Новые
МенюОтверженный - 2
21 февраля 2019 — Vаlery
Уважаемые гости, перед чтением включите
сопроводительную мелодию. Поверьте,
такое чтение расширит эмоциональный фон и поможет понять идею автора,
её глубину.
Генриетта Солтанова
ОДИНОЧЕСТВО (2)
Одиночество было его холодной свободой
И постылой, душной тюрьмой,
Надоевшей дорогой, широкой рекой без брода,
Липким жаром и бесконечно длинной зимой.
Одиночество было его забралом, защитой
И ударом под дых.
Он бродил вечерами спокойный, давно убитый
Среди мира живых.
Он так много умел, он так мало смел и решался,
Выбирая покой.
На картинах его одинокий берег пластался
Над бездонной рекой.
Одиночество было его спасеньем, фиаско,
Заменившей любовь игрой.
Вот опять он скрывает своё лицо беспросветной маской.
...Я стою у дверей. Обмани свой обман!
Открой...
***
Ёлка Ёлочка
МИГ
Купол ввысь устремлён — звон,
Гордый сокол с горы вниз,
Рвётся с губ в унисон стон,
Тьма и холод, и вслед свист.
Небо черным плащом — мрак,
Или это не явь — сон,
Кто был близок, теперь враг,
Словно это не он — клон.
Угасает костёр — прочь!
Кем-то в спину вонзён нож,
Утихают шаги... ночь...
То, что было, теперь — ложь.
Птица бьётся крылом — боль,
Неуместен в тиши крик,
Вновь на рану летит соль,
И до смерти один миг...
***
Буран.
Стихия.
Моя стихия.
В моей жизни буран — главное.
Зима календарная закончилась, наступил март.
Мне 8 лет.
Я отправился гулять на край села — туда, где жили дед и бабушка, где жили крёстная с дядей Сашей и мои двоюродные братья с сестрой. Я у них был частым гостем.
Мела позёмка, когда я ушёл.
Главное, что я никогда не отпрашивался и не предупреждал о своих намерениях родителей.
Так повелось.
Не научили или не захотели? Или было всё равно?
Главное, что стало так.
Наверное, крёстная спросила меня: знают ли дома, где я? Ну а я ответил автоматом: «Да, знают!»...
А буран разгулялся.
Зима календарная закончилась, наступил март.
Мне 8 лет.
Я отправился гулять на край села — туда, где жили дед и бабушка, где жили крёстная с дядей Сашей и мои двоюродные братья с сестрой. Я у них был частым гостем.
Мела позёмка, когда я ушёл.
Главное, что я никогда не отпрашивался и не предупреждал о своих намерениях родителей.
Так повелось.
Не научили или не захотели? Или было всё равно?
Главное, что стало так.
Наверное, крёстная спросила меня: знают ли дома, где я? Ну а я ответил автоматом: «Да, знают!»...
А буран разгулялся.
Снова буран и он — главное.
Крёстная оставила меня у себя дома, потому что на улице небо сравнялось с землёй — снег заметал округу.
Я в гостях и дома меня нет.
Мать заметила, что сына нет, пошла по друзьям спросить.
Крёстная оставила меня у себя дома, потому что на улице небо сравнялось с землёй — снег заметал округу.
Я в гостях и дома меня нет.
Мать заметила, что сына нет, пошла по друзьям спросить.
Не нашла меня, не было нигде.
Решила сходить на край села к родственникам — вдруг я там!
Главное, что одна, без отца. Отцу было всё равно. Не всё равно? Почему тогда мать искала одна?
Она убедилась, что у деда с бабушкой меня нет. А я был в нескольких шагах, в том же дворе, у крёстной, но мать не зашла к своей куме...
А буран разыгрался не на шутку.
Как его называли у нас — «последний», мартовский.
Главное, снегу намело под самую крышу.
В такой буран взрослому сгинуть легко...
А следующим днём было солнечно.
«Как ярко светит после бури солнце!»
Снег хрустел под ногами. Я шагал по снежному насту, как Филиппок (есть такой детский рассказ у Л.Толстого).
Шагал домой.
Решила сходить на край села к родственникам — вдруг я там!
Главное, что одна, без отца. Отцу было всё равно. Не всё равно? Почему тогда мать искала одна?
Она убедилась, что у деда с бабушкой меня нет. А я был в нескольких шагах, в том же дворе, у крёстной, но мать не зашла к своей куме...
А буран разыгрался не на шутку.
Как его называли у нас — «последний», мартовский.
Главное, снегу намело под самую крышу.
В такой буран взрослому сгинуть легко...
А следующим днём было солнечно.
«Как ярко светит после бури солнце!»
Снег хрустел под ногами. Я шагал по снежному насту, как Филиппок (есть такой детский рассказ у Л.Толстого).
Шагал домой.
И главное было дома.
Мать не кинулась бить, мать не бросилась обнимать потерявшегося ребёнка со слезами отчаяния или радости: НАШЁЛСЯ!!!!!!!!!
Нет.
Мать спросила обыденно:
— А ты где был?
— У крёстной с дядьСашей...
— А я заходила к деду, но тебя там не оказалось. И ушла. А к крёстной не подумала зайти...
Что здесь ГЛАВНОЕ?
Главное, что ночью родители спали.
Мать не кинулась бить, мать не бросилась обнимать потерявшегося ребёнка со слезами отчаяния или радости: НАШЁЛСЯ!!!!!!!!!
Нет.
Мать спросила обыденно:
— А ты где был?
— У крёстной с дядьСашей...
— А я заходила к деду, но тебя там не оказалось. И ушла. А к крёстной не подумала зайти...
Что здесь ГЛАВНОЕ?
Главное, что ночью родители спали.
Главное, был буран. А ещё главное, что меня не было дома и меня не искали.
ГЛАВНОЕ...
Главное — это любовь. Все люди хотят любить. Мы любим, когда нас любят. Мы любим любить. Любовь возникает сама, сама нас находит, выбирает. Её не надо заставлять и нет нужды делать что-то особенное для этого. Её невозможно купить, невозможно обменять, её невозможно вызвать силой. Любовь можно только подарить.
Главное, что эта могучая сила, которая соединяет и удерживает вместе, прописана в наших генах.
ГЛАВНОЕ...
Главное — детская любовь, наивная и трогательная.
Нас матери брали с собой. Они — доярки. А мы — маленький мальчик и маленькая девочка, Я и НАДЯ...
