Учитель. Глава 25.

Пронзительный свет звезд десятками алмазных иголок вонзился в глаза. Кровяно-фиолетовый небосвод казался удивительно высоким и нежно-бархатным, будто подол королевского платья.

- Валера, ты очнулся? - дрожащий от волнения юлин голос заставил все мое тело судорожно дернуться. - Как ты себя чувствуешь?

Я лежал навзничь на прежней полуразрушившейся насыпи без рельсов и шпал. На слегка посветлевшем небе смутно вырисовывался юлин силуэт: встав на колени и склонившись, девушка приводила меня в сознание. Первым вернулось ощущение холода - вдоль позвоночника словно бы стремительно проносились острые электрические искры и, разбиваясь, проникали в каждую клетку инертно распростертого тела. Сознание все еще затягивало матовой пеленой, горько пахнущей болотом, но, повернув голову и жадно облизнув оказавшийся рядом клочок мха, я прошептал:

- Мне приснился очень страшный сон.

- Это не сон, Валера! - Юля изо всех сил помогала мне подняться. - Это последнее испытание! И мы прошли его!

Меня все еще покачивало, но спина уже болела не так сильно. Страшно хотелось пить: жажда терзала столь жестоко, что язык казался шершавой ссохшейся галетой. Из темноты доносились надрывные серегины кряхтения вперемежку с невнятной руганью и радостные ольгины всхлипывания; не ясно было, плачет она или смеется. Чуть поодаль темнела причудливая горка рюкзаков, похожая на конус крохотного вулканчика; от погасшего костра несло кисловатой гарью.

- Валерка! - серегин вопль, сиплый, но торжествующий, беспощадно крушил каменные стены, отделяющие нас от реального человеческого мира. - Мы сделали это! Мы прошли! Мы свободны - понимаешь?!

И, обнявшись все вчетвером, мы, несмотря на валившие с ног усталость и жажду, победоносно завопили в черное, скованное ночью пространство, возвещая о нашем триумфе грозно ощетинившееся мертвыми деревьями болото...

- Боже! - Ольга резко вырвалась из круга. - Боже! Катя! Где Катя?!

Мы замерли. Несмотря на близость рассвета, матовая тьма по-прежнему нависала на нас жирными рыхлыми складками, и где-то там, в этой необъятной, глотающей предметы и звуки пустоте, была Катя... Костер погас, дрова окончательно отсырели, фонарик утонул в самом начале сего жуткого ночного приключения... Отыскать что-либо в окружавшем нас бездонном и безбрежном океане не представлялось возможным.

- Черт! - Серега кинулся к рюкзакам.

Некоторое время он усиленно рылся в вещах, а затем мы услышали жалобный треск рвущейся ткани. Похоже, мой приятель готовил факел, пожертвовав какой-то частью своего походного гардероба.

Чиркнула спичка. Рыжий огонек набирался сил, разрывая одутловатое тело ночи, и вскоре Серега, сжимая чудом оставшийся длинный узкий обломок шпалы в одной руке и пучок ровных полосок ткани - в другой, брел вдоль насыпи, словно заправский средневековый воин-разведчик. Пламя, едко пахнущее горящим хлопком, неровно освещало грязную, исцарапанную, заросшую физиономию моего приятеля, и это лишь усиливало его сходство с изможденным, но отчаянным рыцарем.

Катя лежала на краю обрывчика, уходящего в безмолвные, жирновато поблескивающие в свете факела воды болота. На земле вокруг ее головы зловеще вырисовывалось большое темное пятно; горячие блики пламени весело рассыпались на его поверхности густой янтарной пылью.

- Так! - Серега наматывал на факел очередную полосу ткани; руки его дрожали. - Вот тебе и победа!

Пока я втаскивал неподвижное катино тело повыше, из темноты появились Ольга и Юля.

- Господи! - Ольга, удерживаемая Серегой, упорно рвалась к лежащей на влажном мхе подруге. - Господи, Катя! Валера, что с ней?! Она жива?!

Сонные артерии Кати исправно пульсировали. Неглубокое, но ровное дыхание, сопротивляясь моей ладони, упрямо поднимало грудную клетку... Наверное, впервые за время своего бесталанного земного существования я глубоко и полно осознал, что такое жизнь, ибо в тот момент я физически ощущал ее яростную борьбу с мраком и холодом небытия. Маленькая, теплая, неиссякаемая, она отчаянно билась под моими руками.

- Жива! - я облегченно вздохнул и вытер вспотевший лоб.

Передав мне факел, Серега осмотрел рану.

