Плацебл.

Плацебл[1]

 

 

«Сколь причудливые вещи случаются во Вселенной, когда … скальд[2] переплетает слова, обратив лицо к небу!»

Один[3]

 

 

ПРОЛОГ.

 

 

Вечер был душным. Закат полыхал так, словно хотел ослепить золотым блеском всё, что смогло перенести жаркий шквал полуденного солнца. Горы, луга, деревья, река – всё казалось нереальным в зыбком мареве, поднимающемся от земли. Мария Ивановна лежала в тени исполинского кипариса и, сквозь полуприкрытые веки, наблюдала за порхающей около неё бабочкой. Бабочка подлетела совсем близко, и лапа, до этого неподвижно лежащая в траве, взметнулась в мощном, изящном захвате. Бабочка мгновенно взмыла вверх и с высоты, смеясь, показала язык. Мария Ивановна потянулась, исподлобья посмотрела на порхающую проказницу и взмахнула крылом. Поднявшийся вихрь подхватил бабочку и, беспорядочно крутя, ударил её о дерево.

Раздался жалобный писк. Положив голову на скрещенные лапы, Мария Ивановна с лёгкой улыбкой слушала, как, бранясь и негодуя, бабочка жаловалась распластавшемуся по ветке, одуревшему от жары воробью.

Жара постепенно спадала. С реки потянуло свежестью, и Мария Ивановна облегчённо растянулась, задремала, а затем и заснула…

 

 

ГЛАВА 1.

 

 

– Рассмотрев обстоятельства дела, Именем Сета[4] постановляю подвергнуть подсудимого принудительному обожествлению сроком на пять инкарнаций, – судья поправил нимб и полистал толстый фолиант перед собой, – в лицо Ганеши[5]. Решение окончательное и обжалованию не подлежит. Приговор привести в исполнение немедленно.

После чего медленно поднялся в воздух и улетел через боковую арку. К алтарю вышел жрец и, воздев руки, начал монотонно бубнить. Толпа в зале упала на колени.

Я с интересом следил за происходящим со своего места. «Это же надо такое придумать! Судить за убийство какой-то там райской птицы, которую я, якобы, убью через 5343 часа после вынесения приговора! Чушь какая-то! Да я её в глаза не видел!»

Тут я почувствовал, как в меня вливается энергия – тело наполнялось мощью. Такого небывалого подъёма я не испытывал с тех пор, когда меня выбрали Старейшиной Великой Полноты. Переполнявшая меня мощь требовала выхода – мне пришлось встать. Потянувшись почесать нос, я обнаружил, что он вытянулся, приобретая форму хобота; изо рта вылез резец и, округляясь и удлиняясь, стал загибаться кверху. Не может быть! Дотронувшись до ушей, я потребовал зеркало. Пристав слева сделал кому-то знак.

Глядя в принесённое зеркало, я пытался узнать себя в смотревшей на меня из глубины зеркала фигуре с головой слона.

Жрец перед алтарём бился в экстазе, толпа отбивала поклоны. Над алтарём взметнулся столб голубоватого дыма, из которого появилась красная колесница, запряжённая… ничем. Она двигалась сама по себе! Колесницей правила рогатая женщина в плаще, с рыжими волосами, и лицом, скрытым вуалью. На её груди сверкала рубиновая подвеска. Будто по тверди колесница спустилась прямо к моей скамье и остановилась передо мной. Дама повернулась ко мне и сделала приглашающий жест рукой. Как во сне, одурманенный происходящим, я подошёл к колеснице, взялся за неё, поднял ногу, намереваясь поставить её на…

«Что я делаю? Я сошёл с ума? Не может быть – я уже сходил с ума!» –  подумал я и оглянулся на алтарь. Размахивая бубном, вокруг алтаря с поднимающимся от него дымом, прыгал жрец, что-то гортанно выкрикивая, толпа в зале отвечала ему мощным рёвом. Тут мне в глаза ударил рубиновый свет и, против воли, я поднялся на колесницу, которая сразу же тронулась с места, устремляясь в клубы дыма над алтарём. Миг, и всё пропало! Мы неслись над великолепным необозримым парком, влекомые невидимыми скакунами.

Элизиум[6]! Это слово возникло в памяти как-то незаметно. Если это он и есть, то должен быть именно таким – чудесным и благоухающим. Дама повернулась ко мне и кивнула:

–       Это Элизиум. До перехода в Меру ты побудешь здесь, Уважаемый.

Колесница снижалась.

–       Э… Госпожа…

–       Уважаемая, – поправила она.

–       Э… Уважаемая… – я забыл, о чём хотел спросить, и умолк.

Колесница плавно коснулась травы и остановилась. Когда я сошёл на землю, в воздухе раздался низкий, протяжный звон от удара в колокол.

–       Это известие о твоём прибытии, Уважаемый, – пояснила моя возница.

– Осанна[7], Ганеша! – она подняла руку в приветствии, и колесница взмыла в воздух, быстро удаляясь.

Оглядевшись по сторонам, я внезапно вспомнил, что не успел спросить, как долго я здесь пробуду. Что-то говорилось о Меру, но что это значит – я не знал. Все мои познания об Элизиуме ограничивались тем, что души умерших блаженствуют там, ни в чём не зная нужды. Однако, ничего о том, есть ли там Боги, я вспомнить не смог. «Умерших!!?» Когда я справился с шоком, то, оглядевшись, заметил тропинку, вьющуюся среди деревьев, и, не долго думая, пошёл по ней. Минут через десять я вышел на развилку четырёх дорог. На камне-указателе, стоящем в центре распутья, была высечена надпись:

 

ОЛИМП[8] – 48 ЧАСОВ

АЙДИЕ – 168 ЧАСОВ

ТАКАМА-НО ХАРА – 720 ЧАСОВ

ПЭНЛАЙ – 70 ЧАСОВ

АСГАРД – 13140 ЧАСОВ

ГАРОНМАНА – 0,31 ЧАСА

МЕРУ – 6 ЧАСОВ

 

Сбоку было высечено: «Вызов дежурного Бога» –  прямо над кнопкой. Терять было нечего, и я на неё нажал. Часть камня превратилась в экран, с которого на меня смотрел седовласый старец с серпом в руках и расшитым колосьями покрывалом на голове. Я в изумлении уставился на него. Он – смотрел на меня и, видимо, чего-то ждал. В конце концов:

–       Харе, Ганеша! Какие проблемы?

–       Харе, Уважаемый, – опомнился я. – Если бы я знал…

–  Сет тебя возьми!! – старик закрутил серпом. – Зачем же ты меня вызвал?!

–  Но я не знаю, что делать! Здесь я недавно – меня привезла рогатая дама в колеснице без лошадей и сказала, чтобы я ждал. А я…

–  А, Исида[9], – успокоился старик, – стало быть тебя недавно обожествили?

Он с любопытством оглядел меня и пробормотал:

–       Хорошо, что дежурю я, а не Илу[10]…

–       Что вы сказали, Уважаемый?

–  Ничего! Значит так, слушай сюда! Жди там, где есть – я пришлю к тебе дриаду[11]. вопросы есть? Хай, Ганеша! – экран исчез – камень как камень.

Вопросы были, но я, пожав плечами и улёгшись на спину, стал насвистывать (точнее натрубливать) какой-то мотивчик, любуясь лёгкими облачками.

–       Ради Тецкатлипока[12], перестань! – взмолился нежный голос.

Я вскочил. Возле меня стояло восхитительное создание неопределяемого возраста. Ей одинаково смело можно было дать и 17 и 117 лет.

–       Ты дриада? – спросил я, любуясь её формами.

–  Да, Уважаемый. Меня послал Крон[13]. Я провожу тебя в Меру, пойдём же!

–       Твоё имя…

–       Буковина, – она стрельнула по мне глазами.

Увлекаемый Буковиной, я пошёл к стоящему неподалёку древнему буку. Не знаю, как мы попали внутрь ствола, поскольку пробыли там недолго, а вышли возле серого, унылого здания, на котором висела возможно белая тряпка с красным крестом и табличка с надписью «Карантин».

Я внезапно вспомнил:

–       Э… Буковина…

–       Можно просто – Бука, – кокетливо улыбнулась она.

–       Бука, я хотел узнать, чем э… страшен Илу?

– Ну и тему ты выбрал! – возмутилась она и подозрительно меня оглядела. – Ладно, ты всё равно узнаешь. Видишь ли, Илу предпочитает не любовниц, а любовников. Ты то, надеюсь, не такой?

Войдя внутрь, Бука устремилась к сидевшей за столом молодке, с которой принялась оживлённо щебетать. Во время «щебетания» вторая исследовала меня с убийственной внимательностью. Наконец Бука обернулась ко мне, поманила и сказала:

–  Это – Долговязина, она объяснит дальнейшее, – и упорхнула – фьють…

Страшный вопль разнёсся по коридору и гулким эхом отразился от стен.

–       Что это было? – потрясённо спросил я.

–  А… Это Марс[14] кричит, – спокойно пояснила Долговязина. – Раньше он был Богом Плодородия, а не так давно его олицетворили Богом Войны – у него начались ломки – вот он и орёт.

–  Вот с этим листом, – она протянула мне бланк, – пойдёте по кабинетам по порядку. Ихор[15] сдадите в лаборатории.

–       Что??

–       Ихор!!

 

 

DIE  MORAL[16].

 

 

Так Он познал несправедливость. Когда ещё Он догадается о ней после стольких впечатлений, полученных Им за последнее время, которые представлялись Ему вереницей невероятных неожиданностей.

Однако, взойдя на колесницу, Он открыл перед Собой все грозящие опасности и неизвестно, сохранит ли Он Себя и имеющийся ли у Себя рассудок.

В этот день кончилась Его жизнь.

 

 

ГЛАВА 2.

 

 

С момента обожествления прошло ровно 5342.5 часа. Я бродил по окрестностям Меру, вполголоса напевая:

– …увидел границу того и другого.

Где есть бесконечное, нет прекращенья,

Не знает извечное уничтоженья.

Тела преходящи; мертва их отдельность;

Лишь вечного духа жива беспредельность[17]…,

когда заметил в зарослях травы оранжево-чёрные сполохи. Райская птица! Впервые столкнувшись с ней, я был крайне заинтригован, – настолько, что, забыв об осторожности, тут же пустился наутёк. Отбежав на приличное расстояние, я судорожно оглянулся и в секунде[18] от себя увидел другую райскую птицу!

Тем, кто не видел райскую птицу (птица-глазунья, птица класса «земля – воздух» – её другие названия), несомненно, будет интересно узнать, что она довольно неуклюжа и презабавно выглядит. На слегка вытянутой голове находятся большие жёлтые глаза (первое имя), уши и жабры. У птенцов есть клюв и ноги, но, по мере взросления, ноги отпадают, клюв стирается, а рот перемещается на живот. Передвигается райская птица ползком с помощью крыльев и ртом собирает пищу. Летать она может. Но! Но не может приземлиться и в полёте погибает (второе имя).

–  Ходют тут всякия! – птица раздражённо взмахнула кудрями и утробно вздохнула. – Вали, вали отседова! Ремембы нет! –  и отвернулась.

–  Как нет? – задохнулся я от возмущения. – Как нет!?

–  Как, как… Нет! Кончилась! – птица вытаращила глаза и защёлкала челюстями.

Этого я уже стерпеть не смог и бросился к птице, намереваясь свернуть ей шею.

–  Караул! Помогите! – заверещала райская птица и бросилась от меня (что есть сил поползла), косясь назад. Увидев, что я не шучу, она обречённо замахала крыльями и неожиданно взлетела. Я последовал за ней. Это была ещё та погоня, но поскольку обожествили меня совсем недавно, то летал я, скажем так, не очень. В общем, я облажался. Ну не смог!

   В Меру я рассказал о случившемся Немезиде[19]. Она ахнула и сурово на меня посмотрела:

–       Ты знаешь, что я председатель товарищеского суда? – спросила она.

–       Ну и что? – в свою очередь спросил я.

–  А то, что если ты не исправишь последствия твоего э… ребячества, то получишь по рогам! Ох, прости! По бивням, по ушам, по хоботу… В общем, нагоняй! – она вздохнула. – Иди и встань в угол – подумай, как себя вести!

