Новые
Меню
21
От костра расходились глубоко за полночь. Переодевшись при свете фонарика в шорты и майку, Аня улеглась в палатке и прикрылась краешком одеяла. Всё-таки ночи у реки прохладные. Шум воды монотонно разливался по округе, заставляя прислушиваться к всплескам.
«Тихо так, и таинственно. И луна, застывшая между двух гор. От неё даже в палатке светло. Луна за вечер успела убежать в сторону и поднялась выше в небо. Красиво так... А вот у неё сердце стучит, и голова кружится. Перебор вина. А как не стучать сердцу?.. Иван же сейчас заберётся в палатку и будет лежать рядом. Да-да... Мужик же счастлив, когда голый и весёлый. Весёлый он сегодня уже был. Осталось... Ну уж нет! Он же обещал спать на своём краю, вот и пусть спит. Ей надо попробовать уснуть, или хотя бы притвориться спящей. Мысли, какие-то дурные в голову лезут».
Она подвинулась на краешек надувного матраса и закрыла глаза.
Иван пришёл чуть позже, мужчины тушили костёр и убирали походные стульчики и столы по машинам. Аня зажалась в своём углу и затихла, слушая его молчаливое присутствие в палатке. Раздевшись, он заботливо укрыл её половиной одеяла и лёг на противоположный край. Она замерла... Отключив фонарик, Иван отвернулся, шумно улёгся на бок и затих. И в ней вдруг всё взбунтовалось!.. Внутри прокатилась волна обиды и возмущения. До дрожи.
«Он даже не попытался обратить на неё своего внимания. Поправил одеяло и всё. Нет-нет... Он же обещал, что по разным краям палатки. Исполняет мужское слово. Исполнительный какой... И главное - молча!.. А я сосулька... Холодная ледяная сосулька. Я недостойна даже простого пожелания спокойной ночи. Снегурочка, забывшая тепло мужских рук. И она сама во всём виновата. Она сама очертила вокруг себя круг из запретов.
Протянуть бы руку и прикоснуться к спине. Она же чувствует, что он горячий. Или зарыться ногами в его ноги и погреться. Нет... Лучше всё-таки по спине пальчиками, а потом прикоснуться губами, и он не выдержит. А она залезла бы вся в его руки, и там было бы тепло. Он же большой, а она маленькая. Она бы спряталась в нём вся. Дура!.. Размечталась... Захмелела и размечталась. А он ведь не спит. Она же слышит».
Шмыгнув носом, Аня сжалась в комок и закрыла глаза. С противоположной стороны - ни малейшего движения. Ане стало обидно до слёз. Поправив подушку, она сердито посмотрела в сторону Ивана: он лежал открытый, и только полоска одеяла прикрывала низ его тела.
- «Неужели ему не холодно?» - подумала она и пошевелилась, напоминая о себе.
Выпитый напоследок бокал вина окончательно её затуманил. Затихнув, она вскоре уснула.
Во сне Аню мучила жажда. Бледный и суматошный сон со звуками падающей воды. Она искала её глазами и не находила. Откинув одеяло, она попыталась встать и тут же легла и укрылась. Прохладно... Чьи-то руки прижали её к себе и сразу стало жарко и тесно. Она даже расслабилась от наступившей приятной теплоты. Улыбнувшись, она прижалась к нему и затихла. Охватившие её руки были настойчивыми, и она вдруг почувствовала на лице чьи-то губы. Они щекотно прошлись от виска вниз по щеке и остановились у краешка губ.
- Вот только не это!.. Или это? - сквозь дрёму прошептала она.
Ей не хотелось, чтобы он останавливался. Она потянулась навстречу и отдала себя этим ласковым губам.
«Данька... Он соскучился и пришёл. Точно... Я же помню все сны, когда мы были вместе. Только сейчас, это так похоже на реальность. Ну и пусть... Пусть будет».
Сквозь хмельную полудрёму, предчувствие рисовало ей уж слишком откровенную реальность. Она не хотела прогонять её, отвечая его губам и вновь уплывая в тягучую от вина слабость. И она осознавала, что всё происходящее с ней далеко не сон.
- Иван?.. Ванечка... Это же он, да? Вот ведь... Ну и пусть, - обрывки слов, и её накрыла совершенная невозможность их додумать.
Проснулась она от ощущения дыхания на своей щеке. Осторожно повернув голову, она увидела спящего Ивана, уткнувшегося лицом в её волосы. Его руки обнимали её, а их ноги были переплетены между собой. Аню вмиг окатило жаром. Как огнём от вечернего костра. Боясь пошевелиться и разбудить его, она вслушивалась в спокойное дыхание и с ужасом думала...
«Что же я натворила? Как я теперь?.. Он ведь рядом и спит. А я не сплю, и всё правда, - Иван пошевелился, и она замерла, почувствовав его руку на груди. - Нет... Это же случайно он так, во сне. Господи-и... Вот дура-то! Не дотянула целых три месяца до обещанной осени, - она прерывисто вздохнула, набирая больше воздуха, чтобы потушить внутреннюю дрожь. - А вдруг я тоже нелишняя в этом мире? Мне ведь самой хотелось довериться его рукам. Я же его измучила. Я так часто думала о нашей первой ночи. И вот оно, случилось. И ей теперь стыдно, что она так возмущалась накануне его равнодушию. Сама же хотела его рук. Ой, чего она только не хотела в своём углу палатки. А он затаился на другом краю и ждал».
Ане захотелось прикоснуться к его щеке губами. Она затихла, пытаясь не шевелиться, чтобы нечаянно не разбудить. Иван обнимал, а она лежала в его руках и не могла освободиться. Ей было тепло с ним... За пологом палатки в полную силу разгоралось утро. Восход солнца принёс не только начало нового дня, но и правду прошедшей ночи.
«Человек не может быть всю жизнь одиноким. И какая разница - он или она... Одиночество выбирает жертву и держит её до тех пор, пока она не решится на действия. Вот ведь... Как приятно вновь почувствовать рядом с собой глубокое мужское дыхание, - Иван вдруг повернулся на спину, широко потянулся, зажав руки в кулаки, и вновь затих. - Устал на боку. А может, хитрый. Он же понимает, что мне надо выйти. У меня теперь есть возможность уползти из его плена».
Осторожно выбравшись из палатки, Аня огляделась вокруг. На поляне стояла глухая тишина. Утомлённая вчерашним днём компания затихла в таком же крепком сне. Вечерний костёр пыхтел остатками сырых поленьев, нарубленных от упавшей неподалёку берёзы. Весной в половодье, скорее всего, берёза не выдержала натиска воды и её снесло бурным потоком. Или сорвало ветром с насиженного места. Такая вот стихия...