Нечаянно сталкиваемся и смеёмся.
Родители улыбаются, подшучивают, называют «женихом и невестой». Мы немного стесняемся.
Но, главное, чувствуем что-то новое, неизведанное, какое-то даже тревожное, но приятное ощущение.
Это — главное.
Мне всего шесть лет, а Наде — пять...
Мы играем, но уже у меня дома.
Матери продолжают подтрунивать над нами, они шутят, заливаются смехом.
ГЛАВНОЕ...
Главное — это любовь. Все люди хотят любить. Мы любим, когда нас любят. Мы любим любить. Любовь возникает сама, сама нас находит, выбирает. Её не надо заставлять и нет нужды делать что-то особенное для этого. Её невозможно купить, невозможно обменять, её невозможно вызвать силой. Любовь можно только подарить.
Главное, что эта могучая сила, которая соединяет и удерживает вместе, прописана в наших генах.
ГЛАВНОЕ...
Главное — детская любовь, наивная и трогательная.
Нас матери брали с собой. Они — доярки. А мы — маленький мальчик и маленькая девочка, Я и НАДЯ...
Нечаянно сталкиваемся и смеёмся.
Родители улыбаются, подшучивают, называют «женихом и невестой». Мы немного стесняемся.
Но, главное, чувствуем что-то новое, неизведанное, какое-то даже тревожное, но приятное ощущение.
Это — главное.
Мне всего шесть лет, а Наде — пять...
Мы играем, но уже у меня дома.
Матери продолжают подтрунивать над нами, они шутят, заливаются смехом.
Наверное, после работы немного расслабились и выпили водочки. А
что? Можно! Главное, шутят, смеются. Но совсем не воспринимал
шутейность я. Нет, воспринимал, но не так. Я волновался, но как-то
иначе, необычно. Наверное, поэтому и запомнил...
Нас попросили:
— А ну-ка поцелуйтесь!
...и наши губы потянулись навстречу... через спинку стула... коснулись...
Я смутился, вспыхнул румянцем.
Матери снова айда смеяться!
Стеснительно засмеялись и мы...
Снова стали играть, довольные собой, своим поступком. Играли с шариком. И шарик лопнул, как и радужный мыльный пузырь нашей ещё только зарождавшейся любви. Главное — любви.
ГЛАВНОЕ...
Было хмурое, пасмурное утро.
Пришли проститься с семьёй Ляпоровых. Они уезжали далеко, на новое место жительства. Для меня это была трагедия: уезжала девочка, с которой было хорошо.
Мне хотелось уткнуться носом в материн подол, но это было бы противоестественно. И это — главное. Главное, что у меня с матерью не было таких отношений, не удосужились как-то.
Но главное, что уехала Надя. Главное, остался в памяти только сырой промозглый ветер, грязь, уезжающая машина, и слёзы. Мои слёзы. Первые горькие слёзы любви. Я их не утирал. Я стоял и плакал молча.
ГЛАВНОЕ...
Главное — память. Она уносит в то время, где произошла новая встреча с любовью. Уносит туда, где это случилось. Это — главное.
Оля. Она! Любовь! Та самая! Та, которой ждут!
Ольга и Иван Тургенев.
Они спасали меня. Ольга — своей любовью, Тургенев — своими повестями о любви.
«О молодость! молодость! тебе нет ни до чего дела, ты как будто бы обладаешь всеми сокровищами Вселенной, даже грусть тебя тешит, даже печаль тебе к лицу, ты самоуверенна и дерзка, ты говоришь: я одна живу — смотрите! а у самой дни бегут и исчезают без следа и без счёта, и всё в тебе исчезает, как воск на солнце, как снег… И, может быть, вся тайна твоей прелести состоит не в возможности всё сделать, а в возможности думать, что ты всё сделаешь... и состоит именно в том, что ты пускаешь по ветру силы, которые ни на что другое употребить бы не умела... в том, что каждый из нас не шутя считает себя расточителем, не шутя полагает, что он вправе сказать: «О, что бы я сделал, если б я не потерял времени даром!»...
Ольга...
Особое место ей уготовано в моей жизни.
Она своими чувствами, своей любовью увлекала меня. С нею я стал меньше думать о разводе родителей. Ольга стала главной для меня. Она училась в параллельном классе, я — в «А», она — в «Б». Так уж получилось, что сидели мы с Ольгой за одной и той же партой.
Случайно? Наверное.
Переходя из кабинета в кабинет, встретились однажды глазами и задержали взгляд друг на друге...
Нас попросили:
— А ну-ка поцелуйтесь!
...и наши губы потянулись навстречу... через спинку стула... коснулись...
Я смутился, вспыхнул румянцем.
Матери снова айда смеяться!
Стеснительно засмеялись и мы...
Снова стали играть, довольные собой, своим поступком. Играли с шариком. И шарик лопнул, как и радужный мыльный пузырь нашей ещё только зарождавшейся любви. Главное — любви.
ГЛАВНОЕ...
Было хмурое, пасмурное утро.
Пришли проститься с семьёй Ляпоровых. Они уезжали далеко, на новое место жительства. Для меня это была трагедия: уезжала девочка, с которой было хорошо.
Мне хотелось уткнуться носом в материн подол, но это было бы противоестественно. И это — главное. Главное, что у меня с матерью не было таких отношений, не удосужились как-то.
Но главное, что уехала Надя. Главное, остался в памяти только сырой промозглый ветер, грязь, уезжающая машина, и слёзы. Мои слёзы. Первые горькие слёзы любви. Я их не утирал. Я стоял и плакал молча.
ГЛАВНОЕ...
Главное — память. Она уносит в то время, где произошла новая встреча с любовью. Уносит туда, где это случилось. Это — главное.
Оля. Она! Любовь! Та самая! Та, которой ждут!
Ольга и Иван Тургенев.
Они спасали меня. Ольга — своей любовью, Тургенев — своими повестями о любви.
«О молодость! молодость! тебе нет ни до чего дела, ты как будто бы обладаешь всеми сокровищами Вселенной, даже грусть тебя тешит, даже печаль тебе к лицу, ты самоуверенна и дерзка, ты говоришь: я одна живу — смотрите! а у самой дни бегут и исчезают без следа и без счёта, и всё в тебе исчезает, как воск на солнце, как снег… И, может быть, вся тайна твоей прелести состоит не в возможности всё сделать, а в возможности думать, что ты всё сделаешь... и состоит именно в том, что ты пускаешь по ветру силы, которые ни на что другое употребить бы не умела... в том, что каждый из нас не шутя считает себя расточителем, не шутя полагает, что он вправе сказать: «О, что бы я сделал, если б я не потерял времени даром!»...
