Весенний призыв 1971 года. Москва

Закон СССР о всеобщей воинской обязанности от 12 октября 1967 года. В соответствии с этим законом все мужчины — граждане СССР — независимо от расовой и национальной принадлежности, вероисповедания, образования, оседлости, социального и имущественного положения обязаны проходить действительную военную службу в рядах Вооружённых Сил СССР. По этому закону устанавливались новые сроки службы: - в Военно-Морском флоте СССР три года, в авиации и сухопутных войсках два года. Призывы на срочную службу проводились по Приказу Министра Обороны СССР два раза в год – весной и осенью.

 

Уход по весеннему призыву в армию, это череда непрерывных поступков и действий, как в калейдоскопе. Вроде ждал приближения этого момента и всё же он оказался неожиданным. В майские праздники плавкраны ВСУРПа погрузо-разгрузочных работ не производили, тем более, что они попали на субботу и воскресение. Михаил Михайлович Савченко предложил мне съездить с ним в рейс с грузом бочкового пива в город Байкальск и обратно. Попутно заехав в Утулик, побывать в гостях у двоюродной сестры матери и Нины Дормидонтовны Лидии Прокопьевны Молевой (Большедворской). Свежее Иркутское пиво в бочках, прямо с завода, это мечта любого любителя пива. Ранним утром полуприцеп с тягачом «Колхида» уже стоял на погрузке бочкового пива на пивном заводе в предместье Рабочее. Рабочие на погрузке споро суетились, принимая бочки с автопогрузчика и перемещая их в глубину фургона. Савченко пересчитал груз согласно накладной, расписался в приёме, проверил крепление бочек и мы выехали в рейс, пока улицы города не забиты автотранспортом. Задержишься с погрузкой, потом будешь тащиться в «пробках», чтобы преодолеть единственный в городе мост через Ангару. Можно, конечно проехать через плотину ГЭС, но это делать многокилометровый крюк по городу.

 

Вернулись поздно вечером 2 мая. Подъехали под окна дома, а там уже давно стоит Нина Дормидонтовна, ожидая нашего возвращения. Дорога от Иркутска до Байкальска очень сложная, даже для водителя профессионала. Тем более год назад погиб муж Нины Дормидонтовны – Георгий Андреевич Березовский. Она тут же в потёмках вручила мне телеграмму от матери. Читаю в свете фонарей – Явиться с вещами в Ольхонский районный военный комиссариат 07 мая 1971 года. Всё, свободная жизнь моя, на два года закончилась. С этой минуты я уже себе не принадлежу. Брат Сергей уже год стучит сапогами в танковых войсках в Даурии, сейчас настала и моя очередь.

 

С утра 03 мая я направился в Управление Восточно-Сибирского речного пароходства на улице Чкалова. Предъявил телеграмму о призыве в Советскую армию и мне быстро произвели расчёт и увольнение. Получив расчёт, быстро пешком дошёл в Агентство воздушных сообщений на улице Горького, и недолго постояв очереди, купил авиабилет на самолёт на следующий день до Хужира.

Настроение пакостное – два года в армии – это вечность, хотя и необходимая. Не я первый и не я последний. В Хужире узнал, что некоторые земляки и друзья уже убыли в военкомат. Мать дома готовила проводины: купила водки, вина, закусок. Домашняя плита готовила всё, что необходимо на столе для гостей. В день приезда застолье для проводов меня в армию. Пришли немногие оставшиеся друзья и одноклассники. А на утро в Хужирский аэропорт, прощание с родными и друзьями, и перелёт в районный центр Еланцы. Там явка в райвоенкомат, прохождение медицинской комиссии. Паспорт и документ призывника забрали, заменив его новеньким военным билетом с заключением врача призывной комиссии – Годен к строевой службе! Тут же вручили предписание, завтра 9 мая самому явиться на сборный пункт областного военкомата. Всех отправляют в составе команды, а мне явка даётся индивидуальная.

 

Переночевал в доме старого знакомого семьи Брянского Александра Михайловича, жившего в Еланцах в доме по улице Пронькина 13. Переночевал и опять в аэропорт, перелёт в Иркутск и явка на областной сборный пункт. Тётушка Нина Дормидонтовна с Михаилом Михайловичем Савченко проводили меня на сборный пункт. На сборном пункте великое столпотворение. Праздничный день, призывники в основном все пьяные. Встретил одноклассника Геннадия Хасанова и ещё нескольких земляков с Ольхона. Тоска! Савченко подошёл к дежурному офицеру и попросил отпустить домой до завтра. Дежурный упираться не стал, но все данные и адрес записал в книгу. Ура! Ещё один день свободы в праздничный день, да и дома спать лучше, чем на нарах.

