В Слюдянской школе-интернат

Моим одноклассникам, Слюдянской школы-интернат N1, выпускникам 1968 года.

Город Слюдянка, улица Советская 21

Нижний ряд слева направо: Ермолаева Галя, Попова Зоя,Кайсарова Надя,Гоголева Валентина Васильевна(Сова) старший воспитатель школы,Афанасьева Люба,Булгакова Люба, Булгакова Вера,Москвитина Люба(сестра Миши Головнина).

Во втором ряду слева направо Ермакова Тома, Пастушенко Галя, Пастушенко Люда, Ревякин Коля, Самойлова Наташа,Черепанов Валера,Тютрин Костя,Прокопьев Володя

Верхний ряд-Лаврентьева Галя, Кашина Валя, Данилова Таня, Ратников Вова, Сомов Миша, Кравцов Толя,Чернигов Коля,Филатова Надя, Антонов Саша,Кашин Лёша.

По электронной почте с очередной рассылкой получил фотографии отличного качества зимнего Байкала, Малого моря и Ольхона. Фотографии сделаны с самолёта или вертолёта. Вот он Хужир, самый большой жилой посёлок на острове Ольхон. Всё, как на ладони, вот улицы по которым бегал мальчишкой, ходил взрослым, приезжая в гости. Там вон, почти у леса, родительский дом, который стоит пустым после смерти матери и отчима. Вернее он стоит со всем скарбом, что был при них, в том числе телевизор, холодильник, только без людей. Там вон за левым обрезом фотографии находится поселковое кладбище, где покоятся родные.

Листаю дальше фотографии: ледовые поля зимнего Байкала, незамерзающий исток Ангары, посёлок Листвянка, порт Байкал, КБЖД, Култук, а вот и Слюдянка. Слюдянка, она мне тоже не чужая - два года прожил в этом городе, у самого Байкала, учился в железнодорожной школе-интернат №1.

Боже! Как это было давно, неужели прошло уже сорок пять лет. А глаза ищут знакомые дома улицы. Вот железная дорога, вокзал, а вот виадук, ведущий в город со станции. Вот улицы, по которым ходил, а вон и здания школы, у которых даже цвет не поменялся за прошедшие десятилетия. Сколько воспоминаний связано с учёбой здесь. За свою жизнь мне приходилось много не хороших рассказов читать и слышать о таких школах, но свою школу я всегда вспоминаю с любовью и благодарностью. Она дала мне многое для самостоятельной жизни, как в смысле знаний, так и в смысле становления характера. Как же это всё началось? Дай Бог памяти, ладно всё по прядку.

Безоблачное, беззаботное детство внезапно кончилось – разошлись родители. Кто из них был виноват в этом, я никогда не разбирался ни в детстве, ни потом. В 1959 году зимой мы приехали на Ольхон с Крайнего Севера, где прожили с 1957 года по 1959 год.

Отец там ходил капитаном на катере по Енисею и Тунгуске в навигацию, а зимовали там, где заставала зима: один раз в Большом Пороге, в другой в Келлоге. Это время помнится морозами зимой, тучами гнуса летом, северным сиянием и полярными днём и ночью, вкусом оленьего мяса и запечёнными в духовке глухарями. А ещё запахом одеколона «Кремль» в красивой бутылочке. Почему именно одеколона? Да очень просто.

К весне заканчивались запасы спирта у матери. А местные аборигены кеты или тунгусы за стакан «огненной воды»- спирта, мать родную продадут. Втащат в дом гору добытых глухарей и умоляют мать купить у них или поменять на водку или спирт. Они ползают пьяные у ног матери в меховой одежде, распуская сопли  и слюни и канючат спирт. Зимой без проблем, поменяли и всё, а к весне спирт заканчивался. Увидев стоящий на столе одеколон, в бутылочке в форме кремлёвской башни, они выпрашивают его, предлагая взамен горы красивой, разноцветной дичи.

Тут же выливают одеколон в кружку, разводят его водой, и пьют по очереди, вырывая у товарища из рук кружку. Кто из них женщина, кто мужчина не понять. Они мгновенно делаются пьяными, сидят у порога на полу раскачиваясь, курят трубки. Видно, что сознание их покинуло. Мать начинает выпроваживать этих гостей. Те вываливаются гурьбой из избы, напуская клубы ледяного воздуха, падают на нарты и олени увозят их куда-то в тундру.

Навигацию 1959 года в Хужире, отец ходил старшим помощником капитана на буксире «Победа» у Николая Кичигина, а потом перешёл работать в геологоразведку буровым мастером. Буровая работала в степи между Харанцами и Улан-Хушином. Что они искали неизвестно, но керны от буровой даже сейчас хорошо видно в тех местах на спутниковых фотографиях.

Отец с матерью познакомился в 1949 году в Минусинске, где он местный житель учился в ФЗУ, а мать приехала из Еланцов на курсы мастеров Маслопрома. ФЗУ давала хорошие специальности, раз отец получил профессии шофёра, бурового мастера и судоводителя речных судов. Отца воспитывали сёстры и родня, так как его родители: отец Фрол Фролович Кретов и мать Наталья Васильевна умерли в войну, один следом за одним, через год, день в день, оставив его,12 летнего мальчишку, сиротой. Родственники его баловали, и он вырос, я думаю, больше эгоистом, думал только о себе. Хотя имел золотые руки, делал в ручную домашнюю мебель: комоды, буфеты, этажерки, диваны, пружины для которых изготавливал сам. В доме, в Хужире, до сих пор стоят изготовленные им буфет, комод, этажерка, хотя после смерти матери и отчима никто там не живёт, только мы приезжаем иногда в гости, но мебель цела, а ведь ей более 50 лет.

На буровой отец работал и в экспедиции в Голумети, где я родился, и с 1953 года в бухте Ая за Еланцами, на берегу Байкала. Так, что в Хужире ему эта работа не была в новинку. В это время мне запомнился вкус и запах американской колбасы в консервных банках, что поставляли ещё во время войны по ленд –лизу, а геологам выдавали для питания в поле. Позже в армии я тоже ел колбасу в банках, выдаваемую в сухом пайке, но вкус сильно отличался.

В 1960 году я пошёл в школу в 1ый класс, в новой шерстяной школьной форме: гимнастёрка, брюки, фуражка и ремень с эмблемой, кожаный портфель. Детей – первоклассников было много, кажется три класса по 30-35 человек в каждом, а настоящая школьная форма у девчонок и мальчишек была у единиц, сказывалась послевоенная нищета, да и снабжение не баловало. Основная масса школяров в одежде с чужого плеча, в стоптанных, обшарпанных ботинках и с холщовыми сумками вместо ранцев. Таких было много. Это видно и сейчас на старых фотографиях. Среди учеников были дети местных жителей, а так же дети спецпоселенцев из Украины, Белоруссии, Прибалтики, Мордовии и казанские татары.

Хужирская школа не вмещала всех учеников в одном большом здании в центре посёлка. Напротив этой школы, через дорогу было два класса в маленьком здании, там же в соседнем здании были столярная и механическая мастерские. Так как школа была с профессионально – техническим обучением, готовили даже шоферов. В здании, где сейчас находится Хужирский краеведческий музей, тоже было два класса. И ещё одно здание школы, довольно большое, было за нынешней конторой ММРЗ. Оно и сейчас целое и находится на территории рыбзавода. В 70е годы там был сетевязальный цех. Старшеклассники тратили всю перемену, чтобы перейти на очередной урок физики или химии в другое здание.

Там же рядом была поселковая столовая, где всегда можно было вкусно поесть на переменах. За деньги, что давали родители на обед, образца 1947 года можно было купить молочный суп с вермишелью или макаронами, пирожки с мясом или картошкой, пончики с повидлом, чай с сахаром, компот или кисель. А на хрущёвские деньги 1961 года, только пирожок или пончик, компот или чай. В общем не густо.

Позже, к 1964 году, построили двухэтажную деревянную школу с паровым отоплением в центре посёлка и большой спортзал, стены, которого были забиты древесными опилками. Потом этот спортзал и старая школа у дороги сгорели, но на редких старых фотографиях их ещё можно увидеть.

Работая на буровой, отец получал «длинные рубли», как в прямом, так и переносном смысле этих слов. Деньги образца 1947 года были большие по формату, да и зарплата выглядела большой кучкой, так, что жили мы безбедно. Но с разводом родителей, таких денег уже не стало, да и хрущёвская реформа их номинал уменьшила в разы. Мать, работая заведующей масло - молочным приёмным пунктом в Хужире, получала всего 30 рублей и постоянно искала любой подработки, чтобы свести концы с концами. Отец присылал на двоих детей 10 рублей, да и то не каждый месяц, так что безоблачная жизнь закончилась, но несмотря на это, картошку или макароны мать поджаривала только на сливочном масле, иногда на топлёном.

Запомнилась безобразная сцена, когда родители расставались. Ругались они или нет, не помню, зато помню другое. Пьяный отец сидит на кухне у стола, на столе бутылка водки, закуска и много бумажных денег россыпью, видимо получил расчёт на буровой. Отец, размахивая руками, смахнул эти деньги со стола и они, медленно кружась, оседали на пол. Вместе с ними на пол упала и пачка папирос, которые раскатились в разные стороны. Я стою, прижавшись к бедру матери, а отец, куражась, приказывает мне:

-Э, собери - ка деньги и папиросы, и подай мне!

Во мне всё застыло от такого мерзкого обращения, раньше такого никогда не было и я глядя ему в глаза, дрожащим от напряжения голосом отвечаю:

- Я собирать не буду, ты их раскидал, ты и собирай! Никогда ко мне не подходи больше.

- Щенок!

А я от горькой обиды уткнулся в юбку матери и заплакал.

Отец приезжал ещё два летних сезона и работал на буровой. Привозил нам с сестрой игрушки и мне настоящую гармонь, но я с ним встречаться не захотел. Встретились мы с ним только через четверть века у меня дома, он приезжал. Ночь просидели за бутылкой водки, и я ему вспомнил те деньги на полу и папиросы. На этом наши родственные отношения закончились. А гармонь мать берегла, давала играть только лучшим поселковым гармонистам, баловались ею мои сыновья, а прикончил уж мой младший внук.

С его детьми от другого брака, братом и сестрой, я встретился на просторах интернета несколько лет назад, и оказалось, что наш общий папа с ними выкинул тот же фокус, какой и с нами. Он бросил их, когда они оканчивали среднюю школу, и готовились поступать в высшие учебные заведения, конечно же, нуждались в его финансовой поддержке. Отец умер в 2005 году и все претензии к нему сразу же отпали.

Матушка моя, Зинаида Дормидонтовна Кретова, урождённая Воронцова, расставшись с моим отцом, не обрела для себя ни счастья, ни покоя. В связи с сокращением производства на ММРЗ, много людей с острова уехало в другие края, уехали почти все ссыльнопоселенцы, так что исчезли потенциальные женихи. Те мужики, что остались, были при семьях или не нужны были ни кому. Время от времени у неё кто-то ненадолго появлялся, дело-то ведь житейское, но так же быстро исчезали в прямом смысле этого слова, уезжали в поисках лучшей доли.

В это время её приглашали переехать на Дальний Восток в Хабаровск, тётка по отцу Евдокия Максимовна Гольдфедер (Чулина) с мужем Яковом Абрамовичем, они  давно прижились в тех краях. Мобилизованный в колчаковскую армию молодой Яков, уроженец села Манзурка, Иркутской губернии, перешёл в ряды Красной армии и с войсками 5 -ой армии прибыл в Иркутск, после демобилизации Яков женился на Евдокии Максимовне Чулиной и молодые переехали в город Свободный (бывший Цесаревич),  где Яков Абромович работал в Торгсине, а позже в Хабаровск. Мать моя долго собиралась, но так и не решилась бросить обжитое место, поэтому остались жить в Хужире.

В 1964 году в жизни матери ненадолго появился рыбак Володя Фролов, мужик  небольшого роста, худощавый, желчный, постоянно чем-то заведённый, прямо, как сперматозоид. Нос заострённый, скулы туго обтянутые кожей и ревнивый до ужаса. Ревновал мать к каждому встречному столбу. Матери утром на работу, а они сидят на кухне с разборками допоздна. Нет, Володя не орал, не махал руками, а так в полголоса что-то втирал в уши матери. Мать, имея твёрдый характер, всегда все решения принимала сама, непривыкшая оправдываться перед кем либо, сидит возле печки, нервно дымит папиросой, выпуская дым в открытую дверцу. Этот ревнивец чуть не уморил всех родственников. В феврале 1964 года в Иркутске трагически погиб младший брат матери Виктор Спиридонович Ланин, буквально накануне своей свадьбы. Работая водителем, в ночь поехал в рейс в Бохан, а там, на территорию предприятия, его не пропустили, поэтому он уснул в машине с работающим двигателем и угорел.

Мать на похороны поехала естественно с «женихом». И вот после суматохи похорон, когда родственники после поминок уснули, Фролов закрыл задвижку печной трубы, а в печи был не сгоревший до конца каменный уголь. Кто - то из родственников почуяв угарный запах, поднялся и открыл для вентиляции окно и дверь. Этот новоявленный Отелло, чуть всю родню не отправил вслед за Виктором Спиридоновичем.

 Мать не стала дожидаться трагедии и ограничилась только комедией, после возвращения с похорон, Володя тоже быстро исчез из Хужира, правда, сделав доброе дело. Он попросил  в письме свою тётку, жившую в байкальском городе Слюдянка и имевшую знак «Почётный железнодорожник» устроить меня  в железнодорожную школу-интернат в Слюдянке, что она и сделала, спасибо им. Правда ходатайство растянулось на два года, пока многие ведомства всё согласовали. Мы уже забыли и просьбу, и самого Володю Фролова, как вдруг летом 1966 года пришли документы о приёме в школу-интернат и  я с удовольствием вырвался из дома на большую дорогу, после 6 класса.

У нас в семье появился новый мужчина, Анатолий Александрович Кудряшов. Он, конечно, тоже был не подарок. Родился в Саратове в большой семье, где кроме него, остальные были девки. Смутно помню, что его отец обладал крутым нравом и жестоко избивал своего сына по любому поводу. Жестокость поселилась и в сыне, он рано попал в тюрьму и к 1966 году успел сделать три ходки на зону за хулиганство.

Между отсидками, умудрился жениться в Хужире на красивой девице Мусе Ракеловой, у них родился сын Саша, а папа опять загремел в зону. Вернувшись, пьянствовал и дебоширил, избивал жену, поэтому той пришлось бежать к родным в Большую речку с маленьким Сашкой на руках. Жить с ним Муся больше не захотела, да и Анатолий Александрович не настаивал, потому что ему достаточно было разгульной жизни в Хужире. Пьяный затевал драки и размахивал финским ножом, который носил за голенищем сапога. И вот это сокровище досталось нам. Матушка просто так с ним гулять не захотела и зимой 1966 года они сошлись, не расписываясь, оба оказались не разведены официально, а затевать бракоразводный процесс не захотели. Так и прожили 32 года в гражданском браке до смерти матери.

Ко  времени появления отчима я уже подрос и, не имея родного отца, в другом  папе не особо нуждался, это был выбор матери. Сожалела ли она о своём выборе, конечно, но со временем прижилась, да и он позже лишившись всех дружков, если и пил, то без скандалов. Но в доме появился мужик и какая-то стабильность в материальном плане. Анатолий Александрович работал в ММРЗ на пилораме Р-63, пилили ольхонский лес, отведённый лесничеством по нормам санитарной рубки, для нужд рыбзавода. Работа тяжёлая, кроме распиловки, всё остальное делается вручную. Я проработал лето в каникулы 1969 года на пилораме, да это же каторга. Иногда мужики на раме «колымили» выполняя побочные работы для земляков и на эти деньги пьянствовали. Единственные, кого пьяницы боялись, так это начальника лесотарного цеха Сократа Антоновича Урбаханова и позже, сменившего его, Володю Хасанова. Они мужики были здоровые и из народа, так что по роже съездить могли «без всяких базаров», когда боятся, тогда и уважают.

Я, видимо, подспудно, не принимал его появления, видел же художества его в посёлке и поэтому, не задумываясь, о том, как мне придётся на чужбине, собрался ехать в Слюдянку. Вместе со мной засобиралась ехать сестра Татьяна, младше меня на три года. Матушка упёрлась и ни в какую, как же так лишиться сразу двоих детей, с которыми пережили трудные годы, но потом всё таки отпустила. Бабуля наша Анастасия Павловна Воронцова ворчала на мать по этому поводу, но и сделать ничего не могла, сама жила с извергом Константином Ефимовичем Ветровым, 1891 года рождения. Редкостный был гад, но, правда, никогда меня пальцем не тронул. Поэтому приезжая на могилу матери, нахожу его могилу и поминаю. Лиственничный крест на его могиле, с вырезанными датами, давно подгнил, я его нахожу  лежащим у могилы и вновь прикапываю.

