Новые
МенюПять дней из смерти Лерки. Глава 1
17 мая 2014 — Сергей Дубовик
Посвящается моей любимой и родной М.И.
Глава 1.
Окраина города состояла всего из десятка забытых «хрущёвок», одной школы, детского сада и нескольких питейных заведений. Жизнь здесь была совершенной иной нежели в центре города, хотя до него и было рукой подать: несколько остановок на старом автобусе или пешком через лесопарк. Несмотря на известную близость, окраина была отдельным миром, где жизнь во всех её проявлениях безнадёжно «застыла» десятки лет назад. Любой путешественник или, скажем, турист сразу бы заметил эту особенность и, возможно, рассказал бы об этом кому-нибудь, но, увы, ни те, ни другие не жаловали окраину своим вниманием, впрочем, как и горожане из центра, которые бывали здесь редкими гостями, стараясь не посещать этих мест без особой необходимости. Да и что, собственно, на окраине могло заинтересовать прогрессивного интеллигентного человека? Не было здесь ровным счётом никаких замечательных мест или исторических достопримечательностей, не считая разве одной церквушки, что собирала по воскресеньям некоторых жителей окраины и порой даже завсегдатаев нескольких питейных заведений.
Люди, жившие на окраине были тоже особенными, так, по крайней мере, скажет вам любой житель центральной части города. Бытие окраины было исполнено духом борьбы за выживание в самом натуралистическом значении этого слова. Порой казалось, будто борьба с действительностью и есть единственный смысл их существования, словно рассеянный Создатель позабыл о сценариях для этих людей.
Две главные улицы разрезали окраину на одинаковые куски большого пирога. Улицы начинались на центральной площади, где размещалась автобусная станция и заканчивались тупиками. Лерка все свои двадцать лет прожила в Ватутинском переулке в непотребной «хрущёвке», выкрашенной некогда жёлтым цветом, потерявшим теперь остатки солнечного тона.
Семья её была немногочисленна: бабушка Лидия Николаевна Кривцова набожная, больная старуха, прикованная последний год к постели и мать Татьяна - выпивоха с бегающими серыми глазками, глубоко утопшими в опухшем лице с прямой, широкой переносицей и редкими, небрежно выщипанными бровями.
Татьяна Валерьевна Кривцова, а среди «своих» Танька Кривая, растеряла свои сорок лет в распутстве и «слава» о её злоключениях, пожалуй, что и осталась бы притчей в районном ОВД, не окажись она соучастницей истории с финалом общего режима.
Колония, как впрочем, и любое другое принуждение человека к исправлению, Таньку Кривую не изменила, а вовсе наоборот – озлобила до последней капли. Как отчаянно ни молилась за неё во все дни Лидия Николаевна, но вернувшись из заключения, Танька узреть путей праведных так и не сумела. Вскоре после освобождения она вновь пристрастилась к прежнему ремеслу, подворовывая от случая к случаю. Чуда не случилось и погнали Таньку с работы в шею. Подверглась она гонениям и в нескольких других магазинах, где проработала не более недели, пока на коленях не вымолила у старого армянина Карена для себя и Лерки места за прилавком в продуктовой палатке.
Случались в Татьяниной жизни и светлые времена. Однажды, слепая судьба одарила её чувством глубоким и бескомпромиссным, которого Татьяна уже не ждала. Одна беда - любовь её случилась мимолётной, как жизнь мотылька.
Он был хорош собой: спортивен и жесток, к тому же слыл отчаянным борцом с чужим капиталом. Упражнения в экспроприации привели его и подельников на скамью подсудимых, после чего он канул на невыносимо длительный срок. В беспамятстве от горя, Танька в зале суда поклялась идти за ним «хоть на край света». Готовясь к участи Трубецкой, Танька запила горько, отчего мучительно выслушивала материны проповеди в застывшем стеклянном похмелье. К счастью Лидии Николаевны, скорая весть о его гибели отыскала дочь в безутешной пропасти и уберегла от ненужной веры в любовь и долгого пути княгини.
Выйти бы ей вовремя замуж, обзавестись семьёй и жить счастливо, но нет… связалась Танька с компанией, да и нагуляла дочь, не помня от кого.
Девочка родилась прежде срока и нарекла её мать Леркой в честь деда Валерия, вопреки бабушкиной воле назвать девочку Катей. Росла она ребёнком нужным одной только бабушке, отягощая гулящую мать из года в год.
Жила Лерка меж разных истин: будничная реальность от матери, сменялась воскресными проповедями отца Фёдора и муторными походами в церковь с набожной бабушкой.
Характера Лерка была взрывного, хотя Лидия Николаевна сызмальства воспитывала в ней добродетель, которую не удалось взрастить в Татьяне. Прилежной девочкой была она ровно до тех пор, пока школа не заставила её показывать зубы, наличие которых стало условием выживания на окраине.
Лидия Николаевна с болью в душе принимала становление внучки, боясь, что та пойдёт по стопам матери, которую она в сердцах прокляла и чуть не выгнала из дома.
К шестнадцати годам внучка «оперилась» и внимала бабушкиным заветам лишь тогда, когда ей самой того хотелось. Вихрь первых чувств «закрутил» Лерку в шестнадцать лет и та рассталась с честью настолько просто, насколько этого требовала жизнь на окраине. Умершая в недельный срок надежда на романтические дали остепенила девушку, а уже через месяц, мимолётная «слава» о ней, позволила обзавестись прыщавой очередью ухажёров.
Растаявшие девичьи мечты умчались в светлое прошлое, а впереди серело безликое будущее уже с одним попранным заветом. Лерка взрослела, приобретая женственность и красоту, которая приковывала внимание с первого взгляда. Длинные густые волосы, чувственные губы, упругое тело и дерзкий взгляд заставляли мужчин оборачиваться вслед задорной и жизнерадостной девчонке.
Лерка, к слову сказать, цену себе знала и пристрастилась к той жизни, где для запретов и заповедей не осталось страниц. Закончив школу без перспектив, она пристроилась на почту и жила с бабушкой, в то время как мать её бесновалась в сомнительных компаниях.
Праздность Леркиного прозябания была перечёркнута росчерком пера в истории болезни бабушки. Диагноз Лидии Николаевны был неутешительным – рак. К двадцати годам Лерка, пройдя через все круги бытия оказалась с беспомощной старушкой «на руках». Беспечная жизнь угасла сама собой и её место в шумных компаниях заняли другие. Лерка не теряла надежд на выздоровление бабушки, но та вскоре слегла окончательно, «сковав» внучку по рукам и ногам. Зарплаты курьера и пенсии Лидии Николаевны едва стало хватать, а диагноз не оставлял надежд на победу.