 

10 мая утром сам явился во второй Иркутск, доложил о прибытии дежурному. Ворота сборного пункта за мной захлопнулись. Пора в путь-дорогу!

За группой иркутян-призывников приехал «покупатель» из Москвы старший сержант, высокий, крепкого телосложения, на вид ему лет 26-28. Он из перестарков, то есть из тех, кто  попал на срочную службу по старому, а не новому « Закону о всеобщей воинской  обязанности» от 12 октября 1967 года, о переходе на новые сроки срочной службы. В Сухопутных войсках – два года, в морском флоте – три, двухразовом призыве весной и осенью, и соответственно ношение новой формы одежды. Гимнастёрки заменили куртками, заузили галифе, а так же парадная форма нового образца. А два или три человека в радиошколе дослуживали третий год и вскоре после нашего прибытия «стариков» уволили в запас.

 

Наша группа для направления в учебный полк по командам работников областного военкомата изображает строй, собираясь в кучу. Нас десять человек призванных из Иркутской области, с интересом приглядываемся друг к другу. Из десяти человек, оказалось, пять Сергеев: Крымов Сергей, Матвеев Сергей, Никифоренко Сергей, Романов Сергей, Чучко Сергей. Из всех выделяется Сергей Чучко. Корчит из себя крутого или приблатнённого парня. Он сын ответственных работников Управления ВСЖД. Через забор сборного пункта мы видели, как на чёрной служебной «Волге» Газ-21 к нему приезжали его родители, младшая сестра и подружка –симпатичная девчонка с раскосыми китайскими глазами (отец у неё был китаец). Отец читал сыну нотации, мама не выпускала из рук носовой платок, то и дело, промокая слёзы. Она доставала из сумки какие-то деликатесы, или открыв бумажник, вынимала в очередной раз деньги, чтобы сунуть сыну в карман на дорогу. Сколько денег не бери с собой, их всё равно будет мало, отберут или потеряет. Да Сергей и сам отмахивался от денег, понимая, что не домой едет.

 

К воинской дисциплине призывников старший сержант начал приучать сразу. На фамильярное обращение – сержант, одного из нас он сразу сделал резкое замечание:

- Товарищи призывники! Здесь за забором сборного пункта областного военкомата, вы уже в армии и подчиняетесь Уставам Вооружённых Сил СССР, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Чтобы не было после обид на не справедливость, обращаться ко мне вы должны: - «Товарищ старший сержант», спросив на это разрешение. Всем понятно? Вот и хорошо. Я всегда должен знать, где каждый из вас находится в данную минуту, отставших от команды не должно быть.

Конечно, замечание сержанта больно ударило по самолюбию иркутской вольницы, но уже поздно пить «Боржоми», если печень развалилась. Мы в армии.

Десятого мая нас весь день строили, пересчитывали. Со сборного пункта два раза водили в столовую авиазавода на обед и ужин. Вечером простился с одноклассниками ольхонцами, уезжающими служить в Чехословакию, в Иркутско-Пинскую, Гродненскую, орденоносную дивизию и тут же узнал, что часов в десять вечера их группа улетает самолётом в Москву, где дислоцируется учебный полк, где они будут служить первые полгода. На душе кошки скребут, видимо, не только у Крымова, звучит клич:

- Ну, что мужики по рублю и за бутылкой, теперь не скоро придётся водочки откушать!

Уговаривать никого не пришлось, скинулись по рублю и отправили гонца за водкой в магазин, через забор. Едва выпили водку, звучит команда строиться, нас вновь пересчитывают и ведут на вокзал станции Иркутск II, а там электричкой до станции Иркутск - пассажирский. Автобусом едем в аэропорт, незаметно пролетает время ожидания и регистрации билетов на рейс Иркутск-Омск-Москва, и вот мы в тесном салоне самолёта Ту-104. Рёв двигателей, взлёт и мы в воздухе. Всё, прощай Иркутск, свобода уже в прошлом и мы себе не принадлежим на долгие два года.

