Учитель. Глава 14.

В палатке творилось что-то невообразимое. Судя по моим ощущениям, температура окружающего воздуха катастрофически быстро приближалась к абсолютному нулю, и, несмотря на то, что я возлежал в толстенном ватном спальнике, как куколка шелкопряда в коконе, меня колотило так, словно через тело вашего покорного слуги пропускали не одну тысячу вольт. К тому же, пара назойливых комаров убийственно музицировала около самого уха и превращала все мое окоченевшее существо в сплошной комок нервов.

- Мерзнешь, Валера? - Юля сдавленно хихикнула; при этом ее великолепные зубки кастаньетами выбивали какой-то особо замысловатый латиноамериканский ритм

- Не то слово! - отозвался я хорошим фрагментом самбы. - Черт бы побрал это проклятое место! Ни разу в жизни я не мерз так в ватном спальном мешке!

Решив прибегнуть к действенному походному способу отогревания, мы расстелили мой спальник и укрылись сверху юлиным. Это помогло. Через некоторое время мне удалось задремать, однако мерзкое ощущение холода, растекающегося по позвоночнику, не оставляло меня ни на мгновение. И, едва лишь золотисто-молочный рассвет пробился сквозь толстый брезент палатки, я, кряхтя и пошатываясь, вылез наружу.

Все вокруг было серебряным. Обильная роса густо рассыпалась по траве мириадами серебряных шариков. Тяжелый серебряный туман, причудливо клубясь, поднимался от серебряной глади воды Усиры и лениво перетекал с одного берегового уступа на другой. Серебристые лучи восходящего солнца, скрытого утренней дымкой, мягко серебрили влажный бок палатки. Ледяной серебряный воздух арктическим ветром врывался в легкие и, казалось, превращал их в хрупкий кусок серебристого льда...

Трясясь от холода, точно старая общаговская кровать, я доплелся до кострового и, сдув белоснежные хлопья пепла, принялся разводить огонь. Во всем теле ощущалась странная, словно бы перерезающая тупым ножом все сухожилия и связки, слабость; голова невообразимо раскалывалась.

Едкий сероватый дымок долго не таял во влажном воздухе и, мешаясь с туманом, разбавлял его серебристый оттенок до бледно-оловянного. Поставив разогревать остатки вчерашнего ужина и закурив сигарету, я сжался на бревне в замерзший, разваливающийся на куски комочек и с каждой минутой осознавал все яснее, что не в состоянии пошевелить ни единой частью тела. Но пугало не это. Я не понимал, отчего заболел, - вот почему в душе коварно скреблись растущие монстрики суеверного страха, будто прямо на моих глазах сбылось какое-нибудь древнее проклятие.

Дымка рассеивалась - таинственно втягивалась в немую громаду леса и в расщелины гигантских береговых ступеней. Выплывшее из тумана солнце от души плеснуло на землю горячего золота, обещая денек жаркий и душный. Бледно-желтое утреннее небо густело и наливалось сочным ультрамарином.

Со стороны палатки донеслись шорохи, болезненное покряхтывание, тихие, но очень сочные проклятия, и через пару минут пошатывающееся тело Сереги беспомощно рухнуло на бревно чуть поодаль от меня.

- Слушай, фраерище, - Серега застонал и обхватил голову руками, - сколько мы вчера с тобой выпили? Сто грамм, верно?

Я молча кивнул.

- Сколько мы с тобой выпивали в лучшие времена? - продолжал размышлять мой приятель. - По семьсот пятьдесят, если я не ошибаюсь.

Я повторил древнейший жест согласия.

- Какого же тогда хрена я так плохо себя чувствую? - мрачно подытожил Серега. - И вообще, мерз ночью, как черт знает кто, зуб на зуб не попадал. Что за климат такой сраный в этой стране долбаной, а? Днем сдыхаешь от жары, ночью - сопли застывают прямо в носу! Да и на душе что-то отвратно... Кошки скребут...

Серега задымил "Беломором" и бросил взгляд на машину, горделиво стоящую на возвышении береговой ступени и оптимистично поблескивающую отпотевшими боками.