Некоторое время к бабушке приходили её подруги из церковного хора и даже заглядывал отец Фёдор. Длилось это ровно до тех пор, пока она не начала терять зрение и слух. Вскоре сердобольные старухи поредели, обещая молиться «денно и нощно» и лишь соседка Мария Андреевна осталась верна Лидии Николаевне, выручая Лерку при первой возможности.
Прошёл год и Лерка, наконец, дождалась мать, которая, истосковавшись по свободе, запила, неделю празднуя освобождение. Надежды Лерки на участие матери рухнули уже через месяц, когда квартира была превращена в хлев, а «новый» ухажёр её попытался быть приласканным как матерью, так и дочерью.
Лерка держалась как могла и последние дни беспокойно спала, теряя душевные силы и нить своего существования…
- Дочка, - чуть слышно застонала ослепшая и почти глухая бабушка. – Дочка подойди ко мне.
- Да, - Лерка присела на стул рядом с кроватью и привычно взяла бабушку за руку, показывая своё присутствие.
- Дочка это ты? Ты слышишь меня? – тихим и сухим голосом спросила старушка и, почувствовав как Лерка сжимает ей руку, продолжила говорить. – Доча, хорошо, что ты вернулась к нам. Катька совсем со мной измучилась. Стыдно мне за эту болезнь. Что ж за напасть такая и откуда она только взялась? Я как будто издеваюсь над ней целый год. Хорошо хоть ты подмогой ей станешь.
- Стану, - ответила Лерка.
- Доча, умру я, наверное, скоро, - тихо продолжила старушка. - Сегодня вот сон приснился: отец меня блинами угощал. Протягивает мне тарелку с блинами, да к себе в дом приглашает зайти…
Лерка достала из кармана платок, вытерла скатившуюся по щеке бабушки слезу и боязливо, так и не привыкнув к её виду, заглянула в мутные, угасающие глаза.
- Блины, я знаю, к смерти… точно к смерти, да и сколько можно мучить уже её. Устала она от меня… да ты не жми мне руку то так, больно, - старушка чуть заметно улыбнулась, почти не меняясь в лице. – Доча, ты прости меня за всё. За отца прости. Виновата я пред тобой, но так уж жизнь сложилась. Разве в силах я была всё исправить… и прошу тебя, иконку мою сохрани. Отдай её Катьке, пусть она бережёт её как я, а я… я…
Скрипучий голос Лидии Николаевны оборвался и она затихла, издав последний хриплый вздох.
- Мама, мама! – Лерка испугалась и отпрянула от бабушки, отпустив её ослабевшую руку. – Мама, бабушка… бабушка умерла…
Закрыв лицо руками, и боясь вновь посмотреть в её застывшие глаза, она поднялась со стула и продолжила звать мать.
- Чего орёшь! – из другой комнаты появилась заспанная, растрепанная мать с осунувшимся лицом. – Ну-ка отойди, дай я посмотрю.
Татьяна склонилась над матерью и пристально, словно выискивая в них жизнь, посмотрела ей в глаза. Лерка с ужасом наблюдала за этой сценой, присев на диван рядом с телевизором в другом углу комнаты.
- Мама, что ты делаешь? – Лерка растерянно посмотрела на мать. – Зачем ты…
- Ничего я не делаю, - резко сказала мать. – Принеси лучше зеркало с туалета, а то не разберёшь: померла, не померла? Она и на прошлой неделе так помирала. Помнишь? И ничего, жила вон целёхонькая.
Татьяна поднесла зеркало к посиневшим губам матери и, убедившись в отсутствии дыхания, опустилась на стул, где несколькими минутами ранее слушала исповедь бабушки Лерка. Бросив похмельный взгляд на тумбочку возле кровати, на которой лежали таблетки и стояли пузырьки с лекарствами, Татьяна накапала в стакан валерьянки и тут же выпила её.
- Теперь всё, - дрожащей рукой она закрыла матери глаза. – Отмучились мы с тобой. Надо бы и в ментовку позвонить или куда там?
Татьяна удалилась на кухню и тотчас вернулась с мусорным ведром в руках.
- И врачам тоже надо позвонить, куда её теперь девать то? Нам на работу с тобой сегодня надо по любому. На меня вчера и так Карен орал, сука! Упырь, всё ему денег мало. Думает, что это мы с тобой два ящика водки на сторону скинули. Чурка тупой, я ему говорю, что не привезли её! Тварь, так он привязался к накладным. Правильные у него, видите ли, накладные, а у нас типа неправильные, – язвительно сказала Татьяна и безразлично, одним махом смахнула лекарства в ведро. – Слышь, Лер! Надо врачам быстрее звонить, а то этот чурбан нас со свету сживёт, если мы торговлю ему завалим.
- Я позвоню, а что надо сказать? – спросила Лерка.
- Скажи, что умерла, мол, бабушка моя, Лидия Николаевна Кривцова. Пусть приезжают. Позвони, хреново мне чего-то, – сидя на стуле, Татьяна обречённо опустила голову, обхватила её руками и продолжила ругаться, - а то он, видите ли, пережить никак не может двух ящиков… развелись здесь как вши, народу жизни не дают.
Татьяна тяжело поднялась со стула и побрела с ведром в кухню ещё что-то причитая и понося Карена. Лерка проводила мать взглядом и принялась звонить.
- Этому, значит, деньги отдай за водку и вот теперь ещё тысяч десять, пятнадцать на похороны. Где я им всем возьму то? Как же ты мать не вовремя умерла… – Татьяна спрятала ведро под раковину и налила в стакан вина из недопитой накануне бутылки. Одним махом опустошив стакан, она закурила и присела за кухонным столом, прислушиваясь к телефонному разговору дочери. – Лерка, ну, что там!?
- Милиция приедет, а в «скорой» сказали, что бы мы в районную поликлинику звонили, - рапортовала Лерка, подойдя к матери, – но я телефона поликлиники не знаю.
- Какая к чёрту поликлиника!? Её же надо в морг забирать, чё они её лечить, что ли будут! Ах, епт… умники, ни хера делать не хотят. Дай-ка я сама позвоню, а ты давай собирайся в палатку. Откроешься одна, а я здесь разберусь и сразу приду. – Татьяна снова вернулась на стул возле дивана покойницы, где стоял телефон и позвонила в «скорую». После непродолжительного разговора она посмотрела на Лерку. – Ты чего не поняла?