Она ушла к реке с полотенцем. Гуляющий по перекатам рассвет наполнил её чувством приятной лёгкости. Белый туман накрыл горы до половины, подставляя оголившиеся вершины встающему солнцу. И она вдруг услышала дыхание утренней Катуни. Затаившись, река с силой выдыхала волны на берег, кидая их на торчащие из воды острые скалы. А вдруг ей больно?.. Она же бьётся, разрывая вздымающуюся грудь о глыбы и бурлящие пороги. Живая река, и живая душа. Это же чувствуется. Вот и она сейчас стоит на берегу и мучается своими чувствами. Ещё немного, и Иван выйдет из палатки. И ей надо будет смотреть ему в глаза. Да и всей их честной компании, активно подливавшей вино в её бокал.
«Ну что же, душа моя... Лети и беги, как эта грозная неукротимая вода. Лепи своё новое, чуть проснувшееся чувство. Любуйся, как по речной глади плывёт раннее утро. Любуйся открывшимся миром, что пробуждается у тебя на глазах. А ещё - предрассветной тишиной и первым лучом солнца, пригревшим и разбудившим тебя в плену таких тёплых рук. Вдыхай аромат цветов и слушай пение птиц, так громко щебечущих поутру. Минуты жизни не надо считать, их надо чувствовать. Сегодня утреннее пробуждение пришло неслышно, на цыпочках».
- Ты в воду не ходи, - как гром прозвучал за спиной голос Ивана, и она невольно сжалась до мурашек и даже присела. - Нельзя тебе в холодную, я нагрею на костре. Подержи полотенце, - Иван подал ей полотенце, и она приняла его, стыдливо отворачивая глаза.
Он уходил в бурлящую реку. Аня понимала, что утром вода должна быть холоднее чем днём. Её беспокойство перешло в щемящую тревогу. И чем глубже он заходил в реку, тем больше она возрастала. Ей вдруг стало страшно, что он не справится с течением и его унесёт. И она крикнула:
- Иван... Не ходи далеко. Я боюсь.
- Я рядышком, - отозвался он. - А ты перестань глаза прятать. Так можно всю жизнь молчать, - выходя из воды, он сквозь прищуренный взгляд добавил: - Ты красивая была ночью.
Забрав полотенце, он размашисто растёр раскрасневшееся тело, вглядываясь в опускающийся на воду туман.
- А как же - спокойной ночи нам, каждому на своём краю? - робко спросила она.
- А как я тебя согрею, если буду на своём краю. У тебя ноги были холодные. Да и не только ноги, а ещё кое-что помягче.
- Ты хитрый. Мне в машине надо было спать.
- В машине тонкое одеяло, ты бы замёрзла.
- Лучше бы я там замёрзла.
- В палатке приятнее спать. Здесь река шумит, слушаешь её и засыпаешь.
- Вот и слушай один. А я буду в машине.
- А ночью рядом спала. И даже обнималась. И губы не отбирала. И тепло тебе было, - улыбнулся он.
- Забудь про ночь.
- Ни за что, колючка моя. Иди уже, хватит, - Иван сгрёб её в свои ручищи. - Если в воду босиком пойдёшь, то не порежь ноги острой галькой. Такая сила у реки. Всё снесёт.
И в этот момент Аня поняла, что до туфелек с белым платьем осталось совсем немного. Она боролась сама с собой: этой ночью рухнуло её одиночество. А он улыбался, чувствуя дрожь в её теле и запутанное настроение. Прижавшись к груди, она слушала глухие удары сердца. Слушала и слышала. И вспоминала стук Данькиного сердца...
- Иван, пойми... Я никому ничего не должна. Я должна себе.
- Хватит ныть и накручивать себя. Отпусти всё и отдыхай.
- Ты ищешь сейчас расстояние от души до души?
- Я хочу тревожить твою душу.
- А я не ищу свободную грудь для слёз. Сама справлюсь, - она попыталась отстраниться, но у неё ничего не получилось, он держал. - И нет никакой возможности отключить мысли. Мне надо было ехать с ним. Я нашла бы кучу причин, чтобы остановиться в дороге. Дурно стало, мороженого купить, ноги затекли. Да, господи... Просто в туалет остановиться. Мы разъехались бы с той бедой. Ты понимаешь?.. Я долго слушала его шаги. Я верила, что это неправда и он вернётся. Надо только подождать. Я ведь ждала его, и он всегда приходил. Так и после той аварии... Я верила и не убирала его майку и шорты. Я даже наволочку на его подушке до сих пор не поменяла. Потрясу в окне и на кровать. Мне кажется, что она пахнет Данькой.
- На гору полезем? - спросил он, не перебивая её бурное дыхание.
- Что-о?
- На гору полезем, утренние просторы смотреть?
- На какую гору? Ты, вообще, слышишь меня?
- Слышу. Пойдём на гору, там красиво.
- Так все же спят. И вдруг я не залезу.
- Пусть спят. Залезешь. Там есть конная тропа, можно не спеша забраться. Есть два места крутых, я помогу.
Ранее утро, прохладное и мокрое от упавшей на траву росы. Ощутимо прохладное. И особенно, когда она поливала себя нагретой на костре водой. Ей казалось, что от тела даже пар небольшой пошёл. Надев спортивные костюмы и захватив бутылку воды, они поднимались по пологому склону горы. Минут через пятнадцать вот такого лёгкого вроде бы подъёма, у Ани от нагрузки заколотилось сердце.
- Как же я на неё залезу, - прошелестела она, сквозь запыхавшееся дыхание.
- Устала? Давай отдохнём, - они сели в траву возле тропинки. - Это поначалу тяжело. Потом втянешься и легче будет.
Они забрались в гору на приличную высоту. Сквозь раскинутые ветки сосен, она смотрела на убегающую вдаль полоску шоссе, извивающуюся вдоль реки. Туман опустился к подножию гор и осел белой пеной на воду. Омытый утренними росами день, плавно переходил из влажной прохлады в свежее ощутимое тепло. Солнце заботилось о земле, щедро осыпая её горячими лучами. Откуда-то сверху пахнуло знакомым ароматом скошенной травы. Видно ветерок, играя утренними запахами, принёс за собой тонкий травяной хмель.
Отдохнув немного, они прошли несколько десятков метров вверх. Подъём становился круче и тяжелее. Аня шла за Иваном. Взяв за руку, он почти заносил её до намеченной цели для отдыха. Узкое шоссе внизу тянулось маленькой ниточкой, заплутавшей между гор. Бегущая река с высоты казалась синей лентой с застрявшими посреди русла скалами и зелёными островками. Чуть выше, в зарослях густых сосен закричала кукушка.
- Кукушка-кукушка, сколько мне жить? - прислушиваясь, Аня потянулась навстречу голосу птицы.