Не знаю где его родственники, у него было двое детей: дочь Галина и сын Борис. Бориса я видел вначале 60х, он жил в хрущёвке напротив ИВАТУ и после не слуху, и не духу. Жена Константина Ефимовича умерла ещё до войны, оставив его с двумя детьми. На фронт Ветров по возрасту не попал, а работал в райвоенкомате Еланцов курьером, извозчиком и конюхом. Я ещё в детстве слышал басню, что Борис Ветров сожительствовал с сестрой Галиной, но когда он ушёл служить в армию, то сестра вышла замуж за другого, и уехала неизвестно куда.

Бабуля моя получала маленькую пенсию и не знаю, как она умудрялась на неё жить, так что помочь она нам ничем не могла. Вечная ей память!

В конце августа мы с сестрой улетели в Иркутск на самолёте, где нас встретила наша тётя, сестра матери, Нина Дормидонтовна Березовская.

Тётушка, уехав из Хужира по болезни, прижилась в Иркутске  и работала сестрой – хозяйкой в туберкулёзном санатории на Синюшиной горе, там же и жила с мужем и двумя сыновьями в добротном семейном бараке, в комнате из шестнадцати квадратных метров.

В Слюдянку поехали с моим двоюродным братом Сергеем, он старше меня на год, но в житейских вопросах фору даст запросто. К тому же он два года проучился в школе-интернате в Култуке, а этот босяк знал Култук и Слюдянку вдоль и поперёк.

Сначала съездили в Слюдянке на Деловой двор, где жила тётка Владимира Фролова и договорились, что на выходные мы будем приходить к ним, раз уж она пообещала нам содействовать. Они сами жили в деревянном доме с печным отоплением, она с мужем, сыном и дочерью Галиной Фроловой, старше меня на два года.

Потом направились в школу – интернат, назад к железной дороге. Город Слюдянка в то время довольно грязноватый провинциальный город, но всё - таки город в котором бегал разбитый автобус КАВЗ. Автобус маленький, а желающих уехать бывало много, особенно если долго ждали. Вход и выход в одну переднюю дверь, летом ещё протиснешься, а зимой в шубах и пальто практически невозможно, да и холодина в нём зимой. Летом ещё терпимо, в городе много зелёных насаждений, в частных домах растут ранетки и сирень, а зимой сажа от печного отопления домов и от маневровых паровозов на железной дороге, красила всё в чёрный цвет, а смог висящий над городом было видно издалека.

Школа - интернат поразила моё воображение, что там наша деревянная, даже двухэтажная школа. А здесь размах, школьный двор от улицы отгорожен кованой железной решёткой, встроенной между кирпичной кладкой и оштукатуренной. Фасадом к улице стоят здания, слева одноэтажное каменное здание мастерских, потом двухэтажное здание школы с каменными шарами на площадке лестницы, затем двухэтажное деревянное здание и каменное двухэтажное здание общежития. Во дворе растут тополя, а вдоль ограды деревья яблони – дички и боярышника

Благоговея проходим в здание школы, где у дежурного вахтёра узнаём, как нам найти директора. Директора искать не нужно, он на месте, в своём рабочем кабинете, справа от входа. На двери табличка «Пендириков Иван Романович», постучавшись и услышав разрешение, входим в кабинет и представляемся. Из-за стола поднялся высокий, широкоплечий мужчина в добротном костюме с галстуком, лицо крупное, холёное, и мне по началу показалось барственное, да так оно и было. Человек знал себе цену, своё положение, но на учениках это не сказывалось, мы его и так уважали и побаивались, если было за что. Каждый знал за собой свои грехи.

Директор ознакомился с нашими документами и по телефону дал указания, вскоре в кабинет зашла старшая воспитательница Валентина Васильевна Гоголева, которую за глаза школяры называли Совой. Женщина дородная, выше среднего роста, с высокой грудью, широкими бёдрами и большой попой, но это всё у неё как-то гармонировало, ничего лишнего, всё при ней. Блузка и юбка на ней подчёркивают её достоинства, женщина она ухоженная, пышная причёска, маникюр, а на носу очки с толстыми линзами, которые увеличивают её глаза. Видимо за эти линзы огольцы дали ей эту кличку Сова, а может ещё и за то, что она в нашей жизни с утра и до отбоя. Редко её можно было не увидеть в школе. Школьники относились к ней с уважением и побаивались, она хоть и была строгая, но не злопамятная.

Валентина Васильевна повела нас с сестрой знакомиться со школой, показала наши классы и комнаты в общежитии, где мы будем жить и конечно распорядок дня, потом отвела в кастелянную в подвальном помещении общежития.

Там нам с сестрой выдали постельное бельё и одежду. Девочек одевали в женскую: нижнее бельё, форма школьная шерстяная – платья, белые и чёрные фартуки, обувь, пальто зимнее и демисезонное. Всё новое. Мальчишкам, естественно, мужское. Я получил коричневый, в клеточку костюм для занятий в школе, и серый, как тогда говорили «с начёсом» костюм для повседневки, зимнее ватное с погончиками и чёрным цигейковым воротником пальто, демисезонное тоже, ботинки, бельё нательное. Всё новое, только демисезонное пальто было бэушное, новое поступить должно было не скоро, а осень уже началась. Кастелянша рекомендовала пальто и костюмы брать «на вырост», чтобы хватило на два года. Мы последовали её совету и об этом не пожалели. Ко всему прочему нам положенному, как воспитанникам железнодорожной школы – интернат, нам выдали проездной билет с фотографией Ф6 для проезда по железной дороге в пригородных поездах и в общем вагоне скорого поезда. Полное государственное обеспечение, в данном случае через ВСЖД.

Сестру поселили на втором этаже общежития, а меня на первом этаже, справа от входа, как раз за дежурным вахтёром. Здание общежития двухэтажное, построено буквой «П». На первом этаже размещены: кухня и столовая, жилые комнаты, а в правом, дальнем углу медпункт и «Изолятор» для заболевших учеников.  На втором этаже: спальные комнаты и в конце каждого крыла расположены женский и мужской туалеты. Отбой в десять часов вечера, подъём в шесть утра, физзарядка, туалет, умывание, уборка комнат. В семь часов завтрак, в восемь начало занятий. Занятия в школе до двух часов дня, потом обед и самоподготовка в школе к занятиям. Вечером ужин и до десяти личное время. В школе нами занимаются учителя, после занятий до отбоя под надзором своих воспитателей и дежурных учителей.

Школа двух этажная. На первом этаже кабинет директора, химкабинет, в подвальном помещении спортзал. Потом везде учебные классы, учительская, пионерская и так далее.

В деревянном двухэтажном здании живут малыши, незамужние учительницы младших классов и сокровище, лично для меня, это школьная библиотека. Я у себя в посёлке перечитал почти все книги в школьной и поселковой библиотеках, мать выписывала газеты и журналы, а при виде интернатского книжного богатства сердце замерло. Книги американских, английских, французских классиков, фантастика, приключения, книги о войне и прочая, и прочая и прочая. Не нужно долго искать, стоять за кем-то в очередь. Пришёл в библиотеку, выбрал книгу и читай в своё удовольствие. Два года учёбы в школе – интернат стали для меня временем самообразования. Всю последующую свою жизнь покупал книги в личную библиотеку, доставал через знакомых, по блату не жалея денег. Давал читать друзьям, соседям, пусть приобщаются к знаниям, пожалуйста. Но далеко не все люди истинные ценители книги, они могут пролить на неё суп, кофе, уронить варенье, порвать листы. Таким людям книги уже больше никогда не давал из принципа.

 Где бы ни жил на Дальнем Востоке, в Сибири, в Германии, везде много места занимает моя библиотека. Сейчас в моём телефоне – смартфоне находится 20 000 книг по разной тематике, а я вот помню ту, интернатскую. Вечерами после самоподготовки, найдёшь укромный уголок в школьной ограде или в общежитии, и живёшь жизнью героев Жюля Верна, Фенимора Купера, Конанн Дойля, Эмиля Золя, Виктора Гюго, чопорных английских аристократов и простолюдинов. На это время забываешь о семейных заботах, безотцовщине и о своей серой жизни.

Я не один любитель книги. В тёплые вечера на лавочках под деревьями, в школьной ограде, уединяются с книгой многие мальчишки и девушки из разных классов. У меня нашлась отличная собеседница, старше меня классом, из восьмого, Ксенофонтова Нина. Её родители живут и работают на станции Рассоха под Иркутском. Девушка скромная и очаровательная с красивой фигурой. Обсуждаем с ней прочитанные книги, журналы, находим и другие темы для разговоров. С ней интересно, она не кичится своим старшинством, красотой, а судит человека по его поступкам. Если едем в одной электричке в Иркутск или обратно, то время поездки проводим в разговорах. Жаль, что общаться пришлось лишь один год. Получив в интернате восьмилетнее образование, она уехала учиться в другое место.

Вливаться в новый коллектив своих сверстников и в городскую общеобразовательную систему было нелегко. Если у себя я учился на твёрдые четвёрки, и часто заглядывали пятёрки, то здесь я сразу скатился до разряда троечников. Церемониться со мной никто не стал, класс уже сложился и каждый занимал своё заслуженное место. Так что догоняй, хоть и обидно, досадно, но ладно.

Класс наш на втором этаже с южной стороны, парты стоят в три ряда. Место моё на предпоследней парте у двери. Впереди меня сидят девочки Надя Кайсарова и Зоя Попова, потом сёстры – близнецы Вера и Люба Булгаковы, за мной Миша Сомов и Толя Кравцов.

 В нашем классе две пары сестёр – близнецов, это Вера и Люба Булгаковы из Слюдянки. Девушки среднего роста, на первый взгляд они выглядят одинаково, но если приглядишься, то нет. Да одинаковые короткие причёски скобочкой, крупные выразительные глаза, одинаковый тип сложения тела. Но Вера всегда спокойная, если ей что-то не нравится, то она слегка поворачивая голову, поведёт глазами в сторону и всё на этом. А Люба совсем другая, она мгновенно вспыхнет, не скрывая этого, нет, не нахамит, а просто выразит своё недовольство или брезгливо сморщит носик. Это было так смешно. Они всегда чистоплотны, аккуратно одеты, неторопливы в движениях. Я тогда думал, что у них дома всё хорошо, а в интернате они по чистой случайности. Но спустя сорок лет встретившись на просторах интернета, Люба сказала, что ничего подобного. Мама их воспитывала одна, родители разошлись, когда девочкам было по 10 лет, а кроме них в семье  ещё был брат Николай. Мама работала, надрываясь в столовой с 5 утра и до 7 часов вечера, и домой приходила без сил, так что девочки рано стали самостоятельными. А школа – интернат стала для них спасением.

На последней парте у окна сидят сёстры – близнецы очаровательные Галя и Людмила Пастушенко. Девушки среднего роста, с красивыми фигурами, волосы цвета спелой пшеницы заплетены в толстые, ниже  пояса косы. Лица девушек почти не различимы, только у Галины над верхней губой с левой стороны пикантная маленькая чёрная мушка – родинка. Девушки всегда спокойны в поступках, движениях, чистоплотны и аккуратны. Но если одну из них пытаются оскорбить или обидеть, отпор дают сразу обе, так что мало не покажется. Они из Слюдянки.

В середине того же ряда  у окна сидят брат с сестрой,  Валентина и Леонид Кашины, они из Ангарска. Лёня ещё щуплый, хотя и крепенький пацан, а Валя уже налитая девичьими соками. У неё большая грудь, попа и крутые бёдра, круглое лицо слегка портят юношеские угри, которые время от времени воспаляются. На мой взгляд, брат с сестрой не склочные, ни с кем не ругаются. Валя всегда спокойна, а Лёнька подвижный, неплохо играет в футбол и баскетбол, не склонный к авантюрам.

На последней парте в среднем ряду сидят брат с сестрой Мишка Головнин и Люба Москвитина, они с КБЖД уже прочно уходящей в прошлое.

Всего в классе 27 человек, 15 девочек и 12 мальчишек, к седьмому классу коллектив уже сложился и ко мне, новенькому, отношение предвзятое – откуда ты такой взялся. Нет, в грубой форме это не предъявлялось, а так, в мелких колкостях, не болезненных, но не приятных. Да мы постоянно вместе, в спальне, в столовой, в школе, но личное время я предпочитал отдать книге, она мой молчаливый друг и открывает передо мной необъятные перспективы в будущем.

С раннего детства я обладал независимым характером, никогда не навязывался никому в друзья и не искал ни чьёго покровительства. Как-то в середине 80-х годов полковник Селюк Василий Павлович, заместитель начальника КП ВА ВГК, человек пожилой и мудрый, сказал мне:

-Странный ты человек Сергей, кусаешь там, где нужно было бы лизнуть. Ругаешься с начальником. Я вот старше вас обоих и с начальником в одном звании, но никогда против начальника не пойду, потому что он начальник!

На Ольхоне, в Хужире в небольшом переулке Рыбацком у нас детей сложилась своя независимая республика. Все дети были равны в отношениях, даже если были старше других на два-три года. Никто не высказывал своего превосходства над другими. Вместе играли в прятки, в лапту, волейбол или, собравшись толпой, обычно у забора Кирпичиков травили байки, страшилки или анекдоты. Эти тёплые, дружеские отношения сохранились на всю оставшуюся жизнь, и мы всегда были рады видеть друг друга. Вот они друзья по переулку:

-Анатолий и Надя Копыловы, Люда, Юра и Анатолий Марковы, Сергей, Геннадий, Надя и Валера Молчановы – Рыковы, Геннадий, Татьяна, Нина, Людмила Кичигины, Василий и Виктор Дьяковы, Горбунов Паша, Лыковы Володя и Валерка и многие другие пацаны и девчонки с улиц Ленина и Кирпичной.

Вот поэтому я не обижался на колкости одноклассников, я для них чужой и злобу не копил, но и прогибаться не стал, не научился. А на драку никто открыто не вызывал, выгонят из школы в одночасье. Кстати за всё время учёбы я ни разу не слышал, чтобы старшие отбирали у младших вещи или деньги.

Возможно, в предвзятом ко мне отношении одноклассников злую шутку сыграла заложенная в генах дворянская спесь рода Воронцовых. Каким образом предка этого рода занесло в сибирскую глушь, в места вечных ссылок, никто не разбирался, остались лишь устные предания. Но, тем не менее, в характере это чувствовалось. Моя землячка Ольга Борлова (Каплина), младше меня классом, спустя годы вспоминала:

- В тебе и в твоём друге Виталии Орлове постоянно чувствовалась какая-то надменность, высокомерие. Будто вы с ним патриции, а остальные вокруг вас плебеи. Нам девчонкам очень хотелось, чтобы вы на танцах в клубе или школьных вечерах, пригласили нас танцевать, но вы нас не замечали, а приглашали своих одноклассниц или старших девушек. Наши шутки, которые среди наших парней шли на ура, при виде ваших глаз, застревали у нас в горле.

Я уже извинялся перед ней, прошу извинить меня и других, за это, было это не со зла, так помимо нас. Виталий Орлов, единственный сын у матери, старший помощник капитана буксира «Победа», утонул в Байкале 03 апреля 1979 года, когда готовили судно к навигации. Ушёл под лёд в Ольхонских воротах, тело так и не нашли. Единственная память о нём – это ржавый памятник на мысе у паромной переправы в Ташкае.

Я немного отвлёкся и продолжаю, вот они  мои новые одноклассники поимённо:

- Антонов Саша, Афанасьева Люба, Булгакова Люба, Булгакова Вера, Головнин Миша, Данилова Таня, Ермолаева Галя, Ермакова Тома, Кашина Валя, Кашин Лёша, Кайсарова Надя, Кравцов Толя, Лаврентьева Галя, Москвитина Люба, Пастушенко Галя, Пастушенко Люда, Попова Зоя, Прокопьев Володя, Ратников Володя, Ревякин Коля, Самойлова Наташа, Сомов Миша, Тютрин Костя, Черепанов Валера, Чернигов Коля, Филатова Надя.

Основная масса одноклассников мальчишек и девчонок были нормальными, добродушными и отзывчивыми детьми, готовые всегда прийти на помощь, если нужно. Озорной и безобидный Мишка Головнин, такой же Сашка Антонов, Коля Ревякин с чёрными и блестящими, как маслины глазами, Прокопьев Володя и Володя Ратников, спокойный, не заводной парнишка из Култука Толя Кравцов, спокойный, как тюлень Костя Тютрин. Кто только Костю не цеплял, разве, что самый ленивый, а он только обезоруживающе растерянно улыбнётся и всё, а мог бы и навешать обидчику. Только в восьмом классе открылась хитрость Кости Тютрина. Утром в 6 часов дежурный воспитатель пробежит по общежитию, объявляя побудку и подгоняя воспитанников выходить на физзарядку.