- Я поняла, но я… я не могу одна.
- Не можешь? Да что ты говоришь, - ответила мать, - а я, думаешь, могу? Мне, думаешь, легко! Тебе, значит, тяжело, а мне легко. Так, да? - Татьяна с вызовом посмотрела на дочь, которая застыла в дверях кухни.
- Мама, а мы не можем вместе пойти, пожалуйста?
- Не можем, - отрезала мать. - Хочешь, оставайся с бабушкой, а я пойду. Останешься?
- Нет, - Лерка посмотрела на тело мертвой бабушки, отчего ей стало не по себе.
- Тогда иди и торгуй, а мне надо её отправить в морг, - резко ответила мать. – Сегодня пятница и торговля пойдёт уже с утра. Что ты наших алкашей не знаешь? Собирайся и иди. Я же сказала, что приду сразу, как только освобожусь. Час без меня покрутишься, ничего с тобой не случится, не маленькая уже. С мужиками трёшься и тут справишься. Привыкай к взрослой жизни.
- Ты можешь хотя бы сегодня не пить? – Лерка нахмурилась.
- Это не твоё дело. Если приедет Карен, скажи ему, что я буду в обед и пусть не ждёт меня. Ни о чём с ним больше не разговаривай. Если он захочет взять деньги из кассы, всё пересчитай до копейки, а то эта сволочь обманет тебя. Уходи и не забудь ключи от палатки взять.
Лерка вышла во двор, вдохнув свежий мартовский воздух. Постояв возле подъезда, она закурила, совершенно не боясь быть замеченной соседями. От нескольких глубоких затяжек натощак у Лерки закружилась голова и она присела на край сырой лавки, продолжая жадно курить. Времени в её распоряжении было не много и уже следовало торопиться в палатку, но Лерка словно в одночасье потеряла все силы, вспомнив о бабушке.
- Слышь, красавица, это какой дом? – К девушке подошёл улыбающийся мужчина, неоднозначно посмотрев на её вызывающе короткую юбку. – Мне двенадцатый нужен, а тут, блин, на вашем отшибе ни одной таблички нет. Да, ты не дрефь, красавица, - улыбнулся мужчина, уловив недоверчивый взгляд Лерки, - я водитель со «скорой». Машина вон за углом стоит, просто не хочу ошибиться, а то потом хрен тут у вас развернёшься.
- Да, это двенадцатый. Вам в шестьдесят пятую квартиру на второй этаж, - спокойно ответила Лерка и бросила сигарету.
- А ты откуда знаешь? – удивился мужчина и поправил кепку.
- Знаю, - Лерка встала с лавки, поправив куртку и юбку.
- Лерка! – раздался неожиданный крик матери, которая высунулась в окно. – Иди работать!
- Тьфу, чёрт! Ты чё орешь как ошпаренная! – выругался шофёр, вздрогнувший от неожиданного вопля Татьяны.
Лерка медленно побрела в сторону от дома, не ответив матери ни слова. Она слышала, как к подъезду подъехал автомобиль скорой помощи, но решила не оглядываться и продолжила движение.
Лерка ступала по знакомым с самого детства дворам, сунув руки в карманы куртки и безучастно осматриваясь по сторонам. Март с самого начала выдался тёплым и растаявший в первых числах снег обнажил дворы окраины в той отвратительной талой грязи от которой отвыкал глаз белой, заснеженной зимой. Шагая по растрескавшейся асфальтовой дорожке, она думала о том, что вся жизнь её растеклась по этим беспризорным дворам и дорожкам. Порой Лерке казалось, что эта самая жизнь была настолько однообразной, что она без труда могла бы вспомнить почти каждый из прожитых дней, которые были одинаково неподвижны как огромные, вросшие в землю, каменные валуны. Лерка с ужасом представила, сколько ещё таких дней спряталось за каждым из этих домов с выцветшей штукатуркой и пошла быстрее, словно пыталась убежать от безысходных мыслей.
Шумное щебетанье птиц и долгожданное солнце, пусть и в декорациях затхлой окраины, вносили в душу её смятение. Лерка вспомнила последний, невыносимый год болезни бабушки и предшествующий ему год их совместной жизни без матери. Ей было стыдно за те безрассудные времена, когда она гуляла с лучшей подругой Ларисой день и ночь напролет, не слушаясь сердобольную бабушку, которая ревела пустыми ночами и молилась из-за неё, стоя на коленях перед образом Николая Чудотворца…
- Валерия, - мужской голос окликнул Лерку, когда та задумалась над словами бабушки об иконе. – Доброе утро!
- Здравствуйте отец Фёдор, - Лерка обернулась и поздоровалась с невысоким и полноватым настоятелем небольшого храма Преподобного Сергия Радонежского, который находился в парке и куда её до болезни каждый выходной водила бабушка.
Отец Фёдор несколько лет был знаком с Леркой и Лидией Николаевной, принимавшей посильное и бескорыстное участие в восстановлении храма, после выселения оттуда гранитной мастерской. Ему были известны подробности жизни их семьи, поскольку Лидия Николаевна, будучи человеком «божеским» и открытым, делилась с ним болью за дочь. Подчас отец Фёдор дивился тем испытаниям, которые выпали на Леркину долю и той участи, что была уготована одной из самых добродетельных его прихожанок.
- На тебе лица нет, - с настороженностью спросил отец Фёдор, - что-то случилось?
- Бабушка умерла…
- Лидия Николаевна! Ох, Господи, царствие ей небесное… да упокоится с миром душа её… - отец Фёдор процедил сквозь бороду несколько едва понятных мирскому человеку фраз и торопливо перекрестился. - Когда же это случилось?
- Часа полтора назад, - Лерка не смогла сдержаться и горячие, обжигающие слёзы наполнили её глаза. Ей, неожиданно, захотелось уткнуться в рясу отца Фёдора и выплакаться, но она сдержала порыв и, склонив голову, тихо заплакала. – Ну, почему так, почему…
- Дочь моя, - отец Фёдор взял Лерку за руки и проникновенно посмотрел ей в глаза. – Значит, настало время и Господь призвал её, избавив от тех страданий, что нам с тобой и неведомы. Ведь, наверное, год уже прошёл и потом…
- Почему… я не хочу… - Лерка всхлипывала, вздёргивая плечами.
