Купец по прозвищу Черный Хвост

Надо же так майдануться –

президент врет и крадет,

а народ кацапов клянет!

                                                                                                                                   /на злобу дня/

 

Можно было по башмачнику догадаться, что в этом городе живут мастера и любители подраться. А вот убивать они не спешили. По мне пробежались, преследуя тех, кто кинулся в бегство – ногами сделали из меня отбивную и… забыли.

Крики стихли вдали, а я лежу себе – полужив, полумертв – как тот бедолага, наступивший на обосранные грабли, у которого лучший друг клизма. Уши ломит от тишины.

Но любопытство – страшная сила! Едва только понял, что жив и жить буду, задал судьбе вопрос – что дальше? Вывод напрашивался один – кто-то должен отнестись с участием к моей персоне, иначе погиб: сам ни на что не гожусь. Остается ждать – похоже, у меня развивается синдром хронического ожидания. Смерти не боялся. Смущало – как умру? что придется выдержать? что со мной будет в последние минуты или часы жизни? не увяжутся ли за мной здешние кошмары в мой цивильный 20-й век?

Да уж, нелегкий путь уготовил ты, Господи, самозваному сыну своему – просто дорога в никуда. Только и по ней двигаться не могу – как Шурик гостеприимным кавказцам говорил: не имею физической возможности. Впрочем, намечается тенденция к стабильности. Стабильность есть постоянство, а тут: за что ни возьмись, все прахом – и светская карьера, и духовная…. Стало быть, в неудачах завидное постоянство – чтобы понять это, не надо Спинозой быть! И чего от меня тебе, Боже, надо?

Это я жаловался Богу на Бога. Небеса всеблагие, ну и дурак же!

Однако же, госпожа удача если и не сопутствовала мне во всем и всегда, то хотя бы время от времени свои косые взгляды в мою стороны кидала. По крайней мере, пребывание мое на обезлюдевшей улице продолжалось недолго.

Рядом тихим шорохом послышались шаги.

Кто это там обо мне вдруг вспомнил?

С трудом повернул голову. Женщина. Хорошенькая и нарядно одетая – видать, не из бедных.  Осторожно двигалась в моем направлении. Остановилась.

Ненароком Ахматова вспомнилась:

Если ты смерть – отчего же ты плачешь сама?

Если ты радость – то радость такой не бывает….

То ли смерть, то ли радость спросила меня:

- Ты кто?

Врать и прихериваться сил не осталось.

- Человек…, - и поспешно добавил, - человек разумный: умею писать, читать и считать… петь и стихи сочинять (?).

Сердце бешено колотилось, силясь разорвать грудь и выпорхнуть наружу, как свободолюбивая пташка.

- Почему тут лежишь, весь избитый?

- Избили и бросили, сил нет подняться.

- Кто?

- Те, кто не любит умных людей.

- Где ты живешь?

- Нигде, госпожа.                                                                   

- Вставай и следуй за мной, если, конечно, жить хочешь в доме, а не на улице прямо здесь. Давай, помогу.

Она взяла меня за руку и попыталась привести в вертикальное положение. Я слабо дернулся с надеждой помочь и следом – невыносимая боль в спине, и черная ночь в глазах. Охо-хоюшки!

Очнулся от плеска воды у самой макушки. Не сразу, но понял – ложе мое на плоту. Надо мною купол шатра. Слышны голоса на берегу, а вокруг ни души. Зато на расстоянии вытянутой руки миска глиняная с едой – жаркое из…. ну, пусть будет заяц, с хрустящей ароматной корочкой. Сглотнул вмиг наполнившую рот слюну и накинулся на остывшее, но такое восхитительное мясо. Пару раз прижал челюстями и заглотил как змея мышку. Лишь бы поскорее заглушить жадное урчание живота, требующего провианта.

Что ж, каждый день пребывания в этом мире преподносит новые знания истины. Такие, к примеру – если хочешь чего-то добиться, научись ждать и верить; останавливаясь на полпути, никогда не дойдешь до конца дороги. Вот и эта встреча с прекрасной незнакомкой позволила мне усвоить еще одну весьма ценную закономерность – хорошая еда после долгого воздержания способна накрепко привязать чувством благодарности. Я не сказал, чувством любви – прекрасная незнакомка оказалась фавориткой хозяина. А тот еще тот тип….

