И.С. Скоропанова Минск 2015 об Инсайдауте К.Кедрова

О стремлении обосновать Проект Духа данными науки свидетельствует книга Константина Кедрова «Инсайдаут. Новый Альмагест» (2001). Поскольку замысел К. Кедрова не менее грандиозен, чем сосноровский, — дать новую модель мира и человека и превозгласить Благую весть космического бессмертия, уготованного людям, он избирает и новую литературную форму, основанную на культурном синтезе метафизики, науки, поэзии. Каждый из пяти разделов книги — «Новый Альмагест», «… Или…», «Лексикон», «Компендиум», «Инсайдаут» — включает в себя наряду с прозаическими текстами, разъясняющими авторскую концепцию, авангардистские стихотворения, циклы стихотворений, поэмы — всего их 50. Стихи начинают и завершают книгу, и многое из того, о чем К. Кедров пишет, ему, по собственному признанию, первоначально открылось через поэзию. Она рассматривается как важнейший инструмент познания и выражения познанного, ибо поэзия «обладает всесокрушающей энергетикой» [4, с. 221], прорываясь за пределы мыслимого и немыслимого по непредсказуемой траектории.

Автор «Инсайдаута» работает с миром идей, и поэзия его интеллектуализирована. Более того, «поэтические строфы превращаются» у К. Кедрова «в формулы — и наоборот» [4, с. 6]. Часто перекодированию подвергаются архетипы, религиозные мифологемы, вечные образы мировой литературы, что выводит философа / поэта за грань физического мира в сферу метафизики.

К. Кедров — наследник футуризма и супрематизма, причем утверждает: «Авангардизм — нормальная составляющая поэта» [4, с. 222]; следовательно, поэзия — это еще «вечно новый язык»: «Сказав новое слово, надо тотчас же создавать другое новое слово. Vita nova — это для авангарда» [4, с. 250]. Под «новым словом» имеется в виду не столько новая лексика и образность (хотя и они тоже), сколько новая идея, вносимая в культуру, даже новая философия, более того — новый проект жизни, расцениваемый как определяющий перспективу развития человеческой цивилизации. Таковой проект, который можно назвать космическим, и предлагает К. Кедров в «Инсайдауте».

К. Кедров воскрешает традицию русского космизма, восходящую к Н. Федорову, К. Циолковскому, В. Вернадскому, актуальную для творчества В. Хлебникова, К. Малевича, Н. Заболоцкого, отчасти Л. Мартынова, внедряет в нее идею инсайдаута, воспринятую у П. Флоренского и обнаруживаемую у символиста А. Белого и сформированного символизмом Д. Андреева; опирается на научные открытия первой половины ХХ века: теорию относительности А. Эйнштейна, принцип неопределенности В. Гейзенберга, концепцию опространствленного времени и овременного пространства Г. Минковского, квантовую физику М. Планка, принцип дополнительности Н. Бора, концепцию расширяющейся Вселенной А. Фридмана, теорему «черных дыр» с их мнимым временем и пространством С. Хокинга и др. Апеллируя к определенным положениям науки поэт/филлософ не только реабилитирует верования различных религий, мистических и метафизических учений о существовании невидимого — потустороннего мира и вечной жизни, но дает этому новую интерпретацию, доказывая: «Потусторонний мир — это всего лишь корпускулярный вариант нашего волнового мира» [4, с. 59], — и характеризуя его как вечную светоносную энергетическую первореальность, где опространствленные прошлое, настоящее и будущее сосуществуют вместе. Данное положение автор конкретизирует на примере электрона: «…в зависимости от приборов, применяемых в опыте», электрон «выявляется либо как частица, либо как волна. Частица и волна — это как бы две ипостаси одной реальности. … Получается, что в зримой волновой вселенной содержится ее незримая ипостась из частиц. Мир — ;видимый же всем; (волновой) и ;невидимый; (корпускулярный). Не следует думать, что волна и частица существуют отдельно друг от друга. Электрон, фотон и т. д. — это волна-частица» [4, с. 146]. Со ссылкой на современную космологию К. Кедров указывает, что, помимо видимых нами трех измерений, в свернутом состоянии на уровне микромира параллельно существуют и другие измерения. «Теория относительности Эйнштейна открыла вселенную, где время и пространство могут сжиматься и расширяться, где один миг может растянуться в тысячелетия, а тысячелетия станут мигом» [4, с. 261]. В цикле «Одиннадцатая заповедь» эту разницу между земным пространством-временем и пространством-временем метамира фиксируют строки:
Пока Гамлет говорит «Быть…»

во вселенной гибнет 500 галактик

«Быть» — раскрылось 1000 роз

«Или» — образовалась галактика Офелия

«Не» взорвалось 100 000 звезд

От избытка в космосе гелия [4, с. 31].