 

Рано утром наш самолёт прибыл в Московский аэропорт «Домодедово», где уже дожидался автобус из учебного полка, прибывший за новобранцами. Старший группы всех построил, произвёл перекличку, а потом усадил всех в автобус ЛАЗ, который долго петлял по Москве, пока выбрался на Щёлковское шоссе. Мы ещё в автобусе, а служба началась. Что там впереди, никто не ведает.

 

Радиошкола располагалась в самом ближнем к КПП полка здании. Оно было выполнено в форме буквы «П». Вход в правом крыле начинался с лестницы, которая вела на второй этаж в караульное помещение полка. В караульном помещении слева были камеры гауптвахты, охраняемые караульным. Справа комната бодрствования караула и комната отдыха заступающей очередной смены.

Вход левого крыла вёл в саму радиошколу. Слева у входа оружейная комната, дневальный у тумбочки, потом вход в Ленинскую комнату и дальше туалет. Прямо от дневального шёл проход казармы. Всю левую сторону от прохода занимало спальное помещение взводов радиошколы. Четыре учебных взвода и пятый взвод постоянного состава. Дальше шли каптёрки и второй туалет. На втором этаже здания располагались учебные классы и кабинеты начальствующего состава.

 

84 ВШМС (военная школа младших специалистов) или просто радиошкола, готовит специалистов радиостанций малой и средней мощности, стоящих на вооружении в Железнодорожных войсках. Начальник школы участник Великой Отечественной войны майор Зражевский. Заместитель начальника школы капитан Шабуров. Он среднего роста, подтянут и лучший строевик полка.

Старшина школы старшина сверхсрочной службы Казанков, ниже среднего роста, мужик пожилой, участник ВОВ. Ходят разговоры, что он воевал вместе с начальником школы. Курсанты видят его редко. Больше всего на общих построениях. Вечернюю проверку обычно проводят сержанты.

 

Командиры взводов капитан Гаврилюк и нашего взвода старший лейтенант Куренков. Его мы видим редко, он живёт в Москве и обычно где-то занят, появляется при полковых построениях или радиошколы. Взводом командуют сержанты: заместитель командира взвода старший сержант Володя Микуш, он из Львова. Особо не злобствует, если не прёшь буром, а если наказывает, то действует строго в соответствии с уставами ВС СССР. Осенью ему на дембель, до армии работал во Львове на радиозаводе. Жаль его, попался в самовольной отлучке и его разжаловали в рядовые, но оставили дослуживать в радиошколе во взводе постоянного состава. Мы курсанты его взвода не злорадствовали, а даже сочувствовали, помня его хорошее отношение к нам.

 

Командир первого отделения младший сержант Ильин, он из Ленинграда, у него высшее образование и он штурман дальнего плавания, имеет жену и дочь. Ему уже к тридцати, мужик спокойный, к службе подходит как к суровой необходимости. До 27 лет имел отсрочку, ещё бы чуть-чуть и ему бы выдали «белый военный билет», как не служившему в армии, но военкомат был начеку и он «загремел под фанфары».

 

Командир второго, моего, отделения младший сержант Володя Романенков, он москвич, из хулиганов, как и многие из нас, это чувствуется по нему и его немногим откровениям. Для нас он свой, не злобствует, а если наказывает, так вроде по необходимости – знай, своё место, не зарывайся. И мы со смехом переносим взыскания, зная, что он злобу не затаит и не будет постоянно об этом напоминать.

 

Другое дело командир третьего отделения младший сержант Вася Ткачук, он из Ивано- Франковска. Не зря говорят, что хохол без лычки это не хохол. Этот использует любую возможность, чтобы возвыситься, даже в собственных глазах. С ним у меня стычки начались с первого дня прибытия в радиошколу. Старый набор курсантов ещё сдавал экзамены и им пока ещё не присвоили сержантских званий. А меня угораздило попасть на койку второго яруса над его койкой. Для нас новобранцев день кажется каторгой и когда команда «отбой» прозвучала, то мы рады добраться до кровати, чтобы забыться кошмарным сном. Васю же тянет позаниматься спортом, и он начинает отжиматься, ухватившись за сетку моей кровати. Раз меня разбудил, два, а на замечание успокоиться, начинает корчить из себя «дембеля», тогда я ему пообещал рога отломать и Вася это запомнил со всеми вытекающими из этого последствиями.