Среднего роста, плотный, круглоголовый, с небольшой черной бородкой клинышком, круглоглазый. Бросалась в глаза очень мощная, толстая шея, в народе такую называют «бычья», огромные, сильно оттопыренные уши и непропорционально длинные руки с широкими ладонями и короткими, по всей видимости, очень сильными, пальцами. В целом он производил малоприятное впечатление (может, виноваты в том были его черные навыкате глаза, смотрящие на мир с недоброй пристальностью охотника, а может быть, презрительная усмешка, словно навеки застывшая на толстых губах). Но при этом было вполне очевидно, что это человек сильный, решительный и волевой, привыкший больше делать, чем говорить. Именно такие люди становятся очень опасны, если попадают во власть или в криминальные структуры, ибо добиваются лидерства жестоко и целеустремленно. А может, лишка надумал? – часто жизнь лепит наши физиономии так же странно, как и судьбы. Наверное, хозяин подкупил Бога обещанием бороться за его заповедь «не прелюбодействуй» в обмен на атлетическую внешность и удачу в делах. А я, должно быть, в это время в носу ковырялся, потому-то он у меня такой и вышел…

- Ну что, насытился? – вырос он в шатре предо мной. – Тогда, может, расскажешь, кто ты есть и какими судьбами оказался в здешних краях? Тем более в таком виде.

Я замялся – правды не скажешь, врать про родство с Богом стал опасаться, дабы избежать повторения уже имевших место неприятностей. Потом встрепенулся, сбрасывая сонное оцепенение после сытной еды – да была, не была! «Здесь помню, здесь не помню» - хорошая отмазка в духе Доцента из «Джентльменов удачи».

В сухой и крайне информативной форме поведал, что не помню, как зовут, и откуда взялся, но в память пришел в рыбацкой сети, и далее все перипетии моего пребывания в этих краях. Эмоции и лишние описания избегали мою речь, как нечисть христовы храмы. Четко, ясно, доходчиво – будто финансовый отчет. Может, это наитие: ведь я же не знал в тот момент, что предо мною купец – короче, рассказ ему мой понравился, как и я сам.

- Счет разумеешь?

Я чуть было не ляпнул – высшее техническое образование!

- Могу вести баланс доходов-расходов, учет оборотных средств и имущества.  

Мужчина задумался. Мыслительный процесс длился недолго и отнюдь не мучительно. Глупцом хозяин плота и палаток явно не был.

- Хорошо, - решился он. – Поживем, поглядим.

На том порешили. Еще организационные вопросы обсудили.

Ну вот, теперь можно с чистой совестью начинать новую жизнь. Спина как болела, так и болит, ноги не ходят, зато перспективы обозначились в плане бытия. К примеру, хозяин слугу мне приставил – подать, поднести, усадить; кресло для сидячей работы приказал смастрячить. Я против заботы и внимания ничего не имею.

Между тем, ярмарка в городе неумолимо приближалась к концу. Кое-кто из расторговавшихся купцов успел уже к родным чертогам отправиться. Засобирался и мой хозяин. Товары из палаток и сами палатки перетащили с городской площади на плот. Остался последний визит.

Согласно местной традиции, каждый год в последний день ярмарки здешний правитель устраивал пир в своей резиденции, куда приглашал самых богатых купцов и влиятельных гостей. В городе в это время всеобщее ликование – карнавал.

Хозяин был приглашен и наряжался со спасительницей моей, а я по его поручению, подсчитывал барыши. Денег в обиходе еще не было – меняли шило на мыло и называли это торговлей. Слуга мой (помощник?) перекладывал товары, я пересчитывал и бронзовым ножиком делал зарубки на палочках – сколько «мыла» в этой корзине, сколько «шила» вон в том кувшине…. И думал о деньгах. Не для того ли явился в сей мир, чтобы «изобрести» и «открыть» их? Всяких – медных, серебряных, золотых. Может, это стезя моя? Может, здесь карьеру сделаю – разбогатею и положу этот девственный мир к ногам своим.    

Думал, думал и… ужаснулся. Есть у денег какое-то странное проклятие, типа – чем дальше в лес, тем толще партизаны! Ведь не зря же Библия предупреждает о многочисленных опасностях для души, таящихся на стезе служения Мамоне. Еще немного и звон монет станет самой прекрасной музыкой на земле. Эдак и до сквалыжничества докатиться недолго. Начну и я золото копить, в подушку зашивать, в сундуках да кувшинах по подвалам прятать, чтобы безлунной ночью спускаться и пересчитывать трясущимися руками. Худющий бледный скелетина в желтоватых отблесках золота. Худющий потому, что во всем себе отказывать стану, лишь бы очередной медяк сэкономить. Бледный потому, что на улице не буду появляться, дабы состояние без присмотра не оставлять – вдруг покусится кто? В общем – кошмар! С деньгами смириться можно, лишь когда их нет. И еще надо помнить, что в бизнесе все живут по закону курятника – столкни ближнего, нагадь на нижнего.  

