Fugit irreparabile tempus 10

10

…«Господа! Очень прошу вас не искать сейчас виновных, не начинать перепалок кто и что упустил и не учел, это привет только к потере времени, а его у нас не осталось совсем…»

Эйзенхауэр нервно оглядел собравшихся, зачем-то потрогал лежащие перед ним, на столе, папки с документами, потом продолжил:

«Мы с вами оказались перед страшным выбором. Да-да, именно страшным. Поэтому, хочу, что бы кто-то наиболее полно ввел всех присутствующих в курс дела…»

Добровольцев, к сожалению, не нашлось. Собравшиеся в Овальном кабинете чиновники президентской администрации, военные, разведчики и дипломаты предпочли скромно отмолчаться. В душе Эйзенхауэр уже давно начал закипать, возникло с трудом подавляемое желание изо всех сил хлопнуть ладонью по столу, наорать, выплеснуться… но – обстоятельства, проклятые обстоятельства, не позволяли ему вести себя так, как он этого хочет. «Как же проще, наверное, дядюшке Джо, – с завистью подумал Дуайт, – не надо делать вид, что ты уважаешь и ценишь своих помощников. Достаточно пальцем шевельнуть и вот этот, кто притворяется госсекретарем, завтра же будет в арестантской робе рыть канавы…»

Затянувшееся молчание прервал генерал Макартур. Он всего лишь час назад прилетел из Японии, выглядел ужасно утомленным, не выспавшимся, и мундир его, помятый, какой-то неухоженный, более уместным выглядел бы на наблюдательном пункте дивизии, рядом с окопами, а не здесь, в сосредоточии власти всего западного полушария.

– Господин президент, – Макартур встал, – 28 июля, согласно вашей директиве, ВВС нанесли атомный удар по Сеулу. Иных средств остановить наступление комми у нас не было, да и нет. К сожалению, ответные шаги Советов превысили все наши ожидания и расчеты. Уже вечером, по местному, разумеется, времени 29 числа русские бомбардировщики сбросили две атомные бомбы: на нашу авианосную группу в Желтом море и на место сосредоточения корпуса генерала Уокера. И вновь, господин президент, к сожалению, это было только начало. Пока мы пытались справиться с последствиями этих ударов, днем 30 июля, русские разбомбили нашу базу на Окинаве, нанесли удар по корейцам и полностью уничтожили Пусан, в котором были сосредоточены штабы вооруженных сил Южной Кореи, Лиги Наций и наш армейский штаб. Там же пребывало и правительство корейцев. Вот, вкратце, всё.

Генерал замолчал, обвел присутствующих тяжелым взглядом и, не дожидаясь разрешения, совсем не по-военному, повалился в кресло.

– Вы были ближе всех к месту событий, господин генерал, – мягко и как-то чуть отстраненно спросил Даллес, посасывая мундштук трубки. – Какая там сейчас обстановка? И каковы наши потери?

– Обстановка близкая к панике, – фыркнул со своего места Макартур. – А что бы вы хотели? Мы были абсолютно не готовы к атомному удару… даже в единственном экземпляре… а тут… потери сейчас подсчитываются, но сразу скажу, господа, что в дальнейшем не было недомолвок. Мы лишились авианосной группы. Полностью уничтожена база на Окинаве, кстати, там пострадало очень много японцев, так что, ждите демаршей от их правительства…

– Ну, с японцами мы как-нибудь разберемся, – пробормотал госсекретарь Ачесон, – в конце концов, перешлем их претензии дядюшке Джо, ведь бомбы-то бросали русские…

– А как с нашими сухопутными войсками? – уточнил Даллес.

– Корпус генерала Уокера не существует, как войсковая единица, – тяжело вздохнул Макартур. – Более подробно я не смогу вам ничего доложить. Повторяю, обстановка близка к панике.