В этом контексте реальность так называемого мнимого времени и мнимого пространства может прочитываться как рай.

Но в том или ином виде мир выявляет себя лишь по отношению к воспринимающему его субъекту. Поэтому и картина мира менялась: на смену модели Птоломея с Землей в центре мироздания приходит модель Коперника и Д. Бруно, а затем и сфера Н. Кузанского, где «центров бесконечное множество, окружность — везде, а радиус бесконечен. Это уже вселенная Нового Альмагеста» [4, с. 83]. Однако К. Кедров подчиняет вселенную Н. Кузанского антропному принципу — центров у него столько же, сколько людей, и распространяет двуипостасную природу мира также на человека:

Так электрон — частица и волна,

хотя он не волна и не частица.

А

я не я и в то же время я [4, с. 64], —

предлагая модель Человековселенной:
Человек — это изнанка неба.

Небо — это изнанка человека [4, с. 280], —

и конкретизируя:
как Мальтийский крест

я расчерчен… [4, с. 260].

Последнее уподобление отсылает к Г. Минковскому, который, по словам К. Кедрова, «нащупал» светоносное вечное тело Вселенной, определил, что своими очертаниями оно похоже на мальтийский (иксообразный) крест, «пересекаемый в центре вечной линией мировых событий» [4, с. 206]. Наличие такого рода признаков у человека и призвано подчеркнуть, что Вселенную он несет в себе, в своей душе, и не в переносном, а в прямом смысле слова. Инобытие, по мысли автора «Инсайдаута», может быть рассмотрено как мнимое опространствленное время «не в отдаленных местах галактики, а в нашей душе» [4, с. 44].

К. Кедров исходит из представлений русского космизма о едином и одушевленном космосе и теории густот Д. Панина, согласно которой мир появился благодаря сгущению микрочастиц вакуума. Так как человек и космос «генетически» едины (возникли из одного источника), то и душа, по Д. Панину, представляет собой сгущение невидимых микрочастиц и попадает после смерти в трансфизические слои космоса. Человек и вселенная у К. Кедрова — две части общей таблицы-символа: «На одной начертаны письмена звездного неба, но они не понятны без человека, который несет в себе ключ к прочтению. Когда две части соединяются, генетический код человека сливается со звездным кодом вселенной и начинает действовать МЕТАКОД — общий код для человека и мироздания» [4, с. 74]. Следовательно, человек несет в себе и временное и вечное. Земная жизнь человека уподобляется частице, распространенная в вечность, в мир света — волне. Но это одна и та же жизнь, настаивает философ/поэт, только в ее разных проявлениях. Земная смерть у него — условие перехода в инобытное, бессмертное состояние. Об этом строки стихотворения «9-я симфония для Бонапарта»:

Жизнь кончается там,

где смерть переходит в жизнь

Смерть кончается там,

где жизнь переходит в смерть [4, с. 80].

Признание мнимости смерти объясняет строки «Астраля», перефразирующие А. Пушкина:
Нас было много на челне

но многие уже в Овне [4, с. 86].

Раз каждый видимый, конечный объект в метамире может быть распространен в бесконечность, для человека это означает возможность обретения бесконечной массы и превращения во вселенную, что и символизирует в стихотворении Овен.

Уже на земле, убежден К. Кедров, людям дано осознать свою сущность посредством духовного инсайдаута, при котором преодолевается трагический разрыв между земным и вселенским телом человека и вечность становится «зримой и осязаемой». Инсайдаут, или выворачивание, по определению автора, это

«— вовнутрение внешнего мира во всей его полноте и одновременное распространение внутреннего во внешнее до полного воплощения;

— воплощение мира в тело и развоплощение тела в мир с обретением иного внутренне-внешнего и одновременно внешне-внутреннего пространства;

— вбирание всего времени в один бесконечно длящийся миг, с полным слиянием прошлого, будущего и настоящего в новую временную реальность настоящебудущепрошлого» [4, с. 263].

Более сжатое определение инсайдаута у К. Кедрова таково: «Рождение от Духа, обретение космоса как своего космического бессмертного тела» [4, с. 153]. В стихотворении «Сколько бы ни было лет Вселенной, у человека времени больше…» читаем:

Сколько бы я ни прожил в этом мире

я проживу дольше, чем этот мир

Вылепил телом я звездную глыбу

где шестеренки лучей

тело мое высотой щекочут

из голубого огня

Обтекая галактику селезенкой

я улиткой звездной вполз в себя

медленно волоча за собой

вихревую галактику

как ракушку

Звездный мой дом опустел без меня

Неужели из нутряного ткачества

не выткать небо? [4, с. 72].

.

Здесь зафиксировано вбирание в себя, охватывание изнутри как бы выворачивающимся наизнанку человеком звезд и планет, всей Вселенной, так что человек обретает равновселенский статус.