Стоя в углу, я думал, думал, думал, думал, ДУМАЛ (или пытался?). Рожу я её, что ли? Вот! Именно!! И я пошёл искать Немезиду, но, после часа блужданий, наткнулся (и то случайно) на Буку.

–       Бука, лапочка! Тут э… проблема… – начал я.

–  Да? – она улыбнулась, – прямо сейчас? – и стала расстёгивать накидку.

–       Нет, ты не поняла! Я хочу только посоветоваться!

–       Ууу… – она обиженно засопела и надула губки.

–  Ну, Бука, рыбка, – я обнял её, – неужели ты хочешь отдать меня на растерзание Немезиде?

–  Ага! – она мстительно ухмыльнулась.

–  О! Бедный я, несчастный! Никому меня не жалко! – завыл я. – Все меня бросили! Никто не пожалеет! – я покосился на Буку.

–       Хватит орать! Что за ужас! Ну что у тебя?

–       Бука, понимаешь, мне НУЖНО родить. Как это делается?

–       Тебе? Родить!? Ха-ха… – она зашлась в приступе смеха.

–  Или новая райская птица, или меня разжалуют и сделают помощником младшего духа какого-нибудь камня.

Отсмеявшись, Бука посмотрела на меня.

–  Значит так! Тебе нужен белый медведь и Зевс[20]. Зевс должен принести белого медведя в жертву Упулеро[21] и помолиться за… ха-ха-ха!… благополучную беременность, – она снова захохотала и, махнув рукой, пошла прочь.

Белого медведя я достал быстро, а вот с Зевсом пришлось повозиться. Требовалось разрешение Перуна[22], которое я выбил чуть не с кровью. Потом пришлось тащить Зевса со склада. Ну и тяжёлый же! Хорошо, Каисса[23] помогла его программировать – я бы и к Пасхе Анубиса[24] не управился.

Когда всё закончилось, я отключил Зевса, набросил на него покрывало, чтоб не мозолил глаза, упал на кровать и попытался заснуть. Но не тут-то было! В комнату вошёл какой-то тип.

–       Ты кто? – я сел на кровати.

–       Анжеа[25], – пробасил он.

–       И что ты здесь делаешь?

–  Ты ещё спрашиваешь? А кто включил Зевса для молитвы? Ты что, думаешь от святого духа зачать?

Мой мозг пронзила догадка, но было уже поздно. Анжеа схватил меня четырьмя щупальцами, остальными сорвал с нас обоих одежду, и мне в зад вонзилось что-то  и огромное и раскалённое…

–       Meden agan![26] – пророкотал этот ублюдок, слезая с меня.

 

Эклампсия свалила меня на девятом месяце. Болел я недолго и благополучно скончался, но какой-то кретин решил мне помолиться; ладно бы он просто помолился, но у него хватило ума сделать мне жертвоприношение, поэтому я пробыл мёртвым Богом всего около получаса.

Воскрес я уже не Ганешей, а Ахсоннутли[27]. Почему именно ей – не знаю, наверно опять вмешались Мойры[28] – Я бы их побрал! Надо будет пожаловаться Перуну.

 

Уважаемая Ахсоннутли!

В ответ на Вашу жалобу имею сообщить, что никакого вмешательства Уважаемых Мойр в Вашем воплощении обнаружено не было. Подробности – в ближайшем Пантеоне.

Канцелярия Перуна.

Архангел Метатрон[29].

 

–  Бюрократы! – буркнула я и решила проведать Мнемосину[30] – сто лет её не видела! – свою давнюю подружку.

Сейчас она, по слухам, занялась преподаванием. С чего бы это? Насколько я её знаю, преподавание никогда не было её целью в божественности. Однако разведку я решила начать из Гаронмана – меня там знают хуже и меньше шансов стать объектом сплетен.

 Гаронмана был не очень далеко – к обеду я уже подходила к воротам. Тут путь мне преградили два инкуба[31].

–       Кто ты? – спросил один из них.

–       Кто ты? – спросила я.

–       Я – страж!

Вместо ответа я взмахнула рукавом и он, превратившись в клок тумана, впитался в землю. Второй инкуб почтительно склонился. Как он смотрел! Какие у него были бёдра!

–  Я думаю, нам нужно будет встретиться. Как-нибудь после, – сказала я и оценила его реакцию.

–  Меня зовут Горящий Язычок, Уважаемая! – склонился он ещё ниже и соблазнительней.

–    Я запомню тебя, – и пошла дальше, к Воротам. При моём появлении в дверях, в зале возникло некоторое замешательство, быстро улёгшееся, когда я направилась к себе в покои, глядя строго перед собой. Сидящая возле прохода Пудициция[32] презрительно фыркнула и демонстративно поджала губы. «Ну и Амон[33] с тобой!» Самое смешное, что Амон действительно был с ней, рядом, на стуле, что-то рассказывая.

Наперерез мне двигалась Снегурочка[34].

–  Ганеша, милый, я так рада! – две прохладные руки обвили мою шею, а поцелуй был весьма потрясающим.

–  Я… а… уф… хм… да… фу! Милая, я давно уже не Ганеша, но ты не обращай внимания, дорогая.

–  Ты знаешь, здесь так скучно! Сплошные сплетни и разврат. Шиппи стал просто невыносим – самец старый! – Снегурочка вздохнула и плотнее прижалась к моему боку.

–       Кто… э… такой… Шиппи? – сумела выдохнуть я.

–  А… Шиппаунг-Айяунг[35] – герой! Какой-то. А что это  ты им заинтересовался? Прости, заинтересовалась. Да, вот и он сам, – она указала на скользкую фигуру, вся одежда которой состояла из лука, колчана без стрел и сапог. Шиппи двигался по залу, сладострастно вздыхая и насилуя взглядом всех подряд.

–  Мерзкий, грязный самец! – Снегурочка потянула меня за рукав, – пойдём скорей отсюда!

В моих покоях она дала волю словам.

Никогда не давайте Снегурочке говорить больше пяти минут. Ею хорошо пытать – после часа её монолога даже джирга сойдёт с ума.

Поддакивая ей и кивая (часто невпопад), я подошла к зеркалу, осмотрела себя и вызвала караулку. Ответил начальник стражи.

–       Тех, кто дежурил у Ворот, когда я пришла – ко мне.

–       Но, Уважаемая…

–       Ты хочешь что-то сказать? – удивилась я.

Снегурочка встала рядом.

–       Что ты делаешь?

–       Я убью тебя щас, – без интонации сказала я.

–       Ещё! Скажи ЭТО ещё раз!! – застонала она.

–       Я убью тебя щас.

–       O… yeah… –  она содрогнулась в экстазе и закатила глаза.

В дверь постучали.

–       Да.

Вошли инкубы. Те самые.

–       Ты звала, Уважаемая?

–       Закройте дверь! – приказала я.

 

…совершенно непередаваемые ощущения! Вот Снегурочку жалко. Растаяла в самом конце. Интересно, сколько времени она не будет олицетворена? В прошлый раз, когда мы с ней баловались и, так сказать, доигрались, она отсутствовала три года.

Отбросив судьбу Снегурочки в сторону, я встала, набросила на плечи халат и вызвала архангела Метатрона.

–  Мет, доброе утро, – приветствовала я, когда на экране появилась его сонная физиономия.

–  А… – зевнул он, надевая нимб, – это ты…

–  Так что же случилось, Я меня побери?! Конечно, новые ощущения – дело хорошее, но как долго это будет продолжаться?

–  Слушай, Ахсоннутли, тут просто произошла ошибка. Мы приняли недавно новенькую – Умай[36] – ты её должна знать, - помнишь, на вечеринке у Посейдона[37]?

–  А, так это она…

–  Ну вот, она перепутала тебя с Гангой[38]… Нет, не с ней… С этим, как его… С Ганимедом[39]. Он получил повышение. Ну, ты понимаешь?…

–       Нет!!

–       Она по ошибке взяла твою карму[40].

–       О, Сет!!!

–  Не надо поминать его всуе! – Метатрон настороженно огляделся. – В общем, придётся тебе походить в  таком виде годика три-четыре.

–       Что?! Ну-ка, повтори!!

–       Ну, год-два, и то мне придётся нажать на Старика[41]!

–  Слушай, Метик, – ласково улыбнулась я, – а если я нажму на Илу? В прямом смысле слова?

–  Но он же… – он заткнулся и оценивающе на меня посмотрел. – А что… Попробуй… Думаю, у  тебя получится.

Через восемь дней я стал Энктаги[42]. Для этого мне пришлось избить Геракла[43]. Ничего – переживёт! Ха! Как вокруг него забегал Илу! Ах-ах! Ох-ох!…

 

 

DIE MORAL.

 

 

Взгляните на сего молодого Бога. Он уже начал прожигать божественность, не задумываясь о грозящей опасности – быть развоплощённым, – а также о тех, кто эти опасности посылает. Влюбляясь (?) на каждом шагу, Он ещё не ведает, что совсем не любовь лишит Его той свободы, которую тщетно пыталась отнять – ненависть. Но кто же? Только та, кого Он никак не называет, поскольку не знает.

 

 

ГЛАВА 3.

 

 

Выписка из протокола заседания Ареопага[44]. Присутствуют: Либитина[45], Халвинат[46], Анубис, Яма[47], Моргот[48], Голубь[49]. Третий час заседания. Анубис бегает по залу. Яма оттачивает клинок. Халвинат задумчиво грызёт пряник. Моргот гадает на кофейной гуще. Голубь на подоконнике чистит перья. Либитина вяжет.

 

Моргот (роняя чашку на пол):

– И долго Мы будем молчать?!

Халвинат (задумчиво напевает):

– Первым делом Мы испортим самолёты, ну а…

Либитина:

– Заткнись! Я из-за Тебя петлю спустила!

Яма (вкладывая саблю в ножны):

– Ну, ну! Не надо ссориться, горячие божественные головы. В чём собственно проблема?

Анубис (бегая по залу):

– Мы уже битых три часа говорим об Энктаги, а Ты, Уважаемый, вместо того, чтобы слушать, возишься со Своей саблей!

Яма (подкручивая усы):

– Я ВСЁ ПРЕКРАСНО СЛЫШАЛ.

Халвинат (задумчиво):

– Молодец, возьми пряник с полки…

(к Яме подлетает пряник; Яма отмахивается)

Яма:

– Поскольку проблема не в том, развоплощать Энктаги или нет, Я думаю, стоит обсудить способы э… воздействия на Него. Какие будут предложения?

Халвинат (задумчиво):

– Утопить Его в сиропе…

Либитина (с жалостью смотрит на Халвината):

– Испепелить! Берусь достать пару-другую молний Суммана[50].

Моргот (давясь кофе):

– Не пойдёт! Не артистично!! Что Мы – варвары какие?!

(возмущённые взгляды и возгласы присутствующих)

– По-моему лучше всего напустить на Него джинна[51].

Яма (косясь в зеркало):

– Не выйдет. Джинн один остался и тот на ремонте.

Голубь садится на стол, машет крыльями.

Моргот (роняя чашку на пол):

– Кто владеет сурдопереводом?

Анубис (подбегая к столу):

– Я! Так… Натравить на Энктаги Сент-Джорджа[52] говорит.

Моргот (давясь кофе):

– Не выйдет!

Либитина:

– Почему, Я Меня побери?!

Моргот (швыряя чашку на пол):

– Потому что Сент-Джордж, после победы над драконом[53], зазнался и невероятно поднял гонорар. Дескать, у меня солидная фирма…

Анубис (бегая по залу):

– Ты хочешь сказать, что у Нас не хватит налички? Тогда может стоит привлечь Тараку[54]?

Халвинат (задумчиво):

– Тарака ушёл в монастырь… мужской…

(оживление в зале, выкрики  «Не может быть!»)

– Угу. Позавчера…

Либитина (откладывая вязанье):

– Вот это да! Ракшас – в монастырь! Э… Ты врёшь! Где это Ты видел такой монастырь?

Халвинат:

– Илу открыл. После того, как Гераклу дали 2-ю группу инвалидности.

Либитина:

– Да Ты что?!

Моргот (давясь кофе):

– Представляю, что это за монастырь! С настоятелем Илу!!