Ольга...
Особое место ей уготовано в моей жизни.
Она своими чувствами, своей любовью увлекала меня. С нею я стал меньше думать о разводе родителей. Ольга стала главной для меня. Она училась в параллельном классе, я — в «А», она — в «Б». Так уж получилось, что сидели мы с Ольгой за одной и той же партой.
Случайно? Наверное.
Переходя из кабинета в кабинет, встретились однажды глазами и задержали взгляд друг на друге...
Смутились.
Смутились — значит, родились чувства. Они
так и рождаются — вспышкой! Молнией! И надолго. Эта вспышка станет
главной.
Как-то в кабинете математики я заметил на парте в самом укромном уголке написанное авторучкой моё имя. Имя — и больше ничего. А сердце моё перевернулось и приятный холодок сжал его: «Это написала она, Ольга! Значит, думала обо мне!»
Это было признание такое — написанное ею моё имя.
Главное.
И первый поцелуй был. Зимой. Пятого декабря.
Зашли ночью с Ольгой в железнодорожную будку — там рабочие оставляли свои инструменты, отдыхали, перекуривали. В маленьком помещении была печка-буржуйка и запас дров.
Я затопил печь. Кругом зима и темень, а нам в будке тепло. Дрова трещали и огонь таинственно освещал наши лица.
Главное — было это...
Но нет больше того поцелуя, как нет и желаний тех, которые он породил. Остались лишь воспоминания и магия первого поцелуя.
И всё же, первое, что вспоминается из отношений моих с Ольгой — попытка покончить с собой.
Как-то в кабинете математики я заметил на парте в самом укромном уголке написанное авторучкой моё имя. Имя — и больше ничего. А сердце моё перевернулось и приятный холодок сжал его: «Это написала она, Ольга! Значит, думала обо мне!»
Это было признание такое — написанное ею моё имя.
Главное.
И первый поцелуй был. Зимой. Пятого декабря.
Зашли ночью с Ольгой в железнодорожную будку — там рабочие оставляли свои инструменты, отдыхали, перекуривали. В маленьком помещении была печка-буржуйка и запас дров.
Я затопил печь. Кругом зима и темень, а нам в будке тепло. Дрова трещали и огонь таинственно освещал наши лица.
Главное — было это...
Но нет больше того поцелуя, как нет и желаний тех, которые он породил. Остались лишь воспоминания и магия первого поцелуя.
И всё же, первое, что вспоминается из отношений моих с Ольгой — попытка покончить с собой.
И это — главное. И это — никакие не сопли.
Любимая девушка отвергла меня. Молча...
Любовь — главное, потеря — главное.
Отвержение — вот что главное!
Потеря, утрата, отвержение — это главное в любви и в жизни.
Отвержение — это состояние, которое даёт нам понять, что существуют такие маленькие штучки, которые называются комплексами.
Отвержение — это брат родной «комплекса неполноценности» и сестра «неуверенности в себе».
И главное, что в помощь нам приходит всегда новая любовь. Главное, что снова случается и первое касание, и первый поцелуй...
Неужели так будет до бесконечности?
Но главное, что не только поцелуй повторяется. Главное, что отвержение тоже врывается и отнимает силы, наносит удары в сердце и украшает его шрамами.
Всё повторяется — вот что главное! Но финал каждой истории — любовь и утрата. Они рядом...
Тот, кто спас, тому позволено и убить.
И я решился тогда...
Любимая девушка отвергла меня. Молча...
Любовь — главное, потеря — главное.
Отвержение — вот что главное!
Потеря, утрата, отвержение — это главное в любви и в жизни.
Отвержение — это состояние, которое даёт нам понять, что существуют такие маленькие штучки, которые называются комплексами.
Отвержение — это брат родной «комплекса неполноценности» и сестра «неуверенности в себе».
И главное, что в помощь нам приходит всегда новая любовь. Главное, что снова случается и первое касание, и первый поцелуй...
Неужели так будет до бесконечности?
Но главное, что не только поцелуй повторяется. Главное, что отвержение тоже врывается и отнимает силы, наносит удары в сердце и украшает его шрамами.
Всё повторяется — вот что главное! Но финал каждой истории — любовь и утрата. Они рядом...
Тот, кто спас, тому позволено и убить.
И я решился тогда...
Главное для меня было — исчезнуть из этого мира.
К
чёрту! К чёрту весь этот трагизм! К чёрту любовь! Мне не хотелось
жить!..
Чем ближе подходил вечер, тем всё чаще охватывала и била дрожь. Не из боязни охватывала и била, а из-за отверженности. И главное, что я давал себе отчёт.
Чем ближе подходил вечер, тем всё чаще охватывала и била дрожь. Не из боязни охватывала и била, а из-за отверженности. И главное, что я давал себе отчёт.
С прощальным чувством я взглянул с
крыши вагона товарного поезда на огни домов.
Да, никто в мире не знал, на что я решился. Это стало главным: всем всё равно! Есть я, нет меня — всё равно! Вот — главное!!!
В тишине утопающий тёплый воздух.
На дороге — ни шороха, ни огня.
В небесах перемигиваются звёзды.
Им тем более нынче не до меня.
Распадаюсь молча на микрочастицы,
Прислонившись к случайной слепой стене.
Мир от ветра колышется — или снится?
И никто не думает обо мне.
Слишком важно то, что сейчас происходит.
Слишком жизнью своею увлечены,
Чтобы вспомнить о ком-то, вышедшем вроде,
Или просто ушедшем на зов луны.
Хорошо быть никем. Биография стёрта.
Не останется в памяти лёгкой ни дня.
Задрожал телефон, притворявшийся мёртвым.
Показалось — ты всё-таки помнишь меня...*
Поезд подъезжал к мосту.
Он поехал бы дальше, а мою голову раздробило бы железо моста, а тело рухнуло бы под колёса, и в речку потекла бы чёрная кровь. Название речки — Кара-Бутак, с казахского на русский — Чёрный Ручей. И кровь была бы чёрной, потому что ночь такой была чёрной. И разлетевшиеся мои мозги клевали бы рыбки.