– Что вы можете предложить, как военный? Чем нам ответить на это? – спросил Эйзенхауэр, заранее предчувствуя отвратительный, никого не удовлетворяющий ответ.

– Ничего, господин президент, – махнул рукой Макартур. – У нас больше нет войск в Японии и Корее. Там находятся только покойники, инвалиды и сумасшедшие. Как восстановить флотскую группировку, я не могу подсказать. Это дело моряков. Так же не смогу прямо сейчас спланировать потребность в переброске войск в этот район.

– Мы рассчитывали запугать русских, поэтому и пошли на атомную бомбардировку, – задумчиво сказал  Ачесон. – А выходит, что это русские запугали нас, ответив пятикратно…

– Военных заверили, что у Советов нет и быть не может такого оружия, – ответил Макартур. – Все наши действия планировались, исходя из применения обычных вооружений.

– Мы можем в течение нескольких дней перебросить к берегам Кореи еще две авианосные группы, – сказал адмирал Нимиц.

– Что толку? – сам себе задал вопрос президент. – Сначала надо решить, будем ли мы продолжать войну… и с кем…

В помещении повисла угрожающая тишина. В самом деле, схлестнуться с русскими напрямую всего-то через четыре года после того, как они разгромили нацистскую Германию и захватили пол-Европы, это вам не мелкая колониальная авантюра в Корее. Особенно, если учесть, что у русских, откуда ни возьмись, появились атомные бомбы, да еще в таком количестве…

Эйзенхауэр уже пожалел, что запретил другим, а себе – в первую очередь, заниматься здесь и сейчас выяснением причин, по которым все они попали сейчас в такую нелепую ситуацию. Ох, как зачесались кулаки, ох, как хотелось узнать, почему же наша хваленая разведка, что армейская, что даллесовская, прозевали создание русскими бомбы… И – мордой, мордой об стол этих высокомерных, зажравшихся штатских свиней!!!

– Итак, господа, – президент взял себя в руки. – Чем мы можем ответить – вопрос номер два. Вопрос номер один – кому мы должны отвечать?

– Русским, – буркнул Макартур.

– Ответить русским военными средствами? – удивленно поднял бровь Ачесон. – Лезть на их территорию и пытаться воевать десантами?

– Вы можете предложить что-то иное? – язвительно осведомился Макартур.

– Меня останавливает от объявления войны Советам только одно, – сказал президент.

В наступившей паузе он приметил, как потянулся к уху генерала Бредли Даллес, как что-то черканул в блокноте госсекретарь, как размяк, расползся по стулу Макартур, ожидая привычного для военных решения своей судьбы посторонним человеком.

– Если мы, имея в запасе две бомбы, – продолжил Эйзенхауэр.

– Три, – поправил его генерал Бредли, – мне докладывали о трех экземплярах «Штучки».

– Третья еще не готова, – пояснил президент. – Она находится в стадии сборки и отладки, окончание работ – через неделю… Так вот, если мы имея две готовые бомбы и одну на подходе, решились испытать один экземпляр в боевых условиях, то сколько же таких бомб у Советов, если они, не задумываясь, за два дня используют сразу пять экземпляров? Кто даст мне гарантию, что в ответ на наш десант в Порт-Артуре и Владивостоке на Пёрл-Харбор, Сан-Франциско, да и на Вашингтон, наконец, не будут сброшены такие же «Штучки»? И это, господа, будет уже катастрофой. Это вам не военные игры где-то на окраине цивилизованного мира. История никогда не простит нам, если только из-за нашего поспешного решения на землю Америки упадут эти русские чудовища.

Сделав короткий перерыв и еще раз оглядев присутствующих, президент закончил:

– Итак, что нам делать?

– Десант в Порт-Артуре и Владивостоке возможен, но не раньше, чем через пару месяцев, – вступил в разговор генерал Бредли. – Планы требуют уточнения, войска – сосредоточения и погрузки, флот – перемещения…

– То есть, нам совершенно нечем ответить Советам прямо сейчас, сегодня или завтра? – прямо спросил Эйзенхауэр.