Одевшись, все выходят в фойе или на улицу, в зависимости от погоды, в комнатах остаются больные и уборщики. А Костя придумал уловку, чтобы не ходить на физзарядку. Когда-то в нашей комнате стояли три большие батареи водяного отопления вдоль наружной стены, а осталось только две. В углу у дальнего окна и у окна, возле которого спал я, а третью, посередине, у кровати Тютрина убрали, зато осталось двухметровое по длине углубление в стене. Когда воспитатель, объявив побудку, удалялся, Костя опускал в проём своё одеяло под кровать и сам «нырял» туда же. Там, завернувшись в одеяло, спокойно досыпал, пока все находились на физзарядке. Кто бы чужой, не заглянул в спальню, видел только пустые кровати, а на полу его разглядеть мешали кровати среднего ряда. Вот тебе и простота деревенская.

На задней парте, за моей спиной сидит Миша Сомов, крепкий белокурый увалень. Его голову венчает шапка мелко завитых, от рождения кудрей, которые он постоянно раздирает расчёской. Так примерно выглядел Леонид Куравлёв в роли Шуры Балаганова в кинофильме «Золотой телёнок». Миша хитрый и ехидный, он никогда не действует открыто, а только из - под тишка, науськивает других на какие-то нарушения, вставляет шпильки. Он так же преподавателям и воспитателям с ехидной улыбочкой задаёт каверзные вопросы и ждёт на них ответы, краем глаза наблюдая реакцию приятелей. Сам в это время сидит, откинувшись на спинку парты и стену кабинета.  Это с его подачи многие гадости вытворял Валера Черепанов. Сомов всех уверяет, что после десятого класса будет поступать в военное училище и со временем станет генералом. Как сложилась его судьба никому не известно, знающие уверяют, что у него были проблемы со зрением.

 В первый месяц жизни в интернате, мы с сестрой на выходные уходили на Деловой двор в семью Фроловых и там находились два дня. В этой семье к нам относились хорошо, без всяких попрёков, но я прекрасно уже понимал, что семья-то нам чужая, мы ей обуза. Своего племянника Владимира Фролова тётя не жаловала, она прекрасно знала его дрянной характер, но всё таки он уже давно стал нам ни кем. И мне было тягостно это понимать.

За этот месяц я уже более или менее перезнакомился со многими учащимися школы и выяснил, что в параллельном классе есть ученики из Иркутска, которые на выходные уезжают домой, а потом возвращаются - это Витя Одарченко, Лёня Кыштымов, Ольга Кузнецова, Сашка Галкин, все они жили в Глазково в районе улиц Маяковского и Профсоюзной, а нам нужно было выходить на станции Кая и возвращаться по шпалам назад к санаторной горе. Но выходить на Кае, можно только тогда, когда ты приехал на электричке, а если на пассажирском, то он только замедляет ход и нужно успеть выпрыгнуть на ходу, чтобы не ехать дальше. Первый год, когда сестра училась со мной, то приходилось ехать с ней до Иркутска – пассажирского, а потом возвращаться в обратную сторону на автобусе. В общем новые друзья меня убедили, что нет ничего проще, чем сесть в поезд и ехать в Иркутск, а потом так же вернуться и я решился. В очередную пятницу после уроков и обеда я взял свою сестру и с новыми друзьями отправился на вокзал. Всё оказалось очень просто, и я быстро освоился. Приехали мы к тёте, не спрашивая её согласия и так прижились, не встречая возражения с её стороны.

В санаторном бараке живут Юрка и Толя Хамидуллины с матерью, позже получили квартиру в 4х этажном, кирпичном доме в Энергетиках. Валентина Богданова с матерью, позже получили квартиру на Волжской.

Шура Клыкова с сыновьями Игорем и Юрой, Игорь ещё сопляк и в школу не ходит. Юра с 1950 или 1951 года и учится в школе - интернат в Шелехове. Это хоть и рядом, но на выходные он рвётся домой в однокомнатное жильё на троих. Мать Шура по этому поводу злобствует и уж слишком цинично обзывая Юру дармоедом и нахлебником, гонит его обратно в интернат. Юре, как любому ребёнку и человеку хочется домашнего уюта и тепла. Он приходит к моей тёте и просит:

- Тётя Нина можно я у вас эти две ночи переночую?

Тётка моя:

- Да Юра, у нас самих на 4-х человек шестнадцать квадратов, племянники вон Сергей с Татьяной на выходные приезжают, на полу спят.

- Тётя Нина это не проблема я тоже могу с пацанами спать на полу, да хоть вон под кроватью.

Тётка безвольно махнёт рукой, мол, делайте, что хотите и на этом всё. Она никогда в жизни не отказывала нуждающимся, приютит и накормит.

 Так и с нами было. Младший двоюродный брат и моя сестра, они одногодки, спят на кровати вдвоём, а мы старшие, трое, на полу. Тётушка с мужем Георгием Андреевичем спят в противоположном углу, нет ни шторок, ни перегородок. Мы втроём ночью смотрим по телевизору хоккей, не забывая при этом кипятить электрочайник и съесть булку хлеба, колбасу и сливочное масло.  А ближайшие магазины только далеко на Кае или в Черёмушках на берегу Иркута. Под утро укладываемся спать и дрыхнем до обеда. На улице трескучий мороз, деревья стоят заиндевевшие и показываться там до обеда нет желания. А уж после лыжи, санки, катание с гор. И никогда ни тётя, ни её муж не возмущались нашей бестактностью.

Началась моя интернатская жизнь. Школьный двор у нас большой. За школой и общежитием хозяйственный двор, гараж Школа имеет автобус Кавз и грузовую машину для своих хозяйственных нужд. Там же спортивная площадка имеющая футбольное поле и волейбольную площадку, а так же небольшой плодовый сад с яблонями – ранетками и полукультурками. К началу занятий в школе плодовые деревья обильно плодоносят, но вскоре, благодаря стараниям школяров, от этой ноши благополучно освобождаются.

В футбол играют на уроках физкультуры, на большой перемене и в личное время. После большой перемены пацаны приходят в класс потные, грязные и взъерошенные, на что очередной преподаватель делает замечание и внушение, но до завтрашнего дня всё забывается.

Русский язык и литературу ведёт завуч школы Василий Филлипович Филлипов, а его жена Людмила Георгиевна преподаватель младших классов.

Василий Филиппович интеллигентный мужчина среднего роста, голова крупная с большой лысиной посередине, носит очки. Всегда гладко выбрит, аккуратен, ходит в хорошо отутюженном костюме с галстуком. Человек с довольно мягким характером, отлично знает свои предметы и старается свои знания вложить в наши пустые головы. Когда Филиппов стоит у школьной доски, над которой весит портрет Ленина, то у меня появляется крамольная мысль о их большом сходстве.

Алгебру и геометрию преподаёт Томилина Лидия Николаевна. Худощавая стройная дама, с прямым носом и чёрными волосами. Предметы свои она не только знала досконально, но и умела передать свои знания детям. Лидия Николаевна работала в школе – интернат со дня его открытия с 1956 года. И многие поколения выпускников вспоминают её с благодарностью. Так недавно встретил в интернете воспоминания первого выпускника школы, её медалиста, подполковника КГБ в отставке Валериана Иосифо­вича Казанцева:

-« Благодаря знаниям данными Лидией Николаевной Томилиной было легко учиться в техническом вузе».

Преподаватель истории Хабарова Анна Хабаровна, крепкого телосложения, высокая грудь, широкие бёдра туго обтягивает юбка. Всегда аккуратно одета, толстая коса уложена на голове корзинкой, ходит в туфлях на высоком каблуке. Шея короткая и впечатление такое, что голова лежит на плечах, но это её внешнего вида не портит. Преподаватель от Бога, предмет свой знает досконально, и свои знания передает легко, как будто книгу читает.

Географию ведёт Дорофеева Евгения Григорьевна, человек добрый, но требовательный педагог.

Химию преподаёт очаровательная хохлушка по фамилии Дзюба, но вот имя и отчество, к сожалению, забыл. Среднего роста, аккуратная, всегда модно одета и доброжелательная. Она так же легко преподаёт свой предмет, стараясь увлечь учеников практическими опытами, и для этого организовала в школе химический кружок, старостой, которого я стал в восьмом классе.

В школе английский язык, а я на Ольхоне два года учил немецкий, поэтому мне предложено учить язык самостоятельно. Я на занятиях стараюсь самостоятельно постичь основы языка, преподавателю заниматься мной некогда, но мои попытки не увенчались успехом. Как тут выучишь, когда в уши влетают совершенно другие темы, далеко ушедшего вперёд класса. Фамилию имя и отчество преподавательницы английского языка, ни я, ни мои одноклассницы не запомнили. Единственное, что осталось в их в памяти, так это то, что

учительница была симпатичная, с нежной  белой кожей, черноглазая и черноволосая.

Мальчишки на трудах занимались в столярной или слесарной мастерских, а девочки изучали домоводство, которое им преподавала жена директора интерната Зоя Ивановна Пендрикова.

 Физкультуру вела Нина Семёновна, высокая спортивного сложения женщина, фамилия тоже забылась за давностью лет.

Уроки физкультуры проводились в суровые зимние дни или вовремя дождей в полуподвальном помещении школы. В спортзале играли в волейбол, в баскетбол, занимались на спортивных снарядах.

Во время игры в баскетбол команды были смешанные, то есть мальчишки и девчонки в одной команде. Игра шла азартно, иногда ставя пацанов в тупик. Чтобы отобрать мяч, все средства хороши и девчонки действовали решительно и напористо, а пацанам облапать девчонку, чтобы забрать мяч, иногда приходилось ухватить невзначай за все подробности. Оно вроде и приятно, но как бы это не сочли за пошлость и девчонки не возмутились.

В хорошую погоду физкультура проводилась на своём «стадионе» во дворе, там свежий воздух и раздолье.

Спортивная форма тех лет простая - трикотажное трико. Мальчишкам всё равно, натянули трико на себя, и пусть пузырится вытянутая на коленях ткань, а вот девочкам нет. Трико у них ушитое по фигуре и плотно обтягивает попу и ноги, а девочки приобретают форму, заложенную в них матушкой природой. Очевидно, 1953 год был урожайным на грудастых девчонок. Уже к восьмому классу наши девочки имели грудь не меньше второго размера, а Валя Кашина, Люба Афанасьева, Ермакова Тамара, Лаврентьева Галя, Филатова Надя входили в женскую силу. Меня до сих пор удивляет, откуда у них девчонок со станций и разъездов стремление к изяществу, ко всему красивому. А сколько в них было целомудрия. Спасибо им, что они были такими.

Живу в Европе и вижу, что многим девушкам и женщинам совершенно наплевать, как они выглядят со стороны, У основной массы причёсок нет ни каких, распущенные, не прибранные волосы, небрежность в одежде, граничащая с нечистоплотностью. Кто научил наших девчонок пятьдесят лет тому назад, без салонов красоты и журналов мод. Это Европе нужно учиться у нас, а не нам у них.

В зимнее время Нина Семёновна организовывала лыжные прогулки по льду озера Байкал вблизи города или вдоль дамбы реки Слюдянка. Везде лыжные трассы желают лучшего. На Байкале снежный покров выдувается ветрами и бежать на лыжах приходится по льду, что не очень удобно. На льду Байкала местные рыбаки ставили на своих лунках железные будки, вмораживали в лёд и закрывали на замки. Самим рыбачить в этих будках, без ветра, теплее, да и чужие люди на прикормленные лунки не сядут.

А трасса вдоль дамбы обособлена рельефом устройства дамбы, это огромные валуны на пути и ямы.

Зимой 1967 года Нина Семёновна организовала пешую прогулку вдоль дамбы реки Слюдянка. Был ясный, не очень морозный день и мы не спеша бродили вдоль склона горы, играли в снежки. На обратном пути кто-то предложил сократить путь и обойти выступающую к городу скалу по верху через гору и все ходившие здесь не раз согласились. Я этой дороги не знал, но пошёл вслед за всеми одноклассниками. Земля была, естественно, промёрзшая и ноги по ней, припорошенной снегом, скользили, осыпались вниз камни. Я, чтобы не задерживать всех, шёл последний в цепочке. Почти у самого верха тропинку перегораживал каменный выступ, одноклассники, прижимаясь к нему, осторожно его обходили и следовали дальше. Я, дойдя до этого выступа, вдруг решил, что мне удобнее обойти его со спины и, не успев продумать, что может произойти, перехватил выступ руками и повернулся к нему спиной. И тут же за это поплатился, застыл, подпёртый в поясницу скалой, как фигура под бушпритом парусника. Стою над пропастью, уцепившись за скалу заведёнными назад руками. Передо мной накрытый смогом замёрзший город, внизу валуны и земля, покрытые снегом. Не знаю, сколько времени это длилось, мне показалось, что вечность, руки в перчатках замёрзли, а поясница онемела. Страшно пошевелиться и делать что-то нужно, но Господь миловал, и я решился повторить финт в обратном порядке. Развернулся и стою, прижавшись лицом к скале, не веря ещё в свою удачу, потом обогнул выступ и на не твёрдых ногах кинулся догонять ушедших одноклассников.

Кормят в интернате не плохо и разнообразно, но мальчишкам хочется больше. Хлеб не ограничен, можно взять с собой.

На завтрак кофе с молоком или какао, каша. Изумительная по вкусу булочка, довольно большая – сайка, стоила в то время 7 копеек, с маслом.

Обед из трёх блюд:

На первое: - щи, борщ, суп с мясом;

На второе: - гуляш с гарниром или жареная рыба;

На третье: - компот или кисель

На ужин какая – нибудь каша с мясом, или картошка в «мундирах» и кусок солёной сельди. Чай, хлеб с маслом.

 Меню ужина часто становится причиной вечерних развлечений. Пацаны с железнодорожных разъездов и полустанков не особенно зацикливались на отсутствии интеллекта.

Зачинщики всех фокусов в классе  и общежитии Валера Черепанов, Коля Чернигов и Коля Ревякин, но всё с подачи Черепанова. У Валеры голова буквально забита гнусными идеями, и он их постоянно выдаёт «на гора», остальные только подхватывают их и развивают. У Черепанова рефлекс моргать глазами. Он, бывало, вылупит на тебя глаза, моргает ими и порет ахинею.

Вот в очередной вечер Валера Черепанов, увидев в столовой, что на ужин гречневая каша подаёт идею «погазовать» в спальне. Эту идею тут же подхватывают Коля Чернигов, Коля Ревякин и Саня Антонов, остальные живущие в спальне только невозмутимо ухмыляются, равнодушно соглашаясь. Тогда там же в столовой начинается подготовка к этому акту. Зачинщики едят кашу, обильно заправляя её чёрным хлебом и запивая чаем. Само действие начинается уже в спальне после отбоя. В дальнем углу спальной комнаты находятся кровати Черепанова, Чернигова, Ревякина, Антонова, Миши Сомова и Саши Андреева, короче хор пердунов. Лёжа на кровати, они, поджимая ноги к животу, начинают накачивать себя, а потом громко портят воздух, стараясь друг друга перещеголять. Кто-то сидит наготове с горящей спичкой и по команде подносит её к заднице пердуна, следует вспышка и громкий хлопок. Это взорвался газ, выходящий из пердуна.

Один раз взрыв был такой силы, что вспыхнули казённые трусы на жопе Коли Ревякина, и их с трудом удалось загасить, а он получил ожог. Все наблюдающие за этим хором в темноте, хохочут до упада. А ведь эти шалости могли закончиться трагедией. Уже через сорок лет после тех событий попалась заметка в интернете о подобных экспериментах. Выходящий газ вспыхнул, но получилась обратная тяга, и газ взорвался внутри экспериментатора, причинив ему тяжкие внутренние повреждения. Загазовав всю комнату, когда дышать становилось нечем, не выдержавший поднимался и открывал форточку окна, в которую врывался морозный воздух. А морозы стояли по 40-45 градусов ниже нуля. Все засыпают, вдохнув свежего воздуха, а форточку уже закрывает тот, кто первый замёрз.

Повзрослев на год и учась уже в восьмом классе, огольцы не поумнели и эти развлечения не прекратили.

Или вот ещё случай в седьмом классе. Иногда к нам в комнату приходят восьмиклассники и среди них брат Миши Сомова, Владимир и начинается возня, кто кого переборет. Нет не избиение или ущемление достоинства, а просто борьба, меряются силами, как обычные подростки. Вот и в этот вечер мерялись силой и бились подушками, а потом восьмиклассники вынуждены были бежать и мы ожидали их нового вторжения. Валера Черепанов подаёт идею, как наказать «агрессоров».