Да, никто в мире не знал, на что я решился. Это стало главным: всем всё равно! Есть я, нет меня — всё равно! Вот — главное!!!
В тишине утопающий тёплый воздух.
На дороге — ни шороха, ни огня.
В небесах перемигиваются звёзды.
Им тем более нынче не до меня.
Распадаюсь молча на микрочастицы,
Прислонившись к случайной слепой стене.
Мир от ветра колышется — или снится?
И никто не думает обо мне.
Слишком важно то, что сейчас происходит.
Слишком жизнью своею увлечены,
Чтобы вспомнить о ком-то, вышедшем вроде,
Или просто ушедшем на зов луны.
Хорошо быть никем. Биография стёрта.
Не останется в памяти лёгкой ни дня.
Задрожал телефон, притворявшийся мёртвым.
Показалось — ты всё-таки помнишь меня...*
Поезд подъезжал к мосту.
Он поехал бы дальше, а мою голову раздробило бы железо моста, а тело рухнуло бы под колёса, и в речку потекла бы чёрная кровь. Название речки — Кара-Бутак, с казахского на русский — Чёрный Ручей. И кровь была бы чёрной, потому что ночь такой была чёрной. И разлетевшиеся мои мозги клевали бы рыбки.
Вот что главное.
Но я испугался и вовремя присел и через минуту мост оказался позади. А ещё через минуту я уже кувырком летел с насыпи. А ещё через минуту шёл по просёлочной дороге. Я не плакал от боли разодранных колен, я не ныл от того, что любимая променяла меня на другого, я шёл и злился на себя: всё могло закончиться УЖЕ!
ГЛАВНОЕ...
Окончена драма. Пора уходить.
Последнее действие было бездарным.
А сердце грохочет, как поезд товарный.
Весна на пороге, и хочется жить.
И хочется жить, несмотря ни на что,
Как будто вот-вот всё изменится круто,
Исправится и обновится. Как будто…
Но выход открыт. И подали пальто.
Погасли огни. Вдоль по улице тёмной,
Где ни фонарей, ни людей, ни витрин,
Бредёшь наугад, как бродяга бездомный,
Во всей бесконечной Вселенной — один.
Убьёт ли тебя ощущенье провала,
Захочешь ли утром проснуться теперь?..
Открытая в полночь тяжёлая дверь.
Немыслимый мрак опустевшего зала…**
Главное, что я не оставил мысль, я решил закончить задуманное.
Надо было сразу, как только пришёл от моста, а я в обед накинул себе на шею верёвку...
Главное, что отец никогда не приходил в обед домой, а в тот день пришёл...
Но я испугался и вовремя присел и через минуту мост оказался позади. А ещё через минуту я уже кувырком летел с насыпи. А ещё через минуту шёл по просёлочной дороге. Я не плакал от боли разодранных колен, я не ныл от того, что любимая променяла меня на другого, я шёл и злился на себя: всё могло закончиться УЖЕ!
ГЛАВНОЕ...
Окончена драма. Пора уходить.
Последнее действие было бездарным.
А сердце грохочет, как поезд товарный.
Весна на пороге, и хочется жить.
И хочется жить, несмотря ни на что,
Как будто вот-вот всё изменится круто,
Исправится и обновится. Как будто…
Но выход открыт. И подали пальто.
Погасли огни. Вдоль по улице тёмной,
Где ни фонарей, ни людей, ни витрин,
Бредёшь наугад, как бродяга бездомный,
Во всей бесконечной Вселенной — один.
Убьёт ли тебя ощущенье провала,
Захочешь ли утром проснуться теперь?..
Открытая в полночь тяжёлая дверь.
Немыслимый мрак опустевшего зала…**
Главное, что я не оставил мысль, я решил закончить задуманное.
Надо было сразу, как только пришёл от моста, а я в обед накинул себе на шею верёвку...
Главное, что отец никогда не приходил в обед домой, а в тот день пришёл...
Когда я
задыхался, я услышал шаги.
Отец ходил гулко...
Я не успел увидеть туннель и свет. Это — главное.
Так ЧТО же ГЛАВНОЕ?
Вспомнилась комната.
Я не успел увидеть туннель и свет. Это — главное.
Так ЧТО же ГЛАВНОЕ?
Вспомнилась комната.
Нет, не комната, а помещение, камера. КПЗ. Камера Предварительного Заключения. Она тоже стала главной.
Это было весной, в апреле, и я — человек без паспорта, потому что ещё не исполнилось 16, которого предал друг, обезопасив себя от милицейской расправы. При нём я был схвачен. И это он, мой друг, не дал мне убежать, удержал — подожди! не бойся! — потому что он за этим и привёл меня в условленное место...
Друга отпустили и он ушёл спокойно по своим делам. И главное, он не зашёл к моей тёте, которая жила тут же, в десяти шагах, он не сообщил моему отцу, что я в милиции, в райцентре...
Меня привезли в отделение и закрыли в этой маленькой комнатке. В камере.
Мать тогда, наверное, думала, что я нахожусь у отца, а отец был уверен, что я у матери — они в разводе и жили в разных сёлах...
Смеюсь сижу — ОНИ ДУМАЛИ... (сарказм)
Они, скорее всего, и не вспоминали обо мне. Это — главное. Это я что-то преувеличиваю — думали!
Камера совсем маленькая, для одного человека, потому что стоял только один стул. Размером камера — два на два. В ней полумрак. Свет из коридора доходил через решётку на железной двери. Я то сидел, то ходил от стены к стене. Молча. Ждал участи своей. Время шло, а уныние начало сводить потихоньку с ума. Ещё эти стены — грязные и серые.
Я принялся вспоминать счастливые моменты с той, которую любил. Вспоминала ли она обо мне? Уверен — нет.
Проходили минуты, часы. Отчаяние становилось невыносимым. Я внутренне выл и бился о стены. Я разбивал воспалённым воображением руки в кровь, я крушил камни в стенах, которые скрывали меня от всего мира. Я представлял, как пальцы превращались в окровавленные клочья. И главное, что во мне поселился страх. Страх жил в этой камере и в моей душе. И это — главное.
Страх породила неизвестность.
Я сидел на стуле. Я тихо вставал и тихо передвигался, отмеряя шаги. Я прижимался к стенам и шептал им:
«Отпустите, отпустите, отпустите!!!»
Я мысленно кричал.
Кому? Не знаю. Но кричал...