- Не спрашивай, - перебил кукушкин голос Иван. - Много.
- Спасибо, накукукал. А ты любишь лето?
- Каждое время по-своему приятно. Осень красивая, зима пушистая, весной любить хочется.
- А я вот теплолюбивая, и больше всего лето люблю. Всё, полезли дальше.
Дальше было ещё труднее. На пути стояли высокие подъёмы, и местами они ползли по ним вверх. Иван подсаживал её по потёртым выступам в скале, или подтягивал за руки к себе, забираясь выше. Вскоре они добрались до вершины. Их встретила просторная поляна, заросшая небольшими соснами и берёзками да разным кустарником. У Ани дух захватило перед открывшимся простором. Широкая Катунь с зелёной лентой леса в прибрежной полосе, и игрушечные машины, ползущие по трассе. Чуть дальше, пятачки небольших деревень вдоль дороги. А вдали, в сизой дымке, насколько хватало глаз простирались бесконечные горные вершины.
- Боже-е, - она всей грудью вдохнула воздух и от охватившего восторга раскинула руки. - Ваня... Я счастлива. Я не зря сюда залезла. Это же... Я не знаю. Я хочу остаться здесь.
- И тишина тут. Говорят, что в таких местах, прикрывшись сосновой веткой, спят горные духи, - Иван вглядывался в открывшиеся необъятные дали. - Конная тропа внизу переваливает на ту сторону горы, а эта идёт дальше и выше. Только там ещё круче, ты не заберёшься.
- Нет, - она словно не слышала его. - Это нужно видеть. Хотя бы один раз в жизни.
- Отдыхающий и чуть утомлённый мир. В другой раз мы поедем дальше, до снежных гор.
Постояв на краю, они прошлись по широкой вершине горы. Ближе к середине, в самой гуще берёз лежал пологий распадок, хранивший прохладу. Спустившись немного, Аня чуть не закричала от открывшейся красоты. Только получился у неё не крик, а короткое «ой» от перехватившего дыхания. В распадке между берёз и кустарников, небольшими полянками краснела нетронутая земляника.
- Рви, - Иван положил перед ней большой лист, похожий на лист репейника.
- Это всё-ё. Это всё!.. Я влюбилась в это место.
Лист не вмещал больше сочных ягод, а они всё брали и брали не в силах оторваться от земляничной полянки.
- Всё, - остановил её Иван. - Пойдём на солнышко.
Она бережно переложила лист с ягодой в его подставленные ладони, и они пошли вверх из распадка. Пока забирались на гору, пока рвали землянику, солнце поторопилось отогреть остывшую за ночь землю и тепло переходило в томную жару. Сняв куртки, они положили их на траву и сели.
- Свежая земляника. Я так давно её не ела. Аромат такой, что слюной подавиться можно.
- Ешь, - кивнул Иван на лист с ягодой.
- А ты? Надо вместе. Я не съем столько, - улыбнулась Аня, и Иван впервые заметил искорки в её глазах.
- Корми, - пожал он плечами.
- Что? Я не поняла.
- Корми меня. У нас с тобой кроме воды ничего в животе сегодня не было.
- Хорошо, - Аня подхватила пальцами ягоду и поднесла к его губам.
- Нет. Не так, - он всё-таки взял ягоду и продолжил: - С ладони. Побольше положи на ладонь и корми, - Иван хитро прищурился.
- Хорошо, - она положила с десяток ягод на ладонь и поднесла к его губам.
- И сама тоже. Наклонись к ладошке. Ягодку я беру, ягодку - ты. Вместе, - наклонившись к её ладони, он шепнул: - Давай.
- Хитрый, какой, - она ухватила губами несколько ягод. - У меня не получается. Я беру больше, а ты по одной.
- Давай я нас кормить буду. В твою маленькую ладошку мы носами не входим, - рассмеялся он, щедро насыпая ягоды в ладонь. - Давай.
Забирая ягоду губами, Иван слегка коснулся краешка её губ. Аня вспыхнула... Проснувшиеся чувства, давно забытые и ставшие вновь кому-то нужными, напомнили прошедшую ночь. Однажды она настолько глубоко загнала их в себя, что даже не предполагала, как быстро рухнет её мнимая защита.
- Ещё, - прошептал он, забирая ягоды с ладони и настойчиво прижимая их к её губам. - Ну вот... Измазала все губы. Дай я уберу, - и он забрал её губы в свои, чувствуя их сладкий земляничный вкус.
- Ваня-я, - всхлипнула она, стараясь не задохнуться от наплывшего в голову тумана.
Целуя земляничные губы, он заметил, как задёргалась венка на её шее, и прижался к ней губами, сдерживая бьющуюся там дрожь.
- У тебя под кожей каждая клетка обнажена. Тихо...
Они лежали, бессовестно подставив солнцу тела. Высоко в небе парила птица, уплывающая чёрной точкой под облака.
- И кто я теперь? Ничья жена?
- Моя жена, - откликнулся он. - Давно моя.
- Скажи мне, что-нибудь хорошее.
- Хорошее? - он секунду подумал. - Вот... Подымусь-ка я с ранней зоренькой, заберусь-ка я в сочну травушку. И умывшись росою свежею, залюблю всю - любовью нежною.
- Ваня... Я всегда думала, что ты очень серьёзный. Прямо сухарь. А теперь я открываю тебя заново.
- И что открыла? - он лежал с закрытыми глазами.
- Ты не сухарь. Ты любишь любить, и душа у тебя тёплая. И весёлый. А я боялась тебя.
- Ты украла у нас много времени. Я звал вас к себе, - помолчав немного, он спросил: - Можно задать один жгучий для меня вопрос?
- Да-а, - выдохнула она протяжно, закрывая глаза.
- У тебя есть чувства к Анатолию?
- Есть. Чувство жалости, и моё бессилие в помощи. Он хороший. Ему бы женщину добрую, чтобы понимала, чтобы он раскрылся. А так... Вроде хочет отдать себя, а некому.
- А он говорит, что у вас любовь.
- Нет... Он во многом непонятен, - Аня повернулась. - Ваня, не запрещай мне общаться. Я сама потихоньку уйду от этих звонков. Его нельзя резко бросать. Он человек со своей душой и своими мыслями. Иногда они у него не очень хорошие.
- Хорошо. Ты не замёрзла? А то лежим с тобой, как заново рождённые, - Иван притянул её к себе. - Давай одеваться?
- Давай.