- Лера, на то воля Господа и мы не в силах противиться ей. Смирись и помолись за упокоение души её. Она была светлым и достойным человеком. Верю, что представ перед Господом нашим, она совсем скоро вознаграждена будет за путь свой праведный, за искреннюю веру свою, - отец Фёдор сунул руку в глубокий карман пальто и достал платок. – На-ка, вот, утри слёзы.
Лерка дрожащими руками взяла платок, вытерла слёзы и посмотрела на отца Фёдора, пытаясь улыбнуться.
- Спасибо вам, - чуть слышно сказала Лерка.
- Да не за что, - отец Фёдор на мгновение задумался. - Ты, знаешь что, приходи-ка в храм. Свечку надо бы за упокой поставить и душою отдохнёшь…
- Я даже не знаю, - растерялась Лерка, - я как-то не думала…
- Приходи, приходи, не стесняйся, - отец Фёдор перекрестил Лерку и вновь что-то невнятно пробормотал. – Лера, ты прости, я спешу, боюсь на «утреннюю» опоздаю…
- Да, я понимаю, - спокойно ответила Лерка. – Я сама спешу.
- Я обязательно буду на похоронах, но мне нужно знать все подробности. Зайди ко мне вечером, не забудь. И… - отец Фёдор замялся, вспоминая исповеди Лидии Николаевны о Татьяне, - и если одна не хочешь, то приходи с матерью. Не получится сегодня, приходите завтра. Хорошо.
- Я постараюсь.
- Ну, тогда до встречи.
Лерка проводила взглядом спешившего священника и устыдилась своих слов и слёз, которые показались ей совершенно неуместными. Оставшийся путь через парк до автобуса, она проделала быстро, стараясь более не предаваться скорбным размышлениям.
Тем временем Карен уже приехал в палатку с одним из своих друзей и решил провести ревизию до прихода Татьяны и Лерки. Пожилой одинокий армянин с нахмуренным лицом и пронзительными чёрными глазами «заправлял» несколькими торговыми ларьками с незамысловатым продуктовым ассортиментом и круглосуточной выпивкой. На каждом из ларьков красовалось бесхитростное название «У Карена», что позволило ему быть всегда на слуху у любителей дешёвого пойла и снискать уважение даже у самых отчаянных и дерзких жителей окраины. Его ларьки не грабили и не поджигали, потому что Карен чтил ряд неписанных правил, позволявших ему существовать в волчьем мире окраины.
Карен знал «шумное» прошлое Таньки Кривой, но поступившись своими принципами, закрыл на это глаза и взял её с дочерью на работу. Лерка напоминала Карену его дочь, которая в семнадцать лет погибла в автокатастрофе. Такая же темпераментная как и Анаит, Лерка сразу покорила его сердце задором и наивным, неповторимым упрямством, которым славилась юность во все времена.
Добравшись, наконец, до палатки Лерка сразу обратила внимание на автомобиль Карена, который стоял неподалёку. Боковая дверь в палатку была открыта, хотя вход для посетителей был по-прежнему заперт. Столь ранний приезд Карена удивил её: касса была ещё пуста и его появление показалось ей странным.
Подойдя поближе к приоткрытой двери, Лерка решила не заходить внутрь, а остановилась рядом, прислушиваясь к голосам, доносившимся изнутри.
- Ты смотри, гадина какая! - ругался Карен. – Я ей работу дал, зарплату, а она же меня и обманывает. Разве поступают так, а? Разве можно так! Умоляла ведь, собака. Христом Богом просила…
- Да вижу я, вижу, - ответил мужской голос без акцента.
- Нет, ты посмотри! Где товар! – негодовал Карен. – Ну, как! Как так можно?! Где же совесть у этих людей.
- Не кипятись Карен. Что ты от неё ждал? - спокойно отвечал собеседник. – Она же за кражу срок мотала. Только откинулась и тут ты, такой сердобольный. Зачем ты взял её на работу? Я же говорил тебе. Как волка не корми, он всё равно в лес смотрит…
- Волк может и смотрит, только вот человек… - Карен не стал договаривать и продолжил сетовать на Татьяну. - Стояла вот тут на коленях и умоляла меня, гадина, взять её на работу. Весь город, говорит, от меня отвернулся. Не дай, говорит, с голоду умереть. Вот гадина! Двух ящиков водки нет и пива. Пива ящика два налево продала, чтоб ей …
- Здравствуй Карен, - Лерка открыла дверь в палатку, смутив своим неожиданным появлением хозяина и его спутника.
- Где Танька? Где твоя мать?! – резко начал Карен, нахмурив седые брови. – Говори, где она?
- Она будет позже.
- Где она сейчас!? Дома?! Опять нажралась с вечера и дома спит!? – негодовал Карен, размахивая руками.
- Карен, - глаза Лерки наполнились слезами, – у нас горе, поэтому мама не смогла прийти. Она придёт позже, я говорю правду.
- Горе! – Карен издевательски повторил Леркины слова и посмотрел на своего спутника, который молча наблюдал за происходящим. – Смотри Саша у них горе. А у меня, девочка, тоже горе. Вот кто-то водку у меня украл и пиво. Ты не знаешь, какой гад это мог сделать?
- Нет, не знаю.
- Видишь, и я не знаю, - Карен нарочито захохотал. – Может, на вас бандиты напали? Скажи мне кто и я разберусь.
- Я не знаю, Карен, о чём ты говоришь, - оправдывалась Лерка.
- Тогда, может, водка испарилась вместе с пивом! – Карен не унимался и не слушал Лерку. – Вот взяла и испарилась вместе с бутылками…
- Карен, я не знаю где водка, - Лерка закрыла лицо руками и заплакала.
Карен замолчал, увидев Лерку плачущей. Он хотел что-то сказать, но замялся, посмотрев на своего спутника, который не проронил ни слова с момента появления Лерки.
- Слушай меня, - грубо сказал Карен, - выручку буду проверять каждый день. Так ей и передай.
- Угу, - всхлипывая, ответила Лерка.
- За водку она мне расплатится. Я никому не дам себя дурачить! Понятно! Так ей и передай!
Карен ударил кулаком по прилавку и вышел из палатки вместе со спутником, оставив плачущую Лерку одну.
Глава 1.