А потом всё смолкло в душе и навалилась тишина.
ГЛАВНОЕ...
Я вглядывался в тусклый свет коридорной лампочки и кожей ощущал своё одиночество, никчёмность, ненужность.
Это было весной, в апреле, и я — человек без паспорта, потому что ещё не исполнилось 16, которого предал друг, обезопасив себя от милицейской расправы. При нём я был схвачен. И это он, мой друг, не дал мне убежать, удержал — подожди! не бойся! — потому что он за этим и привёл меня в условленное место...
Друга отпустили и он ушёл спокойно по своим делам. И главное, он не зашёл к моей тёте, которая жила тут же, в десяти шагах, он не сообщил моему отцу, что я в милиции, в райцентре...
Меня привезли в отделение и закрыли в этой маленькой комнатке. В камере.
Мать тогда, наверное, думала, что я нахожусь у отца, а отец был уверен, что я у матери — они в разводе и жили в разных сёлах...
Смеюсь сижу — ОНИ ДУМАЛИ... (сарказм)
Они, скорее всего, и не вспоминали обо мне. Это — главное. Это я что-то преувеличиваю — думали!
Камера совсем маленькая, для одного человека, потому что стоял только один стул. Размером камера — два на два. В ней полумрак. Свет из коридора доходил через решётку на железной двери. Я то сидел, то ходил от стены к стене. Молча. Ждал участи своей. Время шло, а уныние начало сводить потихоньку с ума. Ещё эти стены — грязные и серые.
Я принялся вспоминать счастливые моменты с той, которую любил. Вспоминала ли она обо мне? Уверен — нет.
Проходили минуты, часы. Отчаяние становилось невыносимым. Я внутренне выл и бился о стены. Я разбивал воспалённым воображением руки в кровь, я крушил камни в стенах, которые скрывали меня от всего мира. Я представлял, как пальцы превращались в окровавленные клочья. И главное, что во мне поселился страх. Страх жил в этой камере и в моей душе. И это — главное.
Страх породила неизвестность.
Я сидел на стуле. Я тихо вставал и тихо передвигался, отмеряя шаги. Я прижимался к стенам и шептал им:
«Отпустите, отпустите, отпустите!!!»
Я мысленно кричал.
Кому? Не знаю. Но кричал...
А потом всё смолкло в душе и навалилась тишина.
ГЛАВНОЕ...
Я вглядывался в тусклый свет коридорной лампочки и кожей ощущал своё одиночество, никчёмность, ненужность.
И это было главным.
Отверженный! Отверженный я!!! И эта отверженность визгливым хихиканьем гасила мой разум. Я уже не стал задавать себе вопрос: «Как такое может быть, когда у меня есть и мать, и отец, и много родственников?!»
Но главное — ненужность. И неизвестность. Никто не знал, что я здесь. И это — главное.
А если б знали?
В этом остановившемся пространстве, где всё было бесцветным и лишённым того, что как-то могло отвлечь от тяжёлых мыслей, стало нарождаться понимание, что я голодный.
Отверженный! Отверженный я!!! И эта отверженность визгливым хихиканьем гасила мой разум. Я уже не стал задавать себе вопрос: «Как такое может быть, когда у меня есть и мать, и отец, и много родственников?!»
Но главное — ненужность. И неизвестность. Никто не знал, что я здесь. И это — главное.
А если б знали?
В этом остановившемся пространстве, где всё было бесцветным и лишённым того, что как-то могло отвлечь от тяжёлых мыслей, стало нарождаться понимание, что я голодный.
Главное — это голод!
У голодного какие могут быть ценности?
Ещё в обед я заметил сквозь решётку, как люди несли большие кастрюли и бидоны... и хлеб! Но я не напоминал о себе, сидел тихо и надеялся, что меня вот-вот выпустят. Или хотя бы объяснят, к чему готовиться, что ждёт меня.
Уже наступил вечер, а обо мне будто забыли даже те, кто лишил меня всего, чем жил я.
Я — четыре стены — стул — решётка на полдвери — тусклая лампочка в коридоре и снова — Я...
У голодного какие могут быть ценности?
Ещё в обед я заметил сквозь решётку, как люди несли большие кастрюли и бидоны... и хлеб! Но я не напоминал о себе, сидел тихо и надеялся, что меня вот-вот выпустят. Или хотя бы объяснят, к чему готовиться, что ждёт меня.
Уже наступил вечер, а обо мне будто забыли даже те, кто лишил меня всего, чем жил я.
Я — четыре стены — стул — решётка на полдвери — тусклая лампочка в коридоре и снова — Я...
И люди, шагающие опять с кастрюлями и бидонами.
И главное — хлебом пахнет!
Я вскочил и стал стучать по двери, кричать:
— Дайте поесть!
Люди остановились. Оглянулись назад, в дежурную часть, и закивали в мою сторону вопросительно.
— Дайте поесть!
Люди остановились. Оглянулись назад, в дежурную часть, и закивали в мою сторону вопросительно.
Звякнули ключи, открылась дверь. Обо мне забыли
на самом деле (так тихо я сидел). Дали кружку горячего и сладкого чая и
полбуханки хлеба.
Дверь захлопнулась. Голоса стали удаляться. Говорили обо мне. Я не вникал, я накинулся на хлеб. Жевал и торопился, запивая чаем.
ВКУСНО-О-О-О-О!!!
За ушами что-то потрескивало.
Наверное, я был похож на затравленного зверька.
Одинокий волчонок...
Кто любил меня в то время?
Дверь захлопнулась. Голоса стали удаляться. Говорили обо мне. Я не вникал, я накинулся на хлеб. Жевал и торопился, запивая чаем.
ВКУСНО-О-О-О-О!!!
За ушами что-то потрескивало.
Наверное, я был похож на затравленного зверька.
Одинокий волчонок...
Кто любил меня в то время?
НИКТО.
А кого любил я? Я любил. Я думал о ней. Это — главное.
Думал ли кто-нибудь на свете тогда обо мне?
Нет.
Вот оно — главное!
ГЛАВНОЕ...
Уже когда стемнело, дверь с решёткой отворилась. На пороге стоял милиционер.
— Выходи! — приказал он.
Свобода! Главное — это СВОБОДА!!!
Я шагнул из камеры и направился к центральному выходу.
— Ты куда?
— Домой...
— Э, нет! Сюда шагай! — милиционер указал на другую открытую железную дверь, ведущую в полуподвальное помещение.