Аня с нескрываемой нежностью в глазах смотрела на вставшего в рост и отвернувшегося Ивана. Налитое силой тело играло мышцами при каждом движении. И шрамы... На спине, ближе к боку. Она заметила их на берегу, когда он заходил вечером в реку. А теперь он был так близко. Надев спортивные брюки, он расправлял вывернутую наизнанку футболку. А она всё смотрела и мысленно ругала себя за бредовые желания, плавающие в голове. Ей страшно захотелось, чтобы он вернулся в эти травы. Словно почувствовав её взгляд, Иван оглянулся и спокойно сказал:
- Не смущай. А то я разденусь.
Странно... Одеваясь, она думала о его шрамах и ничуть не стыдилась своей наготы перед ним. Они постояли ещё немного на горе. Уходить не хотелось. Далеко на краю горизонта, в самой гуще горных вершин, видны были всплески молний.
- Там гроза. Она может прийти сюда?
- Здесь высоко, и поэтому кажется, что молнии близко. Но они далеко. Страшно?
- Нет. Красиво даже.
- Почему тогда голову в плечи втянула? Замёрзла? Иди ко мне, я согрею.
- Ты большой. Если ты обнимешь, то меня не станет совсем.
- Я оставлю тебе глаза.
- Ты долго приближался ко мне.
- Я давно близко, только ты не хотела замечать.
- А я так хотела, чтобы ты стал ближе. Особенно с того майского вечера, когда ты ушёл. Так рождаются чувства?
- Я не стану на каждом шагу кричать о своих чувствах. Женщина и так поймёт мужчину.
- А что для тебя значит любовь?
- Моя женщина должна быть уверенной во мне.
- Ваня... Он же не обидится на меня?
- Я думаю, что он будет рад.
- Мы съездим к нему вместе? Вдвоём.
- Обязательно.
Спускаться было намного веселее. На вершине у неё немного кружилась голова. Внизу и дыхание стало легче, и густые лапы сосен закрывали от жары, и небо казалось более синим. Чуть в стороне от спуска Аня заметила большую ромашковую поляну. Настолько белую, что она казалась снежным островком среди буйной зелени. Посреди полянки стоял забытый всеми прошлогодний стожок сена.
- Ваня, - она повернулась и почти уткнулась ему в грудь. - Давай сходим на минуточку. Посмотри, какая красота, - она дерзко взглянула на него и заметила, как в глубине его прищуренных глаз плескался живой блеск.
Стожок прошлогоднего сена на большой ромашковой поляне. Аня забралась в самую середину и закричала:
- Ваня-я... Я умираю-ю. Здесь такой пчелиный гул, что даже страшно.
- Смотри там, осторожнее. А то покусают во все места, - откликнулся он с края поляны.
Набрав увесистый пучок ромашек, она быстро сплела из них два веночка.
- И да венчается раб божий Иван - рабе божьей Анне, - Иван смиренно склонился, подставляя голову. - Теперь всё, - чуть слышно прошептала она. - Пойдём.
Перебегая через трассу к стоянке, Иван крепко взял её руку в свою.
- О-о... Всё-ё. Наш Ясень листву распустил, - поприветствовала от столиков обедающая компания с намёком на венок на его голове.
- Видно от счастья. Вон, даже на ромашковые поляны сбегали.
- Привет, молодожёны.
- Привет. Мы жутко голодные. Кормите, - откликнулся Иван. - И сбегайте тоже на гору. Там куча спелой земляники в распадке. Вот, - Иван положил на столик лист с оставшейся земляникой.
В этот вечер ей не подливали вино, и настойчиво не уговаривали выпить за дружбу. Хитрые они все.
По дороге домой их захватил дождь. Продолжительный и щедрый, он гулко стучал по машине крупными каплями. Мелькая перед глазами, дворники монотонно сгоняли бегущую воду с лобового стекла. Самое время спать или думать. Стоило им всё-таки съездить. Хотя бы для того, чтобы мысленно возвращаться в горы, вспоминая тот густой туманный хмель. И особенно - свежий воздух горной вершины, где так вкусно пахло земляникой. Там даже ветер другой, широкий и просторный. Ане казалось, что она там летала. Теперь она молчит, потому что возвращается домой и ей сложно поднять глаза на Ивана. Просторная палатка на берегу горной реки изменила их, а его особенно. Аня открыла его для себя заново. Совершенно несложный, совсем не сухарь, и откровенно нежный. И сейчас она молчала, вжавшись в сиденье. Под неторопливый дождь, она думала о нём и о себе. Ей казалось, что в дороге их отношения стали зыбкими и ненастоящими. Она молчит, и он молчит. И что будет дальше, после их приезда домой.
«Вон он, какой устремлённый в дорогу едет. Серьёзный. И губы плотно сжаты. А я сиди и мучайся вопросами. Но он сам же сказал, что жена я теперь. И к Даньке пообещал вместе съездить. Сижу, как дура неуверенная. Стожок прошлогоднего сена в голове и ромашковая поляна с венками. И её растрёпанная прядь волос, которую он накручивал на ладонь, когда они лежали на вершине горы.
Бессовестная... Докатилась. И мысли-то, какие... И уверенность исчезает, как солнечный зайчик со стены. Хоть бы сказал ей что-нибудь. Упёрся глазами в дорогу и молчит. А говорил ведь на вершине, что от неё вкусно пахнет земляникой, и как в волосах запуталось солнце. Сладкоголосый, какой. Дома, такой прямо суровый. И сильно правильный. А в горах... Мамочки мои!.. Совсем не ожидала от него такого. Наверное, и правда, что он тот ещё бабник... Вот тебе - и снова седая ночь. Во весь голос».
Иван резко притормозил, пропуская прижавшуюся к нему машину от встречного большегруза. Ещё и прошептал под нос что-то ругательное на водилу, обгонявшего его и так спешившего под колёса той фуры. И как чувствуя её мысли, он повернулся и спросил:
- Не спишь? - она качнула головой. - А я подумал, что уснула. Зарылась в сиденье и притихла, - не дождавшись ответа, он вновь спросил: - Настроение плохое? О чём думаешь?
- О том, что утро вечера мудренее. Утром виднее, что ты, умничка такая, вечером натворила.
- Закрой глаза и поспи.
- Ты серьёзный сегодня. Не такой, как был в горах.
- Я за рулём, и дорога тяжёлая. Дождь, движения много.
- Я сегодня вернусь домой и буду плакать.
- Сегодня ты ко мне вернёшься. А завтра мы купим коробки, упакуем ваши вещи и заберём детей. Так спокойней?
- Ваня, забирай нас, пока я готова. Вдруг потом поздно будет.
- Да-а... Хорошо, Анечка, где нас нет. Но мы и туда доберёмся!
- Ты меня упрекаешь?
- Да ну... Хватит хандрить. Жить начинаем. Оба.
Переехать Ане с детьми не удалось, Ивана отправили в срочную командировку. И он оставил ей в подарок правду о любви в горах. И просьбу - ждать.