С вечера нами заготавливались тазики с водой для утренней влажной уборки комнаты и стояли под кроватями. Черепанов предложил поставить тазик с водой  на приоткрытую внутрь комнаты дверь, что и было проделано, и мы в ожидании эффекта лежим в кроватях и громко болтаем. Отбой уже прошёл давно и дежуривший по школе от преподавателей завуч Василий Филиппович Филиппов уходивший домой, услышав шум, вернулся, и в сердцах толкнув, приоткрытую дверь, шагнул в комнату. Раздался грохот тазика и шум льющейся потоком воды, а потом возмущённый голос завуча, вспыхнул свет.

Все десять человек, живущие в комнате, мгновенно притворились спящими, а Филиппов объявил побудку. Мы соскочили с кроватей и стоим, потирая глаза, из-под ресниц наблюдая обстановку. На Филиппова было жалко смотреть – демисезонное пальто с шарфом, фетровая шляпа на голове, брюки, ботинки, всё было мокрым. Завуч не скандалил, не искал виновных, а выслушав объяснение старосты, что это защита от старшеклассников, приказал убрать с пола воду и ложиться спать, а сам ушёл. Ночевать ему, наверное, пришлось в школе, потому что идти мокрому по городу в мороз не фонтан. Проделка осталась без наказания, Василий Филиппович был человек не злопамятный.

У Черепанова появилась бредовая идея проверить одноклассников на выдержку и выявить среди них героев. Он добыл бутылку бензина и собрал огольцов в мужском туалете на втором этаже общежития, в умывальнике от зрителей нет свободного места. Здесь он захлёбываясь от восторга свою идею излагает слушателям:

- В сомкнутые ладони участника эксперимента наливается бензин и поджигается спичкой.  Кто не дрогнет и удержит в руках горящий бензин, тот настоящий мужик и вызывает желающих. Принять участие вызываются Коля Чернигов, Коля Ревякин, Саня Антонов и ещё кто-то, а первым Черепанов предлагает себя. Умных людей, прекратить это безобразие, не нашлось, и эксперимент начался. Черепанов над раковиной подставляет сомкнутые ладони и ему шустряки наливают в них бензин и тут же поджигают. Огонь вспыхнул, а Черепанов нервно дёрнулся и руки развёл в стороны, и сразу образовалось  четыре факела. Два факела из рук и две горящие лужи на кафельном полу, Черепанов закричал и бросился открывать кран с водой. Зрителей из умывальника, как ветром сдуло. Тушить горящий бензин водой не самое лучшее дело, но другого всё равно ничего не было. Руки Валеры покрылись волдырями, подпалились ресницы, брови, чёлка на голове и он долгое время ходил с забинтованными руками, изображая из себя героя и великомученика.

Все его выходки администрация школы суммировала и после седьмого класса отказала ему в праве, получить в интернате восьмилетнее образование. Валера пошёл учиться в восьмой класс города Слюдянка, но и там долго не задержался, его выгнали в самом начале учебного года. Виной тому была очередная его выходка, он собирает партизанский отряд из таких же придурков и вооружается, вскрыв кладовую путевых обходчиков на железной дороге. «Партизаны» украли ящики с сигнальными петардами и фальшвейерами и направились в горы минировать мосты и тоннели. Советская Вохра охраняющая их оказалась на высоте и пресекла вылазку диверсантов. Валеру, как организатора партизанского отряда, в целях наказания выгнали и из той школы. А  наш класс после исключения Валеры Черепанова, перестали сотрясать катаклизмы, шкодили, конечно, но не так буйно.

В школе-интернате досугу воспитанников уделяется большое внимание. Я уж и не помню, что было для девчонок, а вот для мальчишек приглашённый из городского дворца пионеров, преподаватель, вёл авиамодельный и ракетный кружки. Я записался в оба кружка и не пожалел об этом. Дирекция школы выделила необходимые для кружков деньги, и были закуплены пиротехнические средства, моторы и необходимые материалы для моделей. Все детали к кордовым моделям самолётов и ракет изготавливались вручную в школьных мастерских. Большого терпения и мастерства требовалось, чтобы вырезать из липы винт для самолёта. Кропотливо вырезали детали, шлифовали, клеили, до сих пор в памяти запах клея «Рапид», и окрашивали готовые модели. А сколько было радости, когда в твоих руках оживал мотор самолёта, он делал пробежку по земле и взмывал в воздух, ведомый и управляемый твоей рукой с помощью корда. В воздухе стоит треск моторов, модели выписывают в воздухе пируэты и наконец, выработав топливо, идут плавно на посадку, но иногда давали и «козла». Хорошо, если модель не разрушалась.

Так было и в «ракетостроении». Готовую модель заряжали и ставили на «стартовый стол» - направляющую. Следовал старт, ракета взлетала в воздух, а потом на парашютике опускалась на землю. Моделистов обуревала гордость за сотворённое чудо своими руками, да и не оставалось времени на глупости.

Гордостью школы был хор из воспитанников под руководством Юрия Николаевича Честных, работника городского дворца пионеров города Слюдянка. Юрий Николаевич высокого роста, крепкого телосложения, голову венчает шапка кучерявых черных с проседью волос. Маэстро  с большим аккордеоном на груди смотрелся великолепно и был талантливым человеком. Хор многие годы на смотрах завоёвывал призовые места и где только не выступали. Мне нравилась перспектива поездок по новым местам, и я тоже записался в школьный хор.  Мы выступали в школах Култука, Байкальска и даже Иркутск, но перед этим проводилось очень много репетиций, где оттачивали мастерство. Запевалы были и девочки, и мальчики. Из мальчишек нашего класса запевала Сашка Антонов, у него альт и Юрий Николаевич много с ним работал. Но Сашка наплевательски относился к своему голосу и уже в то время много курил, убивая свои таланты на корню. Из репертуара хора, запомнились парочка куплетов песни об Иркутске, которую написал, кажется, сам Юрий Николаевич. Песня была красивая, но нигде её слов я не встречал.

«От вокзала, вдоль причалов

Разбежались огоньки.

Древний город величаво

Смотрит в зеркало реки»

«От вокзала вдоль причалов

Весь в огнях Иркутск ночной.

Я тебя побеспокою,

Тихой песней город мой».

Участие в хоре привило мне любовь к песне, к музыке, что стало не лишним в моей дальнейшей жизни. Покупал всегда много новых грампластинок, а потом аудиокассеты с новыми записями любимых исполнителей, компактдиски.

Осенью с началом учёбы наши воспитанники любили загонять «хорька» в чужие огороды и плодовые сады горожан. Увидел кто-либо в городе ломающиеся деревья от изобилия красивых плодов яблочки полукультурки и предлагают друзьям совершить вечером налёт на этот сад. Сколачивали группу и совершали вылазку в город. Возвращались в интернат с торчащим вперёд животом. Ранетки и яблочки набивали за пазуху, то есть в майку на теле, заправленную с рубашкой под ремень брюк. Весь вечер хрустели в спальне этими яблочками. Утром страшно было смотреть, в комнате мусор, лица, руки, майки и постельное бельё, всё было вымазано раздавленными ранетками. Чтобы избежать скандала, старались не попадаться. Горожанам не столько жалко этих яблочек и ранеток, как жаль поломанных веток деревьев, о которых никто из налётчиков не думал. А ведь это большой труд и старание привить деревья и сохранять их в условиях суровой сибирской зимы.

Однажды не повезло Коле Ревякину, он сам слюдянский и высмотрел где-то огород, в котором росли крупные: репа, турнепс и морковь и, не дождавшись темноты, загнал этого самого «хорька». Надёргал репы, моркови, турнепса, но потерял бдительность и был пойман хозяином. Хозяин его не бил, а заставил снять брюки и так в трусах вёл по городу в интернат. Коля идёт, опустив к земле глаза и  держа в охапке добычу, а рядом мужик с его штанами в руках. Так и появились в кабинете директора Ивана Романовича Пендрикова, где с ним провели воспитательную работу, но строго наказывать не стали. Семья Ревякиных жила трудно и бедно. Отца не было, а Колю и брата Сашку мать растила одна.

В феврале или марте 1967 года я одновременно с сестрой Татьяной заболел ангиной, и школьный врач  Анна Владимировна поместила нас в школьный изолятор. Кабинет врача и изолятор расположены в конце левого крыла общежития, а там по какой-то причине плохо работали батареи отопления и холодина такая же почти, как на улице. Покидать изолятор до выздоровления нельзя, есть приносили дежурные, уроки готовили по переданным нам темам. Кое-как дотянули до пятницы и на выходные нас отпустили в Иркутск, выдав, как обычно «сухой паёк»: булку хлеба, сахар и пачку маргарина на человека.

Все попутчики поедут позже после занятий, так что ехать нам пришлось одним в электричке и скука невероятная, толпой веселее. Вышли на вокзале Иркутск -пассажирский, а мороз табло показывает минус 45, над городом весит туман и смог от печного отопления домов и маневровых паровозов на железнодорожных путях. Экономим копейки и одну трамвайную остановку до моста топаем пешком, да и трамвай, не дождёшься или в него просто не влезешь, народу много стоит в ожидании. Поднимаемся в гору и застываем на остановке Райсовет в ожидании автобусов номер 8 или Шелеховского, идущих до Синюшиной горы, а там опять пешочком до санатория.

 Бр-рр! Как вспомнишь, так и летом мороз по коже пробегает. Хорошо бы сесть в Шелеховский автобус Лаз, там тепло, не то, что в промёрзшем, расхристанном Зиле.

В общем ждём, стоим автобус и уже изрядно замёрзли, как сестра вдруг начинает канючить:

- Серёга! Давай купим мороженого, так есть хочется!

- Ты что сдурела мы только из санчасти, ангина ещё не прошла и на улице мороз трескучий!

-Да нет, у меня горло уже не болит, а мороженое посмотри какое красивое.

- Чего в нём красивого, гремит будто ледышка.

Возле телефонной будки, напротив аптеки стоит огромная тётка, укутанная в телогрейку, ватник, валенки с галошами, на голове поверх меховой шапки повязана пуховая шаль, на груди грязно-белый фартук и такие же нарукавники. Перед ней у ног стоит фанерный ящик, в который уложено мороженое в вафельных стаканчиках, пломбир сливочный по 19 копеек. Мороз сибирякам не помеха, прохожие или стоящие на остановке пассажиры подходят и, купив мороженое, начинают его грызть или облизывать. А когда продавщица открывает ящик и берёт в руки мороженое, то оставшееся в ящике скатывается вниз и гремит, как битый лёд.

Канючила, канючила моя сестрица и уговорила, покупаем мороженое и стоим его облизываем. Успели всё его слизать, пока дождались автобуса и, слава Богу, что всё обошлось без последствий. Клин клином вышибли.

В мае 1967 года в нашей семье появилось пополнение, родился брат Анатолий от отчима и едва в школе закончились занятия, мать вызвала сестру домой – нужна помощница. А я остался в школьном пионерском лагере «Байкал» в долине речки Талой на первый сезон. Воспитанников в лагерь перевозили на своём автобусе и грузовой машине. Особого раздолья там не было, потому что лагерь располагался в распадке между гор, внизу протекала горная речушка, в дождливую погоду становившейся бурной. Стояли щитовые корпуса для малышей, столовая, а старшеклассники жили в брезентовых палатках. Был вырытый и обложенный камнями бассейн, в который, перекрыв речку запрудой, запускали воду.

Обычная жизнь по распорядку пионерского лагеря, различные мероприятия. Из развлечений библиотека и кинофильмы с проектора «Украина». Там я впервые прочитал книгу Конан Дойля «Приключения бригадира Жерара» из библиотечной серии приложения к журналу «Огонё» и многие другие.

Жить в пионерском лагере вольготнее, чем в школе, но заедают комары, особенно ночью в палатке, просто жуть.

Напряжение в жизнь пионерского лагеря внесло сообщение о начале Израиле – Египетской войны, объявленное из громкоговорителей школьного радиоузла. Тревожные новости передавались каждый час и вызывали сумятицу в наших головах. Война шла где-то там далеко, а нам казалось, что это рядом вот за этой горой. И кто нам друг или враг не понятно. Воспитатели как могли так нам и трактовали новости, но от этого не становилось легче. Вскоре война закончилась, но передавали о боевых потерях и жертвах.

Пробыв первый сезон в лагере, я уже стремился домой, где не был с осени 1966 года. Хотел увидеть мать, любимую бабулю и старых одноклассников и друзей. Вот так всю жизнь, кого-то тянет на Мальдивы, Карибы, в Таиланд, а меня только домой на Ольхон, я раб этого острова, о чём нисколько не жалею.

На неделю задержался в Иркутске, лето в самом разгаре и есть желание после тайги окунуться в жизнь большого города. И эта задержка едва не стала для меня роковой. С братом Сергеем и соседскими мальчишками любили ходить купаться на «Чёртово озеро», недалеко от станции Кая. Происхождения его никто не знал, возможно, это был старый карьер, на дне которого били ключи, а дно от берега уходило вглубь уступами. Вода в озере была прозрачная светло-жёлтого цвета, росли различные водные растения и населяли микроорганизмы и даже пиявки. Верхние слои озера быстро прогревались, чем и привлекали людей для купания.

В очередной раз в жаркий день мы пришли на озеро, скинули свою одежонку  и все с разбегу кинулись в воду, а я стал заходить в воду медленно, глядя на своих друзей барахтающихся там. Дно под ногами было покатое, но сделав новый шаг, я стремительно провалился в холодную вглубь, открыв от неожиданности рот. Стою на краю уступа и глотаю воду. Вижу яркое пятно солнца, мелькающие ноги и руки друзей, уходящие вверх пузыри воздуха покидающего мои лёгкие, и голоса друзей. Вода ледяная при такой жаре наверху. Не знаю, сколько времени это длилось, но сообразил закрыть рот, не делая попытки всплыть. Вдруг вижу, как кто-то нырнул и плывёт мне на встречу, это брат Сергей. Поднимаю руки, брат ухватился за них и дёрнул на себя. Оцепенение прошло, и я всплыл, рядом крутится брат и кричит отплёвываясь:

- Ты что сдурел? Плыви на берег и сиди, утопленник!

Я вяло огрызаюсь:

- Да ладно тебе.

Но плыву к берегу, без дальнейших разговоров. На берегу согрелся на солнышке и опять залез в воду.

Если бы не брат, то был бы уже давно покойником, меня спасли его смекалка, зрительная память и отвага. Не увидев меня на воде среди купающихся, но запомнив, что я входил в воду, он мгновенно понял, что произошло и нырнул. Сергей старше меня на год, шкодили вместе, вместе ходили к девчонкам и никогда не только не разодрались, но и не ругались. Сергей умер в 2004 году и похоронен в дедовском селе Анга, Качугского района. Вечная ему память!

Дома я не был с августа 1966 года, за это время повзрослел и стал самостоятельным, отвечал не только за себя, но и за сестру. Мой дом вроде уже и не мой, там живёт не мой отец, а чужой мне мужчина, обращаясь к нему, называю,  его дядя Толя, на большее он не претендует. Появились в доме стабильность и маленький брат, который требует внимания матери. Разница в возрасте у меня с ним в 14 лет и дико слышать плач маленького ребёнка, пелёнки, распашонки. Мне в жизни хватило и сестры, смотреть за ней, оберегать и получать наказания за промахи. Естественно, я помогаю матери присмотреть за братом, развлекать, когда он не спит, а мать занята по дому. Но, когда выдаётся свободное время, ухожу к своей бабушке Анастасии Павловне в Рыбацкий переулок.

Дед, Ветров Константин Ефимович, с которым жила бабушка, умер осенью 1969 года, и смерть его была какая-то странная. Получил свою пенсию и пошёл пьянствовать к Михаилу Мамонтову, такому же пенсионеру, на улицу Нагорную. Мамонтов позже объяснял, что они крепко выпили, но им не хватило и Михаил, сходив в магазин за спиртным, готовил закуску на стол. А Ветров в это время лежал на кровати отдыхал, уморила, мол, пьянка. Когда закуска была готова, Михаил подошёл будить Константина Ефимовича, а тот не просыпается, умер. Да хрен бы, что сделалось этому старому волку, он, заглотив бутылку, парился в бане до изнеможения, надев зимнюю шапку и верхонки, а после бабуля тащила его в дом «на внешней подвеске». Дома он лежит на кровати в исподнем, кряхтит и охает с час, потом поднимется и выдует кружку холодного чифиря, стоящего на плите. А раз по пьянке, стрелял в бабушку, сидящую у окна, из малокалиберной винтовки (тозовки). Расстояние метра три, но он гад, слава Богу, промахнулся и пуля, пройдя чуть выше головы, отколов щепку, впилась в косяк окна.

Анастасия Павловна говорила, что у Ветрова была сломана переносица и разбит висок. Когда его завёрнутого в брезент принесли домой, он лежал в луже крови, но следствие не вели и похоронили так.