Я спустился. Там было несколько камер. Больших. Меня подсадили к пятнадцатисуточникам...
Хм... Всё-таки обо мне хоть кто-то, но думал, заботился!
Я пробыл там неделю без всяких санкций. Неделя та показалась вечностью. Но главное, что никто не кинулся меня. Меня не искали. Нет и нет! Меня для всех не было.
Думал ли кто-нибудь на свете тогда обо мне?
Нет.
Вот оно — главное!
ГЛАВНОЕ...
Уже когда стемнело, дверь с решёткой отворилась. На пороге стоял милиционер.
— Выходи! — приказал он.
Свобода! Главное — это СВОБОДА!!!
Я шагнул из камеры и направился к центральному выходу.
— Ты куда?
— Домой...
— Э, нет! Сюда шагай! — милиционер указал на другую открытую железную дверь, ведущую в полуподвальное помещение.
Я спустился. Там было несколько камер. Больших. Меня подсадили к пятнадцатисуточникам...
Хм... Всё-таки обо мне хоть кто-то, но думал, заботился!
Я пробыл там неделю без всяких санкций. Неделя та показалась вечностью. Но главное, что никто не кинулся меня. Меня не искали. Нет и нет! Меня для всех не было.
Не было НИГДЕ!!!
Главное, мне 15 лет. Я — самостоятельный. Главное, обо мне заботилось государство. Оно кормило меня в камере, поило, давало ночлег на нарах. И в маленькое окошечко на уровне земли я мог наблюдать за обычной жизнью, когда открывались ворота и выезжали машины с красными полосками по бокам.
ГЛАВНОЕ...
Главное — время и Я, который припал к холодной стене, умоляя камни: отпустите! отпустите!
И Я, сидящий на нарах, и за которым никто не бросился на поиски...
ГЛАВНОЕ — это финал...
Главное — дойти до финала.
ГЛАВНОЕ...
И буран — главное. Тот, второй, мартовский. Он тоже главный...
Я ушёл гулять на край села. Туда, где жили дед и бабушка, где жила крёстная с дядей Сашей и мои двоюродные братья с сестрой. Главное, что была позёмка, когда я отправился к ним.
Позёмка — это предвестница пурги, бурана.
А ещё главное, что я никогда не отпрашивался и не предупреждал о своих намерениях родителей — так повелось.
И вот, снова начинается буран.
Главное, мне 15 лет. Я — самостоятельный. Главное, обо мне заботилось государство. Оно кормило меня в камере, поило, давало ночлег на нарах. И в маленькое окошечко на уровне земли я мог наблюдать за обычной жизнью, когда открывались ворота и выезжали машины с красными полосками по бокам.
ГЛАВНОЕ...
Главное — время и Я, который припал к холодной стене, умоляя камни: отпустите! отпустите!
И Я, сидящий на нарах, и за которым никто не бросился на поиски...
ГЛАВНОЕ — это финал...
Главное — дойти до финала.
ГЛАВНОЕ...
И буран — главное. Тот, второй, мартовский. Он тоже главный...
Я ушёл гулять на край села. Туда, где жили дед и бабушка, где жила крёстная с дядей Сашей и мои двоюродные братья с сестрой. Главное, что была позёмка, когда я отправился к ним.
Позёмка — это предвестница пурги, бурана.
А ещё главное, что я никогда не отпрашивался и не предупреждал о своих намерениях родителей — так повелось.
И вот, снова начинается буран.
Он — главный.
А я — в гостях...
В гостях?!
НЕТ!!!
Не в гостях!
Я не дошёл.
Главное, что буран начался неожиданно, шквалом. Завертело, замело, сбивая с ног...
И главное, что не видно ничего, всё белым-бело, всё кружилось в вихре.
Мне казалось, что я иду правильно, в нужную сторону. Но ветер, шелестя мириадами стеклянных снежинок, хлестал меня по лицу и сбивал с пути. Я отворачивался, закрывался рукавичками, но мне было всего восемь лет...
Силы стали покидать меня. Вдобавок я провалился. Наверное, я свернул в сторону балки и рухнул с обрыва в сугроб. Выбраться самому мне не удалось. Я уже замёрз. И главное, что дыру, в которую я провалился, замело. Главное, время будто остановилось. И почему-то мне становилось тепло. Снег сбоку, снизу, сверху. Где верх, где низ? Низ — там, где я сижу...
Сон стал наваливаться. Но главное — согрелся. И хотелось спать. Я вдруг увидел яркий, цветной ковёр. Я будто играю на нём. Главное, что вижу себя со стороны. Или уже мне это снилось? Главное, что стало совсем тепло и хорошо. И красиво. И даже «солнечные зайчики» замелькали, ослепили, защипали глаза.
Было весело и уютно. Эти тёплые «зайчики» смешили меня до слёз. Маленькие слезинки, как осколки растаявшего янтаря, падали на ковёр. Голова кружилась от сияния. А потом сонное безразличие нашло на меня...
Оно стало затягивать в последний сон.
В гостях?!
НЕТ!!!
Не в гостях!
Я не дошёл.
Главное, что буран начался неожиданно, шквалом. Завертело, замело, сбивая с ног...
И главное, что не видно ничего, всё белым-бело, всё кружилось в вихре.
Мне казалось, что я иду правильно, в нужную сторону. Но ветер, шелестя мириадами стеклянных снежинок, хлестал меня по лицу и сбивал с пути. Я отворачивался, закрывался рукавичками, но мне было всего восемь лет...
Силы стали покидать меня. Вдобавок я провалился. Наверное, я свернул в сторону балки и рухнул с обрыва в сугроб. Выбраться самому мне не удалось. Я уже замёрз. И главное, что дыру, в которую я провалился, замело. Главное, время будто остановилось. И почему-то мне становилось тепло. Снег сбоку, снизу, сверху. Где верх, где низ? Низ — там, где я сижу...
Сон стал наваливаться. Но главное — согрелся. И хотелось спать. Я вдруг увидел яркий, цветной ковёр. Я будто играю на нём. Главное, что вижу себя со стороны. Или уже мне это снилось? Главное, что стало совсем тепло и хорошо. И красиво. И даже «солнечные зайчики» замелькали, ослепили, защипали глаза.
Было весело и уютно. Эти тёплые «зайчики» смешили меня до слёз. Маленькие слезинки, как осколки растаявшего янтаря, падали на ковёр. Голова кружилась от сияния. А потом сонное безразличие нашло на меня...