От костра расходились глубоко за полночь. Переодевшись при свете фонарика в шорты и майку, Аня улеглась в палатке и прикрылась краешком одеяла. Всё-таки ночи у реки прохладные. Шум воды монотонно разливался по округе, заставляя прислушиваться к всплескам.
«Тихо так, и таинственно. И луна, застывшая между двух гор. От неё даже в палатке светло. Луна за вечер успела убежать в сторону и поднялась выше в небо. Красиво так... А вот у неё сердце стучит, и голова кружится. Перебор вина. А как не стучать сердцу?.. Иван же сейчас заберётся в палатку и будет лежать рядом. Да-да... Мужик же счастлив, когда голый и весёлый. Весёлый он сегодня уже был. Осталось... Ну уж нет! Он же обещал спать на своём краю, вот и пусть спит. Ей надо попробовать уснуть, или хотя бы притвориться спящей. Мысли, какие-то дурные в голову лезут».
Она подвинулась на краешек надувного матраса и закрыла глаза.
Иван пришёл чуть позже, мужчины тушили костёр и убирали походные стульчики и столы по машинам. Аня зажалась в своём углу и затихла, слушая его молчаливое присутствие в палатке. Раздевшись, он заботливо укрыл её половиной одеяла и лёг на противоположный край. Она замерла... Отключив фонарик, Иван отвернулся, шумно улёгся на бок и затих. И в ней вдруг всё взбунтовалось!.. Внутри прокатилась волна обиды и возмущения. До дрожи.
«Он даже не попытался обратить на неё своего внимания. Поправил одеяло и всё. Нет-нет... Он же обещал, что по разным краям палатки. Исполняет мужское слово. Исполнительный какой... И главное - молча!.. А я сосулька... Холодная ледяная сосулька. Я недостойна даже простого пожелания спокойной ночи. Снегурочка, забывшая тепло мужских рук. И она сама во всём виновата. Она сама очертила вокруг себя круг из запретов.
Протянуть бы руку и прикоснуться к спине. Она же чувствует, что он горячий. Или зарыться ногами в его ноги и погреться. Нет... Лучше всё-таки по спине пальчиками, а потом прикоснуться губами, и он не выдержит. А она залезла бы вся в его руки, и там было бы тепло. Он же большой, а она маленькая. Она бы спряталась в нём вся. Дура!.. Размечталась... Захмелела и размечталась. А он ведь не спит. Она же слышит».
Шмыгнув носом, Аня сжалась в комок и закрыла глаза. С противоположной стороны - ни малейшего движения. Ане стало обидно до слёз. Поправив подушку, она сердито посмотрела в сторону Ивана: он лежал открытый, и только полоска одеяла прикрывала низ его тела.
- «Неужели ему не холодно?» - подумала она и пошевелилась, напоминая о себе.
Выпитый напоследок бокал вина окончательно её затуманил. Затихнув, она вскоре уснула.
Во сне Аню мучила жажда. Бледный и суматошный сон со звуками падающей воды. Она искала её глазами и не находила. Откинув одеяло, она попыталась встать и тут же легла и укрылась. Прохладно... Чьи-то руки прижали её к себе и сразу стало жарко и тесно. Она даже расслабилась от наступившей приятной теплоты. Улыбнувшись, она прижалась к нему и затихла. Охватившие её руки были настойчивыми, и она вдруг почувствовала на лице чьи-то губы. Они щекотно прошлись от виска вниз по щеке и остановились у краешка губ.
- Вот только не это!.. Или это? - сквозь дрёму прошептала она.
Ей не хотелось, чтобы он останавливался. Она потянулась навстречу и отдала себя этим ласковым губам.
«Данька... Он соскучился и пришёл. Точно... Я же помню все сны, когда мы были вместе. Только сейчас, это так похоже на реальность. Ну и пусть... Пусть будет».
Сквозь хмельную полудрёму, предчувствие рисовало ей уж слишком откровенную реальность. Она не хотела прогонять её, отвечая его губам и вновь уплывая в тягучую от вина слабость. И она осознавала, что всё происходящее с ней далеко не сон.
- Иван?.. Ванечка... Это же он, да? Вот ведь... Ну и пусть, - обрывки слов, и её накрыла совершенная невозможность их додумать.
Проснулась она от ощущения дыхания на своей щеке. Осторожно повернув голову, она увидела спящего Ивана, уткнувшегося лицом в её волосы. Его руки обнимали её, а их ноги были переплетены между собой. Аню вмиг окатило жаром. Как огнём от вечернего костра. Боясь пошевелиться и разбудить его, она вслушивалась в спокойное дыхание и с ужасом думала...
«Что же я натворила? Как я теперь?.. Он ведь рядом и спит. А я не сплю, и всё правда, - Иван пошевелился, и она замерла, почувствовав его руку на груди. - Нет... Это же случайно он так, во сне. Господи-и... Вот дура-то! Не дотянула целых три месяца до обещанной осени, - она прерывисто вздохнула, набирая больше воздуха, чтобы потушить внутреннюю дрожь. - А вдруг я тоже нелишняя в этом мире? Мне ведь самой хотелось довериться его рукам. Я же его измучила. Я так часто думала о нашей первой ночи. И вот оно, случилось. И ей теперь стыдно, что она так возмущалась накануне его равнодушию. Сама же хотела его рук. Ой, чего она только не хотела в своём углу палатки. А он затаился на другом краю и ждал».
Ане захотелось прикоснуться к его щеке губами. Она затихла, пытаясь не шевелиться, чтобы нечаянно не разбудить. Иван обнимал, а она лежала в его руках и не могла освободиться. Ей было тепло с ним... За пологом палатки в полную силу разгоралось утро. Восход солнца принёс не только начало нового дня, но и правду прошедшей ночи.
«Человек не может быть всю жизнь одиноким. И какая разница - он или она... Одиночество выбирает жертву и держит её до тех пор, пока она не решится на действия. Вот ведь... Как приятно вновь почувствовать рядом с собой глубокое мужское дыхание, - Иван вдруг повернулся на спину, широко потянулся, зажав руки в кулаки, и вновь затих. - Устал на боку. А может, хитрый. Он же понимает, что мне надо выйти. У меня теперь есть возможность уползти из его плена».
Осторожно выбравшись из палатки, Аня огляделась вокруг. На поляне стояла глухая тишина. Утомлённая вчерашним днём компания затихла в таком же крепком сне. Вечерний костёр пыхтел остатками сырых поленьев, нарубленных от упавшей неподалёку берёзы. Весной в половодье, скорее всего, берёза не выдержала натиска воды и её снесло бурным потоком. Или сорвало ветром с насиженного места. Такая вот стихия...
