Учитель словесности

Так уж получается в жизни, что военные больше занимаются воспитанием и обучением чужих детей, чем своих. Я тоже не исключение. Хабаровск, февраль 1974 года, отдельный железнодорожный батальон связи. Я молодой командир взвода и большую часть времени провожу на службе. Жена беременная, капризная и вредная, ей хочется, чтобы я больше времени  был с ней. Но её желания не совпадают с мнением командования, да в принципе и с моими тоже. Я хотел бы посидеть с друзьями в кабаке или в пивбаре, но освободившись от службы, спешу домой, семья есть семья.

 Накануне я всё - таки выпросил у начальника штаба батальона майора Акимова Е.И. себе выходной  и в воскресение  на службу не пойду.

Утром, едва встали и позавтракали, приходит соседка Людмила Гусева и мило улыбаясь, спрашивает:

- Не посидишь с Лариской? Мы хотим с твоей женой съездить в центр города, пробежаться по магазинам? Мой сегодня ответственный в части, возится со своими любимыми солдатами, а больше ребёнка оставить не кому.

По какому-то поводу магазины были открыты. Я в курсе, что её муж Андрей Гусев сегодня ответственный, иначе был бы я. Андрей из Канска, а мать у него татарка, имя у него тоже татарское – Исрафиль, но по - русски кличут Андрюхой или по - простому татарином.

Моя жена ей поддакивает, да мы мигом, туда и обратно. Лапшу на уши мне вешает, а то я не знаю, как у нас в Хабаровске автобусы ходят, тем более в сторону нашего гарнизона. Сам  себе думаю, вот лафа подвалила, пока они ездят, я хоть спокойно книгу почитаю, лежат несколько недавно купленных книг и ещё не прочитанных. На телевизор денег не накопили, молодой семье многое сразу приходиться покупать. Лариска девочка большая, спокойная, ей около двух лет, хотя и не говорит, но всё понимает, мне особой помехой не будет

- Ладно, езжайте, да не задерживайтесь.

Их тут же, как ветром сдуло. Оставили чем её накормить, да горшок, на что  при нужде посадить.

Лариска играет принесёнными игрушками, а я углубился в книгу Юлиана Семёнова «Семнадцать мгновений весны». Недавно мне её презентовала очаровательная продавщица в книжном магазине. Я тогда был молодой, ходил в военной форме и многие девушки хотели бы, чтобы я обратил на них внимание. Это сейчас, когда я уже старый и штатский,  они наткнутся на меня, как на столб и обойдут, досадуя, на неожиданную помеху и идут дальше. А тогда было другое дело. Вот и книги дефицитные из - под прилавка доставали.

Читаю свой боевик, выйду в коридор покурю и обратно домой. Отвлёкся, покормил ребёнка и опять читаю. Вдруг слышу, телефонный звонок надрывается, ну уж дудки, я, что враг себе поднимать трубку. Обязательно, наверное, возникла необходимость заткнуть мною какую-либо дырку. Телефон помолчит, помолчит, а потом надрывается снова. Всё, настроение, испорчено. Через полчаса прибегает посыльный:

- Вас начальник штаба вызывает срочно в часть!

- Скажи ему, что я не могу прибыть, мне оставили чужого ребёнка, чтобы я за ним присмотрел. Посыльный ушёл, а через полчаса, весь уже взмыленный, прибегает снова:

- Майор Акимов разъярен и требует немедленного прибытия.

Делать нечего собираюсь идти в часть, пробежал по общежитию, у всех двери закрыты, спят или не хотят открывать, чтоб не оказаться в моей ситуации. Одежду для улицы ребёнку мне не оставили, одну её бросить не могу, нужно брать с собой.

Носки  тёплые, сапожки и шапочка у неё были, закутываю её в офицерский бушлат, а сверху ещё белый армейский полушубок и вперёд. Нелепо я, конечно, выглядел со стороны с таким огромным свёртком в руках, но ещё больше было неудобно и тяжело нести. На улице мороз и ветер с Амура.

Прибегаю в часть, а дежурный по части, смеясь, говорит, что Акимов уже уехал домой. Ему нужно было заменить начальника патруля для дежурства по городу. Замену он нашёл, а про меня уже забыл. Вот чёрт, нужно же было мне припереться с ребёнком, теперь возвращайся обратно. Прошу машину доехать до дома, но на дежурной машине уехал начальник штаба и когда она вернётся неизвестно. Воинский клуб стоит напротив штаба и к нему прибывают подразделения смотреть новый кинофильм. Смотрю, там крутится и мой дружок Андрюха Гусев, наводя порядок в подразделениях проходящих  в чрево клуба. Увидев меня со свёртком  в руках, в котором укутана его дочь, татарин на мгновение обомлел, потом злорадно воскликнул:

- Ну, всё Кретов тебе звездец приснился, Людка, как увидит это, так она тебя сразу и убьёт. Ты своё отжил.