Такие мысли…. Как говорится: горе от ума – невежам живется легче!

М-дя… Партбюро родной бригады сторожевых кораблей поручило мне дурные привычки в себе искоренять, а я, недотепа, все больше новыми обзавожусь. Вот и еще одна появилась – в любой, самой пропащей ситуации строить фантастические планы своей молниеносной карьеры.

В общем, с меня причитается – если выберусь из передряг в этом мире и вернусь в свой, обязательно напишу благодарственное письмо в дальневосточный город Иман, в любимую 15-ю ОБСККа. Мол, начал умнеть – спасибо, братцы!

Вслед за купцом в город на карнавал отправилась и его команда, оставив немногочисленную охрану и меня в одиночестве. Хотя нет, компанию мне составили грустные размышления.

Ну что ж, на этот раз судьба свела меня с весьма неглупым и состоятельным человеком. У него было много имен – может, прозвищ? Кто-то называл его Лука, кто-то Максимом, кто-то Черным Хвостом…. И относились к нему тоже по-разному. Его ненавидели, боготворили, боялись, но все признавали одно: он был настоящим Хозяином – решительным, властным, смелым, сметливым…. Думаю, с ним можно и «дела варить», и до заветного МВЖС добраться. Вот спустимся на плоту по реке в его родной город и….

В планах у меня – открытие школы и университета, призванные обучать и воспитывать молодежь. Сам же и буду преподавать, а еще присмотрю умных и талантливых людей. Откроем монетный двор, кредитный банк и введем в обращение деньги – медные, серебряные и золотые монеты. Миром во все времена правил «золотой телец»! Он-то и положит его к моим ногам. И еще – проведем водопровод и канализацию. Театр откроем и цирк. Поменяем одежду – свитера баб научу вязать и костюмы шить с карманами. Зонтики введу в обиход от дождя и солнца. Профессиональную армию организуем, ну, или стражу. Обязательную воинскую повинность введем – молодежь учить ратному делу на случай чего. Больницу и приют – первым делом. Весь город обложим налогами, исходя из правила Скарлетт: в карман к беднякам залезать куда проще и безопасней. И самое главное – разумный механизм управления.

Вроде ничего раздумья – так почему же грустные? Угадайте с трех раз.

У меня никогда не было своего жилья. В детстве – родительский дом. Потом – общага, казарма, кубрик, снова общага и на заводе опять общага, пусть даже семейная. Вот обустрою первобытный город и куплю себе дом или построю. Говорят, Диоген на спор разбогател за месяц. За сколько же я успею?  

Человечество билось над этим вопросом всю свою жизнь, и накопило необычайное количество мудрости, увлекательных знаний, парадоксальных истин…. До сего дня мало практически успел узнать, но то, что открылось – манит. Хочу власти, богатства, славы. Хочу работать с людьми, которые научат, как преуспеть в этом мире….

Мне не с кем пикироваться – попробую с вами, уважаемый мой читатель.

Предвижу тираду – в юности все кажется преувеличенно значимым: болезнь такая – гигантомания; с возрастом это проходит; сначала все уменьшается до нормальных пределов, и это проявление зрелости – видеть все таким, какое оно на самом деле; затем все уменьшается, высыхает, съеживается – и это уже пора мудрости: «суета сует», «и это тоже пройдет», «ничто не ново под луной», «насрать!»….

Скука, одним словом. Но надо признать, в нашем двадцатом веке в нашей стране, строящей коммунизм, шансов, как-то возвыситься, у меня практически нет. И было бы глупо упускать таковой в этой первобытной стране. Я ведь заметил – здесь нет ни лодок, ни паруса, ни колеса. Или не инженер я? Решено – остаюсь здесь навсегда. Надеюсь, вы поймете меня. Искать меня все равно некому – да и мало кто знает, что исчез я в пещере Титичных гор. Не дезертирую, нет – иду на битву куда более опасную и трудную. На битву не за прогресс народа отсталого, а за собственное величие, ибо своя пижама ближе к телу. Мне дано право выбора – и я его делаю. Может когда-нибудь – кто знает? – и захочу возвратиться в мир породивший меня, но не сейчас.  

И снова тирада – нельзя оставлять за спиной такую слабость, как любовь; это заведомый проигрыш; если человек хочет добиться чего-то, он должен быть сильным, у него должен быть стержень, должна быть основа – характер, злость, холодный и трезвый ум; а это несовместимо с щенячьим, сопливым чувством обожания; ты страдаешь, что потерял ее, а того не поймешь, что был обречен на полное поражение, когда встал на колени под ее окнами: каким же ты был дураком! кори теперь себя за слюнтяйство; слабый не может стать победителем; любовь – это слабость; надо было пересилить себя, зажать волю в кулак, контролировать чувства, не идти у них на поводу, а подчинить своей воле, и тогда получил бы желаемое….  