Окраина города состояла всего из десятка забытых «хрущёвок», одной школы, детского сада и нескольких питейных заведений. Жизнь здесь была совершенной иной нежели в центре города, хотя до него и было рукой подать: несколько остановок на старом автобусе или пешком через лесопарк. Несмотря на известную близость, окраина была отдельным миром, где жизнь во всех её проявлениях безнадёжно «застыла» десятки лет назад. Любой путешественник или, скажем, турист сразу бы заметил эту особенность и, возможно, рассказал бы об этом кому-нибудь, но, увы, ни те, ни другие не жаловали окраину своим вниманием, впрочем, как и горожане из центра, которые бывали здесь редкими гостями, стараясь не посещать этих мест без особой необходимости. Да и что, собственно, на окраине могло заинтересовать прогрессивного интеллигентного человека? Не было здесь ровным счётом никаких замечательных мест или исторических достопримечательностей, не считая разве одной церквушки, что собирала по воскресеньям некоторых жителей окраины и порой даже завсегдатаев нескольких питейных заведений.
Люди, жившие на окраине были тоже особенными, так, по крайней мере, скажет вам любой житель центральной части города. Бытие окраины было исполнено духом борьбы за выживание в самом натуралистическом значении этого слова. Порой казалось, будто борьба с действительностью и есть единственный смысл их существования, словно рассеянный Создатель позабыл о сценариях для этих людей.
Две главные улицы разрезали окраину на одинаковые куски большого пирога. Улицы начинались на центральной площади, где размещалась автобусная станция и заканчивались тупиками. Лерка все свои двадцать лет прожила в Ватутинском переулке в непотребной «хрущёвке», выкрашенной некогда жёлтым цветом, потерявшим теперь остатки солнечного тона.
Семья её была немногочисленна: бабушка Лидия Николаевна Кривцова набожная, больная старуха, прикованная последний год к постели и мать Татьяна - выпивоха с бегающими серыми глазками, глубоко утопшими в опухшем лице с прямой, широкой переносицей и редкими, небрежно выщипанными бровями.
Татьяна Валерьевна Кривцова, а среди «своих» Танька Кривая, растеряла свои сорок лет в распутстве и «слава» о её злоключениях, пожалуй, что и осталась бы притчей в районном ОВД, не окажись она соучастницей истории с финалом общего режима.
Колония, как впрочем, и любое другое принуждение человека к исправлению, Таньку Кривую не изменила, а вовсе наоборот – озлобила до последней капли. Как отчаянно ни молилась за неё во все дни Лидия Николаевна, но вернувшись из заключения, Танька узреть путей праведных так и не сумела. Вскоре после освобождения она вновь пристрастилась к прежнему ремеслу, подворовывая от случая к случаю. Чуда не случилось и погнали Таньку с работы в шею. Подверглась она гонениям и в нескольких других магазинах, где проработала не более недели, пока на коленях не вымолила у старого армянина Карена для себя и Лерки места за прилавком в продуктовой палатке.
Случались в Татьяниной жизни и светлые времена. Однажды, слепая судьба одарила её чувством глубоким и бескомпромиссным, которого Татьяна уже не ждала. Одна беда - любовь её случилась мимолётной, как жизнь мотылька.
Он был хорош собой: спортивен и жесток, к тому же слыл отчаянным борцом с чужим капиталом. Упражнения в экспроприации привели его и подельников на скамью подсудимых, после чего он канул на невыносимо длительный срок. В беспамятстве от горя, Танька в зале суда поклялась идти за ним «хоть на край света». Готовясь к участи Трубецкой, Танька запила горько, отчего мучительно выслушивала материны проповеди в застывшем стеклянном похмелье. К счастью Лидии Николаевны, скорая весть о его гибели отыскала дочь в безутешной пропасти и уберегла от ненужной веры в любовь и долгого пути княгини.
Выйти бы ей вовремя замуж, обзавестись семьёй и жить счастливо, но нет… связалась Танька с компанией, да и нагуляла дочь, не помня от кого.
Девочка родилась прежде срока и нарекла её мать Леркой в честь деда Валерия, вопреки бабушкиной воле назвать девочку Катей. Росла она ребёнком нужным одной только бабушке, отягощая гулящую мать из года в год.
Жила Лерка меж разных истин: будничная реальность от матери, сменялась воскресными проповедями отца Фёдора и муторными походами в церковь с набожной бабушкой.
Характера Лерка была взрывного, хотя Лидия Николаевна сызмальства воспитывала в ней добродетель, которую не удалось взрастить в Татьяне. Прилежной девочкой была она ровно до тех пор, пока школа не заставила её показывать зубы, наличие которых стало условием выживания на окраине.
Лидия Николаевна с болью в душе принимала становление внучки, боясь, что та пойдёт по стопам матери, которую она в сердцах прокляла и чуть не выгнала из дома.
К шестнадцати годам внучка «оперилась» и внимала бабушкиным заветам лишь тогда, когда ей самой того хотелось. Вихрь первых чувств «закрутил» Лерку в шестнадцать лет и та рассталась с честью настолько просто, насколько этого требовала жизнь на окраине. Умершая в недельный срок надежда на романтические дали остепенила девушку, а уже через месяц, мимолётная «слава» о ней, позволила обзавестись прыщавой очередью ухажёров.
Растаявшие девичьи мечты умчались в светлое прошлое, а впереди серело безликое будущее уже с одним попранным заветом. Лерка взрослела, приобретая женственность и красоту, которая приковывала внимание с первого взгляда. Длинные густые волосы, чувственные губы, упругое тело и дерзкий взгляд заставляли мужчин оборачиваться вслед задорной и жизнерадостной девчонке.
Лерка, к слову сказать, цену себе знала и пристрастилась к той жизни, где для запретов и заповедей не осталось страниц. Закончив школу без перспектив, она пристроилась на почту и жила с бабушкой, в то время как мать её бесновалась в сомнительных компаниях.
Праздность Леркиного прозябания была перечёркнута росчерком пера в истории болезни бабушки. Диагноз Лидии Николаевны был неутешительным – рак. К двадцати годам Лерка, пройдя через все круги бытия оказалась с беспомощной старушкой «на руках». Беспечная жизнь угасла сама собой и её место в шумных компаниях заняли другие. Лерка не теряла надежд на выздоровление бабушки, но та вскоре слегла окончательно, «сковав» внучку по рукам и ногам. Зарплаты курьера и пенсии Лидии Николаевны едва стало хватать, а диагноз не оставлял надежд на победу.