– Вы военный человек, господин президент, – уклонился от ответа Бредли. – Сами всё понимаете, разве что, попробовать пару-другую массированных налетов на тот же Владивосток силами Б-29… но…

– Но опять нужно время на сосредоточение, рассредоточение, перемещения? – язвительно спросил Ачесон.

– Нет, организовать бомбардировку обычными бомбами мы сможем в течение суток, и силами до трехсот машин первого эшелона, – ответил Бредли. – ВВС у нас, в связи с корейскими событиями, в полной готовности. Вот только я не уверен, что из трехсот машин вернется на базы хотя бы половина…

– Вы испугались потерь, генерал? – спросил Даллес, явно поддерживая государственного секретаря.

Бредли вздохнул, сдерживая себя, все время проблемы с этими штатскими, лезут не в свои вопросы, пытаются командовать армиями, не попробовав перед этим покомандовать хотя бы ротой… Хорошо хоть президент не из таких, слушает внимательно и – старается не возражать, когда говорят свои, военные.

– При налетах на Германию четыре года назад, – сказал Бредли, – при потерях четверти самолетов в некоторых авиагруппах были массовые отказы на дальнейшие вылеты. Ни трибунал, ни разжалование не помогали. Своя жизнь оказалась дороже погон. Что будет, если мы столкнемся с русской ПВО, говорить как-то не хочется…

– Вы полагаете, что ПВО у русских в Манчжурии сильнее германского на их собственных землях? – поинтересовался Ачесон.

– Русское ПВО к концу войны было сильнейшим в мире, – вздохнул генерал, опять надо доказывать этим политиканам очевидное.

– Я вас перебью, – прервал президент возникшие было дебаты. – Тема нанесения авиаударов по Порт-Артуру и Владивостоку интересная, но что эти удары дадут нам?

– Ответ Советам, как вы и просили, господин президент, – пожал плечами Бредли.

Эйзенхауэр оглядел лица собравшихся. Все, кажется, даже немного повеселели. Еще бы, теперь им предстояло вращаться в привычной атмосфере выработки планов, переваливания друг на друга ответственности, колких замечаний и привычного недоверия к словам собеседника. Всё скатывалось к зауряднейшему совещанию при главе государства.

– Господа! – Эйзенхауэр встал. – Спасибо за высказанные мнения. Совещание окончено. Прошу остаться мистера Ачесона. Остальных же прошу продолжить исполнение своих обязанностей. А вас, генерал Макартур, настоятельно прошу отдохнуть хотя бы восемь часов.

В самом деле, к концу совещания Макартур буквально клевал носом, изо всех сил стараясь не заснуть. Видимо, таковой была реакция его организма на пережитое: внезапный атомный ответ русских, паника и неразбериха в штабе, попытки организовать помощь пострадавшим, а следом за этим – перелет в Вашингтон и нервное совещание у президента.

Военные и штатские зашуршали, задвигались, поднимаясь со своих мест, неторопливо, переговариваясь между собой, принялись выходить из кабинета. Президент смотрел им в след и чувствовал, как с каждым выходящим на его плечи всё тяжелее и тяжелее давит груз ответственности. Теперь, когда они остались вдвоем с госсекретарем, приходилось принимать решение. И, к сожалению, не самое лучшее в его жизни.

– Как вы думаете, Дин, – спросил президент пересевшего поближе к его столу госсекретаря. – Как вы думаете, у русских в самом деле имеется еще с десяток-другой этих дьявольских «Штучек» или же это просто блеф дядюшки Джо? Большой блеф в расчет именно на наш испуг?

– Не думаю, что вы испугались, сэр, – усмехнулся Ачесон. – А что касается русского диктатора… тут в любом случае нет никакой уверенности. Особенно после Бургдорфа.