 

Во время прохождения курса молодого бойца, перед принятием военной присяги, новобранцы стали изучать строевые приёмы с оружием, с карабином СКС (скорострельный карабин Симонова), но уже военную присягу принимали с новыми автоматами АК-47 (автомат Калашникова), с ним было уже удобнее.

 

Присягу принимали в жаркий солнечный день. Радиошкола - отдельная 84 ВШМС входящая в гарнизонное подчинение 1–ому отдельному запасному Железнодорожному полку имени Ленинского комсомола. И вместе оперативно подчиняются 1 железнодорожному корпусу генерал-лейтенанта Овчаренко, со штабом в Харькове.

И так личный состав полка и радиошколы выстроился на плацу в парадной форме и с оружием. Вокруг на дорожках и газонах гости и родители, приехавшие на приём военной присяги. Церемония приёма присяги персональная и длительная. Каждый новобранец выходит перед строем, сжимая на груди автомат, и торжественно зачитывает текст военной присяги, потом следующий и так далее. Солнце стоит в зените, душно. То и дело, то в одном, то в другом месте в строю падает потерявший сознание от солнечного удара солдат и туда с носилками бегут санитары, чтобы оказать медицинскую помощь пострадавшему. В четвёртом взводе неженок не нашлось и все с честью выдержали первое испытание. Вот, наконец, всё закончилось и начальник штаба полка подполковник Разумовский докладывает об этом командиру полка полковнику Мошонкину. Звучит долгожданная команда:

- Полк! Смирно! На право! К торжественному маршу! На одного линейного дистанцию! Побатальонно! Строевым шагом! Марш!

Полковой духовой оркестр играет марш «Прощание славянки» и подразделения полка одно за другим проходят мимо командования полка, печатая строевой шаг.

 Чистка и сдача оружия в оружейную комнату, потом праздничный обед, концерт художественной самодеятельности в клубе полка, кино. Это был последний раз, когда курсанты расслабились, а наутро потекла обычная, до отреза заполненная службой жизнь солдата.

Хотя нет, такая лафа выпала им летом ещё раз, когда были выборы депутатов в Верховный Совет СССР. Им заранее объяснили права и обязанности, ознакомили с биографиями кандидатов. Голосовать пошли сразу после подъёма, едва приведя себя в порядок, шли в клуб полка без строя, группами. Голосование тайное, в кабинках. Так же без строя вернулись в казарму радиошколы. А потом по распорядку: завтрак, праздничный обед, ужин. Сразу после обеда предоставили личное время, чем хочешь, тем и занимайся, можно было даже лечь спать. В клубе праздничный концерт приезжих артистов, вечером кино. А с понедельника обычная армейская жизнь.

 

Душный воскресный июльский вечер, посмотрев новый художественный фильм в полковом клубе, мы выходим из зала и строимся на вечернюю прогулку, перед вечерней проверкой и отбоем. С взводом сегодня командир третьего отделения младший сержант Вася Ткачук, остальные сержанты взвода ушли в увольнение в город. Вечерняя прогулка всегда проводится со строевой песней, вот и в это раз после команд «смирно» и «шагом марш», Ткачук даёт новую команду:

- Курсант Крымов!

- Я!

- Запевай!

- Есть! – терпеть не могу Ткачука, и тут бес меня в бок толкает:- Давай!- Ну, я и начал:

«Расцветали веники на бане,

Поплыли галоши по реке»…

- Взвод стой! Налево! Курсант Крымов!

- Я!

- Выйти из строя!

- Есть! – шаг в сторону, два шага вперёд и поворот лицом к строю.

- Курсанту Крымову за нарушение дисциплины строя один наряд на работу!

- Есть один наряд на работу!

- После отбоя в распоряжение дежурного по школе. Встать в строй!

- Есть!

- Взвод! Направо! С места строевым шагом марш! Курсант Крымов!

- Я!

- Запевай!

- Есть!

«Расцветали яблони и груши,

Поплыли туманы над рекой»…

Ну, за каким я чёртом выпендривался, наряд на работу по уставу отрабатывается 8 часов, и теперь я три-четыре вечера после отбоя буду драить полы или туалеты. Зачем опять связался с Ткачуком, это не Володя Романенков, тот бы хмыкнул иронически и посоветовал заткнуться, а этот будет подсчитывать, все ли я часы отработал.