Ну и где тут любовь?

Пишу за читателя – это мудрая будет любовь; проанализировал все возможности, проявил характер, добился желаемой женщины: она обожает тебя, ты – победитель! а сейчас у вас получилось – она поставила тебя на колени и ушла к другому; или тебя утешают японцы, считающие, что «любовь – это мать одиночества»?

Меня утешает уже тот факт, что она была. Добиться и обладать – в этом счастье?

Ну, очень умудренный жизнью читатель – люби себя, люби детей, а женщину покори и владей; создай себя, построй свой мир; стань таким, рядом с которым она почтет за честь быть: женщины подчиняются только силе….

Она не такая.

Тот же тип – все женщины одинаковы; просто некоторые даже себе не хотят в этом признаться, но очень бывают рады, когда их переубеждают; добившись мужа, они считают, что достойны лучшего; а тебе пора видеть мир таким, каков он есть, не идеализируя никого и ничего; помни: не предают только враги, но всегда предают женщины и друзья ….  

Да, наверное, так и надо жить: упал, встал, отряхнулся и дальше – но не умею.

Тот же тип – учись!

Будь по-твоему. К своему диплому инженера-механика добавлю циничный взгляд на все ценности жизни и сделаю карьеру властелина первобытного мира….

Ночью мне приснился Челябинск в дожде. Я бродил, на улицах никого – только дождь мелкий, нудный, осенний, запах дождя и я.  Уже забыл, когда в последний раз видел подобные сны – все больше кошмары одолевали.

В превосходном настроении проснулся утром.

Мы уже плыли. Хозяин вернулся ночью с бала, и сразу отчалили. Может, забыли кого из команды на карнавале? Во мне циник ликует: ноги ходят – пусть догоняют!

Погода, пейзажи за бортом… умереть не встать! Если б еще сейчас встать…. Клянусь! запрыгал бы на одной ноге по плоту, вереща, как после приема у венеролога: «Я у мамы дурочка, три пера – не курочка!» Но, увы, спинка болит, ножки немощны – так что, лежу и любуюсь. Вот и хорошо, вот и ладненько – то, что доктор прописал.

Лука Максимыч Чернохвостов, короче хозяин, напротив, не в духе – глянул на сияющую рожу мою как москвич на урюпинца, и пошел изучать результаты ревизии.    

Вечером похвалил:

- Да ты молодец! Далеко пойдешь.  

Если бы Максим Лукич обладал даром предвидения, он вряд ли стал благодушествовать по этому поводу. В жизни действительно не все получается так, как хочешь. И я решил помолиться, как простой смертный: «Господи, молю тебя – прости меня за самозванство и помоги на новой стезе! Я поставлю тебе такую свечищу, что ты с облака рухнешь. Я никогда ничего не просил у тебя и несу безропотно по воле твоей крест неходячего. Помоги мне только сейчас – один раз, всего один раз, а там уж я как-нибудь сам. Ведь это такая малость для тебя и так важно для меня. Прости и помоги!»

За ужином «кормил» народ скабрезными анекдотами из нашего мира «осовременив» их, чтобы поняли. Дело было вечером, делать людям нечего – ржали все. М-дя, мужики есть му-жи-ки, в какой эпохе не живи – темы одни. Оно и понятно – телевизоров нет, а свободное время проводить как-то надо.

Хорошо…. Приятно посидеть и немного расслабиться в окружении пусть первобытного, но все же человеческого общества. В прошлый визит в пещеру Титичных гор в наперсниках, помнится, был у меня тираннозавр. Молчун, а как пасть разинет – береги уши!

Забавно это – вернуться почти через десять годов прямиком в то место, где уже был, и застать его постаревшим на сотню–другую тысячу лет. И что интересно, тогда мне власть сама в руки шла, а я от нее – на костер, в бега…. Теперь, вернувшись изощренным циником, не отягощенным более ничем, кроме собственноручно установленных принципов, никак ее достичь не могу. Парадокс? Да, так и есть, но в любом противоречии есть свои закономерности – надо просто подходить к ним с несколько эгоистической точки зрения. Достаточно встроить происходящее в собственную систему восприятия, и тогда оно становится неотъемлемой частью личности. Это помогает легко перенести изменение мира и собственную физическую беспомощность. По крайней мере, внешне я от здешнего первобытного человека ничем не отличаюсь. Ну, может, волосы у меня потемней, а кожа светлей, да глаза не такой голубизны. Сейчас это не имело значения. Ведь никто из них не сказал, что я пришел из другого мира, и на версию моего божественного происхождения не шибко-то повелись. Ну, а что до моего сознания…. Это отдельный разговор.        