Некоторое время к бабушке приходили её подруги из церковного хора и даже заглядывал отец Фёдор. Длилось это ровно до тех пор, пока она не начала терять зрение и слух. Вскоре сердобольные старухи поредели, обещая молиться «денно и нощно» и лишь соседка Мария Андреевна осталась верна Лидии Николаевне, выручая Лерку при первой возможности.
Прошёл год и Лерка, наконец, дождалась мать, которая, истосковавшись по свободе, запила, неделю празднуя освобождение. Надежды Лерки на участие матери рухнули уже через месяц, когда квартира была превращена в хлев, а «новый» ухажёр её попытался быть приласканным как матерью, так и дочерью.
Лерка держалась как могла и последние дни беспокойно спала, теряя душевные силы и нить своего существования…
- Дочка, - чуть слышно застонала ослепшая и почти глухая бабушка. – Дочка подойди ко мне.
- Да, - Лерка присела на стул рядом с кроватью и привычно взяла бабушку за руку, показывая своё присутствие.
- Дочка это ты? Ты слышишь меня? – тихим и сухим голосом спросила старушка и, почувствовав как Лерка сжимает ей руку, продолжила говорить. – Доча, хорошо, что ты вернулась к нам. Катька совсем со мной измучилась. Стыдно мне за эту болезнь. Что ж за напасть такая и откуда она только взялась? Я как будто издеваюсь над ней целый год. Хорошо хоть ты подмогой ей станешь.
- Стану, - ответила Лерка.
- Доча, умру я, наверное, скоро, - тихо продолжила старушка. - Сегодня вот сон приснился: отец меня блинами угощал. Протягивает мне тарелку с блинами, да к себе в дом приглашает зайти…
Лерка достала из кармана платок, вытерла скатившуюся по щеке бабушки слезу и боязливо, так и не привыкнув к её виду, заглянула в мутные, угасающие глаза.
- Блины, я знаю, к смерти… точно к смерти, да и сколько можно мучить уже её. Устала она от меня… да ты не жми мне руку то так, больно, - старушка чуть заметно улыбнулась, почти не меняясь в лице. – Доча, ты прости меня за всё. За отца прости. Виновата я пред тобой, но так уж жизнь сложилась. Разве в силах я была всё исправить… и прошу тебя, иконку мою сохрани. Отдай её Катьке, пусть она бережёт её как я, а я… я…
Скрипучий голос Лидии Николаевны оборвался и она затихла, издав последний хриплый вздох.
- Мама, мама! – Лерка испугалась и отпрянула от бабушки, отпустив её ослабевшую руку. – Мама, бабушка… бабушка умерла…
Закрыв лицо руками, и боясь вновь посмотреть в её застывшие глаза, она поднялась со стула и продолжила звать мать.
- Чего орёшь! – из другой комнаты появилась заспанная, растрепанная мать с осунувшимся лицом. – Ну-ка отойди, дай я посмотрю.
Татьяна склонилась над матерью и пристально, словно выискивая в них жизнь, посмотрела ей в глаза. Лерка с ужасом наблюдала за этой сценой, присев на диван рядом с телевизором в другом углу комнаты.
- Мама, что ты делаешь? – Лерка растерянно посмотрела на мать. – Зачем ты…
- Ничего я не делаю, - резко сказала мать. – Принеси лучше зеркало с туалета, а то не разберёшь: померла, не померла? Она и на прошлой неделе так помирала. Помнишь? И ничего, жила вон целёхонькая.
Татьяна поднесла зеркало к посиневшим губам матери и, убедившись в отсутствии дыхания, опустилась на стул, где несколькими минутами ранее слушала исповедь бабушки Лерка. Бросив похмельный взгляд на тумбочку возле кровати, на которой лежали таблетки и стояли пузырьки с лекарствами, Татьяна накапала в стакан валерьянки и тут же выпила её.
- Теперь всё, - дрожащей рукой она закрыла матери глаза. – Отмучились мы с тобой. Надо бы и в ментовку позвонить или куда там?
Татьяна удалилась на кухню и тотчас вернулась с мусорным ведром в руках.
- И врачам тоже надо позвонить, куда её теперь девать то? Нам на работу с тобой сегодня надо по любому. На меня вчера и так Карен орал, сука! Упырь, всё ему денег мало. Думает, что это мы с тобой два ящика водки на сторону скинули. Чурка тупой, я ему говорю, что не привезли её! Тварь, так он привязался к накладным. Правильные у него, видите ли, накладные, а у нас типа неправильные, – язвительно сказала Татьяна и безразлично, одним махом смахнула лекарства в ведро. – Слышь, Лер! Надо врачам быстрее звонить, а то этот чурбан нас со свету сживёт, если мы торговлю ему завалим.
- Я позвоню, а что надо сказать? – спросила Лерка.
- Скажи, что умерла, мол, бабушка моя, Лидия Николаевна Кривцова. Пусть приезжают. Позвони, хреново мне чего-то, – сидя на стуле, Татьяна обречённо опустила голову, обхватила её руками и продолжила ругаться, - а то он, видите ли, пережить никак не может двух ящиков… развелись здесь как вши, народу жизни не дают.
Татьяна тяжело поднялась со стула и побрела с ведром в кухню ещё что-то причитая и понося Карена. Лерка проводила мать взглядом и принялась звонить.
- Этому, значит, деньги отдай за водку и вот теперь ещё тысяч десять, пятнадцать на похороны. Где я им всем возьму то? Как же ты мать не вовремя умерла… – Татьяна спрятала ведро под раковину и налила в стакан вина из недопитой накануне бутылки. Одним махом опустошив стакан, она закурила и присела за кухонным столом, прислушиваясь к телефонному разговору дочери. – Лерка, ну, что там!?
- Милиция приедет, а в «скорой» сказали, что бы мы в районную поликлинику звонили, - рапортовала Лерка, подойдя к матери, – но я телефона поликлиники не знаю.
- Какая к чёрту поликлиника!? Её же надо в морг забирать, чё они её лечить, что ли будут! Ах, епт… умники, ни хера делать не хотят. Дай-ка я сама позвоню, а ты давай собирайся в палатку. Откроешься одна, а я здесь разберусь и сразу приду. – Татьяна снова вернулась на стул возле дивана покойницы, где стоял телефон и позвонила в «скорую». После непродолжительного разговора она посмотрела на Лерку. – Ты чего не поняла?
- Я поняла, но я… я не могу одна.