Анубис (бегая по залу):

– Бедный Тарака!

(смех, оживление в зале)

Яма (подкручивая усы):

– Ну, так что решим?

Голубь машет крыльями.

Яма:

– Что Он говорит? Что Он говорит?

Анубис (подбегая к столу):

– Так… Нужно похитить Его эктоплазму[55], говорит. Но для неё нужен ковчег, а он у Саваофа[56] в спальне, говорит.

Халвинат (задумчиво):

– Утопить Его в сиропе…

Либитина:

– Он же Бог Воды! Забыл? Что будет с Твоим сиропом? Морс?!

Халвинат:

– Может погрести Его в шоколаде? Хотя нет! Шоколада жалко…

Яма (косясь в зеркало):

– А если подать на Него в суд? Или накатать анонимку?

Анубис (бегая по залу):

– Ага! И нарваться на Мухаммада[57]! Вот спасибо!!

Либитина:

– Слушай, Яма! Ты же вроде Бог Смерти?

Яма (смущённо):

– Ну…

Либитина:

– Ты не юли! Поскольку Ты Бог Смерти, то Твоя СВЯТАЯ обязанность самому с этим разобраться! Уважаемые, кто за? Против? Воздержался? Вот видишь? Общество – за! Давай, Ямочка! Давай, родной, а Мы Тебя не забудем. Яма Тебя храни! Халви, дай пряник Ямчику! Кушай пряник – будешь большой-большой, сильный-сильный и победишь нехорошего Энктажку! Ну, давай, иди. Иди! Иди, Тебе говорю!!

Яма (смущённо крутит ус):

– Но Я…

Либитина:

– Не бойся – Мы с тобой! Мысленно, но рядом! ИДИ!

(Яма уходит)

Халвинат (задумчиво):

– А зачем убивать Энктаги?…

Моргот (швыряя чашку на пол):

– Ну, Ты даёшь!! Мы кто? Свои?

Халвинат:

– Ну, свои…

Моргот:

– Без ну! Свои! Наши! А он? Он кто, Я спрашиваю?!

Халвинат (задумчиво):

– Он…

Моргот:

– Хватит! Он – это Он! Чужой!! ВРАГ!!! И не сдаётся. А что делают с врагом?

Халвинат (с надеждой в голосе):

– Дают пряник?

Анубис (бегая по залу):

– Если враг не сдаётся…

Либитина (заинтересованно):

– Его что?

Голубь машет крыльями.

Яма (вбегает в зал):

– Что Он говорит? Что Он говорит?

Анубис (подбегая к столу):

– Так… Его уничтожают, говорит.

Либитина:

– Яма! Кру – ГОМ! На святое дело, шагом  МАРШ!

(Яма уходит)

Халвинат (задумчиво):

– Sic transit Gloria Yama…

(ошеломление в зале)

 

 

DIE MORAL.

 

 

Он сделал бы гораздо лучше, если бы повернул назад, пока ещё не поздно. Это же Ему посоветовала бы и Мнемосина, впрочем, если Его увидит. Достаточно ясно, что этот Совет не удовольствуется посылкой одного только Ямы; Ему придётся дорого заплатить за Своё упрямство, побудившее Его двигаться вперёд.

 

 

ГЛАВА 4.

 

 

Джирга – лучшее верховое животное. Опасное, но лучшее. Все видели Кетцалькоатля[58], но не все знают, что джирга – это молодой Кетцалькоатль. И не всегда из джирги вырастает Пернатый Змей. Только демократическим путём – после смерти предшественника.

Харе, Энктаги! Уже полдня я трясусь на джирге, а до Замка Мнемосины ещё далече. Тут дорога делает крутой поворот и приходится изо всех сил сдерживать «скакуна».

–       Сетова гусеница! Червяк безмозглый! – ругаюсь я.

–  От слизняка слышу! – огрызается джирга, поворачивая ко мне усеянную зубами (довольно внушительными) пасть.

–  Ладно, почтенное членистоногое, не могли бы Вы более изящно выполнить этот поворот?

Какой смысл ссориться с этой тварью, когда до цели ух как не близко. Миновав поворот, я замечаю невдалеке трактирчик. Вот и очень хорошо! Расседлав джиргу и отпустив её пастись, я иду к дверям. Помещение встретило меня тишиной, прерываемой громким чавканьем и звоном кружек. Большинство посетителей сидело в левой части заведения, настороженно косясь направо. Трактир был полон клубов дыма и чада. Присмотревшись, я увидел сидящего за тремя сдвинутыми столами Тора[59]. рядом с ним, в клубе дыма висел его молот. Тор ел. Судя по количеству тарелок – третий день без перерыва. Оторвав взгляд от тарелки, Тор посмотрел на меня и, узнав, кивнул, не переставая отправлять в рот изрядные порции пищи.

–  Ты пришёл. Садись, – буркнул он и указал глазами на стул рядом с собой.

«Не слишком ли много он ест?»

–  Спасибо, Я лучше на улице. – Я выхожу из душного помещения на лужайку перед входом. Передо мной появляется столик, а затем и хозяин.

–  Что угодно, Уважаемый?

–  Барашка и графин нектара. Неразбавленного!

–  Что Вы, что Вы, Уважаемый! Как можно! У нас только качественные продукты!

–       Ладно, неси.

Тут моё внимание привлекла громкая ругань на дороге. Посмотрев на неё, я увидел выезжающего из-за поворота, верхом на джирге, всадника в голубых струящихся одеждах. «Сетовы Боги! Никакого покоя от Нас!» – подумал я и уткнулся в тарелку. Краем глаза я заметил, как незнакомец скользнул по мне взглядом и вошёл внутрь трактира. Минуты через четыре он вышел. Я в это время вставал из-за стола, плотно закусив чуть недожаренным барашком и запив его вполне приличным нектаром. Встав лицом к солнцу, я потянулся и сладко зажмурился. «А он заказал то же, что и я», – подумал я, услышав заказ «Струящегося». Ко мне подбежал гарм[60] и стал тереться головой об сапог. «Пошёл к Сету!» – подумал я раздражённо, но затем вспомнил, что это может быть сама Нифльхель[61].

Харе, Энктаги! Какой смысл ссориться с этой тварью, когда до цели ох как не близко. Миновав поворот, я заметил невдалеке трактирчик. Вот и славненько! Я расседлал джиргу, отпустил её пастись и пошёл к дверям. Недалеко от входа, за столиком, сидел незнакомец в голубых пенящихся одеждах и ел, уткнувшись носом в тарелку. Помещение трактира встретило меня тишиной, прерываемой громким чавканьем и звоном кружек. Большая часть посетителей сидела в левой части заведения, настороженно косясь вправо. Помещение было полно дыма и чада. Присмотревшись, я заметил сидящего за тремя сдвинутыми столами Тора. Рядом с ним, в клубе смога, висел его молот. Тор ел. Судя по количеству тарелок – третий день подряд. Оторвав от тарелки голову, Тор посмотрел на меня и, узнав, удивлённо кивнул, не переставая отправлять в рот изрядные порции пищи.

–  Ты пришёл. Не устал ещё ходить туда-сюда? Садись, – буркнул он и указал глазами на место рядом с собой.

–       О чём Ты? Я только вошёл, – удивился я.

«Не слишком ли много он ест?»

–       Ты не перегрелся случайно, Уважаемый? – озабоченно осведомился я.

–       Не бери в голову! Садись.

–  Я лучше на улице, – я выхожу из душного зала на лужайку перед входом. Передо мной появляется столик, а затем и хозяин.

–       Что угодно, Уважаемый?

–       Барашка и графин нектара. Неразбавленного!

–       Что Вы, что Вы! Как можно! У нас только качественные продукты!

–       Ладно,  неси.

Тут моё внимание привлекла громкая ругань на дороге. Посмотрев на неё, я увидел выезжающего из-за поворота, верхом на джирге, всадника в голубых стекающих одеждах. «Сетовы Боги! Никакого покоя от Нас!» – подумал я и уткнулся в тарелку. Краем глаза я заметил, что незнакомец скользнул по мне взглядом и вошёл внутрь трактира. Минуты через четыре он вышел. Я в это время вставал из-за стола, отведав чуть пережаренного барашка и запив его довольно приличным нектаром. Встав лицом к солнцу, я потянулся и сладко зажмурился. «А Он заказал то же, что и Я», – подумал я, услышав заказ «Стекающего». Здесь меня окликнули. Я обернулся. Тип в голубых пенящихся одеждах делал руками недвусмысленные жесты.

–       Я не курю, Уважаемый, – ответил я и снова закрыл глаза.

–       Уважаемый, Я вижу, Ты – Энктаги, Я меня побери!

–       Да.

–       А какой инкарнации[62]? – спросил он.

–       Третьей.

–       Э-э! Ты не прав! Это я – третьей!

–  Хорошо. Значит мы оба… Что?! – тут до меня дошло. – А ну ка, скажи это ещё раз! Кто Ты, Уважаемый? – я крепко взял «Пенящегося» за локоть.

–       Я – Энктаги.

–       И третьей инкарнации? – «Во даёт! Во артист!»

–       Третьей.

–       Не смеши джиргу, Уважаемый! – я почувствовал раздражение.

–  Уважаемый, видимо, ещё не понял, – сказал он и попытался улыбнуться.

–       Что?! – «Во нахал!»

–       Я вижу, что Мы оба – Энктаги, третьей инкарнации. Но почему?

–  Как Ты, Уважаемый, можешь быть Мной? – процедил я, кипя от возмущения. – Не много ли Ты выпил?

–       Не больше Тебя, Уважаемый!

«Ну, хам! Держись же!» – я выхватил клинок – узкую струю воды с удобной рукоятью.

–  Уважаемый, не стоит торопить события, – забеспокоился он. – Я думаю, пара кружек этого пойла («Пытается заговорить зубы!») поможет спокойно разобраться в ситуации.

–  Спокойно? Хорошо! Защищайся! – я успокоился и удобней перехватил рукоять

–       Что ж… – и он выхватил свой клинок – узкую струю воды.

«Надо будет наведаться к Гефесту[63]! Единственный экземпляр, Уважаемый! Такого клинка больше нет! Как же, нет! А у него что?!»

Попытавшись проткнуть «Пенящегося» и обнаружив хорошую защиту, я отступил и стал исследовать его выносливость. На плечо ко мне уселась сова и начала что-то бормотать. «Пошла бы ты  к Сету!» – подумал я, но затем вспомнил, что это может быть сама Афина[64].

Харе, Энктаги! Какой смысл ссориться с этой тварью, когда до цели эх как не близко. Миновав поворот, я заметил невдалеке трактирчик. Вот и чудненько! Расседлав джиргу и отпустив её пастись, я пошёл к дверям. Возле входа стоял незнакомец в голубых пенящихся одеждах, возле него отирался гарм. За столиком на лужайке сидел другой незнакомец – в голубых струящихся одеждах и ел, уткнувшись в тарелку. Трактир встретил меня тишиной, прерываемой громким чавканьем и звоном кружек. Большинство посетителей сидело в правой части трактира, настороженно косясь влево. Помещение было полно чада и дыма. Присмотревшись, я увидел сидящего за тремя сдвинутыми столами Тора. Рядом с ним, в клубе дыма, висел его молот. Тор ел. Судя по количеству тарелок – третий день без перерыва. Оторвав от стола голову, Тор посмотрел на меня и, узнав, удивлённо кивнул, не переставая отправлять в рот изрядные порции пищи.

–  Ты не устал ещё ходить туда-сюда? Садись, – буркнул он и указал на стул рядом с собой.

–       Спасибо, но о чём ты? Я только вошёл, – удивился я.

–  Конечно! А перед этим? – он сделал два хороших глотка из графина и облизал губы.

«Может он слишком много ест?»

–       Ты не перегрелся случайно, Уважаемый?

–       Не бери в голову! Садись.

–  Я лучше на улице, – я выхожу из душного помещения на лужайку перед входом. Передо мной появляется столик, а затем и хозяин.

–       Что угодно, Уважаемый?

–       Барашка и графин нектара. Неразбавленного!

–  Что Вы, что Вы, Уважаемый! Как можно! У нас только качественные продукты!