Вот памятью перегружен, как минимум на двух человек. Что же она такое, наша память? Странная человеческая способность помнить прошлое и мысленно переживать его вновь? Не то жестокий палач, не то великий дар – не забывать ничего и черпать силу из воспоминаний, пусть горьких порой. Для каждого верен свой вариант, но я предпочитаю второй. Ведь, ныряя в прорубь, рассчитывал попасть к людям Падающей Воды – тем самым, что хотели назначить меня Хранителем Веры. Теперь готов был им стать, а попал вот сюда. Завидую ли себе, тогдашнему? Знаю, что зависть – это мысленная кража. Знаю – если жаждешь чего-то добыть у другого, готовься вместе с добытым принять и его заботы, тревоги и муки. А тут своих полон рот – не до зависти!  

Между тем, плот плыл по течению – все, кроме двух мужиков на рулях, сидели у огня в закопченной глиняной чаше и внимали хозяину, подводившему итоги вояжа.

- Мой плот – остров чистоты в море грязи, око разума в буре безумия, – Черный Хвост говорил серьезно, совсем не подозревая о мелодраматическом звучании своего заявления….

Силился и никак не мог понять, к чему это он. Впечатление – сейчас будет нас подбивать в речные корсары.

Низкий и угрожающий рокот грома прокатился по ночному небу.

Самый старый на плоту заявил:

- Кости пророчили нынче грозу.

- Может, не гром, - возразили ему. – Не сверкало вроде.

В тот же миг молния навернула, очертив берега, и раскатился гром над рекой. Сильный холодный ветер заставил водную гладь вспениться рябью. Воздух отяжелел, набухая дождем. Мир перевернулся с ног на голову в одно мгновение.

Я вдруг заметил, как тяжело опустились плечи хозяина – вид его стал удрученным: он был явно напуган. От каждого звука вздрагивал так, что я бы не удивился, услышав, как его кости в суставах щелкают друг о дружку. При свете молнии увидел, что и глаза моей спасительницы засверкали от ужаса и непролитых слез. От грохота грома женщина закрывала лицо руками.

Новый разрыв снаряда небесного пробил дамбу, и хлынул поток ледяного дождя. Все кинулись прятаться, а я остался у потухшего мангала неходячей рекламой позитивного мышления. Потом обо мне вспомнили и перетащили в палатку.

Гроза порвала ночь.

Утро было низкое и голубое – проколотое высокими соснами на берегу. Воздух чист и так ясен, что казалось возможным разглядеть все пространство до моря, к которому стремилась река. Густые ивы в клочьях тумана чернильными пятнами отражались в воде. Ветер еще дремал после вчерашней грозы.

Нет нужды быть честным с самим собой – дикари панически боятся грома. Усвоим.

Несколько дней прошли безо всяких событий. Тишина ночей нарушалась время от времени лишь порывами ветра в листве, криками ночных птиц, рычанием и воем невидимых в темноте животных. Я тяготился бездельем.

Как-то полуденным зноем большая любопытная ворона заглянула в мою палатку.  

- Чего ты хочешь? – спросил, не удивляясь, что не вижу ничего дурацкого в подобной беседе с дикой птицей: ведь в тот мой визит в эти края я понимал их язык.

Птица глядела, почти не моргая.

- Ты хочешь покушать?

Ворона подняла одно крыло и, засунув под него голову, клювом принялась очищать перья, выискивая блох.

- Или ты прилетела болтать?  

Гостья переступила с ноги на ногу, тряхнула головой и уставилась на меня одним глазом.

- Тебя Господь прислал?

Ворона сохраняла спокойствие.

- Ты хочешь меня поклевать?

Черные глаза ее блеснули, крепкий оранжевый клюв слегка раскрылся.

- Не боишься – башку сверну?

Ворона подняла хвост и оправилась.

- Это твой ответ Чемберлену?

В палатку вошел мой слуга. Ворона была не так резва, как того требовала обстановка – успела только каркнуть, трепыхнувшись в его руках. Малый взял ее за кончик крыла – бессильно болталась свернутая голова – у него возник на добычу план.

- Ощиплю и в котел.

Судьба.

День был благословенно спокоен, а воздух чист, когда мы ошвартовались. Обитатели города – не все, конечно – высыпали на берег, встречая нас криками:

- Привет! Вернулись! Какая радость! А где остальные?

Народ на плоту просто вопил от восторга. Только хозяин наш в последний час путешествия все мрачнел и мрачнел, а спасительница моя укрылась в палатке.