Жить у бабушки одно удовольствие, она человек добрый, никогда не ругается и с друзьями в переулке можно бродить допоздна. Бабушка булочек напечёт, сварит суп с макаронами и китайской свиной тушёнкой «Великая стена» или картошка в мундирах очищенная и поджаренная на коровьем масле с солёной рыбой, чай вприкуску с сахаром рафинад колотым и больше ничего не надо. Утром ты ещё спишь, а у двери поёт сепаратор, бабуля перегоняет молоко на сметану, благодать.

Лето незаметно пролетело, и я уезжаю в интернат уже один, мать сестру не отпустила, дома нужна помощница. Маршрут хорошо знакомый, с почтовой машиной добираюсь в аэропорт Харанцы, покупаю билет на самолёт Ан-2 и через полтора часа в Иркутске. За два месяца уже соскучился по городской жизни, хочется простора. Поболтавшись пару дней с братом в Иркутске, еду в Слюдянку в интернат.

В интернате я уже свой, с одноклассниками добрососедские отношения, но ещё лучшие с девчонками и мальчишками из параллельного класса. Не виделись два месяца и новостей куча. В нашем классе двое новеньких – Женя Никитин и Прудникова Люба. Люба среднего роста, стройная, довольно симпатичная, смуглая девушка, с изящным, с горбинкой, носиком, спокойная и добродушная, живёт в Слюдянке.

Женя Никитин приехал с родителями из Дубны, и поселились за Слюдянкой в Сухом ручье. Женька высокий, рост 180-183 см, на физкультуре мы стоим рядом – Мишка Сомов, Женька, я, Костя Тютрин. Никитин учился в школе с математическим уклоном и в классе сразу стал видной фигурой, заметно опережая всех одноклассников по этим предметам. Место выбрал себе рядом с Сомовым, на задней парте за моей спиной. В вопросах учёбы он парень вдумчивый, скрупулёзный до занудства, спокойный, спортивный.

Он ушёл из жизни самым первым из одноклассников, об этом мне написал зимой 1970 года Коля Чернигов. Никитин приехал в гости к кому-то из знакомых, где в это время шла попойка с дракой и ружейной стрельбой. Там в суматохе драки он,  получив ружейный заряд, был смертельно ранен. Скончался на месте.

За лето мы, мальчишки вытянулись вверх, немного возмужали, но всё ещё оставались угловатыми, шкодливыми подростками. Девушки одноклассницы тоже заметно подросли, округлились, приобрели плавные движения, неторопливость и на нас внимания, в смысле дружбы мальчика и девочки, не обращают. Они созданы не для нас, да и мы не претендуем.

Восьмой класс в интернате выпускной и требования к учёбе жёсткие. Преподаватели тратят много сил и времени, вкладывая свои знания в наши «репы». На уроках пишем чернильными авторучками, но в магазинах появились уже шариковые ручки по цене 1 руб. 05 коп. Новинка интересная, но дорогая, да и часто написанный ею текст размазываешь рукавом.

Как всегда быстро опустел от ранеток школьный сад, и воспитанники загоняют «хорька» в чужие сады и огороды.

Городские пацаны нас, интернатских, не любят и довольно часто в городе бывают стычки. Попадёшься им один в городе, попинают без проблем. Поэтому, чтобы отбиваться от толпы у нас в карманах лежат свёрнутые в кольцо велосипедные цепи, с ручкой обмотанной изолентой. Помахав цепью, можно от толпы и отбиться, а там ноги в руки и ходу быстрее. Часто нас караулят на железнодорожном вокзале в Слюдянке, когда в воскресенье вечером мы возвращаемся в интернат. Если виадук заблокирован, уходим через железнодорожные пути, а там и до интерната недалеко, хотя это опасно.

В тот год учительница городской школы шла домой поздно вечером, через железнодорожные пути и не заметила, как её нога попала в стрелочный перевод, который в это время сработал. Ногу её стрелкой защемило и единственное, что она смогла сделать в этой ситуации откинуться в сторону от проходящего состава. Учительница осталась жива, но лишилась ноги.

Когда толпа городских «фулиганов» приходила вечером с разборками к нашему общежитию, то на защиту вызываемого, на улицу выбегают пацаны всей школы, не зависимо от возраста. Завтра это может коснуться тебя, против лома нет приёма, окромя другого лома.

На выходные так же уезжаю к тёте в Иркутск, одному легче. Если едем в Иркутск на скором поезде, то на станции Кая можно спрыгнуть на ходу, чтобы не возвращаться потом через город. А электричка, та тормозит у каждого столба, правда ехать на ней долго.

Возвращаться любили на поезде по классу международного, это  «Иркутск – Наушки». Он отходил от иркутской платформы в 7 часов вечера. Бригадиры поездов и проводники вагонов обычно старались нас интернатских в вагоны не пускать, проездной билет Ф6 нам этот проезд не позволял, да и вагоны всё таки международные, хоть в шутку и говорили: «Курица не птица, а Монголия не заграница». Но находились и сердобольные тётки, поезд формировался в Иркутске и многие жили в районе железнодорожного вокзала, где жили и учились их дети. Такие проводницы пустят в свободное купе своего вагона, и только просят не хулиганить и не сорить. Эти их требования мы беспрекословно выполняли и ни разу не заставили их пожалеть о своей доброте. В вагонах тепло, светло, уютно и тишина, других пассажиров увидишь редко. В составе не было вагона – ресторана, а был вагон – бар или буфет. Там можно было купить импортных сигарет или сладостей, которых не было в обычных магазинах. Поезд скорый и шёл почти без остановок, поэтому в Слюдянку мы приезжали раньше обычного, и оставалось ещё время почудить в городе или общежитии.

Школьное общежитие в воскресенье вечером полупустое, основная масса приезжает утром к завтраку и на занятия. Дежурного воспитателя не бывает, только сторож – вахтёр. В спальне нашего класса, кроме меня нет никого, и я обитаю у друзей параллельного класса с кем езжу в Иркутск и обратно. У них спальня на втором этаже, там же живут девчонки из их него класса. Поскольку отбой в десять прошёл, свет в комнатах должен быть потушен, сидим в темноте и травим байки и анекдоты. Бывает, ходим к тем девчонкам знакомиться на «ощуп», их вечером тоже немного, человек пять. Дождавшись, когда общежитие затихло, крадёмся в носках к ним в комнату, девчонки спят или делают вид, что спят, но стоит тишина. У них в спальне не сильно темно, штор нет, только занавески, поэтому проникает свет уличных фонарей и отсвет прожекторов железной дороги. Выбираем «любимую» и шаримся у них в укромных местах. Девчонки молчат, и мы себе кажемся суперменами, вот мы какие лихие, что нас даже не слышат. Сейчас понимаешь, что нас прекрасно слышали и чувствовали, как по их телу лазили жадные мальчишечьи руки. Просто сами были в том же возрасте и желали новых ощущений, если всё обходилось без грубости и хамства. Только раз, когда Лёха Иванов, зарвался, шарясь в трусиках Любы, спящей у окна, она сделала вид, что проснулась и воскликнула:

- Что вы здесь делаете, уходите из комнаты?!

Как будто гром прогремел и мы опешили, стоим в интересных позах у девичьих кроватей. Лёха впал в ступор и держит свою руку у неё в трусиках и она, уже адресуя ему:

- Да убери ты свою руку, наконец!

Лёха выдернув руку, отскочил, как ошпаренный от кроватей, а Витя Одарченко громко прошипёл:

- Да закрой рот, чего ты раскричалась. Попробуй, только, кому сказать, получишь у меня!

- Уходите, я никому не скажу, правду говорю!

Мы выскользнули из комнаты и растворились в темноте, потом лежали на своих кроватях и хохотали над Лёхой Ивановым. А он, оправдываясь, рассказал, куда залез увлёкшись.

Утром на крыльце школы мы опять столкнулись с Любой, она увидев нас остановилась и покраснела. Витя Одарченко в наглую её добивает:

- Ну, что ты рассказала кому-нибудь, смотри у меня?!

Люба ещё больше покраснела и ответила:

- Отстаньте, никому я ничего не говорила, обещала же!

Мы хихикнули и шмыгнули в школьную дверь, когда же ещё с девчонками знакомиться.

В другой раз в эту девичью комнату припёрлись, сразу после отбоя поболтать с девчонками. Свет был выключен, мы пацаны сидим на стульях и обсуждаем с ними новый фильм, да так громко разболтались, что услышала сторож-вахтёр на первом этаже и не поленилась подняться на второй этаж.

Вахтёрша пожилая высокая, чернявая женщина, не злая, но матершинница изрядная. Услышав её шаги и ругань в коридоре, мы выскакиваем за дверь, а та ещё больше ругается.

Мы встали у двери и не уходим, ждём, что будет дальше. Лёха Кыштымов спрятался у девчонок в платяной шкаф, Сашка Галкин залез под кровать, а самый хитрый Лёха Иванов нырнул в кровать под одеяло к Тане Субботиной, та и сообразить ничего не успела. Лёха растёкся медузой вдоль Таниного тела и затих. Вахтёрша включила свет и шумит:

- Вы чего это кобылы тут притон устроили, жеребцов запустили, и понесла, стращая, всеми карами. В комнате шум и смех. Под фанфары старая вытянула из шкафа Кыштымова, выпнула Галкина из-под кровати, а шум не утихает. Все знают, что Иванов у Тани Субботиной под одеялом и ждут развития событий.

Лёхе бы лежать у Тани под боком, да молчать, а он разомлел от близости девичьего тела и его попёрло в разнос,  взял да и потрогал её за горячий бугорок пониже живота. Таня от неожиданной этой выходки дрыгнула ногами, выкинув Лёху из кровати на пол, прямо под ноги вахтёрши. Та мгновенно среагировала, схватила швабру, стоящую у двери и несколько раз огрела Лёньку по спине и заду, пока он убегал, не сразу попав в створку двери.

Вахтёрша ещё долго ругалась, прогоняя нас в свою комнату, но утром никому не доложила о нашей выходке.

Эта же вахтёрша нажаловалась на меня директору Ивану Романовичу. В восьмом классе я стал старостой химкружка и у меня были ключи от химической лаборатории. В той же лаборатории хранились плакаты по анатомии человека и гипсовый человеческий скелет. Я, начитавшись книг, представил себя алхимиком, выкрасил череп человека белым фосфором, водрузил его на круглый столик для препаратов, а тот поставил на подоконник.

Ночью сторожиха обходила территорию школы, и со стороны глухого угла увидев в окне химлаборатории светящееся пятно, пошла посмотреть, что это такое. Под окна первого этажа выходили окна спортзала, закрытые решёткой и она, чтобы лучше разглядеть подставила ящик. Увидев в окне светящийся череп, эта матершинница загремела с ящика, чуть не переломав себе ноги. Утром доложила директору, и тот устроил мне головомойку, причитая:

-Химик, понимаешь ли! Менделеев! Убрать немедленно!

Попало и нашей химичке за слабый контроль, а та лишь слабо пожурила меня наедине и заливисто рассмеялась проделке.

Осень 1967 года Советский Союз покидают китайские студенты и китайцы, десятилетиями жившие в нашей стране. Не стало китайцев на иркутских рынках торговавших ранними овощами, в большом количестве. Разрушились многие семьи, русские жёны с детьми остались, мужья китайцы уехали. В Китае в самом разгаре культурная революция. На железнодорожных вокзалах проезжающие молодые китайцы устраивают разные провокации, выкрикивают грязные лозунги, порочащие СССР, раздают желающим эмалевые значки с изображением Мао Дзе Дуна. Увидев эти значки у наших учеников, учителя и воспитатели требуют их выбросить немедленно.

Учёба идёт своим чередом, каждый день одно и тоже - утренний подъём, физзарядка, завтрак, школа, обед, самоподготовка, свободное время, отбой. Только темы по предметам меняются. Основная масса одноклассников учится стабильно средне. В классе то один, то другой вступают в комсомол, выходя из пионерского возраста. Никто ни кого не убеждает, не призывает, вступить в комсомол, каждый понимает, что это стадия взросления и приобщения к общественной жизни, пока только в школе. Те, кому исполнилось 14 лет, пишут заявление в комсомольскую организацию школы, получают Устав ВЛКСМ и изучают, а так же политику партии и Советского правительства, международную обстановку. По мере подготовки, счастливчиков принимают в комсомол, сначала в первичной, школьной организации, потом в Слюдянском горкоме ВЛКСМ. Естественно, вступающие в комсомол волнуются, переживают и это так же коснулось меня. Слюдянский горком ВЛКСМ утвердил мой приём и с комсомолом я связал свою судьбу надолго. У меня до сих пор хранятся три комсомольских билета, тот самый первый Слюдянский, второй по обмену и третий, выданный коммунисту, работающему в комсомоле. Все они мне дороги, потому что в комсомол, как и в партию, вступал по убеждению. Партийный билет и учётная карточка к нему, тоже хранятся дома и мне совершенно наплевать на то, что думают критиканы советской власти. Лучше, чем жили при ней, мы уже никогда не будем.

Все вновь вступившие в комсомол получают различные общественные нагрузки: выпуск стенной газеты, «Комсомольского прожектора», вожатого у пионеров и другие. Вот как вспоминает об этом моя одноклассница Надежда Бобылева (Филатова):

- Я училась в интернате с 3 класса по 8-ой. От Слюдянки до станции Касьяновка, вблизи города Черемхово, 250 километров и ездить на выходные домой, мне было не с руки. Дома я бывала только на каникулах. Да и то летом два сезона была в пионерском лагере. Выходные проводила в интернате одна со сторожем и няней или в гостях у подруг, нередко меня брали к себе учителя и наш медик Анна Владимировна. Бывала в семье Веры и Любы Булгаковых, Нади Кайсаровой, Наташи Самойловой, хотя у них в семье своих пять детей. В школе всегда была активисткой: старостой в комнате, старостой класса, председателем совета пионерской дружины имени Павлика Морозова, по поручению физрука Нины Семёновны проводила утреннюю физзарядку с воспитанниками, в 8 классе стала секретарём комитета ВЛКСМ школы и от комсомольской организации присутствовала при закладке продуктов в котлы в столовой.

Да, было даже такое общественное поручение. Очередного дежурного комсомольца поднимали в 6 часов утра, и он шёл в столовую. Повар показывала меню-раскладку продуктов и объясняла, что куда идёт, и сколько будет закладывать. Конечно, всё это было ерундой на постном масле. Ну, что там понимает 15 летний сопляк, он спит ещё на ходу в это время. Опытный повар знает, сколько, какого продукта уварится, уйдёт в отходы. Тоже мясо можно украсть и варёное для дома, куски рыбы можно сделать поменьше, так же и масла можно уменьшить порцию. Но контроль, есть контроль. Мальчишкам нравилось ходить на кухню. Утром варят кофе или какао, и дежурный помогает открывать банки со сгущённым молоком, выливать содержимое в котлы, а потом ложкой соскребать со стенок молоко себе в рот.

При таких общественных нагрузках, в человеке появляется важность, значимость. Надя Филатова к 8 классу имела аппетитные девичьи формы, большую грудь, круглолицая, большеглазая, хорошо училась, но была человеком настроения. Она разговаривает с тобой, улыбается и тут же может вспылить без видимых причин, при этом покраснеет и рассерженная отойдёт. А ты стоишь и репу чешешь, не понимая, в чём ты успел провиниться перед ней. Но все эти нюансы быстро забывались, мы были молоды, целеустремлённые и вся жизнь была впереди.

Поздней осенью, когда уже выпал снег, в Слюдянке случилось громкое происшествие. По железной дороге на восток, следовал воинский эшелон с боеприпасами, и когда он уже спускался от Ангасолки к Байкалу, в одном из вагонов загорелась букса колёсной пары. Пока огонь заметили, доложили по селекторной связи по инстанции, и получили инструкции, горело три вагона. Там состав тушить негде, да и времени в обрез, железнодорожное начальство приняло решение пропустить горящие вагоны до Слюдянки – пассажирской, предварительно расцепив его на станции Слюдянка – сортировочная, что и было сделано. Горящие вагоны протянули в Слюдянку и загнали их к пакгаузам, где уже были приготовлены средства тушения. В горящих вагонах были цинки с автоматными патронами, которые от температуры начали взрываться и пули с гильзами полетели в разные стороны. Говорили, что были даже раненые. Пожар довольно быстро локализовали и устранили последствия, но городские мальчишки и наши интернатские ещё долго там находили целые патроны и не сгоревшие трассирующие пули. В интернате патроны разбирали, поджигали порох и трассирующие пули, которые сгорая, крутились по земле. Никто о грозящей опасности совершенно не думал.

Через несколько лет я стал свидетелем, как солдат срочной службы в Совгавани лишился кисти левой руки, за неделю до увольнения в запас. Он, работая на бульдозере в карьере, где уничтожали старые боеприпасы, взял несколько патронов с разрывной пулей дум-дум. Утром, ожидая построения на развод, от безделья стал ковырять патрон, который у него в руках взорвался. Кисть левой руки разлетелась в клочья: куски мяса, пальцев лежали на солдатских кроватях в казарме, на полу, даже прилипли к потолку. Глаза спасла эта самая кисть, поскольку была сверху, а тело закрыл ватный армейский бушлат. Вернулся он в часть из госпиталя с протезом и уволился в запас, когда его друзья давно уже уехали домой.