–       Ладно, неси…

Двоё незнакомцев в это время раздражённо спорили друг с другом. Сидя за столиком и поглощая барашка, запивая его сносным нектаром, я следил, как они возбуждённо размахивают руками. Вот один из них – «Струящийся» – выхватил саблю, которая была похожа на узкую струю воды. Возможно, так оно и было, потому что моя сабля – узкая струя воды с удобной рукоятью. Второй – «Пенящийся» – тоже выхватил саблю, которая была… «Нужно будет наведаться к Гефесту! Это единственный экземпляр, Уважаемый! Такого клинка больше нет! Как же, нет!! Я уже два вижу, плюс мой!» Эти двое, между тем, окутались туманом, из которого доносился шум схватки. Над ними зависла туча. Запахло грозой. «Пора с этим кончать, не то всё здесь зальют!», – подумал я, вставая и направляясь к сражающимся. Войдя в туман, я увидел, что противники неподвижно стоят примерно в четырёх секундах друг от друга. Между ними, казалось, кипел водяной смерч.

–  Э… Уважаемые, – начал я. – Я огорчён, но прошу вас выслушать меня.

Никакой реакции. Ну, что ж… Я сделал шаг назад и развёл руки в стороны – между дуэлянтами возник гейзер. Оба отскочили и повернулись ко мне с не очень приятным выражением на лицах.

–  Уважаемые, – снова начал я. – Мне, право, неприятно вмешиваться в вашу беседу, но позвольте напомнить вам, что… – я замолчал, не веря своим глазам. По лицу «Струящегося» стало заметно, что он ТОЖЕ заметил.

–  Ну что, Уважаемые? – поинтересовался я, когда смог говорить, – как самочувствие?

–       Этого не может быть! – выдавил «Пенящийся».

–       Да? А почему? – спросил «Струящийся».

–       Потому что не может быть никогда!

–  Хорошо! – «Струящийся» убрал саблю в ножны, подошёл ко мне и встал рядом. – А так?

«Хорош же у него вид!»

–  Так что же, Уважаемые, мы будем делать? Это интересная проблема. Я не помню такого случая, когда одновременно существовало бы три олицетворения одного Бога.

–       Я тоже, – подтвердил «Струящийся».

–       Впрочем, прецедент есть, – добавил я.

–       Отец, Сын и Святой Дух[65], – сказал «Пенящийся» и ухмыльнулся.

–       Видимо, нужна проверка.

–  А что это даст? – спросил я. – Лучше зайти к Куллу[66]. Он живёт недалеко отсюда.

«Пенящийся» кивнул, соглашаясь. «Струящийся» также был не против:

–       После обеда стоит размяться.

Хозяин трактира, увидев нас, когда мы седлали джирог, наверняка решил, что у него белая горячка. И правда, процессия  была ещё та! Впереди «Струящийся», затем «Пенящийся», а следом я.

 

 

DIE MORAL.

 

 

Поздно, злые чары уже подействовали. Предостережение, пришедшее, поможет ли? Признания одного из Вас не трогают Вас. Сами убийцы трепещут, видя их приближение. Однако погиб уже один из инкубов – у Вас на глазах – Вы предавались любви. Не правда ли, Они могли бы это узнать давно, но вняли бы Они голосу Своей совести? Есть ли она у Них, Боги? Ведь через это Они обрекли Себя на падение.

 

 

ГЛАВА 5.

 

 

Кулл встретил нас на пороге дома. Величине его глаз, в тот момент, когда он нас разглядывал, мог позавидовать киклоп[67]. Затем он поднял левые руки в приветствии:

–               Хайль, Энктаги! Входите, – он отступил назад и посторонился.

Мы вошли внутрь. То, как выглядело помещение, очень (ОЧЕНЬ!) мягко можно было назвать беспорядком.

–  Это Ринн[68], – и это всё, что было сказано в ответ на наши недоумённые взгляды, хотя больше никаких объяснений и не требовалось, так как я хорошо знал Ринна -  аккуратистом он НЕ БЫЛ!

Пройдя в гостиную, Кулл смахнул со стола мусор (в общую кучу на полу), отряхнул и расставил кресла вокруг.

–               Садитесь… Уважаемые, – пригласил он.

Мы заняли места. Кулл щёлкнул пальцами и перед каждым появилась Уацамонга[69] с нектаром. Мы отпили по глотку – Божественно!

–   Олимпийской, пятисотлетней выдержки! – гордо прокомментировал Кулл. – Так в чём же ваша проблема? – двумя руками он подпёр голову, а две другие сложил шатром перед собой.

–  Если ты уже заметил, Кулл-сама[70], то нас трое. Причём все воспоминания до встречи в трактире абсолютно идентичны. Затем они идут с четырёхминутной задержкой и с некоторыми отклонениями, совершенно незначительными. Прежде, чем обращаться в Канцелярию или к… (глазами мы указали на потолок), нам бы хотелось получить независимую консультацию у такого многоопытного Уважаемого, каковым ты, без сомнения, являешься, – мы смочили горла.

Кулл в ответ помолчал, затем вызвал экран. Мы не сумели заметить, кого он вызвал, а на экране появился мощный, но какой-то сморщенный старик, недовольно хмурившийся, в шапке, увенчанной вороньей головой.

–       Кулл! Я просил не тревожить меня! – проскрипел он.

Кулл и глазом не моргнул в ответ на такое оскорбление – Его назвали по Имени!

–       Уважаемый, некоторые обстоятельства…

–       Это не повод, чтобы меня беспокоить!

–       Повод, повод, – Кулл вкратце пересказал нашу историю.

–  Сет! – выругался старик и внимательно посмотрел на нас. – Вы знаете, что было заседание Ареопага по вашему делу?

Это было больше чем потрясение!

–       Угу, – продолжил он, – к вам идёт Яма. Так что будьте готовы.

–  Всегда готовы! – вскочили на ноги мы. – Э… Уважаемый, а почему возникла… наша проблема?

–  Это работа Таната[71]. По моим предположениям он лишил вас далха[72]. Всё! Я и так уделил вам слишком много времени!

Экран исчез.

–       Кто это был?

–  Иногда его зовут Ксоксаз[73], а иногда не зовут… Советую его забыть. Для своей же пользы, – добавил он.

Нам это имя ничего не говорило.

–  Вот что я могу вам сказать, Уважаемые, – Кулл встал. – Вам нужно посетить Таната. Я мог бы… МОГ БЫ вам помочь, но мне не хочется портить отношения с Олимпом. Кесарю – кесарево, мне – моё!

Мы встали и направились к выходу.

–       Хайль, Кулл-сама! Нектар был бесподобен!

–  Хайль! Энктаги вас храни! Когда будете СВОБОДНЫ – заходите – повеселимся! – он помахал руками и закрыл дверь.

Мы молча оседлали джирог и поехали прочь.

На опушке леса, посреди дороги, стояла одинокая фигура в алом плаще. Мы спешились, обнажили сабли и двинулись вперёд. Яма выхватил свою саблю и пошёл нам навстречу.

 

«Стекающий» не выжил. Вдвоём мы продолжили путь. На закате мы разбили лагерь, разожгли костёр и, завернувшись в плащи, легли спать, предварительно поставив защиту, в первую очередь от джирог. Ночь прошла спокойно. Наутро, слегка закусив, мы отправились дальше. Дорога постепенно становилась всё круче и каменистей, заметно сужаясь, так, что вскоре нам пришлось ехать гуськом. В конце концов, дорога превратилась в горную тропу, вьющуюся по склону ущелья – этот отрезок называли Последним Путём (которым он действительно становился для многих, не совсем осторожных путников). Впереди появилось препятствие в виде открытой двери, полностью перекрывающей тропу. Дверь была около пяти секунд в высоту и около двух секунд шириной с толщиной в одну секунду. К ней была прикреплена табличка с надписью: «Уходи! Здесь тебе не место. Даже не пытайся входить – погибнешь. Если всё же войдёшь – не жалуйся и не докучай нам своими предсмертными молитвами». Подпись – Уважаемые. И приписка корявым почерком: «Останки родственникам не пересылаются»[74].

Мы смогли слезть с джирог и закрыть дверь, после чего продолжили путь. После полудня стал заметен Замок Мнемосины.

–  Так вот ты какой, северный олень! – торжественно провозгласили мы неизвестно почему и о чём.

Если смотреть на Веховой Чертог с того места, где Последний Путь выходит из щели между 1-й и 2-й Радушными Топями, то Чертог можно принять за песочный замок, построенный неумелым малышом – оплывшим, скособоченным – так оно и есть. Несмотря на кажущуюся ветхость, вблизи особенно поражает мощность кладки, а при входе во внутренний двор замка, он приобретает лёгкость и, отчасти, изящество, оставаясь таким же кривым и оплывшим. За исключением Звенящей Башни и недавно возведённой пристройки – пресловутая Школа? – замок возведён из базальта. Внутри он мрачен, но странным образом удобен. Назначение Башни неясно, известно, что она была вырублена из ствола какого-то дерева. Вход в неё находится в несколько необычном месте – на высоте 80 секунд.

Подъехав к воротам, мы постучали. Что-то прошелестело и открылось окошко на уровне глаз.

–       Кто? – спросил чуть шепелявый голос.

–       Мы – Энктаги.

–       Ну и?

–       Мы – Энктаги!

–  Это я уже знаю, Уважаемые, – стражник помедлил. – Что нужно ВАМ?

–       Мы – Энктаги!!

–       А я – Харон[75].

–       Как ты думаешь, Харон, что случится, если ты умрёшь?

–       Я не могу умереть! – заявил он.

–       Даже по вине хозяйки замка?

–       Как Вы сказали? – заинтересовался он.

–  Представь! Ты стоишь в Зелёном Зале, а Мнемосина произносит что-то вроде – «Лишаю тебя, Харон, данной тебе обязанности…»

–       Постой! – прервал Харон. – Как, Вы сказали, Вас зовут?

–       Энктаги.

Стражник чем-то зашелестел и забормотал про себя.

–       Вам запрещено входить, Уважаемые!

–       А если мы всё же войдём?

–       Не через эти ворота! – утвердил он.

 

–       Наверно не стоит сразу обоим показываться ей на глаза, – сказали мы.

–       Конечно. Я обращусь в тучку, – ответили мы.

–       Великолепно.

Мы отдали поводья подбежавшему сатиру[76], и я в сопровождении маленькой тучки направился наверх. В зале, где я ждал Мнемосину, центральное место занимала картина, на которой дракон верхом на коне повергал Георгия[77].

–  Сет его возьми!! – раздался гневный вопль из глубин замка; почти сразу же после него в дверях появилась Мнемосина, с пылающим от гнева лицом. Платье чудом держалась на плечах.

–  Да будет мне позволено сказать… – начал я. Тучка за моей спиной громыхнула, и Мнемосину окатило мелким дождиком. Она в недоумении уставилась на меня.

–  А, Энктаги… – узнала.

–  Осанна, Мнемосина!  - сказал я почти нежно, видя, что она опять начинает закипать.

–  Что!? А… осанна, конечно осанна! Ганеша тебя храни! – она перевела взор на тучку.

–  У тебя прекрасная картина, – я указал на дракона, давая ей выход для эмоций.

Скоро я понял следующее. На днях Георгий застукал её с кем-то и подал на развод (а может не подал, а просто убил соперника). Мнемосина оскорбилась и в негодовании стала обвинять во всём Георгия. Постепенно это выросло до приступов фанатичной ненависти.

–       Да, кстати, как ты попал в замок? – внезапно спросила она.

–       Как тебе сказать… Просто я знаю другой вход.

–       Но…

–  Ты, видимо, забыла, что замок проектировал я и мне известны все четыре входа (на самом деле – семь, но зачем ей об этом знать?).

–       Ты!! – задохнулась она.

–       А что нам было делать? – спросил я и тут же пожалел о сказанном.

–       Кому это НАМ?

Пришлось рассказать обо всём. С большими купюрами. Очень большими. Короче, я лгун и обманщик.

–  Весёленькая у тебя жизнь, – вздохнула она. – А здесь киснешь, прозябаешь…

–       Зачем же ты ушла с Геликона[78]?

–       Я не желаю об этом говорить! – отрезала Мнемосина.

За окном послышался шум.