В другом стихотворении — «Инсайдаут», завершающем книгу, отражен взаимопереход внешнего во внутреннее, внутреннего во внешнее, исчезновение верха и низа, своего и чужого, передающее чувство своей вечности, бессмертности, испытываемое еще при жизни.

В результате инсайдаута рождается Человекомир (Человековселенная), Homo Cosmicus, имеющий двуединое тело, вернее две проекции своего Я. Одно индивидуальное, личное, земное, смертное, но имеющее статус вечности в мироздании на линии мировых событий. Другое — вечное, состоящее из всей вселенной. Оба тела голографически едины, их связывает третья зримая и незримая ипостась Духа, которая зрительно выявляет себя как свет, а незримо как энергия. Эта ипостась ощущается как Любовь» [4, с. 154].

Любовь трактуется как образ вечной жизни в пространстве жизни временной, состояние влюбленного — райское. Ромео у К. Кедрова говорит Джульетте:

Ведь ад стал Раем

в день, когда Адам

увидел Еву.

А я тебя,

стоящей на балконе [4, с. 177].

Близость Ромео и Джульетты характеризуется как «Рай в раю». Двухтелесный храм Ромео-Джульетта (или Гамлет-Офелия) у К. Кедрова — вторая земная модель светового конуса мировых событий (первая — просто храм и алтарь в нем).

На земле же Homo Cosmicus имеет два тела — мужское и женское, каковые объединены любовью. «Таким образом можно говорить о трителесном составе мирочеловека-человекамира: мужское, женское-вселенское. Дух-Любовь или свет-энергия являются четвертой, как бы нетелесной ипостасью Homo Cosmicus» [4, с. 269]. В эросе для К. Кедрова духовное и физическое начала нераздельны. Но для инсайдаута этого недостаточно: он предполагает триединство любви-эроса, филоса (дружбы), агапии (любви ко всему мирозданию). В стихотворении «Инсайдаут»

Любовь — это скорость света

Обратно пропорциональная

Расстоянию между нами [4, с. 282].
Другими словами, это максимальная близость, наполненная светом, как выражение идеи всеединства. Не случайно К. Кедров цитирует Ф. Тютчева:
Все во мне, и я во всем!...[12, с. 59].
Автор «Инсайдаута» считает, что перед людьми стоит задача второго, космического рождения человечества, при котором каждый индивид увидит «новое небо и новую землю» — метамир и обретет бессмертие.

Адекватным для воплощения кедровских идей оказался метаметафоризм.

К. Кедров дает 16 определений метаметафоры. Ее сжатое определение может быть таким: метаметафора — разновидность метафоры ассоциативного типа, основанная на проекции трехмерного зрения в четырехмерный континуум пространства-времени, воссоздающая модель мира, возникающую при инсайдауте, утверждающая новый образ Вселенной — Человеко-вселенной. Все ассоциативные связи служат в метаметафоре раскрытию авторской философии. Вот стихотворение:
Зеркальный паровоз

шел с четырех сторон

из четырех прозрачных перспектив

и преломлялся в пятой перспективе

шел с неба к небу

от земли к земле

шел из себя к себе

из света в свет [4, с.96].

Здесь запечатлен выход во все реальности сразу, совмещающий взгляд с земли на небо со взглядом с неба на землю, дающий их пересечение в обратной перспективе.

Прибегает К. Кедров и к «футуризации» поэтической лексики, наиболее заметной в поэме «Астраль». Мотивируя тем, что после инсайдаута человек не может изъясняться по-старому, он по примеру В. Хлебникова создает свой звездный язык, который восходит к именам звезд, преобразуемым на основе анаграмм. «Кульминационный момент поэмы, — разъясняет автор, — полное растворение в звездной анаграмме всех событий земной истории, астральная месса, или Астраль» [4, с. 137]. Она звучит так:

Мицар мерцал

Астраль царь зерцал и лиц

Денеб неб

Альтаир алтарь

Денебя до неба
Астралитет — таково мое credo [4, с. 88].
Молитва тоже перекодируется в инсайдаутском ключе:
Всегда ныне и присно и во Веги Вегов аминь [4, с. 88 ].
Вообще изобретательность поэта сказывается на каждой странице. Необычность трактовок даже известного расшатывает стереотипы мышления, побуждает думать, сопоставлять, осуществлять переоценку ценностей. Но без философских тезисов и комментариев, Лексикона, Компендиума смысл многих поэтических произведений оставался бы недоступным читателю. Поэтому избранная форма синтетической книги представляется оправданной.
«Инсайдаут» побуждает раздвинуть духовные горизонты, формирует космологическое мышление и возрождает идею всеединства, как никогда актуальную на рубеже ХХ — ХХI вв.