- Скотина ты татарин, я с его ребёнком сижу, а он идёт смотреть новый кинофильм и ещё злорадствует.-

- Ты сам виноват, я знал, что Людка собирается в город сегодня, поэтому и пошёл вместо тебя ответственным. Давай, давай дуй домой, пока Людка не вернулась, я так и быть промолчу и не расскажу ей о твоей выходке. Поворачивается и исчезает в дверях клуба.

Вот же сволочь, друг называется. Тащу обратно свой свёрток домой, возмущению моему нет придела и дерьмо моё, вернее содержимое желудка, кипит во мне праведным гневом. Зная, что Лариска не говорит, я иду и громко с выражением матерю её папу, на чём свет стоит. Вспомнил и татаро-монгольское иго, и набеги крымских ханов и все их другие прегрешения. Видимо я так проникновенно и чувственно говорил, что это дошло до её сознания.

Лариска вытаращила свои глазёнки-маслины, смотрит мне в рот и вдруг спрашивает:

- Андрюха сука?

-А то кто же!

- И блядь?

- Да ещё какая!

Я ещё некоторое время продолжаю доводить до её сведения, кто её отец и где бы я хотел его видеть. Лариска старательно повторяет за мной слова и вдруг до меня доходит, что она заговорила.

- Батюшки! Вот это новость. Лариска заговорила, да ещё из чувства солидарности старательно и возмущённо  за мной повторяет.

На душе у меня сразу стало легче, это видимо бывает, когда сделаешь пакость другому человеку. Да и месть сладостна. Я вам Гусевы тоже службу сослужил, уж не обессудьте.

Чтобы закрепить учебно-воспитательный процесс, я вспомнил ещё несколько нелестных эпитетов и довёл их до сведения Лариски. Она, попугайчиком за мной всё повторила.

Я не замечаю ни ветра, ни мороза, просто лечу на крыльях, неся в охапке бедного ребёнка, и счастлив уже от сознания того, что я отомстил своему хитрому другу, Лариска мне уже, как родная.

Одного я добился, теперь нужно попробовать развивать её речь дальше.

Имя своё она ещё не может называть, поэтому таращится, не понимая, что от неё хотят.

Прошу её назвать моё имя Сергей – она не может, Серёжа тоже. Да, что-то не получается. Уже разочаровываясь, прошу сказать Серёга, и она тут же повторяет:

-Телёга!

Ура! Заработало.

Вот так мило беседуя, мы быстро дотопали до нашей общаги, не заметив эти два километра пути.

Вернулись вовремя. Едва я разделся сам, раскутал Лариску, и она отогрелась, как появились наши дамы.

Лариска подбегает к матери и радостно сообщает ей новость:

- Андрюха сука и блядь!

У  Людмилы отвисает челюсть и сумки вываливается из рук на пол, она машинально спрашивает, кто тебе сказал?

- Телёга.

Она ко мне:

-Кретов, ты чему научил ребёнка? Ты в своём уме?

- Нет, вы посмотрите на этих людей. Я за несколько часов научил её ребёнка разговаривать, что они не сумели сделать сами, а она ещё проявляет недовольство.

Тут и до неё дошло, что ребёнок хоть  на криминальном языке, но говорит, а раньше только мама, папа и третье слово  дай знала.

Мы посмеялись и разошлись. Вечером татарин, конечно, был несказанно рад, слушая из уст дочери крамолу в свой адрес, но слово не воробей, вылетело и уже не поймаешь. Повезло и мне , и Лариске, она не замёрзла во время путешествия, и не простудилась.

Она ещё года три прекрасно пользовалась этими эпитетами, вставляя их в свою  речь в нужный момент, а так же звала меня Телёгочкой, пока не осознала значение матерных слов.

Виновницей другого происшествия Лариска стала через полтора года. К нам в часть прибыл для дальнейшего прохождения службы, после окончания Ждановского военно-политического училища лейтенант Валентин Жданов. Прибыл с молодой женой Людмилой. Высокая, стройная, с красивой фигурой, коротко стриженная, со взбитой причёской, крашеная блондинка, она была очаровательна. Имела добрый, отзывчивый характер и всегда спешила на помощь, если видела, что люди в ней нуждаются. Как говорится, сразу пришлась ко двору. Вот эта отзывчивость  и сослужила ей плохую службу.