- Царапина, - подытожил он. - Ерунда, заживет. Крови вот только много потеряла... Да и с мозгами неизвестно что...

Катя пошевелилась, застонала и открыла глаза.

- Пить! - прошептала она; ее спекшиеся, обветрелые губы оставались почти неподвижными.

- Сейчас! - Серега исчез в темноте.

Опустившись на колени, Ольга обнимала подругу, как ребенка, и, захлебываясь слезами радости, торопливо лопотала что-то ласковое. Юля зачерпнула болотной воды и теперь тщательно отмывала катины волосы, слипшиеся и свалявшиеся от крови и похожие на змей с головы Медузы Горгоны. Освещая жарко пылавшим факелом всю эту идиллию, я было успокоился, сказал пару ободряющих слов и наконец-то достал сигарету, но...

Неожиданно Катя разрыдалась. Прижавшись к Ольге, уткнувшись ей в грудь, наш стальной лидер плакал, словно малыш, увидевший кошмарный сон и утешаемый мамой, от которой исходят спасительные любовь и надежность.

- Простите меня... простите... - тяжело выдыхала Катя в перерывах между всхлипываниями. - Я дура... Я не знала... Не ценила вас...Я вела себя... как последняя дрянь... Я чуть... вас не погубила... всех вас... Я считала... считала себя... всесильной... и бессмертной... Но я... Но я... я не смогла... Не смогла... Я побежала... От страха я потеряла рассудок... Простите меня... пожалуйста...

Серега, притащивший фляжку с водой в самый разгар катиных признаний и прилежно прослушавший все до последнего слова, отвинтил крышку своей старой походной емкости и, шагнув вперед, приставил горлышко ко рту девушки.

- Хорошо, Катенька, что большая часть насыпи куда-то исчезла, - заметил мой приятель в то время, как Катя жадно глотала живительную влагу, - а то неизвестно, куда бы ты завела этот проклятый поезд...

Подняв на Серегу мокрое от слез, оранжево переливающееся в свете факела лицо, девушка чуть заметно улыбнулась. На сей оптимистичной ноте источник огня полностью иссяк, и все мы вновь погрузились в липкую промозглую тьму. Впрочем, теперь это было неважно...

Утолив жажду, мы помогли Кате добраться до лагеря и там буквально на ощупь промыли ей рану и наложили повязку. Потоки диких передряг, обрушившиеся на нашу многострадальную компанию за последнюю ночь, давали о себе знать: все валились с ног от усталости в прямом смысле этого слова, несмотря на холод, мокрую одежду и невозможность развести огонь по причине отсутствия дров. Я и Серега соорудили из рюкзаков и верхней одежды что-то вроде первобытного ложа, после чего девушки, зарывшись поглубже, тот час же уснули, а мы, отдавая дань привычке, сидели и неспеша выкуривали по последней. Торопиться теперь нам было некуда...

Небо на востоке слегка посветлело, приобретая чуть различимый лимонный оттенок. Звезды потускнели, будто старая черно-белая фотография; Млечный Путь исчез, как вода, впитавшаяся в сухой песок. Где-то далеко-далеко куковала кукушка.

- Слышишь? - обрадованно обратился я к приятелю. - Кукушка! Первый звук, не имеющий ничего общего с этим местом! Первый звук, который долетел из мира нормальных физических законов! Мы выдюжили, дружище! Мы выбрались!

- Ага! - с удовольствием согласился Серега, шевеля левой рукой. - Точно! И рука у меня движется нормально! И пальцы сгибаются... Что может быть лучше? Эх, Валерка... В моей душе столько счастья, что я готов зацеловать тебя до смерти...

- Ну, это уж слишком, - возразил я. - Не хочу умирать от твоих поцелуев. После всего того, что я вынес, это будет слишком позорной смертью. Скажи лучше, сколько времени.

- Не знаю, остановились часы, - отозвался Серега. - Да какая разница! Не мелочись. Подумай лучше о том, что ты будешь делать завтра.

- М-да... Завтра... - я усмехнулся. - А может, лучше подумать о том, что было вчера? И сделать кое-какие выводы?

- И это тоже, - Серега втоптал в мох окурок и потянулся. - Мы все в чем-то провинились и все получили по заслугам. Но мы прощены. Так что... выводы...

И он уснул, так и не окончив фразы. Расположившись на своем месте и тоже погружаясь в сон, я успел подумать, какое это блаженство - когда у тебя не болит спина...

Другие произведения автора:

Что ж ты, осень, тревожишь дождями...

Holy Helen (всем Еленам посвящается)

Ночная дорога