- Не можешь? Да что ты говоришь, - ответила мать, - а я, думаешь, могу? Мне, думаешь, легко! Тебе, значит, тяжело, а мне легко. Так, да? - Татьяна с вызовом посмотрела на дочь, которая застыла в дверях кухни.
- Мама, а мы не можем вместе пойти, пожалуйста?
- Не можем, - отрезала мать. - Хочешь, оставайся с бабушкой, а я пойду. Останешься?
- Нет, - Лерка посмотрела на тело мертвой бабушки, отчего ей стало не по себе.
- Тогда иди и торгуй, а мне надо её отправить в морг, - резко ответила мать. – Сегодня пятница и торговля пойдёт уже с утра. Что ты наших алкашей не знаешь? Собирайся и иди. Я же сказала, что приду сразу, как только освобожусь. Час без меня покрутишься, ничего с тобой не случится, не маленькая уже. С мужиками трёшься и тут справишься. Привыкай к взрослой жизни.
- Ты можешь хотя бы сегодня не пить? – Лерка нахмурилась.
- Это не твоё дело. Если приедет Карен, скажи ему, что я буду в обед и пусть не ждёт меня. Ни о чём с ним больше не разговаривай. Если он захочет взять деньги из кассы, всё пересчитай до копейки, а то эта сволочь обманет тебя. Уходи и не забудь ключи от палатки взять.
Лерка вышла во двор, вдохнув свежий мартовский воздух. Постояв возле подъезда, она закурила, совершенно не боясь быть замеченной соседями. От нескольких глубоких затяжек натощак у Лерки закружилась голова и она присела на край сырой лавки, продолжая жадно курить. Времени в её распоряжении было не много и уже следовало торопиться в палатку, но Лерка словно в одночасье потеряла все силы, вспомнив о бабушке.
- Слышь, красавица, это какой дом? – К девушке подошёл улыбающийся мужчина, неоднозначно посмотрев на её вызывающе короткую юбку. – Мне двенадцатый нужен, а тут, блин, на вашем отшибе ни одной таблички нет. Да, ты не дрефь, красавица, - улыбнулся мужчина, уловив недоверчивый взгляд Лерки, - я водитель со «скорой». Машина вон за углом стоит, просто не хочу ошибиться, а то потом хрен тут у вас развернёшься.
- Да, это двенадцатый. Вам в шестьдесят пятую квартиру на второй этаж, - спокойно ответила Лерка и бросила сигарету.
- А ты откуда знаешь? – удивился мужчина и поправил кепку.
- Знаю, - Лерка встала с лавки, поправив куртку и юбку.
- Лерка! – раздался неожиданный крик матери, которая высунулась в окно. – Иди работать!
- Тьфу, чёрт! Ты чё орешь как ошпаренная! – выругался шофёр, вздрогнувший от неожиданного вопля Татьяны.
Лерка медленно побрела в сторону от дома, не ответив матери ни слова. Она слышала, как к подъезду подъехал автомобиль скорой помощи, но решила не оглядываться и продолжила движение.
Лерка ступала по знакомым с самого детства дворам, сунув руки в карманы куртки и безучастно осматриваясь по сторонам. Март с самого начала выдался тёплым и растаявший в первых числах снег обнажил дворы окраины в той отвратительной талой грязи от которой отвыкал глаз белой, заснеженной зимой. Шагая по растрескавшейся асфальтовой дорожке, она думала о том, что вся жизнь её растеклась по этим беспризорным дворам и дорожкам. Порой Лерке казалось, что эта самая жизнь была настолько однообразной, что она без труда могла бы вспомнить почти каждый из прожитых дней, которые были одинаково неподвижны как огромные, вросшие в землю, каменные валуны. Лерка с ужасом представила, сколько ещё таких дней спряталось за каждым из этих домов с выцветшей штукатуркой и пошла быстрее, словно пыталась убежать от безысходных мыслей.
Шумное щебетанье птиц и долгожданное солнце, пусть и в декорациях затхлой окраины, вносили в душу её смятение. Лерка вспомнила последний, невыносимый год болезни бабушки и предшествующий ему год их совместной жизни без матери. Ей было стыдно за те безрассудные времена, когда она гуляла с лучшей подругой Ларисой день и ночь напролет, не слушаясь сердобольную бабушку, которая ревела пустыми ночами и молилась из-за неё, стоя на коленях перед образом Николая Чудотворца…
- Валерия, - мужской голос окликнул Лерку, когда та задумалась над словами бабушки об иконе. – Доброе утро!
- Здравствуйте отец Фёдор, - Лерка обернулась и поздоровалась с невысоким и полноватым настоятелем небольшого храма Преподобного Сергия Радонежского, который находился в парке и куда её до болезни каждый выходной водила бабушка.
Отец Фёдор несколько лет был знаком с Леркой и Лидией Николаевной, принимавшей посильное и бескорыстное участие в восстановлении храма, после выселения оттуда гранитной мастерской. Ему были известны подробности жизни их семьи, поскольку Лидия Николаевна, будучи человеком «божеским» и открытым, делилась с ним болью за дочь. Подчас отец Фёдор дивился тем испытаниям, которые выпали на Леркину долю и той участи, что была уготована одной из самых добродетельных его прихожанок.
- На тебе лица нет, - с настороженностью спросил отец Фёдор, - что-то случилось?
- Бабушка умерла…
- Лидия Николаевна! Ох, Господи, царствие ей небесное… да упокоится с миром душа её… - отец Фёдор процедил сквозь бороду несколько едва понятных мирскому человеку фраз и торопливо перекрестился. - Когда же это случилось?
- Часа полтора назад, - Лерка не смогла сдержаться и горячие, обжигающие слёзы наполнили её глаза. Ей, неожиданно, захотелось уткнуться в рясу отца Фёдора и выплакаться, но она сдержала порыв и, склонив голову, тихо заплакала. – Ну, почему так, почему…
- Дочь моя, - отец Фёдор взял Лерку за руки и проникновенно посмотрел ей в глаза. – Значит, настало время и Господь призвал её, избавив от тех страданий, что нам с тобой и неведомы. Ведь, наверное, год уже прошёл и потом…
- Почему… я не хочу… - Лерка всхлипывала, вздёргивая плечами.
- Лера, на то воля Господа и мы не в силах противиться ей. Смирись и помолись за упокоение души её. Она была светлым и достойным человеком. Верю, что представ перед Господом нашим, она совсем скоро вознаграждена будет за путь свой праведный, за искреннюю веру свою, - отец Фёдор сунул руку в глубокий карман пальто и достал платок. – На-ка, вот, утри слёзы.
