная  физика, в  частности,  квантовая физика.  

              Поэтическое  сознание, состоящее  из  сплава интуиции  и    мысли, есть  в  известном смысле  поток  энергии  и   одновременно   ее сгусток,  как  бы  впитывающий  в себя   и зеркально  отображающий    «суть вещей».  

            Потому   поэтическое  сознание   и,  соответственно,  поэтическое творчество,  если  оно   подлинно,  непременно  обладает, помимо  прочих уникальных  свойств, в  известном смысле   и  проницающей силой  рентгеновских  лучей -   способно  отображать  незримые  «сущности»  окружающей жизни  с  редчайшей, завораживающей,  поистине  магической  ясностью  и  полнотой.

          В этом   во  многом  и состоит  искусство  поэзии  -   искусство  созидать  из  слов   чарующие «рентгеновские  снимки»  мира, то  исполненные  красоты  и  приобщающие  к светлым  стихиям  жизни,  то  приводящие  в страх  и  трепет  и  обнажающие    «темное  дно»  земного существования.   

           В торжественном   провозглашении    этого особого   проницающего     свойства поэтического  мировидения,  собственно, и  состоит    философский  смысл знаменитого  тютчевского  стихотворения   «День и  ночь»,  в котором  ночь  - это  вдруг  открывающаяся перед  поэтическим взором бездна,  вдруг  обнажающееся перед  ним   «темное дно» бытия:

                            «И  бездна нам    обнажена

                              С своими страхами  и мглами

                              И нет  преград  меж ей  и  нами  -

                              Вот отчего   нам  ночь страшна!»

      В действительности  настоящий  поэт  в  процессе   созидания, творчества  реально  «работает» и  со  светлыми, и  темными   «сущностями»,  стихиями и  энергиями  мира,  не  только    различает и  отображает  их,  но  и  «пользуется» ими,  как  бы намагничивает  ими  свое поэтическое  слово,  в котором   эти  «духи мира»,    эти  мировые   стихии  и  энергии  воплощаются достаточно  осязаемо  и «вещно»,  в  сущности, также   как   в  магическом  заговоре  или  заклинании.

        Действие  поэтического слова  -   гипнотическое  и магическое.     

      Поэтическое  слово  -  это не  просто    зримое воплощение  красоты,   это  -  сгусток энергии,  способной   и созидать,  и  разрушать,  а само поэтическое  творчество  -  это  таинство.

          Почему  же тогда  поэзия  многих и  многих  оставляет равнодушными  и   чарующе (или  хотя  бы ощутимо)   действует  далеко не  на  всех? Ответ  прост:  по той  же  самой причине,  по  которой и  любое    таинство (в  частности,  церковное)  не  действует  на   непосвященных,    не  верующих, равнодушных,  не  воспринимающих  его  всерьез.

             Для  того, чтобы  поэтическое  таинство подействовало  нужна  вовлеченность в  магию  поэтического слова,  способность  и желание «читать»  отраженные  в этом  слове магическое  символы и    таинственные знаки    мира,  его созвучий  и  диссонансов, его  скрытых  соответствий    и   его изломов,  которым  глубоко  сопричастны    жизнь    и   сознание   человека.

           Опять вспомним  Тютчева:  «Поэт всесилен  как  стихия, // Не  властен   лишь в себе  самом…»

            Однако,  не преувеличиваем  ли   мы, утверждая  генетическую  родственность   процесса поэтического  творчества   и  акта,  таинства    творения  в  магии? 

           Обратимся   в тому,  что  утверждали  те,  кто   в магию  действительно  верил, воспринимал  ее более  чем   серьезно     и  проповедовал   ее как  путь  созидания счастья.    Вот, что  писал,  например, в  известной  книге  «Магия  в  теории  и  на  практике» (1929  год)  провозвестник   современной  европейской  магии,  Алистер Кроули:  «поэт,  влюбленный или  художник,  охваченный творческим  неистовством,   выходит  на  пределы  самого себя,   то  же самое  должно  случиться и  с  Магом.» То  есть  творящий поэт    или  художник, по  убеждению   Кроули, погружается  в  некое   состояние «неистовства»,  в  котором творится  и  Магия, которое  необходимо  и  Магу.