– Сейчас основная тяжесть ляжет на ваши плечи, Дин, – сказал президент. – Мы не сможем никаким образом наказать Советы. А объявлять полномасштабную войну в условиях неопределенности по вооружениям противника может только глупец. Придется срочно уходить из Кореи, а, возможно, и из Японии. Вам же следует поднимать дипломатическую шумиху везде, где только можно. И организовывать газетную кампанию, главное – в европейской прессе. Кровожадные большевики, сожжение мирных людей в адском пламени, ну, вы и сами понимаете, вплоть до обвинения в провокационной бомбежке Сеула…

– С Сеулом не получится, господин президент, – вздохнул Ачесон.

– Что-то не так? – встревожился Эйзенхауэр. – Я что-то упустил из последних новостей?

– Да, к сожалению… Из-за этих треволнений, безалаберности… – Ачесон спрятал глаза. – Вообщем, еще утром 29 числа русские через свое агентство РосТА заявили о нашем атомном ударе. Мы не успели ничего ответить, но теперь обвинение русских в провокации будет выглядеть неправдоподобно.

– Это что же получается, – моментально прикинув в уме сроки прохождения информации, время на принятие решений в далеком Кремле, сказал Эйзенхауэр. – Получается, что они ждали и были готовы к нашему удару? Вы поняли о чем только что сказали, Дин?

– Утечка информации, сэр, – пожал плечами госсекретарь. – Причем, на самом высоком уровне. Ведь русские ответные удары были рассчитаны и подготовлены заранее.

– Н-да, в самом деле, – чуть смутился президент. – В суматохе, порой, не видишь очевидного. Не могли же русские за полдня решиться на ответный удар, выбрать цели, доставить на манчжурские аэродромы груз «штучек»… Все, оказывается, гораздо хуже, чем я думал…

Ачесон промолчал, к чему комментировать очевидное? Русские не только переиграли всех в Европе, оставив британцам и янки головную боль в виде нищих, но полных амбиций и гонора государств на Балканах и недовольной всем и вся Польши. Они забрали себе, как-то удивительно легко, почти играючи, весь Ближний Восток. Они смогли показать силу местных арабским шейхам, имамам, эмирам и прочим. Теперь вот – показывают американцам зубы на Дальнем Востоке. Да что там зубы – клыки, волчьи, хищные, крепкие. Попробуй, тронь – в ответ от собственной  шкуры клочья полетят…

– Как вы думаете, Дин, дадут ли мне подготовить страну к войне с Советами, или уже через пару недель в этом кабинете будет сидеть Никсон и послушно кивать на звонки секретаря Рокфеллера?

– Все в руках Господа, – склонил голову Ачесон.

– Вот уж только Бога не хватало приплетать в наши земные дела, – раздраженно сказал Эйзенхауэр. – Слушайте, Дин, завтра утром я издам указ о выводе наших войск из Кореи и Японии. И о повышении боеготовности стратегической авиации. И попробую договориться с Конгрессом об увеличении ассигнований на ракетные разработки. Там у нас совершеннейший провал, а за ракетами – будущее. Вы постарайтесь напугать европейцев, если надо – съездите туда лично, надо сколотить чисто военный союз из британцев, французов и немцев, и оформить его создание как можно быстрее. И еще – попробуйте пригласить ко мне еще сегодня русского посла, как его… Ньюмен? Нофикофф?

– Хорошо, сэр, – будто прилежный школьник, Ачесон кое-что из указаний президента успел даже записать в блокнотик.

Эйзенхауэр поднялся из кресла, прошелся по кабинету, заложив руки за спину, продолжая еще что-то обдумывать. Но, видимо, иных решений выхода из тупика у него так и не находилось.

– Идите, Дин, работайте, а ко мне попросите зайти секретаря…» 

Другие произведения автора:

Искажение. Дома

Искажение. Следствие продолжается

Искажение. На стадионе