–       Сетовы фениксы[79]! Никакого слада с ними!

–  Они же красивы и поют тоже, вроде, неплохо, – попытался вступиться я.

–  Ага! И засрали все уступы и балконы! По двору пройти невозможно из-за вони!

–       И как же ты с ними борешься? – сдался я.

–  Мне достали пару горгулий[80]. Прекрасные охотники, вот только тяжелы на подъём и не слишком поворотливы, так что фениксы их практически не бояться.

Я задумался.

–       А ты не пробовала их сжигать?

–       Что?

–  Сжигать. Молниями. Неужели Сумман тебе не подкинет десяток другой?

–  Подкинуть-то подкинет, а что толку? Фениксы же сами сгорают…

–  Не сгорают, а сжигают себя. Только не нужно ждать, пока они сами это сделают. Оборона – есть опережающее нападение! – изрёк я. – Если их сожжёшь ты – у тебя выходит два варианта: они воскресают в виде яиц – ты имеешь яичницу, или не воскресают. При любом – ты на коне!

–  Угу, на белом и лихом! Но вообще  ты – гений! – воскликнула она и, подойдя, чмокнула меня в щёку.

–       Это всё?

–       Остальное – после…

 

Я повернулся на бок:

–       Почему ты открыла школу?

–       Потом, всё потом… – Мнемосина засопела из глубины кровати и поползла ко мне. На меня упали первые капли дождя. «Бедная тучка», –  вспомнил я и превратился в тучку.

–       Куда ты исчезал? – обиделась Мнемосина.

–       Никуда!

–       Но ты исчезал!

–       Тебе показалось! – я пополз ей навстречу.

 

–  Так почему ты открыла школу? Тебя ведь никогда не прельщало преподавание.

–  Чтобы отомстить, – удивилась она. – Чтобы доказать этому…

–  И чему ты учишь?

–  Как чему? А, ты вообще… Ну, главный предмет – это «Основы безопасной деятельности и выживания Божественности на современном этапе». Плюс дополнительные предметы. Типа, ну, не важно…

Мне в голову пришла мысль. (Я её не звал.)

–       Слушай, а если я прочту твоим подопечным лекцию?

–       Ха! О чём это, интересно?

–       Естественно, о Божественности! Ну, ещё можно об «Истоке».

–       А ты сможешь?

–       Угу, – промычал я, соблазняя её языком.

–       Зачем?

Мне на лицо упали первые капли дождя. «Бедная тучка», – подумал я и превратился в тучку.

–       Куда ты делся?

–       Никуда.

–       Но ты исчезал!

–       Тебе показалось, – я пополз ей навстречу…

 

 

DIE MORAL.

 

 

До сих пор, суетясь без толка, а теперь начнёт ли Он совершать поступки лишь по зрелому размышлению, остерегаясь непосредственных порывов? Нет! Потребуется необычайная выдержка, чтобы превозмочь столь долгое испытание. Лишь натура уравновешенная и наделённая чувством меры может выдержать такое. Есть ли у Него такая? Способная погрузиться в Аверн[81] и вернуться с душевной ясностью и здравым смыслом? Немного погодя (в Главе 8) придёт Он к сомнению во всём – к бедствию, ничтожному по сравнению с Эпилогом. Вот где потребуется вся Его выносливость и самообладание.

 

 

ГЛАВА 6.

 

 

Семя в начале всего – оно было Богом; и Бог же

Семенем был; И тогда, духа святого познав

Корни пустило младые, младые листья выросли

На день седьмой и покров дали ростку; И тогда

Взгляд обратило Оно на себя, сказало, Благое –

Радостно видеть! Тогда время пришло вырастать;

Корни окрепли, набрали сил, соком Древо питая,

Ствол и младые Свои ветви; Тецкатлипок – имя

Взяло Себе Божество – Основатель мира вселенной;

Корни подпёрли Его прочно основу у мира;

Ствол же устои хранит – весь вселенский миропорядок;

Ветви же – держат всю твердь ясного свода небес;

Листья же – символы каждый частей всего мирозданья:

Каждой планеты и каждой твари, и каждого камня,

Каждой звезды, травинки, букашки; Славит, Благое –

Радостно видеть! Плодом первым Тецкатлипока –

Бога и стал Халвинат – Бог всего: тьмы или света,

И Сберегатель, и Творец, Судья, всего Разрушитель;

Душу вдыхает Он в каждую тварь, что ходит по миру;

Левая часть у Него – мужа, другая же часть –

Женская; Знает Всеблагостный все дыхания мира;

Бог прозревает – глаза видят Его далеко;

Светит глава, что Звездой всем сияет в мире предивно;

Руки объемлют Его всё – Он защитник Живого!

Твёрдо сидит Он – Ногами Держащий Хаос Вселенной;

Кормчий Великий: вперёд знает события все!

Радостно видеть! – сказало, Благое – Тецкатлипок: Вот

Стройный порядок – всего в мире живом он основа!…

 

Я остановился и отпил из графина, стоящего на кафедре.

–  Сейчас я хочу рассказать вам то, чего в «Истоке» нет, то, что в него не внесено, то, о чём в нём не упоминается – о Циклах.

Аудитория негромко зашумела, задвигалась и затихла.

–       Итак, «Исток» показывает нам начало мирозданья, порядок структуры Создателя, Кодекс Халвината, происхождение Богов и многое, многое другое, умалчивая о Существовании. Существование движется по двум пересекающимся Циклам – Большому и Малому. Отходя от канонических толкований, попытаемся выразить Существование более проще. Начнём с Малого Цикла. Так вот, любое живое является частью Божества–Основателя Тецкатлипока, в то же время являясь олицетворением Бога Халвината. Если взять в качестве примера, того же человека, то его жизнь в Малом Цикле можно представить в виде относительного движения по тропе, восходящей спиралью огибающей Холм, на котором под сенью Тецкатлипока сидит Халвинат. В момент смерти происходит его физический контакт с Халвинатом.

В силу духовных качеств, а может просто, по прихоти, Халвинат разделяет: одних людей он берёт левой рукой и бросает через левое плечо – такие попадают к корням и всасываются ими, питая Древо–Основателя; другие – Халвинат берёт их правой рукой и бросает через правое плечо – попадают на крону Дерева Мира и, растворяясь ей, пополняют соки плодов.

Если смерть была насильственной, то различают три её вида. При первом – убийстве преступном – происходит то же самое, что и при смерти естественной – эго воссоединяется с Тецкатлипоком, а тело – с Халвинатом. Не надо путать со смертью по решению суда – такое относится к Большому Циклу. При втором – убийстве ритуальном, вступает в силу, опять же, Большой Цикл. Третий – самоубийство – делится на самоубийство простое и ритуальное. Простое приводит эго в так называемый «Запасник», где находится до определённого времени и откуда востребывается по необходимости. Ритуальное самоубийство относится к Большому Циклу.

Для тех, кто не понял. К Большому Циклу относится Существование Богов, все остальные Существования относятся к Малому Циклу.

Итак, Халвинатом были созданы Боги, делящиеся на Первых и младших. Самым первым творением Халвината стали, однако, не Боги, а братья: Красный Хобниль Востока, Белый Кан-Цик-Наль Севера, Чёрный Ска-Кими Запада и Жёлтый Хосан-Эк Юга[82]. Создание братьев диктовалось необходимостью предохранять Древо Мира от разного рода неожиданностей, а также подпирать его. К Первым, так как они были созданы на 19 день мира, относятся: Аурамазда[83], Амэ-но Минакануси, Варуна, Дедун, Илу, Илуватар, Кетцалькоатль, Крон, Нун, Один, Шан-ди, Энки. Насчёт Сета. Его создание только приписывается Халвинату. Изначально – это женская ипостась Халвината, персонифицировавшаяся в мужском роде.

Младшие Боги созданы как Халвинатом, так и Первыми в различное время. Божества, божки и духи создавались как Первыми и младшими Богами.

Создание Богов регламентируется Указами Императора[84], которому подвержено сознание только младших Богов, божеств, божков и духов, которых он вправе, на основании Кодекса Халвината, развоплощать, олицетворять, повышать или понижать в божественности. Сознание каждого Бога индивидуально и нетленно. Так, к примеру, повышаемый в божественности дух, сохраняя своё эго доминирующим, приобретает эго того олицетворения, к которому стал причисляться, причём эго его причисления полностью сохраняется, то есть может появиться две одинаковые божественности, каждая из которых имеет свою индивидуальность, независимую от двойника. Происходит дублирование эго–владельца, но отпечаток эго, остающийся в божественности после перемещения эго вследствие причины, не может оказывать влияние на воплощающееся в божественность новое эго. Именно поэтому некоторые Боги имеют множество имён и титулов, хотя и относящихся к одному Богу (форме–носителю), на самом деле характеризуют эго, в конкретное время занимающее данную форму. Как я уже говорил, Первые божественности были созданы Халвинатом. Вы можете возразить, что их созданием был занят и Сет, но Сет – ипостась Халвината! Его часть. Так же должны рассматриваться и остальные божественности – все они, в некотором роде, дубликаты Халвината – его настроений, черт характера, причуд, раздумий и, естественно, капризов.

Когда эго каждой божественности воплотятся в каждую божественность – наступит конец этого мира.

Примерно такой же процесс происходит при олицетворении в божественность живого Малого Цикла – при ритуальных убийстве и самоубийстве, смерти по решению суда. Переход из одного Цикла в другой возможен как в восходящем порядке (из Малого в Большой – о нём мы говорили раньше), так и в нисходящем, причём нисходящий процесс, в отличии от восходящего, обратим. Под нисходящим процессом подразумевается аватара[85].

Божественность Большого Цикла, за исключением Первых, которые подчиняются только Халвинату и Сету, при наказании Указом Императора переходит в Нирван[86] – средоточение развоплощённых божественностей. Вмешательство Существования Большого Цикла в Малый Цикл строго регламентировано Кодексом, за соблюдением которого следит Комитет Божественного Контроля во главе с Мухаммадом.

Возвращаясь к теме, хочу ещё сказать о Дереве Мира. Плодами Его являются чайники. Причём не какой-то особенный тип чайников, а чайники вообще – заварные, кофейные, просто чайники, отчасти кувшины, то есть сосуды с носиком, ручкой и крышкой – всех форм, расцветок и материалов. Чайник, как плод Тецкатлипока, изначально разумен – разум сосредоточен в крышке. По мере созревания содержимое чайника, а им является продукт – халвинат – желеобразное вещество – квинтэссенция халвы с высочайшими сладостными характеристиками, настолько высокими, что простое облизывание ложки, которой его мешали, приводит к слипанию всех отверстий на теле – начинает закипать. Созревший, кипящий чайник падает к подножию Древа и выросшими руками привязывает крышку к носику и ручке, поскольку утеря крышки ведёт к порче плода – к загниванию. В дальнейшем происходит трансформация плода в живое Малого Цикла, всё существование которого проходит в непрерывном поклонении Богу Халвинату. Поклонение может быть осознанным или нет – роли это не играет и никакого влияния на само поклонение оказать не может.

–       А как ему поклоняться? – раздалась реплика из зала.

–  Сейчас, если вы не возражаете, мы продемонстрируем вам часть ритуала поклонения. Без него вполне можно обойтись – просто употребляя, с подобающими молитвами, сладкое в любом виде.

Они не возражали. Рядом со мной появился «Пенящийся». Его появление повергло слушателей в лёгкий шок, усилившийся, когда они заметили наше абсолютное тождество.

–       Кто займёт место жертвы? – спросили мы у нас.

–       Мы, – ответили мы.

Мы легли на алтарь, в специально выдолбленное углубление. Мы взяли мёд и принялись заливать нас, начиная с ног. Дойдя до шей, мы остановились и стали заливать руки. Залив всё, кроме лиц, мы взяли сахарный песок и обильно посыпали залитую мёдом поверхность. Затем настала очередь малинового джема, потом мармелада, потом – щербета, а в самом конце – толстый слой шоколада.

–  Если вы внимательно следили, то запомнили последовательность слоёв, – обратились мы к аудитории. – Теперь настала очередь амврозии[87]. Сначала ею покрываются уже закрытые места…

Мы сделали это.

–  Теперь самый сложный момент. Надо остатком амврозии залить лица, одновременно обращаясь к Халвинату с мольбой принять жертву.