             Собственно, это необычное и  таинственное  с  виду состояние,  в котором  человек,  будь он  маг  или поэт,  «выходит за   пределы самого  себя»   -   типическое, если  можно  так выразиться, зазеркалье  эйфории  или транса,  когда   обыденное сознание   естественным  образом гаснет  и  на смену  ему  приходит сознание  трансцедентное,  открывающее  мир  как  живое  и  чудесное   единство   «всего и  вся» на  уровне бесконечных    превращений «одного  в  другое»,   бесконечных  метаморфоз   движения,   энергии и  материи.

              Это   и есть  по  сути  дела   то  самое действительно   необыденное    состояние   творчества,   при котором      магическим   способом  постигаются   и преобразуются  сущностные       связи и  созвучия   явлений жизни.

              Большая  поэзия (по  крайней  мере в  России)  и начиналась  со  стремления поэта  быть  выше   обыденности и    выше самого  себя, приобщиться  к  высшему знанию  и  творчеству. Вспомним  Ломоносова:

               «Я  дело стану  петь,  несведомое прежним!

                  Ходить  превыше звезд  влечет  меня охота

                 И  облаком нестись,  презрев  земную низкость.»

            Конечно,  Ломоносов утверждал  свое  поэтическое «я»  еще  достаточно  наивно,  но  истинные цели  поэтического  творчества обозначил  в  целом точно.

           Лучше  же всех  о   мечте и  жажде поэта слиться  с  трансцедентным  и вечным,  приобщиться  к Космосу  бытия  сказал, конечно  же,  истинный провидец  в  русской   поэзии, Федор  Тютчев:

                    «Душа  хотела б  быть  звездой,

                      Но  не тогда,  как  с неба  полуночи

                      Сии  светила, как  живые  очи,

                      Глядят на  сонный  мир земной,  -

                      Но  днем, когда,  сокрытые  как дымом

                      Палящих  солнечных лучей,

                      Они,  как божества,  горят  светлей

                      В  эфире чистом  и  незримом.»      

               Естественно, можно   вполне  резонно   заметить,  что все  подобное,  провозглашаемое  поэтами порой столь    громогласно  и столь  вдохновенно    -  или  вообще    только  риторика, или  лишь  красочное иносказание  о  том, «кем   мне    так   хотелось  быть, но,  увы,   не   довелось  стать».

              Почти  каждый человек   мечтает  быть больше,  чем  он есть,  а,  уж, поэт  -  особенно. 

             Вл. Соловьев   полагал,  что   в  стремлении  стать  «больше,  чем  ты  есть»  заложено  зерно  будущего Богочеловечества.  Вряд  ли.  В этом    стремлении  чаще  всего  проявляется просто   «вирус»   гордыни, самомнения  и  неоправданных амбиций  -  раздуться эдаким  «неимоверным  шаром»  и тем самым  показать   миру и  окружающим  «кто есть  кто».

             Тем  не менее,   мы     не верим,  что   Блок, например,    просто  играл, гордился  собой  или фантазировал,  когда   исповедальным тоном   писал    о поэтическом     творчестве   в стихотворении  «Художник»:

                 «Длятся  часы, мировое  несущие.

                   Ширятся  звуки, движенье  и  свет.

                   Прошлое  страстно глядится  в  грядущее.

                  Нет  настоящего. Жалкого  -  нет.

                   И,  наконец, у  предела  зачатия

                   Новой  души, неизведанных  сил,  - 

                   Душу  сражает, как  громом,  проклятие:

                    Творческий  разум осилил  -   убил.»

         Погружение  в трансцедентное,  приобщение  к трансцедентному,  попытка    отобразить      его  в  слове,    впитывание и  впитывание  в стихи    потаенных энергий    мира,   Вселенной , насыщающих  собой    поэтическую образность  и  символику  -    это  и есть  поэтическое  творчество в  высоком  значении этого  понятия.

           Просим  не путать  его  с «рифмотворчеством»,  которое  тоже может  нравиться   людям  и даже  вызывать   порой   бурные  аплодисменты,  но к   поэзии  как таинству  и  как магии,  оперирующей   живым  словом,  не  имеет       отношения. 

            Так,  особенно любили  предаваться  такому  римфотворчеству   и упоенно «разговаривать  стихами»    официальные советские  поэты.   Это  тогдашней   властью  особо приветствовалось. 