Она ушла к реке с полотенцем. Гуляющий по перекатам рассвет наполнил её чувством приятной лёгкости. Белый туман накрыл горы до половины, подставляя оголившиеся вершины встающему солнцу. И она вдруг услышала дыхание утренней Катуни. Затаившись, река с силой выдыхала волны на берег, кидая их на торчащие из воды острые скалы. А вдруг ей больно?.. Она же бьётся, разрывая вздымающуюся грудь о глыбы и бурлящие пороги. Живая река, и живая душа. Это же чувствуется. Вот и она сейчас стоит на берегу и мучается своими чувствами. Ещё немного, и Иван выйдет из палатки. И ей надо будет смотреть ему в глаза. Да и всей их честной компании, активно подливавшей вино в её бокал.
«Ну что же, душа моя... Лети и беги, как эта грозная неукротимая вода. Лепи своё новое, чуть проснувшееся чувство. Любуйся, как по речной глади плывёт раннее утро. Любуйся открывшимся миром, что пробуждается у тебя на глазах. А ещё - предрассветной тишиной и первым лучом солнца, пригревшим и разбудившим тебя в плену таких тёплых рук. Вдыхай аромат цветов и слушай пение птиц, так громко щебечущих поутру. Минуты жизни не надо считать, их надо чувствовать. Сегодня утреннее пробуждение пришло неслышно, на цыпочках».
- Ты в воду не ходи, - как гром прозвучал за спиной голос Ивана, и она невольно сжалась до мурашек и даже присела. - Нельзя тебе в холодную, я нагрею на костре. Подержи полотенце, - Иван подал ей полотенце, и она приняла его, стыдливо отворачивая глаза.
Он уходил в бурлящую реку. Аня понимала, что утром вода должна быть холоднее чем днём. Её беспокойство перешло в щемящую тревогу. И чем глубже он заходил в реку, тем больше она возрастала. Ей вдруг стало страшно, что он не справится с течением и его унесёт. И она крикнула:
- Иван... Не ходи далеко. Я боюсь.
- Я рядышком, - отозвался он. - А ты перестань глаза прятать. Так можно всю жизнь молчать, - выходя из воды, он сквозь прищуренный взгляд добавил: - Ты красивая была ночью.
Забрав полотенце, он размашисто растёр раскрасневшееся тело, вглядываясь в опускающийся на воду туман.
- А как же - спокойной ночи нам, каждому на своём краю? - робко спросила она.
- А как я тебя согрею, если буду на своём краю. У тебя ноги были холодные. Да и не только ноги, а ещё кое-что помягче.
- Ты хитрый. Мне в машине надо было спать.
- В машине тонкое одеяло, ты бы замёрзла.
- Лучше бы я там замёрзла.
- В палатке приятнее спать. Здесь река шумит, слушаешь её и засыпаешь.
- Вот и слушай один. А я буду в машине.
- А ночью рядом спала. И даже обнималась. И губы не отбирала. И тепло тебе было, - улыбнулся он.
- Забудь про ночь.
- Ни за что, колючка моя. Иди уже, хватит, - Иван сгрёб её в свои ручищи. - Если в воду босиком пойдёшь, то не порежь ноги острой галькой. Такая сила у реки. Всё снесёт.
И в этот момент Аня поняла, что до туфелек с белым платьем осталось совсем немного. Она боролась сама с собой: этой ночью рухнуло её одиночество. А он улыбался, чувствуя дрожь в её теле и запутанное настроение. Прижавшись к груди, она слушала глухие удары сердца. Слушала и слышала. И вспоминала стук Данькиного сердца...
- Иван, пойми... Я никому ничего не должна. Я должна себе.
- Хватит ныть и накручивать себя. Отпусти всё и отдыхай.
- Ты ищешь сейчас расстояние от души до души?
- Я хочу тревожить твою душу.
- А я не ищу свободную грудь для слёз. Сама справлюсь, - она попыталась отстраниться, но у неё ничего не получилось, он держал. - И нет никакой возможности отключить мысли. Мне надо было ехать с ним. Я нашла бы кучу причин, чтобы остановиться в дороге. Дурно стало, мороженого купить, ноги затекли. Да, господи... Просто в туалет остановиться. Мы разъехались бы с той бедой. Ты понимаешь?.. Я долго слушала его шаги. Я верила, что это неправда и он вернётся. Надо только подождать. Я ведь ждала его, и он всегда приходил. Так и после той аварии... Я верила и не убирала его майку и шорты. Я даже наволочку на его подушке до сих пор не поменяла. Потрясу в окне и на кровать. Мне кажется, что она пахнет Данькой.
- На гору полезем? - спросил он, не перебивая её бурное дыхание.
- Что-о?
- На гору полезем, утренние просторы смотреть?
- На какую гору? Ты, вообще, слышишь меня?
- Слышу. Пойдём на гору, там красиво.
- Так все же спят. И вдруг я не залезу.
- Пусть спят. Залезешь. Там есть конная тропа, можно не спеша забраться. Есть два места крутых, я помогу.
Ранее утро, прохладное и мокрое от упавшей на траву росы. Ощутимо прохладное. И особенно, когда она поливала себя нагретой на костре водой. Ей казалось, что от тела даже пар небольшой пошёл. Надев спортивные костюмы и захватив бутылку воды, они поднимались по пологому склону горы. Минут через пятнадцать вот такого лёгкого вроде бы подъёма, у Ани от нагрузки заколотилось сердце.
- Как же я на неё залезу, - прошелестела она, сквозь запыхавшееся дыхание.
- Устала? Давай отдохнём, - они сели в траву возле тропинки. - Это поначалу тяжело. Потом втянешься и легче будет.
Они забрались в гору на приличную высоту. Сквозь раскинутые ветки сосен, она смотрела на убегающую вдаль полоску шоссе, извивающуюся вдоль реки. Туман опустился к подножию гор и осел белой пеной на воду. Омытый утренними росами день, плавно переходил из влажной прохлады в свежее ощутимое тепло. Солнце заботилось о земле, щедро осыпая её горячими лучами. Откуда-то сверху пахнуло знакомым ароматом скошенной травы. Видно ветерок, играя утренними запахами, принёс за собой тонкий травяной хмель.
Отдохнув немного, они прошли несколько десятков метров вверх. Подъём становился круче и тяжелее. Аня шла за Иваном. Взяв за руку, он почти заносил её до намеченной цели для отдыха. Узкое шоссе внизу тянулось маленькой ниточкой, заплутавшей между гор. Бегущая река с высоты казалась синей лентой с застрявшими посреди русла скалами и зелёными островками. Чуть выше, в зарослях густых сосен закричала кукушка.
- Кукушка-кукушка, сколько мне жить? - прислушиваясь, Аня потянулась навстречу голосу птицы.