Потом бум спал – все, кому надо, сошли на берег.

Когда апельсиновая корка осталась от солнца на горизонте, хозяин с фавориткой своей молодой притащили  меня на ужин. Нас всего трое на плоту осталось.

Уже в сумерках в сопровождении двух здоровяков с факелами на плот явилась жена Черного Хвоста, вышагивая, как мужик – размашисто и уверенно. Сверкающими глазами она мне сразу показалась намного круче своего муженька, хотя выглядела гораздо моложе его и привлекательней соперницы – худая, гибкая, энергичная. Русые волосы заплетены в косу и короною вокруг головы. Черты лица строгие, но приятные, а кожа гладкая, как шелк. На ней сапожки и сарафан расшиты бисером, а темный плащ мехом подбит. Однако, я бы не стал причислять ее к разряду красивых женщин – что-то в ней настораживало.

Мы только поужинали и сидели втроем вокруг огня глиняного мангала.

Увидев жену, Черный Хвост подскочил, рот открыл, что-то сказать, но промолчал и набычился.

- Ну, рассказывай, дорогой – как торговал? что привез?

Голос был низкий и к тому же дрожал от злости.

- Слушай, - Лука Максимыч оторвал свой взгляд от бревен плота, - давай расстанемся без драки. Все поделим и станем отдельно жить.

Купчиха приподняла одну бровь и с пренебрежением посмотрела на сгорбленное существо:

- Полагаю, ты прав. Все, что здесь есть, остается тебе, а домой даже не суйся. Нормальный дележ?

Несколько лет они прожили в браке, и она искренне верила, что всегда может контролировать его. Правда, однако, была иной. Они могли бы считаться крепкой парой и сейчас, если бы Черный Хвост не боялся ее и не ненавидел каждый ее вздох. Максиму Лукичу стоило больших сил преодолеть чувство робости перед ней. Да, жена его была обладательницей заносчивого характера, а если учесть, что он намеревался уйти от нее к другой женщине, то получалась весьма взрывоопасная ситуация. Я так подумал.

Он бы, по-моему, мог ответить ей вполне язвительно, но спокойно сказал:

- На все согласен лишь бы быть подальше от тебя.  

Она презрительно скривила губы.

- Хорошо подумал?

- С меня довольно.

- Ты без меня ничего не стоишь!

- Значит, я не отношусь к твоим ценным приобретениям?

- Сам ответь на этот вопрос – чего ты добился за свою жизнь?

- Посмотрим – у меня теперь все впереди.  

- Тебе лучше оставить наш город.

Прежде чем ответить, он раздраженно фыркнул.

- Непременно так сделаю. Всякий раз, как идти домой, у меня начиналась головная боль – потому что ты там.

Она взорвалась:

- Сукин сын! Вбей себе в больную голову одно только правило – ты без меня ничто: у тебя нет прав, нет желаний и свободы. Все понял? А теперь бери в горсть свою жирную задницу и молча шагай за мной – с девкой твоей мои слуги останутся. Если еще раз пикнешь о разводе, я с тебя три шкуры спущу. Все понял?

Он непроизвольно отпрянул, а потом неожиданно засипел, будто голос сорвал, и теперь слышны были в нем то ли нотки неразделенной любви, то ли ненависти к бывшему объекту притязаний:

- Я – человек, свободный от рождения.

- Может, ты и был человеком, а теперь ты – мой муж и должен поступать, как я велю. Ты все понял?

Испугался он ее слов? Да, пожалуй. Но не смерти же он боялся – тут что-то другое. И я понял – это любовь. И вскипел душой – смотри, Анатолий, смотри, как они нашего брата имеют! Рабство – вот что такое любовь! Настоящее рабство! 

- Почему я должен это делать? Из-за счастья спать с тобой в одной постели?

- Да, ты в долгу предо мной. Своей тупостью развалил немало интересных дел.

- Ну, так делала бы сама! А я бы делал мужскую работу – охранял, защищал. Но тебе этого мало. В отличии от нормальной женщины, ты неуправляема, как змея.

Она бросила на него взгляд, исполненный ненависти, подошла и размахнулась для пощечины, но Черный Хвост поймал ее запястье.

- Хватит, больше ты меня не ударишь!

Она выдернула руку и повернулась к факелоносцам.

- А вы что стоите? Я хочу его смерти!

- Да ты сумасшедшая! – крикнул ей в спину Черный Хвост.

- А когда-то говорил, что красивая.

- Ты и теперь красива – как змея ядовитой, как сука волчья. А мне нужна женщина. Понимаешь?  Когда-то готов был убить за тебя, а сейчас хочу убить тебя, стерва.