 

После вечерней проверки, когда все пошли спать, я в распоряжении дежурного по школе, правда не один, а ещё и Кириченко из первого отделения. Мы с ним направляющие в отделениях, вот нас и отправили драить кирпичом толчки и писсуары. Кириченко из Москвы, папа у него полковник преподаватель в академии ракетных войск и артиллерии, но сынок этим не спекулирует, так его папа приучил. Правдолюб, как и Крымов, а это наказывается. Курсанты и постоянный состав живут уже месяц в палатках, на газонах за школой, здание ремонтируется, идёт покраска помещений. В туалеты, а их два в каждом крыле здания, ходим по трапам через окна. За этот месяц толчки, писсуары и раковины умывальников покрылись зелёным, кошмарным мхом, на них страшно смотреть, а не то, что чистит обломком кирпича. Полк спит, а мы с Кириченко сидим на лавочке, курим одну сигарету за другой и не решаемся, приступить к ужасной работе, он ещё брезгливее Крымова и резюмирует:

- Не, ну его на хрен! Пусть лучше на губу посадят, а кирпичом я эту гадость чистить не буду!

Я ему поддакиваю и закуриваю новую сигарету, потом взглянул на часы:

- Слушай! Скоро рассвет, а днём занятия в радиоклассе, жара, духота, да ещё писк морзянки в ушах, точки – тире. Уснём, опять накажут, пойду, посмотрю, может, просто сполосну водой.

- Нет! Я не пойду, это насилие над человеком.

 

Крымов поднялся, по трапу вошёл в умывальник. Нет чуда не произошло пока они с Кириченко сидели и курили, грязь, и вонь не испарились. Даже из шланга под напором, эта гадость не смоется. Что делать? На губу не хочется. Правду говорят, что хорошая мысля, приходит опосля! И тут его взгляд упёрся в таз с какой-то парашей в нём, подошёл ближе – воняет хлоркой. В тазу торчит большая кисть. Осенила мысль, а вдруг хлорка поможет ему решить грязную проблему. Ведь спичкой обмакнутой в раствор хлорки подписывали свою форму и головные уборы. На кармане кителя или брюк писали номер своего военного билета. Взял кисть из таза и провёл ею по раковине умывальника и о чудо, вслед за кистью появился блестящий след эмали. Ура! Заработало! Оберегая своё хб от брызг хлорки, сноровисто заработал кистью. Десять минут и раковины умывальника приняли божеский вид, сполоснул водой из шланга – всё блестит. Тут уже Крымова подгонять не нужно, двадцать минут и весь туалет, и умывальник блестят, как новые. Взглянул на часы, до подъёма ещё четыре часа, хоть их доспит. Вышел через окно, а Кириченко всё так же безучастно сидит и смотрит перед собой, увидев Крымова оживился:

- Ну, что бросил это грязное дело, говорил я тебе, что это бесполезно.

- Почему же бесполезно, я работу закончил, иду докладывать дежурному по школе.

- Да ну на х…,  не может быть! У тебя было грязнее, чем у меня.

- Загляни, посмотри.

Кириченко срывается с места и, боясь расшибить себе, лоб о переплёт рамы окна, бегом направляется в умывальник.

- Правда, блин чисто! Как это ты умудрился, скажи, пачка сигарет с меня.

Крымов не стал лукавить и быстро передал ему свой опыт, и таз с хлоркой, пусть и он остаток ночи прихватит для сна. Так становятся взрослыми и мудрыми.

 

Всему приходится учиться у старшины, сержантов, старослужащих постоянного состава. Принцип один: - Не умеешь - научим! Не хочешь – заставим! Ни какой демагогии, панибратства. Единоначалие.

 

В учебном полку пришлось приобщаться к стирке своего обмундирования. Постельное бельё, нательное бельё стирают в прачечной, полотенца тоже. Х/Б должен стирать сам. Опыт дело наживное. Подсказали сержанты, посмотрели, как это делают солдаты из постоянного состава радиошколы и принялись за дело. Летом в умывальниках горячей воды нет. Берешь у старшины подменку, переоделся. Замачиваешь в тазу х/б, берешь банное мыло, сапожную щётку и вперёд. Оказывается сапожная вакса на щётке не пачкает х/б, даже не оторванный воротник остаётся белым. Прополоскал и суши - на спинке кровати или на кустах за зданием школы. Потом ищешь утюг, если утюг не нашёл, то сойдёт и так. Расчёской отбиваешь на брюках стрелки и всё, можно заступать в караул или в наряд по школе.