Обгоревшие железнодорожные вагоны хороших чувств, в человеке, не вызывают. В тоже время на станции Кая в Иркутске, в тупике стоял  обгоревший купейный железнодорожный вагон, предназначенный для перевозки заключённых. Рассказывали, что перевозимые в нём ЗК, готовили побег или просто устроили бунт, подожгли в пути следования матрацы и одеяла. Конвой не пошёл у бунтовщиков на поводу и горящее купе до станции не открыл. Заключённые, находящиеся в этом вагоне сгорели. Проходить по железнодорожным путям мимо этого вагона, особенно в сумерках было не очень-то приятно.

В интернате готовились к Новому 1968 году давно и обстоятельно. На уроках, в различных школьных кружках, главной темой был Новый год. Школьная художественная самодеятельность, гордость не только интерната, но и Слюдянского района, подготовила большую концертную программу к празднику.     

Сегодня вечером школьный бал, старшеклассники приятно возбуждены. У нас на практике студентки третьего курса иркутского института иностранных языков, весёлые, очаровательные девчонки. Их обожают в младших классах, а уж про парней старших классов, и говорить нечего. Мы были даже у них в гостях в иркутском общежитии института, что на улице Ленина, напротив, сейчас Дворца спорта, а раньше просто стадиона Труд, бродили с ними по зимнему городу, ходили в кино и даже посетили Кресто - Воздвиженскую церковь, что стоит на холме, на углу улиц Ленина и Тимирязева.

Мне нравилась студентка Нина Кречетова, даже фамилии наши созвучны, и я всё свободное время старался провести рядом с ней. Разница в возрасте в пять лет нам не мешала общаться, оба любили читать книги, смотреть новые фильмы и обсуждать их.

Рядом с нами она, в сущности, была такой же девчонкой, как и старшеклассницы, училась и мечтала о самостоятельной жизни, кем она станет.  Я же, в тайне, думал, что весь новогодний вечер буду танцевать только с ней, гладил костюм, чистил туфли до блеска. Праздник был у всех на устах, в столовой интерната готовили праздничный ужин.

В то время не было таких ракет, петард, хлопушек, что сейчас заполонили весь мир грохотом, огнями и горами мусора после. Единственное, что было, так это бенгальские огни да может ещё, кто пальнёт из пистолета-ракетницы.

Все, наверное, помнят опыты с красным фосфором и бертолетовой солью. По просьбе друзей, в канун Нового года в химлаборатории, я наделал пакетиков с этой гремучей смесью и раздал им. То там, то там, в сумерках вечера, звучали выстрелы. Кладёшь пакет на асфальт, ударяешь каблуком  и грохот, даже ногу подбрасывает.

Когда всё было готово  к новогоднему балу, и спортзал школы заполнился учителями, воспитателями и учениками я с товарищами пошёл приглашать наших студенток.

Они жили в среднем из трёх зданий, деревянном двухэтажном.  Едва вошли в тесный тамбур первого этажа, как кто-то из моих друзей возвращает мне пакетик с гремучей смесью, не захотел стрелять. Бросишь его на пол, но его могут найти малыши и остаться без глаз или пальцев на руках. Совать себе в карман ещё хуже, взорвётся там от трения, останешься без «помидоров».

В сердцах бросаю пакетик на пол себе под ногу и кручусь на нём каблуком, раздаётся взрыв. В это время изнутри открывается дверь и стали выходить наши практикантки. На мою беду первой шла довольно истеричная, вечно брюзжащая девица из их компании. Не увидав, а услышав взрыв под ногами, она в ужасе отпрянула назад, упав на руки подруг, и в истерике разрыдалась. Как её не успокаивали, не уговаривали, она тут же пожаловалась нашей старшей воспитательнице Валентине Васильевне.

Сова празднично одета, вся в движении, красивая блузка подчёркивает высокую грудь,

широкие бёдра и большую попу  туго обтягивает юбка, с короткой, взбитой причёской, в туфлях на высоких, тонких каблуках она влетает в холл школы и, сверкая огромными глазами через толстые линзы очков, стала высказывать всё, что она обо мне  и мне подобных думает.

Уже внизу, в спортзале, где установлена ёлка, гремит музыка, снуёт школьный народ, а у меня на душе кошки скребут. Подходит директор школы Иван Романович, выслушав всех, говорит, обращаясь ко мне:

- Постой деточка у дверей моего кабинета, подумай о смысле жизни, может, поумнеешь.

Все исчезают веселиться, а я, подпирая стену кабинета спиной, остаюсь.

Проходит час, другой, третий. Ладно бы был малышом, а то старшеклассник, метр восемьдесят три ростом и без царя в голове.

Студентки уже уговорили подругу, ходили просить за меня директора школы, чтобы освободил меня из заточения.

Директор, по его лицу вижу, что он не сердится, но порядок должен быть, говорит:

-Пусть Кретов при всех извинится перед девушкой, и я его отпущу.

Но меня уже понесло, простояв только час в коридоре, пропустив  часть торжества,  я уже потерял к празднику интерес, а тем более получив публичное унижение перед младшими, ровесниками и старшими девушками, я просто отказался. Даже матушка в детстве не могла добиться, чтобы я просил прощения.

Так простоял четыре часа, пока не закончился вечер, и Иван Романович подойдя, не отправил отдыхать:

-Иди, сам виноват, будь умнее в следующий раз. А в его глазах сверкают шальные искринки.

На следующий день школа разъехалась на каникулы.

Приехав в Иркутск, к своей тётке, Березовской Нине Дормидонтовне, узнал хорошую новость – она получила новую, двухкомнатную квартиру.

В декабре 1967 года председатель Свердловского райисполкома города Иркутска  Егоров, добился от городских властей  выделения 13 благоустроенных квартир семьям работников туберкулёзного санатория, проживающих на его территории. Квартиры были выделены, и тут же, не смотря на стоящие трескучие морозы, счастливчики в них вселились.

Весь барак разъехался. Хамидуллины Толя и Юра с матерью получили квартиру в кирпичном доме в Энергетиках, Сергеева Капитолина с матерью и сыном Серёжкой, Клыкова Шура с сыновьями Юрой и Игорем на Синюшке, Валя Богданова с матерью на остановке Волжской. Валюха, была единственная девчонка в бараке и настолько привыкла к нам, что могла, не стесняясь, при нас поменять бюстгальтер или  трусики на купальник на Иркуте. И вот все разъехались.

Радости не было предела. Моя тётя Нина Дормидонтовна получила двухкомнатную квартиру на бульваре Рябикова, в районе Жиркомбината, мы быстро собрали не хитрые пожитки и переехали в неё. Квартира угловая, на первом этаже, но это уже хоромы: две комнаты, кухня, туалет, ванная  и небольшая глухая комнатушка, так называемая «тёщина комната» для кладовой. Танцуй – не хочу.

От санаторки до Жиркомбината километра три, а то и четыре. Был воскресный, морозный день и мы пришли всей семьёй забрать последние узлы, чтобы завершить переезд. Пока тётка прибиралась, я вышел на улицу, под руки попалась пробирка с кусочком металлического натрия. Его, как и кальций хранят в керосине, а попав в воду или полежав на воздухе, он воспламеняется. Чтобы он зря не валялся, я решил его использовать, совершенно забыв о происшествии двухнедельной давности.

Мы тогда возвращались из Иркутска в Слюдянку.

В тот вечер я сел в скорый поезд  Иркутск - Наушки, там уже друзья, которые жили  недалеко от вокзала  Иркутск - пассажирский, заняли свободное купе: Лёха Кыштымов, Витя Одарченко, Сашка Галкин и единственная девчонка среди нас Ольга Кузнецова и другие.

Как всегда обмен мнениями, новостями за выходные дни. Ольга в новом ярком платье – мама купила к Новому году на вечер. Ольга не утерпела и чтобы похвастать перед подружками его сразу надела. Жили они с матерью бедно, и сейчас представляешь, чего это им стоило. Ольга небольшого роста, всё, что положено девушкам у неё выделялось и округлялось. Слегка конопатенькая, имела светлые редкие волосы, которые вместо косичек на голове торчали по бокам пучками из - под резинок, глаза в очках круглой формы, через толстые стёкла линз, придавали её лицу беспомощный, виноватый вид.

Кто в тот раз достал этот натрий я уже и не помню, Витя Одарченко или Лёха, но перед Ольгиной матерью им пришлось отвечать.  Налили на столик в вкупе немного воды и бросали в неё кусочки натрия. Натрий, попав в воду, вступал в реакцию и багровой, раскалённой каплей катался по столу, пока не сгорал. Бросили последний большой кусочек и смотрели, как он вспухает, раскаляясь, и крутится, словно ужаленный. Но тут на большой станции поезд начал замедлять ход и резко остановился. Расплавленная магма стремительно прокатившись по столику, ударилась в живот Ольги, прожгла платье и потекла по телу к промежности и внутренней поверхности бёдер. Ольга закричала, но даже вскочить сразу не смогла – мешал столик и мы рядом сидящие. Бедная Ольга: испорченное, новое платье и следы ожогов на всю жизнь. Она неделю пролежала в санчасти школы.

Вот об этом я забыл.  На доске, лежащей на снегу, намёрз лёд, вот на него я и положил весь кусочек натрия. Он нехотя, вроде бы пробуя силы, стал разгораться. В нетерпении я низко наклонился к этому зрелищу и в этот момент он взорвался. Десяток раскалённых капель ударили мне лицо, оставив на нём глубокие язвочки, я едва успел закрыть глаза. Когда раскрыл глаза, вроде вижу, лицо в местах ожогов нестерпимо жжёт, а на доске и следов не видать. По дороге на Жиркомбинат шёл, пряча рожу от тётки в сторону, чтобы не огорчать её своими проблемами. Дома,  втихаря, в ванной перед зеркалом смазал кремом ожоги. Боль притупилась, но ещё долго саднило.

На следующий день поехал в кассы  аэрофлота за билетом на самолёт. Счастливое время было: поезда  и пароходы ходили,  самолёты летали, та же санавиация. Сейчас подыхать будешь, не дождёшься, да и кто бы заплатил.

Перед поездкой в кассы аэрофлота, свои язвочки замазал художественными масляными красками, смешав их под цвет лица. Стыдно идти с корявой рожей по городу, но всё обошлось и вот я торчу в аэропорту.

Мороз стал донимать меня ещё на земле. Ранним морозным утром долго добирался от Жиркомбината в аэропорт на старых гремящих автобусах Зил. Долго ждал на остановках, потом вместе с дикой оравой втискивался в переполненные автобусы, которые медленно и нудно позли по городу от остановки к остановке.

Над Ирктском висит густой смог, состоящий из тумана парящей Ангары, дымов печного отопления частного сектора, различных  котельных, которых в городе великое множество и дыма маневровых паровозов на станциях Кая и Иркутск-пассажирский.

Сырой морозный воздух забивает лёгкие и бесцеремонно забирается под пальто, пробирая до костей. Кругом снежные чёрно - белые сугробы: снег и сажа.

Мороз, туман. Морозную дымку и туман вынесло с Ангары на ВПП и плотно закрыло её. Вылеты самолётов задерживаются, до какого часа неизвестно.

Тогда ещё не было этого похорошевшего, отреставрированного здания аэровокзала, не было и того старого. На этом месте стоял одноэтажный деревянный павильон, в котором двери ни на минуту не закрывались. Люди снуют туда, сюда, обратно выпуская последнее тепло и запуская клубы морозного тумана, вместе с дымом от сигарет и папирос, курящих на улице людей.

 Деревянные кресла на качающихся железных трубах по залу. Если нашёл свободное место, то повезло, но сидеть совершенно не возможно, мороз так и стелется по полу.

Замерзаю, а погреться негде. Иркутский аэропорт - это местный полюс холода. Если в городе минус 45, то здесь возле водохранилища и Ангары за пятьдесят. Вот учудил. Пальто, зимняя шапка, а на ногах кожаные, остроносые туфли – корочки и носок не шерстяной. Форс. Мать всегда ругается:

-Форс мороза не боится, так и ты. В общем, если мне не изменяет память, наши буряты говорят:

-Талбей уге! ( типа головы совсем нет)

Кобелина без ума. Бегаю, как и все от стойки местных воздушных линий на улицу, чтобы размять ноги, пока их чувствую.

 Часов после десяти солнце поднялось выше, мороз усилился, но туман стал рассеиваться, объявили регистрацию, а потом и посадку в самолёты. Самолёты уходят один за другим: Кырен, Тальники-Новостройка, Мама, Ербогачён. В основном это самолёты биплан Ан-2: вечные, незаменимые труженики полей, огородов и местных  воздушных авиалиний. Дюралевая обшивка корпуса, без всяких удобств: летом душно, зимой холоднее, чем на улице. Имеют застоявшиеся запахи. На нашем маршруте в самолётах пахнет сгоревшим топливом, протёкшим и засохшим, или ещё киснувшим на полу тузлуком (рассолом)  солёного омуля, и содержимым желудков людей, не переносящих болтанку в воздухе.

Вот и наш: Бугульдейка-Еланцы-Хужир-Онгурён. Пассажиров в Бугульдейку, Еланцы нет, значит, летим без посадки до Хужира, а это полтора часа полёта. Как - нибудь выдержу. Иногда пилоты включают теплогенератор, установленный в салоне, но это редко. Тёплый воздух с запахом  сгоревшего керосина при качке и тряске вызывает ещё более острые приступы рвоты у пассажиров, гигиенических пакетов не наберёшься. Бывает, что на пол в салоне бросают стёганый ватный чехол от двигателя, можно укутать ноги. А ещё бывает, что попадается самолёт Ан-2 пассажирский вариант, с креслами, как в путёвом самолёте, можно снять туфли и сесть на свои ноги, поджав их под себя. В голове крутятся всякие варианты. Вот идиот, мог же надеть суконные ботинки, отороченные по краям кожей, с тёплым носком, а выпендрился в туфли:

-Нет, точно талбей уге. Ещё хуже, ишак.

Замечаю на регистрации знакомую девушку, конечно, это она - Вика Кудряшова. Знакомая и однофамилица сестры моего отчима Валентины Александровны Кудряшовой. Валентина жила с мужем Виктором Гусевым, детей у них не было. Рождалась одна дочь, у них в доме, на комоде стоял её портретик, но она умерла в детстве и всё.

Вика жила с родителями в Иркутске, летом приезжала отдохнуть на Байкал, жила у Гусевых и мы были знакомы. Она старше меня на два года и естественно умнее. Одета в тёплое пальто, валенки, шерстяные рейтузы и на голове тёплая пуховая шаль. Молодец! Человек едет в зиму, а я..? Подхожу к Вике, здороваемся, болтаем о том, о сём.

Приглашают на посадку и мы, пассажиры, гуськом за дежурной, топаем по очищенной от снега бетонке к недалёкой стоянке самолётов. Я слышу, как на промёрзшем бетоне трещат мои туфли и сжимаются закоченевшие ноги.

Вот и самолёт. Двери открыты, механики сняли чехол с двигателя и, свернув, отложили в сторону. Пришёл экипаж в длиннополых меховых куртках лётного состава, меховых унтах и весело переговариваясь, заняли свои места, а мы свои. Запуск. Двигатель на морозе звенит всеми своими цилиндрами, ему хорошо, он сейчас согреется. Чуда не бывает. Ватный чехол остался на земле, теплогенератор не запустили и жёсткие металлические сидения идут, как лавки, вдоль борта. Ноги не спрячешь под свой зад. Я в глухой тоске.

Рулёжка по бетонке, добавлены обороты двигателя, разбег, летим.

Внизу под крыло уходят в морозную дымку крыши дач, домов Рабочего предместья, предместья Марата. Снег, снег, снег. Идём на север. Двадцать минут полёта, тридцать, внизу в стороне остаётся Усть – Орда. Там запасной аэродром, а в помещении большие голландские печи с горячими боками. Непруха с утра, летим дальше.

Всё, я больше не могу. Ног уже давно не чувствую, нет их до колен. Колени и те скрипят из последних сил. Отстёгиваю привязной ремень, встаю и пытаюсь сесть на лавку со скрещёнными ногами, не получается. Сидение всего примерно 40х50 сантиметров. Вот так и сдохну на морозе и от мороза.

Сквозь рёв мотора самолёта, Вика, сидящая напротив меня, почувствовала движение и открыла глаза. Она побаивалась летать на такой технике, да и укачивало. Поэтому она, как и многие, не раз летавшие пассажиры, при взлёте сразу закрывала глаза и пыталась заснуть. Ранний подъём, предотлётные хлопоты делали своё дело и люди засыпали, коротая основное время в пути.