Она снова кинулась к нему и попыталась пнуть.

- Не смей меня так называть!

Он увернулся:

- А если я к тебе приложусь кулаком?

В ответ она выхватила кинжал из ножен на поясе.  

- Пришло время покончить с тобой.

Черный Хвост зарычал и попятился, отступая к палатке – там у него было оружие. Когда он скрылся с глаз, разъяренная супруга с кинжалом, который держала выше плеча острием вперед, повернулась к сопернице. Та, взвизгнув, в три прыжка пересекла плот и кинулась в воду. Свирепые глаза купчихи за меня зацепились:

- А ты кто?

Я молчал, не зная как остеречь эту фурию от убийства.

- Назовись, или я вырежу на твоем лбу – «немой».

Вполне может – сообразил и начал такой базар:

- Госпожа, у меня сломана спина, и она требует ухода. По этой причине я неподвижен….

Она сделала шаг – я поспешно:

- А зовут меня Анатолий.

Она открыла рот, что-то сказать, но не успела – из палатки выскочил Черный Хвост с мечом и затеял бой с факелоносцами. Лука Максимыч оказался искусным бойцом – его противники, лишившись огня, ретировались с плота. Один факел упал в воду, другой на палатку, и она вспыхнула.

И вот они стоят друг против друга – муж и жена – он с мечом, она с кинжалом, тяжело дышат и сверлят друг друга глазами. Он молчит, она срамит его.

Когда Волчий Хвост заговорил, в голосе его было больше печали, чем злости:

- Мой отец убил моего брата в пылу гнева и уже готов был убить меня, но я оказался быстрее. С тех пор поклялся не убивать людей – уходи по добру по здорову.

Женщина застыла статуей – казалось, она ждет момента, чтобы ударить кинжалом.

- Хорошо, что у нас нет детей – как бы они сейчас страдали. Уходи, я сказал.  

Жена его еще помолчала, потом шевельнулась:

- Я уйду, когда плот сгорит. Ты останешься нищим….

Огонь полыхал: занялись уже бревна, настил – а они все стояли друг против друга, глаза в глаза: то ли прощаясь навсегда, то ли ища пути к примирению. Может, это любовь такая? Вот я никогда не испытывал подобных чувств к женщине – любить до ненависти, любить, чтобы желать убить. Сейчас едва вспомнить мог, как добивался расположения своей жены.

М-дя…. жена….  Где ты теперь? С кем? Даже если когда-то у меня были чувства к тебе, ты убила их своей бессердечностью…. Впрочем, вы все одинаковы. Вы презираете нас, хотя жизнь посвящаете ловле мужчин. И каждый раз, использовав нас, вы, уходя к другому, не говорите – спасибо за совместно прожитые годы. Вам просто наплевать на нас и наши чувства.

Вот и с Чернохвостовыми так – одна форма зависимости, окрашенная разными тонами возможных причин. Для нее, скорее всего, этим тоном было стремление к власти; для него – любовь или благородное чувство мужского покровительства к слабому полу….

Ни к месту и ни ко времени откуда-то с берега принесся петушиный крик – и этот обычно отгоняющий ночные кошмары звук был странно пугающим.

Пора подумать о своем спасении. Все люди часто задают себе вопрос, что ждет их после смерти и ждет ли вообще их там что-нибудь. Я – единственное исключение, потому что знаю: после смерти в этом мире, вернусь в свой, двадцатый век. Это опробовано. Но, как бы то ни было, умирать очень страшно – боюсь боли физической, душевных мук. И есть подозрение – а вдруг эта смерть окажется для меня окончательной. Хотя – что мне терять? чего бояться? в этом мире, в этой жизни нечего: устал, бороться устал, и жить вот так, как живу. Смысл моего неходячего пребывания здесь непонятен. Каждый новый день превращается в ожидание чуда, а его все нет – кому это надо? Умереть сейчас и все начать заново?

А огонь бушевал, подбираясь ко мне.

Перестав наблюдать, как разворачивается драма у супружеской пары, пополз к берегу. Можно было и к воде, но инстинкт подсказывал, что это будет ошибкой.

И вот я на берегу, а эти все стоят на горящем плоту.

- Уходи, ты сейчас сгоришь! – крикнул он.

Порыв ветра закрыл их дымом. Факелоносцы носились по берегу, призывая госпожу сойти с горящего плота, но ни один не рванулся на помощь.

Наконец, Чернохвостов показался из объятого пламенем плавсредства с бесчувственной супругой на руках. Лука опустился в песок на колени, бережно уложил свою ношу. Гул и треск  огня заглушил ее шумный вздох – видно было, как качнулись груди. Глотнув кислород, женщина открыла глаза и нежно пальчиками коснулась его щеки.