Мы сделали и это. Слушатели во все глаза смотрели на алтарь. По залу разлилось благоухание, и возле алтаря возник Халвинат. Молча, ни на кого не глядя, он стал неторопливо вылизывать заполняющую алтарь массу, по всей его длине. Скоро алтарь опустел. Халвинат вылизал углубление и исчез.

Я мысленно пожелал «Пенящемуся» удачи.

 

 

DIE MORAL.

 

 

Наименьшая опасность для мыслителя – ничего не знать, а для Него – слишком долго медлить. Перед вами Бог – у Него есть досуг, Богини, удовольствия, ум, наконец. Рассказав о Циклах (имел ли Он на это право?) и потеряв вторую треть Себя, сможет ли Он продолжить путь? Сможет! Иначе зачем автор писал восемь Глав, когда мог ограничиться аннотацией?

В сущности, и всего этого, пожалуй, слишком много. Он же видит, как алчный фанатизм высасывает божественность у Его подруги, которую Ему придётся восстанавливать.

 

 

ГЛАВА 7.

 

 

«Этот вкрадчивый голос преследовал меня второй месяц, настойчиво нашёптывая что-то везде: дома, на улице, в постели и даже когда я отключал голову. Все предпринятые попытки обнаружить источник голоса ни к чему не привели, хотя в последний раз я применял гипроскан – «Абсолютный результат во всех мыслимых диапазонах, включая диапазоны, которые вы сами придумаете!»

«Хорошенькое начало», – подумал я, откладывая рукопись. Взвесив пачку листов в руке, я решил ещё немного почитать перед сном.

«…с его помощью я обнаружил гнездо тарактов, доводивших меня уже пятый год, со скуки испортил релейную спутниковую станцию напротив, но голос! Голос всё звучал!!

Вернулся от психомеханика с ярким впечатлением, что он ещё более ненормален, чем я, потому-то пытался выяснить, можно ли слушать этот голос вместе, или не мог бы я продать ему десять (Ну, хотя бы пять! Чёрт с ним – два!!) часов эфирного времени этого голоса.

После длительного самоизучения с помощью того же гипроскана, я для начала бросил курить травку. Через неделю мучений почувствовал, что стремительно полнею и начинаю разбирать отдельные слова, которые шептал мне этот проклятый голос! Это меня заинтересовало, и я сразу бросил пить и уехал на ферму в горах, взяв с собой только спальный мешок и гипроскан. Заехав в банк, я закрыл счёт и, положив в карман 180 тысяч, скрылся ото всех и вся.

Обвыкнув на новом месте и запугав соседей, я с утроенными усилиями принялся за изучение голоса, который… продолжал звучать! Через полгода я разобрал первую фразу: «Но если Его спросить, что Он предпочитает из всех вечных величин несущественных ассоциаций, то, возможно, Он ответит, если будет благоприятная траектория: «Что касается того, о чём ты вопрошаешь, то знай – ни одной из несущественных ассоциаций не может быть отдано предпочтение, хотя бы потому, что они величины вечные, и это только во-первых!»».

После некоторого осмысления этой фразы я сначала подумал, что это какие-то трансляции, которые я, в силу каких-то причин, принимаю, подобно приёмнику, однако, после второй разобранной фразы (ещё через месяц), сильно в этом усомнился. Второе выражение звучало так – «Посмотри вокруг! Неужели тебя не трогают эти виды, лучи, тассили, наконец! Это же прекрасно!! Доверься им и ты ощутишь себя полным!»

Тассиль – вот разгадка этого кошмара! Быстро заправившись, я поехал в ближайший информаторий, перелопатил там груду материала, загонял оператора – ничего! Совсем ничего!! Это уже что-то!! – подумал я и поехал в Центр. После трёхдневного издевательства над собой и персоналом я получил на руки бланк с гербом в углу и тремя строчками текста:

 

Тассиль – неосознанный образ рукотворного переключателя объекта сознания главного объема тела.

Источник неизвестен.

 

Прочитав, я тупо уставился на строчки. Переключатель… образ… тело…чьё? Но всё же переключатель. Может быть… Я поехал в мастерскую. Седой приёмщик недоверчиво посмотрел на меня, когда я изложил просьбу, однако заказ принял, содрав приличную сумму, которую я, скрепя сердце, выложил. Пройдя в зал ожидания, я уселся на кушетку и принялся разглядывать рекламные буклеты.

«Если Вас беспокоит опорно-двигательный аппарат – доверьтесь нам – Вы перестанете его ощущать. Самое дешёвое и безболезненное удаление!»

«Используя наш МВЧ-преобразователь, Вы преобразитесь так, что Вас не узнает родная мать – Вы станете прекрасны!»

Зашёл человек в белом халате, недоуменно вертя в руках бланк заказа, и предложил следовать за собой. Идя по коридору, я в последний раз успокаивал себя и  убеждал, что так и надо, если я хочу раз и навсегда отделаться от голоса.

Улёгшись на операционный стол, я вздохнул и отдался воздействию гипнотика…

Заключение о том, что у меня НЕ НАЙДЕНО, я читал на обратном пути на ферму, стараясь не обращать внимания на усилившийся до 73 Дб чёртов голос, который: «У Вас не всё может ладиться, Вы можете быть недостаточно сильно раздражены, Вы можете ощущать недостаток в вибриолах, но это не даёт Вам права не участвовать в Ежелуцианском Программном Супер-шоу с участием Полнейших! Только в нём Вы можете прикоснуться к святая святых Великой Полноты – к Диете, которой пользуются Полнейшие! Специально разработанные тассили извлекут из Вас малейшие причины! Только один сможет занять вакантное место за Столом Великой Полноты! Только одно Супер-шоу! Только у нас!! Заявки ещё принимаются! Спешите!!»

– Я сойду с ума! – подумал я, пытаясь разобраться в увиденном и услышанном. – Если мой мозг ни при чём, так в чём же дело!?

– Ты избран! – раздался торжественный ответ в голове. Голос был другой. Другой голос!

– Бред! У меня галлюцинации – нужно пройти внеплановый техосмотр и сегодня же! – решил я.

– Тогда ты будешь подвергнут лишению! – констатировал второй голос.

– Лишению чего?

– Частностей, я – ответил второй голос и умолк.

«Увеличение частностей – непреложное условие сосуществования! увеличивая частности, Вы увеличиваете возможность приблизиться к Великой Полноте! Части частностей – то, что Вы выбираете! Не потому ли Он прорицает, что имеет все части и частности? Но не пытайтесь спрашивать у Него об этом – неумело поставленный вопрос может оказаться не на месте. Специальные курсы «Транспортировка и эксплуатация вопросов» ведут опытные специалисты третьего и седьмого уровней. Наш девиз: «Всё для частностей, всё для победы над ничем!» Ждём вас! Спецкурс имеет филиалы в обоих Циклах!»

– На кой чёрт мне ваши частности?! Что за чушь вы несёте?!

– Не чушь, но Чушь!! Ибо Он сказал: «Неся Чушь в массы, всемерно способствуя, необходимо не забывать степень и величину ЧУШИ, привнося необходимые элементы, но так, чтобы массы во всём большем качестве проникались идеей Великой Полноты!» Как же ты после этого можешь отрицать очевидное и ушеслышное?

– Хватит! Прекратите!!

Голоса умолкли, и в голове наступила тишина. Тишина! Я мечтал о ней так долго, что поначалу это ощущение было невыносимо. На ферме, занимаясь обычными делами, я сначала не обращал внимания на эту тишину, но постепенно она стала угнетать, как будто меня и вправду лишили какой-то очень необходимой частности. Когда я это понял – мне стало страшно! Запершись в ванной, я четыре дня лихорадочно перебирал всевозможные препараты, включая галлотропы, пытаясь ими привести нервы в порядок  и предотвратить ставшее почти реальным сумасшествие.

Хотя, подумал я, позвоночник в последнее время действительно начал пошаливать, почему бы… Нет, стоп! Не то придётся демонтироваться! Интересно, а чем будут развлекать на этом, как его… супер-шоу?

– Эй, вы! – обратился я к голосам. – Расскажите, чем будут развлекать на этом шоу? Что это вообще такое?

– Ждите ответа, ждите ответа, ждите ответа… – раздалось в голове.

– Издеваются,  – подумал я. Тут в голове что-то щёлкнуло и…

«Торжественное шествие открывают колонны верноподданных с кумачовыми знамёнами, транспарантами, портретами Полнейших и эмблемами Великой Полноты – головой Священного Овна в круге. Всюду радостные, оживлённые лица, уверенные в послезавтрашнем, послепослезавтрашнем и послепослепослезавтрашнем днях. Все они пришли отметить этот торжественный день – Ежелуцианское Программное Супер-шоу.

За ними движутся стройные ряды специально выдрессированных слонов, лошадей, кроликов, свиней, угрей, тарактов. Проходя мимо специально вынесенного из Храма Стола Великой Полноты, все упомянутые твари дружно машут лапами, ушами, хвостами, носами, усами, двенадцатиперстными кишками, выражая всеобщее одобрение мудрой политике, проводимой Советом Полнейших. Раздаётся приветственное мычание, ржание, шипение, свистение, трубление, поползновение.

Мимо Стола движутся специально изготовленные платформы, изображающие все части и частности в натуральную величину. Платформы изукрашены цветами, кумачом, бумажными лентами, воздушными шарами, муаром, детьми, застывшими в живописных позах – символизирующими преемственность несущественных ассоциаций. Вслед за платформами мимо Стола проходят колонны юных девушек, которые при вспышках салюта бросаются в объятия зрителей. Специальные установки опрыскивают шествие и зрителей духами, одеколонами, винами, пивами, лимонадами, спиртами, денатуратами, слезоточивыми и нервно-паралитическими газами. Небо над площадью расцвечено вспышками от праздничного салюта, летящими воздушными шарами, аэростатами заграждения, разрывами зенитных снарядов. Всё население ликует…»

– Если девушки сами бросаются в объятья, то, пожалуй, на это стоит посмотреть, но как это сделать? Как туда попасть? – обратился я к голосам.

– Зайдёшь в любой банк, спросишь акции 113-й Национальной ж/д компании. Подойдёшь к среднему, запомни – к среднему!  окошку, скажешь, что хочешь купить акций на 84.533 тысячи.

– А дальше?

–Увидишь.

Чисто ради спортивного интереса я поехал в свой бывший банк. Войдя в зал, я стал разглядывать окошки, насчитал их 12 штук. Но число же чётное! Я автоматически подошёл к ближайшему. Над ним была надпись «Среднее окошко». За ним сидела пышная блондинка с ослепительным оскалом.

– Добрый день. Я хотел бы купить акции 113-й Национальной ж/д компании.

–       Добрый день. На какую сумму?

– 84.533 тысячи.

– Заполните, пожалуйста, эту анкету, – она протянула в восемнадцать раз сложенную бумагу. Сев за стол, постепенно разворачивая  анкету, я стал заполнять графы. Последняя точка легла на своё место часа через четыре вместе с моим судорожным всхлипом.

Взяв заполненную анкету и одарив меня лучезарнейшей улыбкой, блондинка произнесла:

– За результатом зайдите после среды в удобное для Вас время.

Во вторник и среду я с друзьями ловил мышей в заповеднике. Лицензия давала право на отлов 15 тысяч мышей. Мы смогли поймать только 14 тысяч 771. Чтобы там не говорили, ловля мышей, если её правильно организовать, самое увлекательное занятие и зрелище. Цепь погонщиков с котами в намордниках и на поводке, стуча по земле посохами, движутся по саванне, пританцовывая в такт менуэта Боккерини, гоня перед собой шевелящуюся мышиную массу. Ловцы, вооружённые мухобойками, трудятся, не покладая рук, глуша мышей и складывая их в ящики с опилками. Писк стоит неимоверный, глухое рокотание посохов, нежное звучание менуэта – всё так волнует – не передать никакими словами!

В четверг я поехал в банк к самому открытию. Блондинка, увидев меня, улыбнулась (О, Боже!!) и сказала:

– Совет рассмотрел Вашу просьбу и согласен её удовлетворить. Удовлетворение будет произведено по этому адресу, – она протянула мне карточку с адресом.