Оно стало затягивать в последний сон.
Вот и главное...
ГЛАВНОЕ...
Поезд стучит колёсами. Мост приближается. Главное, я стою! Я — Властелин себя, своей Судьбы! Я — главный! Или поезд? Или мост? Что? Кто главный?
Стучат колёса безысходности.
ГЛАВНОЕ...
Поезд стучит колёсами. Мост приближается. Главное, я стою! Я — Властелин себя, своей Судьбы! Я — главный! Или поезд? Или мост? Что? Кто главный?
Стучат колёса безысходности.
Я и сам понимаю, что сейчас произойдёт, но остановиться не могу.
Это — главное.
Как можно самому себе раздробить череп?
Как можно самому себе раздробить череп?
Можно!
Зачем обрывать биение молодого сердца?
Нужно!
Это дико. Ведь я мгновенно и навеки лишу себя возможности дышать, чувствовать, видеть... любить!
Я это понимаю, но не знаю, куда и как вырваться из круга, в котором я никому не принадлежу и никому не нужен.
Впереди мост.
Он всё ближе.
Это дико. Ведь я мгновенно и навеки лишу себя возможности дышать, чувствовать, видеть... любить!
Я это понимаю, но не знаю, куда и как вырваться из круга, в котором я никому не принадлежу и никому не нужен.
Впереди мост.
Он всё ближе.
Кто это на мосту? Она?
«Это Она!»...
Она — любовь!
Та самая! Которой я ждал.
Или это — мой Рок?
Она — любовь!
Та самая! Которой я ждал.
Или это — мой Рок?
Помоги мне, Любовь! Останови!!! Главное — останови!
ГЛАВНОЕ...
Рабочие в оранжевых куртках шли по железнодорожному мосту. Они увидели то, что от меня осталось — месиво. Им было интересно узнать: кто это мог быть? Но не это главное! Главное, что ЭТОГО НЕИЗВЕСТНОГО уже нет...
По рации доложили на станцию, а те срочно сообщили в милицию.
ГЛАВНОЕ...
Отец решил не идти на обед домой. И я не услышал гулких шагов, когда уже висел на верёвке. Зато я увидел главное! Я увидел туннель и яркий свет в конце...
И главное, что этот свет манил к себе.
А ещё главное, что вокруг были похожие на людей существа, но только прозрачные.
Некоторые лица были знакомые, я их когда-то знал.
Но главное, что вокруг себя я чувствовал любовь!
Она была невероятной, неземной, открытой, откровенной, неподдельной!
И не было обмана.
Было сплошное наслаждение!
ГЛАВНОЕ...
Главное — времени нет. Время — это скорость восприятия. Как это не грустно, но ведь прошлого уже нет, а будущего ещё нет. А настоящее — это переход будущего в прошлое.
Главное, что настоящее не имеет протяжённости, то есть и его нет.
Мы — это импульс бегущий по «картинкам». Импульс оживляет их, картинки эти, как человечков на перелистываемых страницах...
Любить и убивать. Вот это — главное. Как это точно и метко нас характеризует.
Казалось бы, что это противоречие, но нет! И это — главное.
Самое главное и противоестественное в отношениях — это трещина. Будь то любовь, дружба, или же отношения между близкими, между родителями и детьми — да без разницы! И не важно, что трещина почти не заметная, важно, что она растёт.
И сквозь неё выветривается, выливается, просачивается ЧТО-ТО главное. Оно уходит, исчезает навсегда...
И никого уже не волнует, что это ГЛАВНОЕ когда-то связывало людей близко, оно было тёплым и нежным... в утробе...
Но главное, что любовь убивает. И когда любви нет — это тоже убивает. Как это больно — любить! Как это больно, когда тебя не любят! Как больно терять любимых!
И остаётся какая-то недосказанная печаль, нерастраченная нежность, не прожитое время...
ГЛАВНОЕ...
Рабочие в оранжевых куртках шли по железнодорожному мосту. Они увидели то, что от меня осталось — месиво. Им было интересно узнать: кто это мог быть? Но не это главное! Главное, что ЭТОГО НЕИЗВЕСТНОГО уже нет...
По рации доложили на станцию, а те срочно сообщили в милицию.
ГЛАВНОЕ...
Отец решил не идти на обед домой. И я не услышал гулких шагов, когда уже висел на верёвке. Зато я увидел главное! Я увидел туннель и яркий свет в конце...
И главное, что этот свет манил к себе.
А ещё главное, что вокруг были похожие на людей существа, но только прозрачные.
Некоторые лица были знакомые, я их когда-то знал.
Но главное, что вокруг себя я чувствовал любовь!
Она была невероятной, неземной, открытой, откровенной, неподдельной!
И не было обмана.
Было сплошное наслаждение!
ГЛАВНОЕ...
Главное — времени нет. Время — это скорость восприятия. Как это не грустно, но ведь прошлого уже нет, а будущего ещё нет. А настоящее — это переход будущего в прошлое.
Главное, что настоящее не имеет протяжённости, то есть и его нет.
Мы — это импульс бегущий по «картинкам». Импульс оживляет их, картинки эти, как человечков на перелистываемых страницах...
Любить и убивать. Вот это — главное. Как это точно и метко нас характеризует.
Казалось бы, что это противоречие, но нет! И это — главное.
Самое главное и противоестественное в отношениях — это трещина. Будь то любовь, дружба, или же отношения между близкими, между родителями и детьми — да без разницы! И не важно, что трещина почти не заметная, важно, что она растёт.
И сквозь неё выветривается, выливается, просачивается ЧТО-ТО главное. Оно уходит, исчезает навсегда...
И никого уже не волнует, что это ГЛАВНОЕ когда-то связывало людей близко, оно было тёплым и нежным... в утробе...
Но главное, что любовь убивает. И когда любви нет — это тоже убивает. Как это больно — любить! Как это больно, когда тебя не любят! Как больно терять любимых!
И остаётся какая-то недосказанная печаль, нерастраченная нежность, не прожитое время...
непознанная душа...
Любовь, полёт — это радость? Нет, это боль на века! Разве легко отказаться и забыть любимого человека и ту мечту, которую он подарил и в которую ты поверил?
Судьба наносит нам удары. Иногда эти удары бывают коварными, сокрушительными. Главное, что Судьба даёт сначала повод, а уж много после мы чувствуем мощное действие этого повода.