Лерка дрожащими руками взяла платок, вытерла слёзы и посмотрела на отца Фёдора, пытаясь улыбнуться.
- Спасибо вам, - чуть слышно сказала Лерка.
- Да не за что, - отец Фёдор на мгновение задумался. - Ты, знаешь что, приходи-ка в храм. Свечку надо бы за упокой поставить и душою отдохнёшь…
- Я даже не знаю, - растерялась Лерка, - я как-то не думала…
- Приходи, приходи, не стесняйся, - отец Фёдор перекрестил Лерку и вновь что-то невнятно пробормотал. – Лера, ты прости, я спешу, боюсь на «утреннюю» опоздаю…
- Да, я понимаю, - спокойно ответила Лерка. – Я сама спешу.
- Я обязательно буду на похоронах, но мне нужно знать все подробности. Зайди ко мне вечером, не забудь. И… - отец Фёдор замялся, вспоминая исповеди Лидии Николаевны о Татьяне, - и если одна не хочешь, то приходи с матерью. Не получится сегодня, приходите завтра. Хорошо.
- Я постараюсь.
- Ну, тогда до встречи.
Лерка проводила взглядом спешившего священника и устыдилась своих слов и слёз, которые показались ей совершенно неуместными. Оставшийся путь через парк до автобуса, она проделала быстро, стараясь более не предаваться скорбным размышлениям.
Тем временем Карен уже приехал в палатку с одним из своих друзей и решил провести ревизию до прихода Татьяны и Лерки. Пожилой одинокий армянин с нахмуренным лицом и пронзительными чёрными глазами «заправлял» несколькими торговыми ларьками с незамысловатым продуктовым ассортиментом и круглосуточной выпивкой. На каждом из ларьков красовалось бесхитростное название «У Карена», что позволило ему быть всегда на слуху у любителей дешёвого пойла и снискать уважение даже у самых отчаянных и дерзких жителей окраины. Его ларьки не грабили и не поджигали, потому что Карен чтил ряд неписанных правил, позволявших ему существовать в волчьем мире окраины.
Карен знал «шумное» прошлое Таньки Кривой, но поступившись своими принципами, закрыл на это глаза и взял её с дочерью на работу. Лерка напоминала Карену его дочь, которая в семнадцать лет погибла в автокатастрофе. Такая же темпераментная как и Анаит, Лерка сразу покорила его сердце задором и наивным, неповторимым упрямством, которым славилась юность во все времена.
Добравшись, наконец, до палатки Лерка сразу обратила внимание на автомобиль Карена, который стоял неподалёку. Боковая дверь в палатку была открыта, хотя вход для посетителей был по-прежнему заперт. Столь ранний приезд Карена удивил её: касса была ещё пуста и его появление показалось ей странным.
Подойдя поближе к приоткрытой двери, Лерка решила не заходить внутрь, а остановилась рядом, прислушиваясь к голосам, доносившимся изнутри.
- Ты смотри, гадина какая! - ругался Карен. – Я ей работу дал, зарплату, а она же меня и обманывает. Разве поступают так, а? Разве можно так! Умоляла ведь, собака. Христом Богом просила…
- Да вижу я, вижу, - ответил мужской голос без акцента.
- Нет, ты посмотри! Где товар! – негодовал Карен. – Ну, как! Как так можно?! Где же совесть у этих людей.
- Не кипятись Карен. Что ты от неё ждал? - спокойно отвечал собеседник. – Она же за кражу срок мотала. Только откинулась и тут ты, такой сердобольный. Зачем ты взял её на работу? Я же говорил тебе. Как волка не корми, он всё равно в лес смотрит…
- Волк может и смотрит, только вот человек… - Карен не стал договаривать и продолжил сетовать на Татьяну. - Стояла вот тут на коленях и умоляла меня, гадина, взять её на работу. Весь город, говорит, от меня отвернулся. Не дай, говорит, с голоду умереть. Вот гадина! Двух ящиков водки нет и пива. Пива ящика два налево продала, чтоб ей …
- Здравствуй Карен, - Лерка открыла дверь в палатку, смутив своим неожиданным появлением хозяина и его спутника.
- Где Танька? Где твоя мать?! – резко начал Карен, нахмурив седые брови. – Говори, где она?
- Она будет позже.
- Где она сейчас!? Дома?! Опять нажралась с вечера и дома спит!? – негодовал Карен, размахивая руками.
- Карен, - глаза Лерки наполнились слезами, – у нас горе, поэтому мама не смогла прийти. Она придёт позже, я говорю правду.
- Горе! – Карен издевательски повторил Леркины слова и посмотрел на своего спутника, который молча наблюдал за происходящим. – Смотри Саша у них горе. А у меня, девочка, тоже горе. Вот кто-то водку у меня украл и пиво. Ты не знаешь, какой гад это мог сделать?
- Нет, не знаю.
- Видишь, и я не знаю, - Карен нарочито захохотал. – Может, на вас бандиты напали? Скажи мне кто и я разберусь.
- Я не знаю, Карен, о чём ты говоришь, - оправдывалась Лерка.
- Тогда, может, водка испарилась вместе с пивом! – Карен не унимался и не слушал Лерку. – Вот взяла и испарилась вместе с бутылками…
- Карен, я не знаю где водка, - Лерка закрыла лицо руками и заплакала.
Карен замолчал, увидев Лерку плачущей. Он хотел что-то сказать, но замялся, посмотрев на своего спутника, который не проронил ни слова с момента появления Лерки.
- Слушай меня, - грубо сказал Карен, - выручку буду проверять каждый день. Так ей и передай.
- Угу, - всхлипывая, ответила Лерка.
- За водку она мне расплатится. Я никому не дам себя дурачить! Понятно! Так ей и передай!
Карен ударил кулаком по прилавку и вышел из палатки вместе со спутником, оставив плачущую Лерку одну.
© «Стихи и Проза России»
Рег.№ 0165611 от 17 мая 2014 в 14:32
Рег.№ 0165611 от 17 мая 2014 в 14:32
Другие произведения автора:
Пять дней из смерти Лерки. Глава 3
Кредитор. Глава 2. Николай Михайлович
Это произведение понравилось:
Рейтинг: +1Голосов: 11260 просмотров
| Skripka Катерина # 6 июля 2014 в 01:24 0 | ||
|
| Сергей Дубовик # 6 июля 2014 в 15:14 0 | ||
|