             Считалось,  что   настоящий   советский     поэт  должен непременно быть  понятным   для народа   и  потому  ему  следует      красиво и  убедительно  «говорить в  рифму»  -  кого-то   (то  есть кого  надо)   страстно ругать,  кого-то, наоборот,  восторженно  хвалить, воспевать,  что-то  (то есть,  что  надо)  патетически  провозглашать,  а  иногда и  просто  болтать и  болтать  о цветах  в  поле и  птицах  в небе, чтобы  советскому   читателю стало   от этой   неугомонной  болтовни в рифму  приятно…

             Таким  всегда  был,  в  частности,  Евгений  Евтушенко  - типический  пример   советского   поэта-трубадура,  для  которого самое  важное  -  как  можно  сильнее и  эффектнее  «дуть в  трубу.»  Но к  действительно  серьезной Поэзии  с  большой буквы  все  это, увы,  не  имеет    отношения.                 

            Серьезность  настоящей большой   Поэзии состоит  также отнюдь  не в  том,  чтобы уметь  в  ней   поговорить и   с  самим Богом,      как  это   запросто    удается, в  частности,     тоже   весьма   любящему  по советски   «поговорить  стихами» Александру  Кушнеру, с  достоинством завершающему ,  например,    любопытное поэтическое  описание     своей приватной  встречи  с Богом  следующим    весомым  признанием: «И  я  ему сказал,  что  он не  виноват,  // Ни в  чем,  что жизнь   сама  угрюма и  сурова.»    

            Задача   истинного  поэта,  по нашему  глубокому  убеждению,    состоит отнюдь  не  в том,  чтобы  «частным порядком»     встречаться   с     Богом  и  что-то  ему авторитетно   разъяснять  от себя  лично,  а в  том,  чтобы  Бог,  как    светлое, жизнетворящее   и  трансцедентное   начало бытия,    в  его   стихах   все  таки   был,      незримо  присутствовал   - хотя  бы    как «ветерок  вдохновения»,  преображающего   изображаемый поэтом  мир.    Об этом   легко    и  славно  сказал   Георгий Иванов:

                  «А  что такое  вдохновенье?

                    Так…  Неожиданно, слегка

                     Сияющее   дуновенье

                    Божественного  ветерка.»

           Заметим,  однако, что  мы   «легкость необыкновенную»  в   поэзии  при  этом   вовсе не  проповедуем. 

          Совсем  недалеко  порой   от иной   такой   счастливой легкости  в  поэзии, первоначально     напоминающей   «щебетание птиц  небесных»,   до  безумного «лепета»     упоенного собой      безмыслия, такого,  например,  как  в    стихотворении  Ивана Храмовника  по  характерным  названием  «Нокдаун»:

              «но  настает трагический  момент

               займи  мне рубль  и  продолжим танцы   

               на грани  затемненного   пространства

               под  звуки водосточных  флейт.»

            Поэт  в своих   стихах,  так или  иначе,  всегда колдует.   Он как  маг, как   ведун   «заговаривает»  своим словом,  приобщаясь  к потаенным  энергиям  Вселенной и  черпая  из них  энергию  своего стиха,  своего  поэтического слова    буквально   «пригоршнями».  Мы убеждены  в  этом.

             Красота  поэтического слова,  его  чисто эстетические  достоинства  -   отнюдь  не  самое главное.  Много  важнее -  энергетика  поэтического слова,  его  способность очаровывать  и  зачаровывать, овладевать  сознанием  воспринимающего  его «субъекта»  (читателя  и слушателя)    и  властвовать в  этом  сознании  хотя  бы какое-то  время, то  время,  которое способен  длится  гипноз поэтического  слова. А  гипноз этот,  это  колдовство поэтического  слова,  бывает, длится  и  годами, десятилетиями  даже,  если говорить  о  поэтах   особо  замечательных,  выдающихся.    

           При  этом  мы не   отнюдь   склонны   расширительно   толковать  понятие и  само  явление Поэзии   -     как некую  наивысшую   форму истинного  созидания  и   творчества   как такового.  А  это в  нашу  эпоху  уже  не редкость… 

               Так,  к подобному  расширительному   толкованию поэзии  приходит,  например, в   фактически    полуфантастической   статье «Сверхпоэзия  и  сверхчеловек» Михаил  Эпштейн  («Знамя». 2015. №1). 

             В   воображении  Михаила  Эпштейна  и сейчас,  в  наши технократические  времена  «Поэзия продолжает  преображать  мир, причем  более  могущественно и  всесторонне,  чем когда-либо  раньше.  Физика, биология,  энергетика,  информатика приходят  на  службу поэзии,  которая  определяет   смысл  прогресса-поэзиса  высшей целью,  ранее  достижимой только  в  слове: творить мироздание  как  поэтическую композицию,  где  все отражается  во  всем.»