Отъезжая от банка, я посмотрел на карточку:

 

МИНИСТЕРСТВО ДЕРЕВОДОБЫВАЮЩЕЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ. СЕКТОР III. ЭТАЖ 118. КАБИНЕТ 101С. ОТДЕЛ КООРДИНАЦИИ СНАБЖЕНИЯ ЛИКВИДАЦИИ И КОНТРОЛЯ ПАТРОУЛЬНОЙ МАССЫ КАЧЕСТВА. ЭВАКУЛЯЦИЯ КОЛИЧЕСТВА.

 

Подъехав к министерству, я припарковался и вошёл в вестибюль, где было довольно холодно – около –15° К. вдоль стен ходили служители и соскребали иней со стен. Пройдя через лабиринт лестниц, проехав на четырёх лифтах и двух эскалаторах, я, наконец, добрался до 101С кабинета, войдя же, увидел две двери: на одной – надпись от руки «Оставь надежду всяк сюда входящий!», а на другой – «Отдел КСЛиКПМКЭК».

«По-моему, зря я сюда пришёл. Сидел бы дома», – подумал я и, постучав, вошёл…»

«Более чем печальная история! Хотя что-то в ней мне знакомо… знакомо…»  – я  улёгся поудобней и продолжил чтение.

«… но тут я снова заткнул ему рот и решительно направился к шкафу, распахнул дверцы и увидел коридор, теряющийся вдали. Оглянувшись, посмотрел на толстяка – он деловито распутывал галстуки на руках и ногах, одновременно вынимая изо рта свой же носок, пытаясь удержать меня и поправить прядь волос, сбившейся на лоб.

Закрыв за собой дверцы шкафа, я пошёл по коридору. Отсчитав примерно с полторы тысячи шагов  (коридор и не думал кончаться), я сбился со счёта. Внезапно коридор стал закручиваться влево и вверх, разворачиваясь на 180°. На стенах стали проявляться смутные изображения, быстро сменяющиеся друг друга. Скоро идти вниз головой стало довольно трудно, так как угол подъёма достиг, примерно, 85°. Но лишь только мелькнула мысль, что ну его всё это на… (в… по… ), как подъём закончился площадкой, на которой стояли восемь старцев с длинными седыми бородами в розоватой одежде – что-то вроде тог.

«Кто из нас стоит вниз головой? Я или они?»  – подумал я.

Один из них ответил: «Мы все». Меня поразил этот голос – это он доводил меня два года!

– Он, – и он показал на одного из них, – через три дня умрёт. Ты должен будешь занять его место.

Я уставился на обречённого – ничто в нём не выдавало признаков смерти, напротив, казалось, что он протянет ещё, по крайней мере, лет двадцать.

– Но… – начал я.

– Ни слова больше! – отрезал старик с «моим» голосом и я уснул.

Проснулся я на том же месте. Старцы по-прежнему находились на площадке.

– Теперь, когда ты выспался, немедля приступай к подготовке!

Широкие двери за их спиной раскрылись, оттуда пахнуло цветами, солнцем, ещё чем-то непередаваемо свежим и волнующим, и я остался один.

Через два дня ко мне подошли служители и повели через вестибюль – Но я же в нём был! – в странный зал. В нём всё было как-то странно, не по-человечески: двери прямоугольной формы, а стены – из армированного бетона. Посредине зала, заставленного вдоль стен шкафами с аппаратурой, стояло кресло с подведёнными к нему кабелями. Прежде, чем меня к нему прикрепили, я успел расквасить нос одному и сделать пару открытых переломов другому, однако третий что-то…

«Смотрите, смотрите! Слушайте! Внемлите Ему, ибо Он говорит! сегодня это единственное откровение! Слушайте – всё, что Он говорит – правда!»

– Братие и сестры! – неужели это говорю Я?? – Сегодня один из великих дней, ибо… ибо…

(прошло полчаса)

ибо будет сказано: Всё, что ни испрошено – не свершится, ибо… ибо…

(прошло полчаса)

ибо будет сказано: Всё, что не свершится – испрошено и взвешено, дабы прекратить попытки опустошения, ибо… ибо…

(прошло полчаса)

ибо будет сказано: Всё, что опустошено – будет всеобъемлено и водворено в пределы бывшие. Так говорится в Книге. Но это заблуждение!!! Разве Великая Полнота не вершит движение всего сущего и, разве, не Она ли допустила возможность нормализированного сосуществования? Так что же мешает поклонению Ей, как неделимой части всего осуществления? верноподданные и Великая Полнота едины, ибо…ибо…

(прошло полчаса)

ибо посмотри вокруг! Неужели тебя не трогают эти виды, лучи, тассили, наконец?! Это же прекрасно! Доверься им и ты ощутишь себя полным»!

– ЭТО СКАЗАЛ Я?!?!

«Братие и сестры! Что бы не было сказано, знайте – Полноты с вами! Вы – с Полнотой!! Только вы и только Полнота!!! Лишение смерти всякому, у кого нет хотя бы 20% частностей! Ибо будет сказано: Воздай по себе, как воздастся ему!»

В это время передо мной пронесли Чушь. В голове мелькнула последняя мысль и, перед тем, как она окончательно погасла, я понял:

– Я стал полным дураком!»

– Неплохая развязка, – подумал я и, отложив стило, стал жечь таблички с написанным. Запахло горелым воском. Я подошёл к зеркалу и не увидел в нём своего отражения.

– Ну и что…

–  Неплохая развязка, – раздалось из зеркала. Посмотрев в него, я увидел, как я отложил перо и стал жечь пергамент. Запахло жжёной кожей. Я подошёл к зеркалу и с удивлением посмотрел в него.

– Он же меня не видит! – догадался я.

– Ну и что… – я отошёл от зеркала и, подойдя к столу, разбил мнемокристалл».

– Как мне всё это знакомо, – подумал я и уснул.

 

 

DIE MORAL.

 

 

Прочитав рукопись, что Он может сказать, кроме догадок?

Ничего.

Но почему?

Кто знает…

 

 

ГЛАВА 8.

 

 

Виверн[88] – подарок Мнемосины – неторопливо трусил по дороге в Аверн, унося меня всё дальше и дальше от Вехового Чертога. Не знаю, как с ним управляются наездники, но я так и не смог заставить его лететь (Сет с ним!) – времени всё равно пропасть и особо торопиться некуда.

Справа, на линии горизонта появилось приближающееся ко мне облако пыли. Я остановил виверна, спешился и сел в тени, создаваемой драконом. Облако быстро увеличивалось в размерах. Скоро я разглядел бешено несущегося человечка, преследуемого разъярённым троллем[89].

– Слово и дело! – верещал человечек.

– Мой десерт! – орал тролль.

Человечек с разбега нырнул под виверна и затих. Тролль остановился и с подозрением уставился на меня. Подойдя поближе, он загремел сверху:

– Уважаемый, я прошу и требую отдать мой десерт!

Я достал тюк с едой и развернул его:

– Ты можешь посмотреть, ЕСЛИ ХОЧЕШЬ.

Тролль нетерпеливо покачал головой.

– Я говорю про конкретный десерт! Он спрятался где-то здесь. Отдай его мне!

– Что в существе тебе его? – перефразировал я.

– Он – мой десерт!

У меня созрела мысль.

– Послушай! Он мал и худосочен, – из-под виверна донёсся протестующий шорох. – Тогда как я хочу предложить тебе поистине ценный дар, – я показал на виверна (хорошо, что они оба глупы: как виверн, так и тролль). – Знаешь ли ты, что мясо дракона, а в особенности ТАКОЙ элитной породы, соотносится с золотом, как 35/1? Пробовал ли ты когда-нибудь тушёного в белой амрите[90] виверна? Посыпанного свежей зеленью? Нашпигованного лимоном?

Мы оба судорожно сглотнули. Я продолжал:

– Посмотри на него. Представь, как ты кусаешь ножку (хороша ножка – с меня ростом!), а сок течёт по подбородку…

У тролля заурчало в животе.

– Хочешь ли ты такой обмен?

Тролль кивнул, захлёбываясь слюной.

– Он твой! – я отступил в сторону…

– Шрайбикус[91]! – позвал я, недоумевая, куда тот мог деться. – Шрайбикус, тролль ушёл! Выходи, сукин сын!

Куча песка зашевелилась и из неё вылез облепленный грязью Шрайбикус, прижимая к груди какую-то штуковину на ремешке.

– Уважаемый… – он проплевался. – Я не знаю, что я делал бы, если бы…

– Ладно, ладно! – прервал я его излияния. – Лучше подумай, что теперь делать без виверна. Кстати, что это ты кричал? Что ещё за «слово и дело»?

Шрайбикус замялся, глаза его забегали по сторонам.

– Э… я… не могу этого сказать!

– Да-а??

– Ну… – он почесал нос. – Это военная тайна!

– И что же это за тайна такая?

– Не могу этого сказать, Уважаемый!

– Ну, что ж… Я думаю, есть способ сделать тебя более разговорчивым.

Побледнев, Шрайбикус посмотрел на меня.

– Да, да, ты правильно понял! – я выписал в воздухе замысловатую фигуру. В ответ на неё рядом со мной материализовался коренастый субъект с головой, скрытой красным колпаком с прорезями для глаз, и увесистым саквояжем в руках[92]. Он посмотрел на Шрайбикуса, я кивнул. Субъект присел на корточки, открыл саквояж и, доставая из него, стал раскладывать вокруг себя в каком-то странном порядке щипчики, ножички, пилочки, крючочки, иголочки и другие замечательно блестящие вещицы.

Шрайбикуса затрясло как в лихорадке.

– Итак? – я посмотрел на него. – Я предлагаю честный обмен - информацию на жизнь…

Шрайбикус затравленно (почему бы это?) смотрел на меня. В воздухе послышался приближающийся рёв. Вскочивший было Шрайбикус был пойман субъектом в колпаке и привязан к воткнутому в землю вертелу. Над нами пронёсся клин богатырски сложенных дев. При ближайшем расслушивании рёв оказался «Песнью Дёрруда»[93], слаженно, но не сказать что чисто, издаваемой тринадцатью лужёными глотками.

– Кто это? – дрожащим голосом спросил Шрайбикус.

– Валькирии. Кстати, что это за штукенция у тебя на груди?

– Это? Фотоаппарат, – он вцепился в него мёртвой хваткой и никак не хотел отдавать, когда по моему знаку субъект протянул руку и потянул за ремешок.

 

… последними его словами были «Да здравствует Сет!» он сильно меня ими смутил. Ну да Энктаги с ним! Шпионом меньше…

– Как же отсюда выбраться?

Ответом на мои слова прозвучало нестройное пение (названное так с огромной натяжкой). Оглянувшись, я увидел запряжённую в четвёрку огненных лошадей золотую колесницу, которая неторопливо двигалась в мою сторону. Пение неслось именно оттуда, как и звон стекла, выкрики и стоны.

Оказалось, что это Ра[94] с друзьями выехал на природу и, как следствие, они СЛЕГКА перебрали, однако Ра согласился подбросить меня к Аверну.

– Сад-дись-ик… Уважаемый…

Я забрался на колесницу. Ра повис на вожжах, икая и пытаясь сохранить равновесие. Дагон[95] подёргивался, как от корчей, на Йони[96], которая с глупым смехом жевала яблоко. Гильгамеш[97] блевал. Лукман[98] в обнимку с Эпоной[99] и Соко[100], раскачивались, пытаясь, что-то петь, поминутно стукались чашами и отпивали из них. Рапунцель[101] безрезультатно пыталась разбудить спящего Велеса[102].

– У-уважаем-ик, – обратился ко мне Ра. – У т-тебя подгорело м-мясо-ик?

– Что ты, Уважаемый! Мы просто поспорили!

– И ты, к-конеч-ик победи-ил… – протянул Ра. – Прошу-у, сни-ими с ручн-ик-а Гильга-амеша-а…

Пока я отдирал вцепившегося в ручку ручного тормоза Гильгамеша, Ра возился возле передней панели колесницы.

– Тебе помочь, Уважаемый? – спросил я.

– С-с-сетово вымя!! Ра меня-а побер-ик! – с некоторым трудом ругался Ра. – Просил же-е не стави-ить эл-ик-тронное заж-икание!!