Вид у меня, наверное, был страшный. Застывшее лицо с выпученными, и побелевшими от мороза, и ужаса перед ожидавшей меня участью, глазами. В аэропорту я ей ничего не сказал про туфельки, а она не обратила внимания. Есть же дураки, но чтобы они летали самолётами, это уже слишком.

Она кричит мне:

-Серёжа, что случилось?

Мне уже деваться некуда, бросаю свой выпендрёж и  коротко рассказываю, что происходит со мной. В голове мелькает, а что толку, чем она может помочь.

Но она молодец, не успел я и рот закрыть, а она нашла нужное решение. Кричит мне:

- Снимай свои туфли и давай сюда свои колотушки.

Я даже сразу не сообразил о чём она.

Вика опять:

- Снимай туфли и протягивай ко мне ноги!

Делаю последнюю попытку сопротивления:

-Господи! Стыдоба какая, создать девушке проблемы, готов сквозь землю провалиться. И провалился бы, если не она.

Вика уже откинула привязной ремень и расстегивает на себе пальто снизу, приподнявшись, приподнимает полы пальто выше, удобнее устроившись на сидении, чуть раздвигает ноги:

-Ну чего ждёшь?

Кое - как сбиваю с себя корочки, в буквальном смысле, и тяну ноги вперёд к Вике.

Слава Богу, и родителям, что ростом не обидели: хорошая выросла  палка, дерьмо мешать, пригодилось.

Вика взяла мои хрустальные от мороза  костыли и, спрятав  их у себя между ног, накрыла полами пальто. Неудобно, конечно, сидеть на кобчике на лавке и упираться лопатками в фюзеляж, но что делать?

Долго ли коротко, не знаю, счёт времени потерял, но ноги постепенно стали отходить.

Сейчас думаю, что Вике не слишком-то было приятно держать мои ледышки у себя между ног.

Не знаю, что было лучше, когда ноги замерзали или, когда отходили. Страшная боль, я крутился, как на сковородке, места себе не находил. Ноги корёжит, но я делаю вид, что стойко переношу все тяготы, которые сам себе создал.

С тех пор я точно знаю, что самое тёплое место на земле у женщин,  там, где наша общая, человеческая родина. Горячее его ничего на свете нет, за это обожаю и люблю. Но это шутка.

Самолёт уверенно поёт двигателем, проходим Еланцы, вот потянулась Тажеранская степь, потом открываются просторы Байкала скованные льдом и берегами изрезанными, как фиорды. Идём над западным краем Ольхона, голые, скалистые берега, вот уплывают под крыло крыши домов Хужира, до самого пионерского лагеря и Рыбхоза идём над тёмными шапками леса. Вот лес обрывается, пилоты убавляют обороты двигателя, снижение, посадка, короткий пробег по полю, разворот, рулёжка к зданию Хужирского аэропорта. Двигатель последний раз взревел, погнав волны снежной пыли в сторону Харанцов и замер, тишина.

Делаю хорошую мину на лице, но при плохой игре, благодарю свою спасительницу и, кое-как втискиваю свои распухшие ноги в заледеневшие туфли. Слава Богу, спасительнице своей, я жив, здоров и на своих ногах.

Заходим в диспетчерскую, там тепло, уютно. Ждём попутной машины до посёлка. Начальник аэропорта Виктор Танкович уже запрашивает Иркутск на обратный вылет:

Алмаз – Визгун, прошу погоду маршрута.

Жизнь продолжается. С Викой ещё увиделись в Хужире, но потом никогда больше не встречались. Слышал, что она была директором пошивочного ателье на Омулевского, пользовавшимся большим спросом, но к моему стыду не удосужился заглянуть туда. Вот уже более сорока лет  я топчу землю, теперь даже чужую, своими ногами.

Спасибо тебе Вика! С большим опозданием, но большое спасибо тебе - Виктория Кудряшова.

Переохлаждение в самолёте, во время поездки на каникулы, вышло мне боком, в виде фурункула на сгибе левой кисти руки. Сначала это был маленький гнойничок, который я по глупости выдавил, а к тому моменту, когда нужно было возвращаться в интернат, кисть руки изрядно разбарабанило, она изрядно зудела и ныла, не давая покоя. Как назло погода на Байкале испортилась, дул сильный ветер и временами налетали снежные заряды, поэтому мать приняла решение отправить меня с почтовой машиной до МРС по льду, а там пересесть на иркутский автобус.

Почтовая машина обычно встречала почту у самолёта, но когда самолёты не летали, забирала почту в МРС или в Еланцах. Выехали из Хужира рано, автобус из МРС уходит в 8 часов утра, а почтовая машина на базе Газ-51, едет с черепашьей скоростью. В кабине места только водителю, да экспедитору, так что мне в будке пришлось с больной рукой летать по всем углам. Наконец эта каторга закончилась, и мы приехали в МРС, где автобус собирался отправляться. Едва я устроился на последнем сидении, как водитель завёл мотор, и мы поехали. 120 километров ужасной грунтовой дороги, а потом ещё 150 километров разбитого асфальта, на которые уходит 8 часов поездки на автобусе Паз. От сумасшедшей тряски я не знал, куда пристроить свою руку, а потом не заметил, как обо что-то её ударил, пронзила боль, но потом наступило облегчение. Бинт на руке обагрился кровью и обильным гноем, всё обтёр бинтом. Не найдя ничего в карманах снял с шеи шарф, обвязал руку и почти мгновенно уснул, уже не замечая тряски. Сказались две бессонные ночи, а шрам от фурункула остался на всю жизнь.

Учёба продолжается, теперь дома опять не буду полгода, но всё идёт своим чередом. Новое происшествие в школе, чуть не закончившееся трагически. В интернате готовятся к отбою. В мужском туалете пацаны умылись, почистили зубы, помыли ноги, и на кафельном полу в умывальнике собралась огромная лужа. Малыши уже разбежались по спальням, а большая группа старшеклассников и курильщиков стоит в умывальнике, травят байки и анекдоты, дым стоит коромыслом и через тамбур туалета вытягивается в коридор. Дежурным воспитателем в этот день была Сова, то есть Валентина Васильевна и, учуяв дым в коридоре, как броненосец «Потёмкин», уходящий от погони, устремилась в мужской туалет. Стоящий на стрёме оголец кричит: - Атас!, а самый шустрый из курильщиков, пинком ноги разбивает низко расположенный выключатель света, умывальник погружается в темноту. Сова, проскочив через тёмный тамбур, врывается в ещё более тёмный умывальник и ногами в туфлях на высоком каблуке наступает в лужу воды. Не видя ничего вокруг, она протягивает за спину руку, чтобы включить свет и пальцами попадает в голые провода в разбитом выключателе, раздаётся дикий крик, очки с толстыми линзами слетают у неё сноса и падают в лужу на полу. Валентина Васильевна нагибается и шарит рукой по полу, пытаясь найти очки, а в это время шпана, кто мимо неё, а, кто, перепрыгнув, через её спину, стремительно разбегаются по спальням. Ей так и не удалось никого задержать. На школьной линейке директор школы Иван Романович устроил нагоняй мужчинкам, но не пойманный, не вор.

В жизни бывают моменты, когда за прошлые поступки бывает стыдно и вот парочка из них. В 8 классе, то есть в выпускном, ума у нас должно быть уже побольше, но однако его не хватает. В интернате обеденное время и в столовой дежурные накрыли столы, а дежурные воспитатели по очереди пропускают своих воспитанников в столовую, где мы занимаем отведённые для каждого класса места, по десять человек вокруг двух сдвинутых вместе столов. Девчонки наши спокойно, чуть ли не торжественно усаживаются для приёма пищи и так же спокойно приступают к еде. Пацаны, больше находятся в движении и к очередному приёму пищи, уже голодные, как волки. Быстро уселись на свои места и мгновенно, как бакланы проглатываем свои порции и уже более спокойно пьём кофе, чай, компот или кисель в зависимости от времени суток.

Люба Афанасьева, сидящая спиной к окну, чопорно, двумя пальчиками держит ломоть хлеба и так же чопорно, небольшими кусочками откусывает и неторопливо жуёт.

Я краем глаза вижу эту картину, и тут меня бес толкает под руку, поэтому, нисколько не задумываясь, обращаясь к ней, ляпнул вслух:

- Афанасьева, ты чего выкусываешь, как будто п… пить даёшь!

Люба мгновенно покраснела, а я чуть не подавился куском хлеба бывшем у меня во рту, от полученного резкого шлепка по голове.

Оборачиваюсь, а за спиной стоит старшая воспитательница Валентина Васильевна по кличке Сова, её увеличенные линзами глаза яростно сверкают, примерно, как на фото у Троцкого и она гневно произносит:

- Кретов! Ну, как ты мог сказать такую гадость девушке, своей однокласснице, да ещё за столом!

Как, как! Смог, если ляпнул, не задумываясь, простота деревенская. Эта моя безобразная выходка, слава Богу, осталась без последствий. Валентина Васильевна шум поднимать не стала, но я чувствовал перед ней не ловкость, да и перед нашими девчонками тоже. Извинятся за хамство не стал, а Люба этого не требовала. Стыдно только сейчас, за то далёкое прошлое.

Или вот ещё.

На одной из перемен мы с Мишкой Головниным затеяли в классе возню, кровь в жилах заиграла. Возились с ним возились, потом он сделал какую-то подлянку, вырвался из моих рук и бросился к двери, которая была закрыта, а я за ним следом. Уже готов был дать ему под зад пинка, но в это время дверь распахивается и в ней стоит Люба Прудникова. Мишка ужом скользит между Любой и второй створкой двери, а пинок предназначенный ему, достаётся Любе прямо в промежность. Мне показалось, что она даже подпрыгнула, а потом согнулась от боли и заплакала. Я принёс ей свои извинения, но что ей от них, хотя она меня ни в чём не винила. Зато другие одноклассницы высказали мне всё, что они обо мне думают. Даже сейчас, когда вспоминаю этот момент, становится стыдно и жаль девушку. Вот до чего доводит дурость, играются одни, а страдают другие.

Иногда вечерами мы, старшеклассники, сбегаем в город в кинотеатр «Байкал» на нашумевший взрослый фильм, на афишах которого внизу приписывалось детям до 16 или 18 лет. Билеты продают без проблем, только опасаемся контролёров, которые пропускают в зал зрителей. Мальчишки по росту 180 см вроде бы уже взрослые, но контролёры видят наш юный возраст, но закрывают на это глаза, они сами тоже были молодыми когда-то. Наши девушки Надя Филатова, Валя Кашина имеют округлившиеся формы, но им явно не хватает роста, поэтому они надевают туфли на высоком каблуке и делают высокую причёску с шиньоном, типа воронье гнездо. Опять же лица выдают их юный возраст, но они держатся чинно и следуют важно мимо контролёров.

В городе идёт первый советский фильм ужасов, поставленный по книге Н.В. Гоголя «Вий» и мальчишки с девчонками нашего класса, дружно устремились в городской кинотеатр. Сидим рядом с девчонками и, хотя сами замираем от страха  мифических сцен в фильме, но держим фасон, когда девчонки вскрикивают и хватаются за тебя руками. И вот, наконец, заключительные слова фильма:

- А у нас в Киеве, все бабы, которые сидят на базаре, все ведьмы!

Потом идём по ночному городу и жмёмся друг к другу, а в спальнях долго обсуждаем интересные моменты фильма. Отдельные фразы из фильма надолго вошли в наш лексикон, как из многих интересных фильмов и кинокомедий, типа:

- Поднимите мне веки! И многие другие.

Пятница в интернате особый день, почти, как праздничный. После занятий в школе и обеда, ученики выстраиваются по классам в колонну и в сопровождении воспитателей направляются в городскую баню, где администрацией города выделено время для помывки школьников интерната, например с 14 до 15 часов дня. На автобусе школы завозится кастеляншей в баню нательное бельё, мыло, мочалки. Постельное бельё меняется вечером в спальне.

Время помывки ограничено, поэтому в обязанность старшеклассников входит проследить за помывкой нескольких малышей,  тереть их мочалкой и в холодное время помочь им тепло одеться, чтобы на обратном пути не простудились. Закон этот свято соблюдается из поколения в поколение, без обсуждений. И я не помню, чтобы кто-то его нарушил, каким бы крутым старшеклассник не хотел казаться. У кого-то есть свои пацаны любимцы, другие моют пацанов со своих станций и полустанков, третьи находят тех, кто нуждается в их помощи. Тоже самое происходит у девчонок. Помыв младшеклассников, старшие сами переходят к водным процедурам.

Моечных отделения два: женское и мужское разделённые большой деревянной дверью. В каждом отделении есть парная, а вдоль стены открытые душевые кабины. Мраморные лавки и большие цинковые тазы.

Помыв малышей, старшие могут позволить себе посидеть в парной, напустив пар из крана, воспользоваться  чужим, оставленным веником. Пар из крана подаётся крутой, кажется, что уши скручиваются в трубочку. В моечном отделении батареи вдоль стен тоже паровые. В первый год пребывания в интернате я по неосторожности, проходя вдоль стены, подскользнулся и прислонился задом к батарее. Моментально получился глубокий ожог, всплывший огромным пузырём, и пришлось сидеть за партой на одном боку и спать так же.

После парной, ополоснувшись холодной водой, собирают мочалки, остатки мыла и выходят из бани, где на улице их дожидается мытая братия. Так же строем возвращаемся в интернат и на самоподготовку в школу.

Бывает, когда в моечной уже нет малышей, старшие заглядывают через щели древней потрескавшейся двери в женское отделение. Видимо инстинкт размножения человечества берёт верх над разумом. Иногда за подглядыванием нас заставали городские мужики, пришедшие раньше времени. Нас они не ругали, а посмеиваясь, отгоняли от двери:

- Хватит вам пялиться, дайте и нам поглядеть! И занимали наши места.

Наши девчонки такие недоступно чопорные в одежде, в повседневной жизни, так прекрасны и беспомощны в своей юношеской наготе, что глаза трудно оторвать от созерцания этих вполне сформировавшихся бело-розовых фей.

Пусть ханжа говорит, что это некрасиво, противозаконно. Красиво, ещё как красиво. Тысячелетия люди любуются на красоту женского тела и восхищаются, и это естественно. Я не испытываю ни малейшего смущения за эти минуты прошлого. Когда же ещё учиться любить и ценить красивое, пока ещё запретное, но конечно без всяких грубостей или насилия.

Вот на Западе внимательное разглядывание женщины приравнивают к изнасилованию. И бывает, судят за это. Выдумали это, наверное, феменистки или гомосексуалисты. Поэтому со страшной силой распространяется гомосексуальная зараза, подводимая под рамки закона. В середине двухтысячных годов в Берлине и Потсдаме на самых оживлённых местах, на остановках транспорта висели рекламные плакаты с надписью: «Mama! Ich bin Schwule». Вот, наверное, радости в доме от этого известия: «Мама! Я педераст». Человечество деградирует, поощряя однополые браки, да ещё разрешая им заводить детей. Это заведомо калечить психику детей видя в семье две мамы-папы или два папы-мамы.

 Раньше гомосексуальные связи были приоритетом мест лишения свободы, где опущенные имели дырявые чашку с ложкой, и спали у параши. А теперь они вокруг нас и не сходят с экранов телевизоров, не особенно маскируя свои пороки.

Уже учась в последнем выпускном классе, стал свидетелем проделки наших парней. Малышей в моечном отделении уже не было, а старшеклассники, кто домывался, а другие заглядывали в щели двери, любуясь на девчонок. Или тесно им было, а может специально кто-то толкнул дверь и она медленно, без скрипа стала открываться в женское отделение. Любопытных мгновенно, как ветром сдуло, и они спрятались за перегородки душевых кабин, те, кто мылся, прикрылись тазами и повернули головы в сторону открытой двери. Девчонки же занятые собой, не видели открытой двери и спокойно мылись, не обращая на нас внимания. Вдруг, одна, сидящая недалеко от двери, вся в мыле, встаёт и направляется в сторону душа.

 Надо сказать, что душ не выключался, и вода лилась постоянно, каждый регулировал только температуру. Так, что шум льющейся воды заглушал все звуки. Девушке, видимо, пена попала в глаза, и она двигалась в слепую к душу, при этом промазала и вошла через распахнутую дверь в мужское отделение. Парни пожирали её глазами молча, боясь вспугнуть, и оценили по достоинству. Девушка ополоснулась под душем, промыла волосы и глаза и только тут обнаружила, где она находится. Она вскрикнула, машинально прикрыла одной рукой низ живота, другой груди, кинулась прочь от нас, балансируя на скользком полу.