Рядом с общежитием была построена деревянная детская горка, приличной высоты. Подросшая Лариска залезла на эту горку скатиться, но чего-то испугалась, стоит на её вершине и громко плачет. На свою беду из дверей общежития вышла Людмила Жданова и, увидев плачущую Лариску, кинулась к ней на помощь, забежала по лестнице на горку, схватила на руки Лариску и остановилась. Спускаться по лестнице вниз ей не хотелось, а решила скатиться по наклонной плоскости вместе с Лариской, видимо у самой детство ещё из головы не ушло. Просто  так скатиться сама она бы не решилась, чтобы над ней не посмеялись, а с ребёнком, была естественная причина.

Стоял жаркий август, Людмила вышла из дома в коротком, выше колен, ситцевом халатике и тапочках-шлёпках.  С Лариской на руках она присела на корточки и, оттолкнувшись, поехала вниз. Горка была уже старая, доски шелушились, растрескались, а местами торчали вылезшие из досок гвозди. Зацепившись за что-то на самом верху шлёпками, Людмила со всего маха села попой на доски, потом  съезжая вниз упала на спину,  халатик распахнулся и уехал выше головы.  А Людмила, не выпуская из рук Лариску, проехала  плашмя до самого низа. Сгоряча вскочила на ноги, поставила ребёнка на землю и тут её догнала саднящая боль. Она со слезами в глазах кинулась к себе домой, но там никого кроме неё нет, чтобы посмотреть, что у неё сзади делается, муж в командировке в Приморье. Она бегом к соседкам и те собрались к ней на консилиум.

Людмила сбросила халатик, и соседки в ужасе охнули. Занозы  и кровоточащие ссадины шли от пяток до лопаток сплошной полосой, а сдобные, упругие  булочки на попе стесало вместе с трусиками, как наждаком. Людмила лежала на животе на кровати, а подружки меняясь, вытаскивали ей из тела занозы, смазывая ранки йодом, а она стонала и плакала горькими слезами, собирая их в полотенце. Занозы ещё долго выходили из её тела, и спать ей приходилось лёжа на животе. Но молодость есть молодость, заживает всё, как на собаке быстро и её звонкий, весёлый смех снова звучал в стенах общежития.

Вот так росли дети военных, то есть в условиях максимально приближенных к боевым. Рядом с нами нет мам и пап, бабушек и дедушек к которым бы можно, хоть изредка или при нужде сплавить своего ребёнка. В детских садах нет свободных мест для детей работающих горожан, а уж про нас военных и говорить нечего. Иногда, бывая в отпуске, кто-нибудь делает попытку оставить ребёнка на попечение своих родителей, да тоже добра мало. Ребёнок скучает по родителям и наоборот, а дед с бабой ребёнка, естественно, жалея  балуют.

Молодая семья Деркачёвых оставили свою дочь  Ирину у родителей в Воронеже, чтобы мать её Галина смогла выйти на работу и работать по специальности. Через год они её забрали. Ребёнок родителей уже забыл, капризничает и малейшую попытку воспитания воспринимает неадекватно. Вечером женщины крутятся в общежитии на общей кухне, готовят ужин для семьи. Маленькая Ира Деркачёва тоже с матерью на кухне и крутится под ногами. Не помню, что уж там она нашкодничала, но мать на неё сгоряча накричала. Девчушка встала посредине кухни, горько плачет, всхлипывая и размазывая грязь по щекам своими кулачками, потом выдаёт:

- Если вы ещё будете на меня так кричать,  ик, ик, ик - уеду от вас на х….

Мать её Галина кинулась утешать дочь и сама чуть не расплакалась. И смех, и грех.

Однажды офицеры в очередной праздник загуляли и сидели у Гусева дома. Моя и его жена работали, а  Лариска находилась дома с отцом, ей было тогда года три-четыре. Вдруг среди пира врывается одна из соседок и возмущённо кричит:

- Татарин, ты, что с ума сошёл, посмотри, что у тебя ребёнок делает?!

Выглядываем в дверь, а Лариска, свернувшись калачиком и подложив кулачок под щеку, спит, как собачонка на вязаном половичке перед дверью в комнату, на том, что плели из цветных тряпочек. Благо было на улице тепло, её не продуло и она не простыла.

Жаль, что праздник был испорчен, стыдно стало – не досмотрели за ребёнком. Помогли Андрею убрать со стола, и пошли курить на улицу.

Сергей Кретов

Баден-Баден, 30 апреля 2012 года

Другие произведения автора:

Постскриптум

Шестьдесят четвёртый, помню очередь за хлебом

Не по карману

Это произведение понравилось:

Марина Дёмина