- Не спрашивай, - перебил кукушкин голос Иван. - Много.
- Спасибо, накукукал. А ты любишь лето?
- Каждое время по-своему приятно. Осень красивая, зима пушистая, весной любить хочется.
- А я вот теплолюбивая, и больше всего лето люблю. Всё, полезли дальше.
Дальше было ещё труднее. На пути стояли высокие подъёмы, и местами они ползли по ним вверх. Иван подсаживал её по потёртым выступам в скале, или подтягивал за руки к себе, забираясь выше. Вскоре они добрались до вершины. Их встретила просторная поляна, заросшая небольшими соснами и берёзками да разным кустарником. У Ани дух захватило перед открывшимся простором. Широкая Катунь с зелёной лентой леса в прибрежной полосе, и игрушечные машины, ползущие по трассе. Чуть дальше, пятачки небольших деревень вдоль дороги. А вдали, в сизой дымке, насколько хватало глаз простирались бесконечные горные вершины.
- Боже-е, - она всей грудью вдохнула воздух и от охватившего восторга раскинула руки. - Ваня... Я счастлива. Я не зря сюда залезла. Это же... Я не знаю. Я хочу остаться здесь.
- И тишина тут. Говорят, что в таких местах, прикрывшись сосновой веткой, спят горные духи, - Иван вглядывался в открывшиеся необъятные дали. - Конная тропа внизу переваливает на ту сторону горы, а эта идёт дальше и выше. Только там ещё круче, ты не заберёшься.
- Нет, - она словно не слышала его. - Это нужно видеть. Хотя бы один раз в жизни.
- Отдыхающий и чуть утомлённый мир. В другой раз мы поедем дальше, до снежных гор.
Постояв на краю, они прошлись по широкой вершине горы. Ближе к середине, в самой гуще берёз лежал пологий распадок, хранивший прохладу. Спустившись немного, Аня чуть не закричала от открывшейся красоты. Только получился у неё не крик, а короткое «ой» от перехватившего дыхания. В распадке между берёз и кустарников, небольшими полянками краснела нетронутая земляника.
- Рви, - Иван положил перед ней большой лист, похожий на лист репейника.
- Это всё-ё. Это всё!.. Я влюбилась в это место.
Лист не вмещал больше сочных ягод, а они всё брали и брали не в силах оторваться от земляничной полянки.
- Всё, - остановил её Иван. - Пойдём на солнышко.
Она бережно переложила лист с ягодой в его подставленные ладони, и они пошли вверх из распадка. Пока забирались на гору, пока рвали землянику, солнце поторопилось отогреть остывшую за ночь землю и тепло переходило в томную жару. Сняв куртки, они положили их на траву и сели.
- Свежая земляника. Я так давно её не ела. Аромат такой, что слюной подавиться можно.
- Ешь, - кивнул Иван на лист с ягодой.
- А ты? Надо вместе. Я не съем столько, - улыбнулась Аня, и Иван впервые заметил искорки в её глазах.
- Корми, - пожал он плечами.
- Что? Я не поняла.
- Корми меня. У нас с тобой кроме воды ничего в животе сегодня не было.
- Хорошо, - Аня подхватила пальцами ягоду и поднесла к его губам.
- Нет. Не так, - он всё-таки взял ягоду и продолжил: - С ладони. Побольше положи на ладонь и корми, - Иван хитро прищурился.
- Хорошо, - она положила с десяток ягод на ладонь и поднесла к его губам.
- И сама тоже. Наклонись к ладошке. Ягодку я беру, ягодку - ты. Вместе, - наклонившись к её ладони, он шепнул: - Давай.
- Хитрый, какой, - она ухватила губами несколько ягод. - У меня не получается. Я беру больше, а ты по одной.
- Давай я нас кормить буду. В твою маленькую ладошку мы носами не входим, - рассмеялся он, щедро насыпая ягоды в ладонь. - Давай.
Забирая ягоду губами, Иван слегка коснулся краешка её губ. Аня вспыхнула... Проснувшиеся чувства, давно забытые и ставшие вновь кому-то нужными, напомнили прошедшую ночь. Однажды она настолько глубоко загнала их в себя, что даже не предполагала, как быстро рухнет её мнимая защита.
- Ещё, - прошептал он, забирая ягоды с ладони и настойчиво прижимая их к её губам. - Ну вот... Измазала все губы. Дай я уберу, - и он забрал её губы в свои, чувствуя их сладкий земляничный вкус.
- Ваня-я, - всхлипнула она, стараясь не задохнуться от наплывшего в голову тумана.
Целуя земляничные губы, он заметил, как задёргалась венка на её шее, и прижался к ней губами, сдерживая бьющуюся там дрожь.
- У тебя под кожей каждая клетка обнажена. Тихо...
Они лежали, бессовестно подставив солнцу тела. Высоко в небе парила птица, уплывающая чёрной точкой под облака.
- И кто я теперь? Ничья жена?
- Моя жена, - откликнулся он. - Давно моя.
- Скажи мне, что-нибудь хорошее.
- Хорошее? - он секунду подумал. - Вот... Подымусь-ка я с ранней зоренькой, заберусь-ка я в сочну травушку. И умывшись росою свежею, залюблю всю - любовью нежною.
- Ваня... Я всегда думала, что ты очень серьёзный. Прямо сухарь. А теперь я открываю тебя заново.
- И что открыла? - он лежал с закрытыми глазами.
- Ты не сухарь. Ты любишь любить, и душа у тебя тёплая. И весёлый. А я боялась тебя.
- Ты украла у нас много времени. Я звал вас к себе, - помолчав немного, он спросил: - Можно задать один жгучий для меня вопрос?
- Да-а, - выдохнула она протяжно, закрывая глаза.
- У тебя есть чувства к Анатолию?
- Есть. Чувство жалости, и моё бессилие в помощи. Он хороший. Ему бы женщину добрую, чтобы понимала, чтобы он раскрылся. А так... Вроде хочет отдать себя, а некому.
- А он говорит, что у вас любовь.
- Нет... Он во многом непонятен, - Аня повернулась. - Ваня, не запрещай мне общаться. Я сама потихоньку уйду от этих звонков. Его нельзя резко бросать. Он человек со своей душой и своими мыслями. Иногда они у него не очень хорошие.
- Хорошо. Ты не замёрзла? А то лежим с тобой, как заново рождённые, - Иван притянул её к себе. - Давай одеваться?
- Давай.