           Мы никакого  «прогресса-поэзиса»  вокруг себя  в  отличие от    Михаила  Эпштейна, к  сожалению,   не видим    и  не понимаем  в  каких это  формах  физика, энергетика  и  информатика «приходят  на  службу поэзии»,  которая,  как  он утверждает,  «выходит  из своей  ранней,  словесно-стиховой  формы.., чтобы   магически  преображать мир».

            По нашему  глубокому  убеждению жизнь и  судьба  поэзии навсегда  связаны  со словом  -    словом-заклинанием,  словом-прозрением,   Словом, наделенным   неотразимыми   чарами   красоты,  ее  энергетикой,  ее    властной и  вполне  реальной  магией,  способной  преображать сознание  человека.

              Все  разговоры о  «науке    как сверхпоэзии»,  о  какой-то невероятной  «социопоэзии»   и «эконопоэзии»,  которые      восторженно и  запальчиво  ведет  в  наше  не  один   Михаил Эпштейн  -  только слова,  слова,  слова как  говаривал  Гамлет, Принц  Датский.

              Современная  цивилизация  первозданую,  самой  природой созданную,   поэзию  жизни только  разрушает,  а реальную    поэзию нашего   времени,  по прежнему  воплощающуюся  в чарующем  поэтическом  слове,   чаще  всего   просто   игнорирует,   не воспринимает,  оставляет  за бортом  своих   истинных   ценностей. 

            Потому  и те,  кто  громогласно заявляет  об  открытии некого,  творящего  новую реальность,  космизма  в поэзии,   подобно  Константину  Кедрову,  на  деле  создают   преимущественно   комичные   и  неловкие    вирши  для   услады  незадачливых  простаков:

             «Мыслью  мысль

               обнимая

               воздвигая  к небу  мост

               мозг  меня не  понимает

               я  не понимаю  мозг.»

              Вовсе    не надо  опять  воздвигать Вавилонскую   башню,   воздвигать к небу  «мост»,  тем более  такой,  на котором  уже  и твой  собственный  мозг   тебя  не понимает…     Много  лучше    оставаться на  земле    человеком и  не  корежить,  не   уродовать   хотя бы     собственную  душу. А  Председатели  Земного Шара  у  нас, как  известно,  уже были  и  - допредседательствовались…  

               Поэзия  должна просто   хранить живую  душу  человека  и   зеркально  отображать ее  в  поэтическом  Слове.    Это  само по  себе  - достойная  цель  творчества и    давняя, целительная    и     удивительная  магия,   магия      преображающей    восприятие мира    красоты  поэтического     слова, под  чарующей   властью  которого    мир  становится «до  краев»    одушевленным.   Вот,  как  в    славных   строках Георгия  Иванова:

                    «Край  земли. Полоска  дыма 

                      Тянет  в небо,  не  спеша

                      Одинока, нелюдима

                      Вьется  ласточкой душа.»   

_________________________________________       

Носов  Сергей Николаевич.  Родился  в Ленинграде   в  1956 году.   Доктор  филологических  наук, кандидат  исторических  наук, с  1982  по 2013  гг.  ведущий научный  сотрудник  Института Русской  Литературы  (Пушкинский Дом)  Российской  Академии  Наук.  Является  автором большого  числа  работ по  истории  русской мысли  и  литературы и,  в  частности, следующих  книг:  Аполлон Григорьев. Судьба  и  творчество. М.1990;  В.В. Розанов. Эстетика  свободы.  СПб. 1993; Лики  творчества Вл. Соловьева.  СПб. 2008;  Антирационализм  в художественно-философском творчестве В.В. Киреевского.   Нередко  выступал в  печати  как эссеист, литературный  критик  и  поэт.    Публиковался  в журналах  «Звезда»,  «Нева», «Новый  мир»,  «Новый журнал» ,  в  парижской газете  «Русская   мысль»  и  др.  изданиях.  Как  поэт  входил в  «Антологию  русского верлибра»,  «Антологию  русского  лиризма»,  в  альманахи «День  поэзии  Ленинграда», «День  поэзии  России», «Истоки»,   «Петрополь» и  др.,  поэтические публикации  начал  в 1980-е   годы  с ленинградского  самиздатского  журнала «Часы».   Живет  в Санкт-Петербурге.     

Другие произведения автора:

Альбом Истории

Увы наш танцевальный вечер

Милое счастье