Можно сравнить с болезнью, которую не сразу выявишь. Но главное, что болезнь уже есть. Повод есть! Будет и действие.
И главное, что наша Судьба так же своевольничает — творческая, сука! Действие начинается не сию минуту, не тогда, когда мы стоим перед явным фактом. Нет. Оно сначала таится. Оно где-то в подсознании нашем. Оно где-то зреет, где-то глубоко в нас, незаметно. Оно накапливается. И потом — р-р-р-раз!
Иногда, когда я чувствую себя невероятно одиноким и никчёмным, отчуждённым, когда наступает отверженность, когда я её чувствую кожей, я думаю:
«Боже, Боже! Ну почему я не умер тогда? Боже, как я снова одинок! Как тогда, на снегу в буран, как тогда, на крыше вагона перед мостом, как тогда, в сарае на верёвке, как тогда, в камере, как тогда...»
Это объясняется просто: одиночество без любви.
Любовь, полёт — это радость? Нет, это боль на века! Разве легко отказаться и забыть любимого человека и ту мечту, которую он подарил и в которую ты поверил?
Судьба наносит нам удары. Иногда эти удары бывают коварными, сокрушительными. Главное, что Судьба даёт сначала повод, а уж много после мы чувствуем мощное действие этого повода.
Можно сравнить с болезнью, которую не сразу выявишь. Но главное, что болезнь уже есть. Повод есть! Будет и действие.
И главное, что наша Судьба так же своевольничает — творческая, сука! Действие начинается не сию минуту, не тогда, когда мы стоим перед явным фактом. Нет. Оно сначала таится. Оно где-то в подсознании нашем. Оно где-то зреет, где-то глубоко в нас, незаметно. Оно накапливается. И потом — р-р-р-раз!
Иногда, когда я чувствую себя невероятно одиноким и никчёмным, отчуждённым, когда наступает отверженность, когда я её чувствую кожей, я думаю:
«Боже, Боже! Ну почему я не умер тогда? Боже, как я снова одинок! Как тогда, на снегу в буран, как тогда, на крыше вагона перед мостом, как тогда, в сарае на верёвке, как тогда, в камере, как тогда...»
Это объясняется просто: одиночество без любви.
Главное.
Главное, всё, чем жил, кого любил, исчезает и появляется, как тина, отчуждение, отторжение.
Главное, что я — отверженный.
Снова и всегда.
И это — главное.
И думаешь: Я — НИЧТО!
Но как же это так?! Ведь только-только я страдал, любил, что-то меня грело...
Что же случилось?
Главное, всё, чем жил, кого любил, исчезает и появляется, как тина, отчуждение, отторжение.
Главное, что я — отверженный.
Снова и всегда.
И это — главное.
И думаешь: Я — НИЧТО!
Но как же это так?! Ведь только-только я страдал, любил, что-то меня грело...
Что же случилось?
Случился ДИАГНОЗ...
Главное, почему я так воспринимаю ситуации?
Потому что отверженный. Мне пришлось с этим смириться. Потому что пережил отверженность в раннем детстве. И это — главное. Отверженность стала для меня критической, из-за чрезвычайной уязвимости в те далёкие годы.
Главное, я был чувствительным ребёнком. Чувство отверженности в детстве стало разрушительным для меня.
Главное — это дурное и равнодушное обращение со стороны родителей в первые годы моей жизни, когда у меня не было ни малейшего выбора...
Вечные скандалы и развод отца с матерью – это тоже главное, это тоже отверженность от семьи. И ещё главное — это друзья, которые легко могли предать.
И это тоже отвержение.
И это — главное!
И отвержение возлюбленных — главное!
Потому что я искал, жаждал найти понимание и любовь, а в ответ получал другое главное — отвержение...
ОТВЕРЖЕНИЕ — это состояние, которое развивало мои комплексы, оно породило чувство одиночества, жалость к самому себе, склонность к самоубийству. Я иначе уже не могу смотреть на мир. Комплексы стали моими твердынями.
Каждый человек — это властелин своего мира, просто с детства его уродуют.
О чём я? О ГЛАВНОМ. И это главное может вновь толкнуть меня на безумство.
Потому что отверженный. Мне пришлось с этим смириться. Потому что пережил отверженность в раннем детстве. И это — главное. Отверженность стала для меня критической, из-за чрезвычайной уязвимости в те далёкие годы.
Главное, я был чувствительным ребёнком. Чувство отверженности в детстве стало разрушительным для меня.
Главное — это дурное и равнодушное обращение со стороны родителей в первые годы моей жизни, когда у меня не было ни малейшего выбора...
Вечные скандалы и развод отца с матерью – это тоже главное, это тоже отверженность от семьи. И ещё главное — это друзья, которые легко могли предать.
И это тоже отвержение.
И это — главное!
И отвержение возлюбленных — главное!
Потому что я искал, жаждал найти понимание и любовь, а в ответ получал другое главное — отвержение...
ОТВЕРЖЕНИЕ — это состояние, которое развивало мои комплексы, оно породило чувство одиночества, жалость к самому себе, склонность к самоубийству. Я иначе уже не могу смотреть на мир. Комплексы стали моими твердынями.
Каждый человек — это властелин своего мира, просто с детства его уродуют.
О чём я? О ГЛАВНОМ. И это главное может вновь толкнуть меня на безумство.
Я всегда жил вразнос.
Я разменивал дни на ощущения, впечатления.
Но у
меня всегда оставалась одна единственная мантра: ЛЮБОВЬ. Не
влюблённость, а Любовь.
ГЛАВНОЕ...
Что поделаешь, приходится валяться в грязи прошлого, чтобы затем отряхнуться и уйти в новое будущее, туда, где опять будут пытки...
* и ** — стихи Генриетты Солтановой «Быть никем» и «Одиночество-3»
ГЛАВНОЕ...
Что поделаешь, приходится валяться в грязи прошлого, чтобы затем отряхнуться и уйти в новое будущее, туда, где опять будут пытки...
* и ** — стихи Генриетты Солтановой «Быть никем» и «Одиночество-3»
© «Стихи и Проза России»
Рег.№ 0300342 от 21 февраля 2019 в 21:21
Рег.№ 0300342 от 21 февраля 2019 в 21:21
Другие произведения автора:
Рейтинг: 0Голосов: 0322 просмотра
Нет комментариев. Ваш будет первым!