Аня с нескрываемой нежностью в глазах смотрела на вставшего в рост и отвернувшегося Ивана. Налитое силой тело играло мышцами при каждом движении. И шрамы... На спине, ближе к боку. Она заметила их на берегу, когда он заходил вечером в реку. А теперь он был так близко. Надев спортивные брюки, он расправлял вывернутую наизнанку футболку. А она всё смотрела и мысленно ругала себя за бредовые желания, плавающие в голове. Ей страшно захотелось, чтобы он вернулся в эти травы. Словно почувствовав её взгляд, Иван оглянулся и спокойно сказал:
- Не смущай. А то я разденусь.
Странно... Одеваясь, она думала о его шрамах и ничуть не стыдилась своей наготы перед ним. Они постояли ещё немного на горе. Уходить не хотелось. Далеко на краю горизонта, в самой гуще горных вершин, видны были всплески молний.
- Там гроза. Она может прийти сюда?
- Здесь высоко, и поэтому кажется, что молнии близко. Но они далеко. Страшно?
- Нет. Красиво даже.
- Почему тогда голову в плечи втянула? Замёрзла? Иди ко мне, я согрею.
- Ты большой. Если ты обнимешь, то меня не станет совсем.
- Я оставлю тебе глаза.
- Ты долго приближался ко мне.
- Я давно близко, только ты не хотела замечать.
- А я так хотела, чтобы ты стал ближе. Особенно с того майского вечера, когда ты ушёл. Так рождаются чувства?
- Я не стану на каждом шагу кричать о своих чувствах. Женщина и так поймёт мужчину.
- А что для тебя значит любовь?
- Моя женщина должна быть уверенной во мне.
- Ваня... Он же не обидится на меня?
- Я думаю, что он будет рад.
- Мы съездим к нему вместе? Вдвоём.
- Обязательно.
Спускаться было намного веселее. На вершине у неё немного кружилась голова. Внизу и дыхание стало легче, и густые лапы сосен закрывали от жары, и небо казалось более синим. Чуть в стороне от спуска Аня заметила большую ромашковую поляну. Настолько белую, что она казалась снежным островком среди буйной зелени. Посреди полянки стоял забытый всеми прошлогодний стожок сена.
- Ваня, - она повернулась и почти уткнулась ему в грудь. - Давай сходим на минуточку. Посмотри, какая красота, - она дерзко взглянула на него и заметила, как в глубине его прищуренных глаз плескался живой блеск.
Стожок прошлогоднего сена на большой ромашковой поляне. Аня забралась в самую середину и закричала:
- Ваня-я... Я умираю-ю. Здесь такой пчелиный гул, что даже страшно.
- Смотри там, осторожнее. А то покусают во все места, - откликнулся он с края поляны.
Набрав увесистый пучок ромашек, она быстро сплела из них два веночка.
- И да венчается раб божий Иван - рабе божьей Анне, - Иван смиренно склонился, подставляя голову. - Теперь всё, - чуть слышно прошептала она. - Пойдём.
Перебегая через трассу к стоянке, Иван крепко взял её руку в свою.
- О-о... Всё-ё. Наш Ясень листву распустил, - поприветствовала от столиков обедающая компания с намёком на венок на его голове.
- Видно от счастья. Вон, даже на ромашковые поляны сбегали.
- Привет, молодожёны.
- Привет. Мы жутко голодные. Кормите, - откликнулся Иван. - И сбегайте тоже на гору. Там куча спелой земляники в распадке. Вот, - Иван положил на столик лист с оставшейся земляникой.
В этот вечер ей не подливали вино, и настойчиво не уговаривали выпить за дружбу. Хитрые они все.
По дороге домой их захватил дождь. Продолжительный и щедрый, он гулко стучал по машине крупными каплями. Мелькая перед глазами, дворники монотонно сгоняли бегущую воду с лобового стекла. Самое время спать или думать. Стоило им всё-таки съездить. Хотя бы для того, чтобы мысленно возвращаться в горы, вспоминая тот густой туманный хмель. И особенно - свежий воздух горной вершины, где так вкусно пахло земляникой. Там даже ветер другой, широкий и просторный. Ане казалось, что она там летала. Теперь она молчит, потому что возвращается домой и ей сложно поднять глаза на Ивана. Просторная палатка на берегу горной реки изменила их, а его особенно. Аня открыла его для себя заново. Совершенно несложный, совсем не сухарь, и откровенно нежный. И сейчас она молчала, вжавшись в сиденье. Под неторопливый дождь, она думала о нём и о себе. Ей казалось, что в дороге их отношения стали зыбкими и ненастоящими. Она молчит, и он молчит. И что будет дальше, после их приезда домой.
«Вон он, какой устремлённый в дорогу едет. Серьёзный. И губы плотно сжаты. А я сиди и мучайся вопросами. Но он сам же сказал, что жена я теперь. И к Даньке пообещал вместе съездить. Сижу, как дура неуверенная. Стожок прошлогоднего сена в голове и ромашковая поляна с венками. И её растрёпанная прядь волос, которую он накручивал на ладонь, когда они лежали на вершине горы.
Бессовестная... Докатилась. И мысли-то, какие... И уверенность исчезает, как солнечный зайчик со стены. Хоть бы сказал ей что-нибудь. Упёрся глазами в дорогу и молчит. А говорил ведь на вершине, что от неё вкусно пахнет земляникой, и как в волосах запуталось солнце. Сладкоголосый, какой. Дома, такой прямо суровый. И сильно правильный. А в горах... Мамочки мои!.. Совсем не ожидала от него такого. Наверное, и правда, что он тот ещё бабник... Вот тебе - и снова седая ночь. Во весь голос».
Иван резко притормозил, пропуская прижавшуюся к нему машину от встречного большегруза. Ещё и прошептал под нос что-то ругательное на водилу, обгонявшего его и так спешившего под колёса той фуры. И как чувствуя её мысли, он повернулся и спросил:
- Не спишь? - она качнула головой. - А я подумал, что уснула. Зарылась в сиденье и притихла, - не дождавшись ответа, он вновь спросил: - Настроение плохое? О чём думаешь?
- О том, что утро вечера мудренее. Утром виднее, что ты, умничка такая, вечером натворила.
- Закрой глаза и поспи.
- Ты серьёзный сегодня. Не такой, как был в горах.
- Я за рулём, и дорога тяжёлая. Дождь, движения много.
- Я сегодня вернусь домой и буду плакать.
- Сегодня ты ко мне вернёшься. А завтра мы купим коробки, упакуем ваши вещи и заберём детей. Так спокойней?
- Ваня, забирай нас, пока я готова. Вдруг потом поздно будет.
- Да-а... Хорошо, Анечка, где нас нет. Но мы и туда доберёмся!
- Ты меня упрекаешь?
- Да ну... Хватит хандрить. Жить начинаем. Оба.
Переехать Ане с детьми не удалось, Ивана отправили в срочную командировку. И он оставил ей в подарок правду о любви в горах. И просьбу - ждать.