Наконец внизу что-то заурчало, лошади забили копытами, и мы понеслись вперёд…

Возле Аверна колесница затормозила. Я, пытаясь выбраться из неё, запутался в волосах Рапунцель и, под смех Ра сотоварищи, упал на землю.

Оставшись один, я пошёл к Входу, по краям которого стояли двое привратников – демоны Пал и Секам[103]. Миновав их, я вошёл внутрь.

– Какими судьбами! – мне навстречу шёл Танат.

Мы обнялись и троекратно облобызались.

– Проходи, проходи, гостем будешь, Энктаги-сама! – Танат, полуобняв меня, повлёк к двум креслам, стоящим по краям от невысокого столика в левом углу гостиной.

– Как дела, как божественность? – учтиво осведомился он.

– Неплохо. Как у тебя? – спросил я в ответ.

– Так себе… Но сегодня, по случаю твоего прибытия, Уважаемый, будет насыщенная программа, так что, думаю, скучать не придётся.

– Весьма польщён, Уважаемый!

– Ну что ты!

– Ты знаешь, в последнее время до меня дошли определённые слухи, что кто-то из Владык Преисподней проявляет интерес к моей скромной персоне…

– Что ты говоришь!?

– Конечно, это чисто риторический вопрос, но не мог бы ты, Уважаемый, как-то помочь мне в… э…

– Его прояснении?

– Меня всегда поражала твоя э… способность э… улавливать суть.

– Ты мне льстишь!

– Ну, ну, Уважаемый! Не надо быть ТАКИМ скромным!

Танат сделал кому-то знак рукой. На хоры вышла группа баньши[104] и запела:

– Сама тебя храни!

Сильный, державный…

Танат повернулся ко мне.

– Ты знаешь, меня в последнее время очень интересует один вопрос. Естественно, риторический, – добавил он.

– Какой же?

– Ты, Уважаемый, конечно, знаешь, что реально существует только одно, конкретное, разумеется гипотетическое, лицо, а всё остальное – плод его воображения…

– Возбуждённого? – хихикнул я.

– Что наша жизнь? Игра словес

     Больного разума, который… и так далее, – процитировал в ответ Танат. – Это тема Печали из «Баллады Сражений»[105], – пояснил он. – Так вот, меня чрезвычайно занимает проблема существования БЕЗ данного, гипотетического лица. Конкретно – какие изменения могут произойти после его э… нейтрализации.

Я попытался переменить позу, но мне это не удалось – мне мешали какие-то невидимые узы.

– Не обращай внимания, – видя мои потуги, пояснил Танат. – Это для твоей же безопасности. Видишь ли, – он встал и в его глазах засветилось злорадство. – Этим лицом будешь ТЫ!

Он взялся за спинку кресла, которое оказалось креслом-каталкой, и покатил меня по коридору. Ввезя меня в Большой Зал, уставленный вдоль стен стеллажами, уставленных чайниками, он подкатил кресло к стене и, оставив там, вышел, сказав:

– Я отлучусь ненадолго, Уважаемый. Ты уж извини!

Я посмотрел на ближайшую полку, узнал и пробормотал:

– И ты, Йорик… я – после чего перевёл взгляд на сам зал.

В центре был свободный круг около 10 секунд диаметром, от которого отходили два широких прохода. Между – дугообразно стояли ряды сидений. Сверху, по стенам над стеллажами, нависали ложи. Освещался зал большой (в данный момент тускло светящейся) сферой.

Ещё раз безуспешно попытавшись освободиться, я хмыкнул и стал ждать.

Шар под потолком мигнул и начал светиться всё сильнее и сильнее. Сверху послышался шум. Подняв голову, я увидел входящих и рассаживающихся эриний[106], кер, фурий, кэле, цзынов, кэшот, найррит. Постепенно шум стих. Взвизгнули трубы, и в проходе появились:

Эрешкигаль[107] – между Дис Патером и Муту,

Маниа – между Валумбе и Атотархо,

Кали – между Кияматом и Ангро-Манью,

Гильтине – между Хогеаром и Комбенги,

Карна – между Мара и Ах-Пучем,

Коатликуэ – между Нергалом и Фиро,

Мулуа Сатене – между Орком и Патолсом,

Нифльхель – между Рудрой и Танатом,

Хина – между Хадуигона и Плутоном,

Маяс Хара – между Джабрилом и Ибраилом.

Когда все уселись, Танат прошёл ко мне и вывез меня в центр круга. После этого он хлопнул в ладоши. В проходе появился Эврином[108], толкающий тележку, накрытую тканью. Когда ткань сдёрнули, то я с ужасом увидел свою тыкву[109] на подносе. Рядом лежали тёрка, тесак и большая миска.

Танат поднял руки, призывая к тишине.

– Основываясь на высоких принципах живолюбия и руководствуясь соображения гуманности, я собрал вас, – он склонил голову в сторону Владык и Владычиц Преисподней, – для предоставления возможности присутствовать при проведении уникального эксперимента.

Танат подошёл к тележке.

– Вы знаете о теории пересекающегося взаимодействия сознаний. Знаете, также, и о постоянном изменении мира в результате изменения сознания. Благодаря присутствующему здесь Уважаемому Энктаги мы получили возможность наглядно подтвердить или опровергнуть эту теорию.

Собрание одобрительно зашумело.

– Теория подразумевает, – продолжил Танат, – что существование реальности прекращается вместе со смертью реализующего его сознания. И, хотя, в данном случае полная смерть невозможна, я рискнул взяться за проведение этого эксперимента, дабы опытным путём получить ответ на эту проблему. Будет или не будет – вот в чём вопрос! – какое-либо могущее быть зафиксированным изменение после данного опыта. Сейчас я попрошу моего ассистента помочь мне в приготовлениях к работе.

Присутствующие зашушукались, а затем один из них, кажется Рудра, выкрикнул:

– Пусть он произнесёт дзисей[110]!

Танат повернулся ко мне:

– Почтеннейшая публика просит дзисей, Уважаемый!

Я посмотрел в зал, увидел горящие, нетерпеливые глаза и скромно потупил взор. Затем вздохнул и:

- Навеки прощай

Ветреный мир печали!

Зачем, для чего

Сердце моё щемит

Радость разлуки с тобой?

По залу прокатился одобрительный гул голосов.

– Ну что ж, приступим! – Танат повернулся к тележке и взял тесак. – Для начала нужно произвести подготовительную операцию.

Он подошёл ко мне.

– Я прошу прощения, Уважаемый, но они понадобятся в дальнейшем! – и кастрировал меня, после чего смазал пах каким-то снадобьем, от которого рана затянулась на глазах.

Танат взял поданный ему Эвриномом ковш с водой и обмыл тыкву – прилив сил помог мне оторваться – наконец-то! – от кресла и встать.

Однако только я приготовился к самым решительным действиям, как Танат одним ударом тесака срезал у тыквы верхушку – я упал обратно в кресло, оскальпированный, изображая в миниатюре кровяной родник.

Танат неторопливо очищал тыкву от кожуры – с меня слезала кожа, обнажая дымящееся парное мясо.

Остекленевшими от боли глазами я наблюдал, как Танат несколькими ударами рассёк тыкву на ломтики – я стал горкой из кусков мяса.

Танат взял тёрку и начал тереть ломтики в миску – я превратился в кучу фарша – меня изумила моя возможность ещё что-то видеть.

Танат разбил в фарш мои яйца и стал месить получившуюся массу. Интересное впечатление – быстро меняющаяся точка наблюдения, хотя ощущения не из приятных.

Танат впервые оторвался от процесса и обратился к присутствующим:

– К моему прискорбию нигде не смогли достать необходимое количество муки. Поэтому я решил воспользоваться пеплом, – он собрал кожуру и бросил её на жаровню.

Вверх поднялся столб чада. Дождавшись, когда кожура превратится в пепел, Танат собрал его и добавил в фарш, после чего сделал знак Эвриному.

Эврином ушёл и вернулся в сопровождении чертей[111], волокущих платформу со сковородой над костром. Затем Танат разделил фарш на части и  начал из каждой лепить оладьи, которые выкладывал на смазанную маслом сковороду.

«Чтоб вы подавились!!» – успел подумать я, так и не узнав, какое было масло – качество первично! – потому что сознание взорвалось мириадами осколков…

 

 

DIE MORAL.

 

 

Окончательный исход куплен не только ценой Его собственной жертвы: Ему, несомненно, доставят известие о том, что один из чертей, по неосторожности, свалился в костёр и сгорел, несмотря на все попытки его сохранить. Но уж если Ему суждено уйти от врагов, дух Его испытает большее удовлетворение, примирясь с прошлым, нежели с будущим.

В этот день кончилась Его божественность.

 

 

ЭПИЛОГ.

 

 

Мягко перевернувшись на бок, Мария Ивановна потянулась и широко раскрыла глаза, когда неподалёку от неё возникло чудовище, барахтающееся в грязных, когда-то голубых одеждах.

– Значит легенды не врали! Они и правда существуют! – оторопело подумала она.

 

Поведя полуослепшими глазами вокруг, я с трудом поднялся на ноги.

– Как же мне теперь добраться до Нирвана? – подумал я вслух.

– А зачем тебе туда? – спросил хрипловатый контральто у меня за спиной.

Я обернулся.

В тени исполинского кипариса лежал сфинкс[112] и пристально смотрел на меня.

– Значит легенды не врали! Они действительно существуют! – оторопело подумал я.

– В Нирване я должен дожидаться своего олицетворения. Если ты знаешь дорогу – прошу – покажи! – попросил я.

– Только в одном случае, – отозвался сфинкс. – Если ты ответишь на загадку. Я – один из Стражей Подступов Нирвана, – пояснил он. – Лишь в случае твоего правильного ответа я смогу тебя пропустить.

– А если я не отвечу?

– Я тебя съем… – сфинкс потянулся и зевнул.

Неподходящее время, неподходящее место…

Я вздохнул:

– Что ж, загадывай…

 

 

ПОСЛЕСЛОВИЕ.

 

 

Автор честно признается, что первоначальный вариант данного опуса умещался на четырех листах бумаги формата А-4 – это была глава 6. Затем после ударного стимулирования мозговой активности насыщенными углеводородами, в частности C₂H₅OH, и, находясь в подавленном состоянии из-за того, что секс бывает не только бесплатный, обозлясь на всех богов, родилось решение их всех отправить на свалку – сначала родилась глава 7, затем 5, когда автор чуть не сошел с ума пытаясь разобраться в количестве Энктаги и его перемещениях (первоначально 3, 1, 2), а затем переписать эти перемещения как 1, 2, 3. Затем родилось название – «Свалка богов».

Но, когда боги принесли свои извинения и загладили (самым приятным образом) вину, вышла амнистия, а любая религия была объявлена ПЛАЦЕБЛОМ.

 

АВТОР.

 

 

ПРЕДИСЛОВИЕ К ПРИМЕЧАНИЯМ.

 

 

Автор неоднократно и напряжённо размышлял о возможной читательской реакции на ПРИМЕЧАНИЯ к данной книге (причём учитывались как нейтральные, так и активные, например, поллюция, асфиксия, спермотоксикоз). Велика доля того, что эти размышления (если уж быть совсем точным – измышления) когда-нибудь будут опубликованы. По зрелому раздумью автор пришёл к мысли, что ему глубоко наплевать, какова будет реакция гипотетического читателя на сами ПРИМЕЧАНИЯ, т.е. если кому-то эти ПРИМЕЧАНИЯ не понравятся, то и хрен с ним (с этим кем-то). Не хотите – не читайте! Отдельные места в ПРИМЕЧАНИЯХ, отмеченные знаком «?», самые нетерпеливые из читателей смогут лучше понять, если найдут в себе силы дотащить свой организм до ближайшей книжной полки и взять Мифологический Энциклопедический словарь 1990 года издания.

С небольшой долей уважения (за мужество при прочтении, но не более)

 

АВТОР.

 

 

ПРИМЕЧАНИЯ.

 

 

Актюбинск, Липецк, Елец, 1991, 1996, 2001гг.

Другие произведения автора:

Застольная.

Приглашение на каторгу.

Бывает ли утро добрым?