Кондёр закипел. Крохотные вулканчики на торосистой поверхности риса пискляво захлюпали, извергая обжигающие брызги бульона.

- Жрать будешь? - я с трудом снял котел с огня и посмотрел на Серегу.

- Попозже, - физиономия моего приятеля напоминала свинцовую грозовую тучу причудливой формы. - Пойду машину проверю.

Серега исчез в сочно-изумрудных, напоенных росой и туманом, зарослях, и я вновь остался наедине со своими бредовыми мыслями. Рис казался безвкусным, как вата, при каждом глотке желудок судорожно сжимался и норовил вышвырнуть все обратно, но я понимал, что ЭТО - нужно, и посему продолжал с отвращением жевать обжигающее варево.

Проснулась Юля. Молча опустившись рядом, она уткнулась мне в плечо и тяжело вздохнула.

- Доброе утро, - промямлил я и с облегчением вонзил ложку в рыхлое тело завтрака. - Как спалось?

- Плохо, - Юля вздрогнула и крепко притиснулась к моему торсу. - Мне холодно. У меня ужасно болит голова.

- Я чувствую себя не на много лучше! - утешительно заметил я. - В башке Хиросима, в желудке - Нагасаки, а в ногах - полный период застоя...

Неожиданно мне так резко поддало в поясницу, что я едва не провернулся вокруг своего насеста, подобно опытному цирковому акробату. От нестерпимой, разрывающей спину и словно бы громадным поршнем спирающей дыхание боли голову заполнил серый туман, медленно принимающий контуры одной-единственной мысли: "Ты - развалюха. Реабилитация не помогла. И тебе не выдержать... Не сдюжить..."

- Валера! Что с тобой?! - Юля отстранилась и взволнованно потрясла меня за плечи.

- Черт возьми, почему всегда, когда мы остаемся с тобой наедине, моя спина напоминает мне о том злосчастном падении? - простонал я, потихоньку нащупывая границы собственного бытия и возвращаясь к реальности; боль таяла с каждой секундой, точно горстка воды в ладонях.

С двух сторон к костровому подтягивались Серега и Катя с Ольгой. Излишне говорить, что девушки не блистали жизнерадостным настроением и отличным самочувствием.

- Радио не работает, - Серега бухнулся на бревно и вяло занялся поглощением кондёра. - Комаров в кустах до черта. Что, едри твою в бабушку плюнуть, как выражался один великий русский поэт, делать будем?

- Работать! - безапелляционно заявила Катя и отправила в рот ложку риса. - Неважное самочувствие - вполне закономерное явление в геопатогенной зоне. От этого никто еще не умирал.

- Как сказал один английский писатель, мне бы не хотелось создавать прецедент, - печально признался я.

- Ради бога! - Катя сверкнула глазами и указала рукой на машину. - Никто вас не держит. Сваливайте, если не находите в себе сил.

- Не надо, ребята! - Юля поднялась с бревна. - Не ссорьтесь! Зачем усугублять и без того нехорошее положение! Все будет нормально! Нам осталось пережить здесь два дня.

- И ночь, - коварно вставил Серега.

- Всего два дня, - продолжала Юля. - Не ссорьтесь!

Воцарилось молчание. Я задумчиво курил, Серега крутил в пальцах ложку, девушки заканчивали завтрак. Солнце разгорячилось не на шутку. Несмотря на ранний час, жарило так, что я самым бессовестным образом начал истекать потом. От гаснущего костра отрывались неровные сизые клоки дыма и подолгу висели в неподвижном, липком, удушливом воздухе. В траве стрекотали кузнечики; появились огромные слепни и, гудя, будто немецкие бомбардировщики, кровожадно закружили над лагерем. Из низин медленно поднимались полчища комаров, не боявшихся ни дыма, ни жары, ни репеллентов. Неспеша, как бы осознавая собственные величие и неуязвимость, природа огромным всесокрушающим бульдозером сталкивала человека с золотого трона.

Другие произведения автора:

Железнодорожный переезд

Психоаналитик

В порядке вещей