Оказалось, что это учительница младших классов, живущая на территории школы. Мгновенно девчонки подскочили к двери и захлопнули её, закрыв на крючок. Всё! Спектакль закончился. Парни с хохотом закончили мытьё, и пошли одеваться. На улице учительница и девчонки вглядывались в наши лица, пытаясь прочитать в них, кто их видел обнажёнными. Но мы сохраняли спокойствие, а покрасневшие лица можно списать на воздействие бани. Этот случай ещё долго нами обсуждался, но девчонкам ни гадостей, ни сладостей не говорили, чтобы не смущать их.

А вот в Иркутске в баню из «санаторки» приходилось ездить далеко в город на остановку Бытовая, а там пешочком к набережной Ангары в старинную Курбатовскую баню. Баня большая, с женским и мужским отделениями с парными, буфетом с разливным пивом. В моечном отделении сводчатые потолки, мощные мраморные лавки на фигурных бронзовых ножках и такие же бронзовые краны для горячей и холодной воды в виде голов льва. Пар сухой и влажный, всё для клиента. Для Иркутска это своего рода Сандуны, жаль только добираться по морозу далеко.

Во время поездок в поезде чего только не увидишь, в основном это пьянки  и дебоши. Когда идёт увольнение из рядов Советской Армии в запас, дембеля пьянствую от воинской части и до своей станции. То и дело между ними вспыхивают драки и желательно в это время не попасть им под горячую руку, озверевшие они ничего не соображают. В ход идут кулаки и солдатские ремни, с утяжелённой свинцом бляхой. В ограниченном пространстве вагонов особенно разгуляться негде, дебоширов и покалеченных на крупных станциях снимают милиция и комендантские патрули. А до крупной станции другим пассажирам приходится терпеть.

 Наши одноклассницы, не стесняясь, вовсю кокетничают с солдатами и молодыми парнями, обращающих на них внимание. В это время они от нас откровенно дистанцируются, мол, я не с ними, а сама по себе. Смешно, конечно, со стороны, но это женская природа выбирать себе покровителя постарше. В дороге бывают и казусы

Перед каким-то государственным праздником нас интернатских отпустили домой раньше обычного, и мы не попадали на свои электрички, и поезда ближнего следования. Все, кто ехал в сторону Иркутска и дальше пришли на  станцию Слюдянка и стали пристраиваться на проходящие поезда дальнего следования. Но нам не повезло с поездом «Владивосток-Москва», свободных мест в купейных и плацкартных вагонах не было, кое-как пристроились в общем вагоне. Не возвращаться же в интернат или сидеть ждать на вокзале, когда на улице мороз минус 45. В тесноте, да не в обиде, нашли места в соседних купе. Скоро поезд тронулся, замелькали станционные пути, берег Байкала, посёлок Култук, состав набрал скорость, двигаясь в сторону Иркутска. В вагоне было жарко, проводники, боясь разморозить отопительную систему вагона, усердно подкидывали в печь уголь. Все пассажиры занимались своими делами. Витя Одарченко, достав потрёпанную колоду карт из кармана, предложил играть в «подкидного дурака». Нашли свободный пятачок и предались игре, чтобы скоротать время до Иркутска.

Но скоро нас стал донимать запашок, грубо говоря, и не к столу будет сказано, свежего говнеца. Мы стали поглядывать друг на друга, потом обменялись мнениями, но никто не признался в подвохе. Среди интернатской шпаны, испортить воздух в кругу товарищей не считалось кощунством. Временами в спальнях даже устраивали состязания, кто резче и больше сделает это. Но тут все отказались и стали крутить головой по сторонам, откуда исходит этот запашок, который перешёл уже в зловоние. Смотрим, соседи по вагону тоже проявляют беспокойство по этому поводу. Вскоре был обнаружен источник зловония. В середине вагона на третьей полке, отвернувшись лицом к стене, спал дедок. На все попытки его разбудить он не реагировал, а уцепившись заручку на стенке, не давал себя стащить с полки. Соседи сказали, что он старый и был изрядно выпившим, но как, видимо, страдал недержанием. Навалил в штаны и, ворочаясь на полке, всё раздавил, а теснота купе и жара это всё усугубили.

Проводник вагона сбегал за бригадиром поезда, который вскоре появился в сопровождении дежурного милиционера линейного отделения милиции, который сопровождал поезд. Младший сержант милиции, встав ногами на нижние полки купе и зажимая одной рукой нос, стал тормошить деда, требуя повернуться. Тому ничего не оставалось делать, как выполнить это требование. Он лежал на полке и из-под прищуренных век поглядывал на стоящих внизу людей. Милиционер, сдерживая подступающие позывы рвоты, требовательно обратился к дедку:

- Гражданин! Я, конечно, дико извиняюсь, но скажите, чем это у вас тут пахнет, что ваши соседи возмущаются?

Дедок, зыркая из-под ресниц, изобразил смущение от внимания к своей персоне и скороговоркой ответил:

- Дэк мазями сынок, мазями. Старый я.

Все, кто слышал ответ, покатились со смеху и стали пересказывать другим, кто стоял вдалеке. Там тоже зазвучал смех.

Милиционер заставил слезть деда с полки и в сопровождении бригадира увёл его в штабной вагон. Проводник, ругаясь, вымыл полку и на некоторое время открыл настежь входную дверь, впуская клубы морозного воздуха.

А у нас ещё долго не сходила с языка присказка:

- Дак мазями сынок, мазями!

Наконец суровая зима закончилась и наступила весна, в городе цветёт буйная сирень, черёмуха, в садах яблони, благодать! Все наши помыслы направлены на сдачу экзаменов и каждый задумывается о своём будущем. Сдаст экзамены, пойдёт учиться в техникум или продолжит учёбу в средней школе и окончит 10 классов, а там институт. А если не сдаст, то мальчишек ждёт лопата на железной дороге и лом.

Перед экзаменами преподаватели и воспитатели нагнетают страсти, каких только страхов не рассказывают из опыта прошлых лет, а тут ещё происшествие в соседней городской, кажется 50-ой школе. Буквально перед выпускными экзаменами исключают из школы десятиклассника, да ещё с треском, за грубое нарушение дисциплины. От своих одноклассников, слюдянских жителей, узнаём подробности и смех, и грех. Сидит здоровый балбес на уроке и щёлкает кедровые орешки, да видимо так смачно, что вызывает желание погрызть орехи у своей соседки по столу. Та пристаёт к нему с просьбой угостить её орехами, но он ей отказывает, девушка ещё пуще пристаёт и тогда он выкидывает номер. У него кровь в жилах бурлит и хочется чего-то прекрасного. Вот это вставшее на дыбы желание, вылезло в его дырявый карман, а он, не задумываясь о последствиях, предлагает соседке самой взять орехи. Девушка по простоте душевной сунула свою руку к нему в карман и загребла…

Почувствовав в своей руке горячую плоть, она от неожиданности, стыда и обиды вскрикнула, а потом разревелась, да ещё и руку выдернуть из его кармана не может. Получился громкий скандал, и администрация школы быстро вызвала его на педсовет, где приняли решения из школы исключить, не дав получить аттестат зрелости.

По этой, видимо, причине в нашей школе был отменён выпускной вечер, во избежание каких-либо неприятностей при его проведении.

Как выпускники, особенно девушки,  не возмущались, не упрашивали директора, мол, платья пошили, туфли новые купили, Иван Романович Пендриков остался, не преклонен.

В интернате началась подготовка к сдаче экзаменов. Все классы до восьмого уехали в пионерский лагерь «Байкал» в долине речки Талой, а ученики восьмых классов остались одни со своими воспитателями и преподавателями.

Живём так же по распорядку дня, только всё время отдано подготовке к сдаче очередного предмета. В общежитии второй этаж закрыт вместе с туалетами и в нашем распоряжении уличный деревянный туалет в глубине школьного двора. Чтобы справить нужду извольте прогуляться метров двести, а то и больше. Днём ладно без проблем, если хорошо прижмёт, сбегаешь, а наши девчонки по одной туда не ходят ни днём, ни вечером. По лёгкой нужде вечером и ночью девочки ходят в своей комнате на ведро, а утором выносят.

Мальчишкам проще, они по лёгкой нужде выпрыгивают на улицу через открытое окно, напуская при этом тучу комаров. А на улице любой угол наш. Так же ходят на улицу наши курильщики Коля Чернигов, Саня Антонов, Саня Андреев и те, кто к курению пока приобщается. Кому-то из них приходит в голову заглядывать к девушкам в окно, когда стемнеет. Они забираются на дерево яблоньку – дичку растущую под окнами и с этого наблюдательного пункта видно всё, как на ладони. Вернее, девушки в своей комнате, как рыбы в аквариуме, все на виду. Окна комнат закрыты только занавесками и девушки думают, что их комнаты, это крепость. На самом деле прекрасно видно, как они раздеваются, переодеваются или справляют малую нужду в ведро.

Даже Мишка Сомов не избежал соблазна заглянуть через занавески, при этом краснел и потел, смущённо оправдываясь. Вечером перед сном обменивались мнением, кто и что видел.

 Наказание получил только Сашка Антонов. Как – то после дождя он полез на дерево покурить и заодно полюбоваться девчонками. Пока пристраивался удобнее на ветке дерева, соскользнул по мокрой коре и, не удержавшись, полетел попой вниз и попал своим тазом в вилку между веток. Успел ухватиться руками за ствол дерева, но получил сильный ушиб зада и кое-как залез обратно в комнату через подоконник. Вот смеху-то было до самого отбоя, а Сашка ещё несколько дней ходил боком.

Сдав один экзамен, начинаем готовиться к следующему. Ну, вот и всё, экзамены сдали, нас поздравили, вручив свидетельства об окончании 8 классов, и открыли дверь в большой мир. Теперь всё зависит только от нас, детство кончилось. Процедура вручения свидетельств, прошла настолько буднично, что даже не запомнилась, я сел в поезд и убыл в свой любимый Иркутск, а потом домой.

Много лет пролетело с той поры, нет уже и той страны, в которой мы жили и были счастливы. Сколько не пытался найти на просторах интернета одноклассников школы – интернат, но попытки были безуспешными, пока не вышла на меня Галина Мезенцева (Шихарева). Она училась в одно время со мной, но младше классами. Что знала она о моих одноклассниках и учителях рассказала. Мы продолжаем общаться, поздравлять друг друга с праздниками. А в 2013 году нашлись сразу две одноклассницы – Любовь Тулубенская (Булгакова) и Надежда Бобылева (Филатова). Очень рад, что они нашлись, и я посвятил стихи этому событию, адресуя их Любови Булгаковой, у которой, бывало, списывал школьные задания.

Одноклассница моя, одноклассница,

Сорок с лишним лет прошло, какая разница.

Я, сквозь призму лет с тобой, рад был встретиться,

Ведь не зря же говорят: «Земля вертится».

Помнишь школу-интернат, ты, Слюдянскую,

Нас ушастых, озорных, жизнь спартанскую,

Где ранетки во саду, не смородина,

Там учились разделять – Я и Родина.

Багаж знаний на года в «репу» вкладывать,

Что там ждёт нас впереди не загадывать.

Человеком быть всегда - это главное,

Юность в школе - интернат время славное.

Время славное, но мы быстро выросли,

Жизнь не поле перейти, а сплошь заросли,

Как в атаке позади друзья павшие,

Не любившие ещё, пострадавшие.

Те, что тернии прошли, стали старыми,

Поседевшими в борьбе и усталыми,

Но по - прежнему задор в глазах светится,

Значит, матушка-Земля ещё вертится.

Люба поэтесса со стажем, автор нескольких сборников прекрасных стихов, в основном любовной лирики. Любовь в жизни человека самое главное. Люба кроме выпущенных книг имеет авторские страницы на многих сайтах и пользуется успехом у читателей. 

http://www.stihi.ru/avtor/100008vitaly

О том, как сложилась судьба многих наших одноклассников эти девушки мне и поведали. Вера и Люба Булгаковы после 9 класса поступили в техникумы в Иркутске. Вера в строительный техникум, а Люба в геологоразведочный, за своей мечтой и за романтикой. Вера отучилась год и бросила, проблемы с черчением оказались не для неё, поступила в медучилище и там нашла своё призвание. Отработала в медицине 27 лет.

Люба, окончив техникум, работала в Братской и Коршуновской геологоразведочных партиях. Сестра Вера приехала к ней в гости в Железногорск, там и прижилась, вышла замуж, родила и воспитала детей. С возрастом у Веры начались проблемы со здоровьем, но ещё держится, не сдаётся.

Надя Кайсарова вместе с Любой закончила тот же геологоразведочный техникум и по распределению уехала во Владивосток, где и живёт до сих пор.

Люба же хватив романтики, вернулась в свои родные места, где работала в различных предприятиях района.

Надя Филатова после школы-интерната поступила в химико-технологический техникум города Усолье – Сибирское, в 1971 году вышла замуж за Ивана Бобылева и уехала с ним на Алтай, где и живёт до сих пор.

 В том же 1971 году, Надя, будучи на практике на Усольском химкомбинате встретила Галю Пастушенко, которая работала на этом комбинате и они долгое время переписывались.

Галя и Людмила Пастушенко позже окончили торговые учебные заведения, и долгое время работали в ОРСе. Сейчас живут в родном городе Слюдянка.

Люба Москвитина жила и работала в Набережных Челнах и умерла более 10 лет назад.

Брат её Миша Головнин погиб молодым.

Почти всех наших пацанов сгубила водка, и они умерли или погибли ещё молодыми. Нет давно Володи Ратникова, погиб в конце 70х.

Спились и погибли Сашка Антонов, Коля Чернигов, Коля Ревякин, Валерка Черепанов, ещё совсем молодыми.

Давно умерла наша старшая воспитательница Валентина Васильевна Гоголева.

Василий Филлипович Филлипов сменил Пендрикова Ивана Романовича на посту директора школы – интернат и долгое время ею руководил. Прожил более 80 лет, а в конце жизни тяжело болел и жил у старшей дочери Татьяны. Умер Василий Филлипович 16 июля 2015 года. Любовь Тулубенская (Булгакова) сообщив мне эту печальную новость, констатировала:

- Вот и он ушёл из жизни, учителей наших не осталось ни одного. Светлая ему память, замечательный был педагог.

Не знаю, что стало с девчонками и мальчишками из параллельного класса, но всегда их вспоминаю с удовольствием и благодарностью, спасибо, что они были: Стройная, очаровательная девушка Люба Прохорова, Близорукая, отзывчивая, неловкая Ольга Кузнецова,  Озорная хохотушка с конопушками Таня Субботина, Миша Кокоулин, Саня Андреев, Лёха Кыштымов, Лёха Иванов, Саня Галкин, Витя Одарченко, Сашка Котовщиков и другие, которых к своему стыду не помню ни фамилий, ни имён.

 Распад Советского Союза внёс коррективы в размеренную жизнь советских граждан. Два полоумных партийных деятеля Горбачёв и Ельцин, затеяв борьбу за власть в стране, разрушили её, поставили граждан своей страны на грань вымирания. Мне ещё, можно сказать повезло, нашу воздушную армию Дальней авиации расформировали, а меня прослужившего больше 20 лет, отправили на пенсию. Работал в службах безопасности фирм, получал зарплату и пенсию. Агонию армии вспоминаю со стыдом, на службу ходишь, а деньги по два-три месяца задерживают, живи, как хочешь. Младшей моей дочери Марине, сделали операцию на глазах, и она лежит в больнице на бульваре Гагарина в Иркутске. Когда глаза поджили, она видит, как молодёжь, почти сопляки, на набережной сумками приносят и распивают шампанское, водку, пиво, жрут разные деликатесы, а я ей, кроме домашней еды, не могу ничего принести в больницу. Как объяснить это противоречие двенадцатилетнему ребёнку, ведь вот ещё совсем недавно мы жили хорошо. Она может думать, что это мы к ней охладели и не можем побаловать её ни чем. Когда она училась колледже, то ей пришлось уже и самой подрабатывать, чтобы иметь деньги независимые от семейного бюджета, для своих нужд.

Моим одноклассницам тоже пришлось цепляться за всякую работу, чтобы выжить в этой государственной катастрофе. В основном все чем-то торговали, хотя многие до этого не имели никакого отношения к торговле. Страшное было время. Кто-то не перенёс перенапряжения, лишений и умер, другие справились, выстояли, выжили, вырастили детей. За это сейчас расплачиваются своим здоровьем.

 Всем оставшимся в живых одноклассникам я желаю здоровья, долгих лет жизни, счастья и благополучия. А тем, которых, уже нет среди нас, вечная им память и пусть  земля будет пухом.

В рассказе использованы фрагменты воспоминаний Галины Мезенцевой (Шихаревой), Любови Тулубенской (Булгаковой), Надежды Бобылевой (Филатовой)

Фото из альбома Любови Тулубенской (Булгаковой)

Сергей Кретов

Баден – Баден, 20 июня 2016 года

Другие произведения автора:

Обвинены в крестьянстве

Не доброй памяти царя Бориса

Я с Таней встретился в гостях, на вечериночке

Это произведение понравилось:

Мария Козимирова