- Ты спас меня ….

Черный Хвост с ужасом на лице попятился от нее – эта женщина… она готова была сгореть заживо, чтобы доказать его ничтожество перед ней, но судьба распорядилась иначе.

- Будь ты проклята, ведьма!

Купец поднялся и побрел вдоль берега в темноту.

Слезы теплыми струйками потекли по моим вискам – не понять только от горя или радости? Жалко было плота и сгоревшего добра. Но все живы, а Лукич добился выстраданной свободы. Как мало человеку нужно, порой, чтобы обрести свой смысл на земле. Иногда и добра не жалко, и крова стоит лишиться, и жены, чтобы сотворилось чудо – и плоть заимела душу.

Купчиха перевернулась на живот и громко зарыдала.

- Что случилось? Что с вами? – суетились слуги, потерявшие факела.

- Он ушел, совсем ушел, – всхлипывала она.

- Вернется.

- Нет, теперь никогда…. Я только сейчас это поняла.

Мне приходилось наблюдать женскую истерику, но от слез мадам Чернохвостовой стало вдруг больно на сердце. Словно это я только что бросил несчастную и заставил ее страдать. Не наскрести в душе и шепотки упрека – сама виновата, дура, так тебе надо!

Картинки из прошлого мелькнули в сознании – это Лялька моя на песке рыдает. Чтобы стряхнуть оцепенение, отвернулся от той, что заставила меня их вспомнить. Давно это было. Словно вечность назад.

И как же вас, бабы, счастливыми делать?

- Эй, вы! – окликнул двух слуг стальной голос, принадлежащий женщине, которую я, по всей видимости, еще не знал. – Один проводит меня домой, другой останется здесь сторожить. Утром посмотрим, что можно поднять.

Я обернулся и увидел маленькую женскую фигурку, натянутую, словно струна, с взглядом, способным воспламенить догорающий плот. Руки ее сжаты в кулачки, губы – в тонкие ниточки, глаза – в щелки. Безусловно, это была другая женщина. И честно говоря, не ожидал разглядеть в несчастной брошенке подобное существо. Существо, которое вмиг разочаровало, которое можно и стоит ненавидеть.

- Сука! – я только подумать хотел, а оказалось, сказал, и она услышала то, чего не должна была слышать, и обратила свой взор на меня, перепугав до смерти.

- Да, я сука. Умная сука – весь город мне в ноги кланяется. А ты, гад ползучий, для чего живешь?

- Если ты умная, то должна знать – лучше пусть искренне ненавидят, чем фальшиво признаются в любви.

- Мне наплевать, что обо мне думают.

- Коли так, что ж про город вспоминаешь, в ноги тебе кланяющийся?

Задал ей простой вопрос, но найти ответа она не смогла.

- Ты молода и красива. У тебя еще все впереди. Найди мужика, которого будешь уважать, нарожай ему свору маленьких забияк – и будешь счастлива. Поверь – устами калеки глаголет истина.

Она истерически рассмеялась.

- Тебя послушать, так смысл бытия сводится к воспроизведению потомства и ведению домашнего хозяйства! Я не из таких, и это не мое.

- Знаешь, от скольких женщин я это слышал? Все вы, в конце концов, заканчиваете одинаково – выходите замуж и рожаете детей.

- Я до этого не дойду.

Теперь смеялся я.

- Если хочешь рассмешить Бога, поведай ему о своих планах. Поверь мне, рано или поздно на твоем пути встанет мужчина, от которого захочешь иметь детей.  

- Кто такой бог?

- Если честно, не знаю. Но все люди в моей стране ему верят и молятся.

Моя искренность вызвала в купчихе неожиданный приступ негодования, который выплеснулся в одно длинное нецензурное предложение.

- Зря кипятишься. Есть в жизни многое такое, что и не снилось вашим мудрецам.

- А ты мудрец?

- Вроде того,  – и процитировал Шекспира. – В уме нечутком нет места шуткам. Как часто нас спасала слепота, где дальновидность только подводила. Мы знаем, что мы такое, но не знаем, чем можем быть. О, женщины, вам имя – вероломство!    

 

А. Агарков

                                                                                                          санаторий «Урал»

                                                                                                          май 2015 г

© «Стихи и Проза России»
Рег.№ 0200308 от 4 мая 2015 в 06:23


Другие произведения автора:

Декабристы прославились женами

Что Бог дал

Уроки Семисынова

Рейтинг: 0Голосов: 0436 просмотров

Нет комментариев. Ваш будет первым!