 

В учебных взводах все люди разные - это сибиряки, есть с Дальнего востока, с Ленинграда и Ленинградской области, Москвы и Подмосковья. Поскольку наш учебный полк входит в состав 1 железнодорожного корпуса, которым командует генерал-лейтенант Овчаренко с управлением в городе Харькове, то большая часть новобранцев прибыла с Украины.

 

У нас в 4 взводе радиостанций малой мощности курсанты из разных мест Советского Союза - Одесса, Харьков, Львов, Москва, Ленинград и иркутяне.

В мае, когда прибывало новое пополнение, привезли призывников с Украины, в том числе из Одессы. Там в это время была эпидемия холеры. Новобранцев с Украины поселили в палатке за зданием радиошколы, а полк посадили на две  недели на карантин. Весь личный состав ходил с индивидуальными фляжками для воды, посуда в столовой обрабатывалась хлоркой в целях дезинфекции, рекомендовалось чаще мыть руки. Но всё, слава Богу, обошлось, заболевших не было, и украинцы вселились в казарму. Наравне со всеми проходили курс молодого бойца и принимали воинскую присягу.

 

Среди них тоже хохмачей хватало. Виктор Смогла, высокий, худой пацан с горбатым носом  из Одессы. Ему подруга ежедневно писала по письму на нескольких листах, а концу их обучения вышла замуж за другого. Коля Сирман, одессит, ростом 1метр 85 сантиметров, толстый, вес 120 килограмм. Поясной ремень он в первый же день вытянул до последнего и заклепал, чтобы из бляхи не выскакивал. Обучаться в строю, естественно не мог и его перевели во взвод постоянного состава аккумуляторщиком. Через полгода он весил 90 килограмм.

 

Как-то перед присягой Крымов зашёл в умывальник, а там Сирман и Смогла разливают по кружкам цветочный одеколон «Сирень» из 250 миллиметровых бутылочек и разводят водой. Увидев Крымова предложили ему, давай за знакомство и чтобы у нас всё было хорошо, а нам за это ничего бы не было.

- Мужики, да как же можно это пить?

- А у тебя есть выбор, предлагай? Вы посмотрите на этого фраера, одеколон ему не нравится. Да в нашем положении коньяк с ним не сравняется. Давай, а то не ровен час припрётся кто-нибудь.

Крымов взял кружку чокнулся ею с напарником и флаконом, потом сделал глоток:

- Господи! Какая гадость! – и запил водой из-под крана.

Коля Сирман и Виктор Смогла без всякой брезгливости и чувства отвращения приняли залпом мутное содержимое кружек, выдохнули, вытерли рукавом губы:- вот теперь можно и покурить.

Неделю не меньше Крымова преследовал запах одеколона «Сирень», когда ходил в туалет по малой или большой нужде. К чёрту эти эксперименты.

 

Паша Форманюк одессит, его речь насквозь пропитана хохляцким наречием, парень весёлый и компанейский, никогда не унывает.

 

Курсант Ходаренко тоже из Одессы, он недалёкий малый, а может просто дурковал. Командир его отделения Вася Ткачук приказал солдатом своего отделения, обо всё докладывать ему, где бы он ни находился. Ходаренко это свято выполнял. Сидит Ткачук в туалете на толчке, мечтает, вспоминая мамины галушки, а тут Ходаренко подходит к нему строевым шагом и докладывает:

- Товарищ младший сержант! Курсант Ходаренко к завтрашнему дню готов!

Ткачук млеет от удовольствия, но для видимости пеняет Ходаренко: - Ходаренко, что не мог подождать, пока я нужду справлю?

- Ни как нет товарищ младший сержант, разрешите мне в кафе сбегать?

- Ну, ладно курсант, беги, если тебе невмоготу, проглот ты этакий, дай хоть нужду справить!

Ходарнеко козыряет, отвечая:

- Есть! И глупо улыбаясь, но счастливый, убегает в кафе, в расположение батальонов полка.

 

Володя Сухов москвич, среднего роста, будто вырубленный топором, ему 24 года, а кажется, что все 40. От армии откосить не получилось, и он в знак протеста бреет не только густую щетину бороды и усов, но и брови. Вид у него Фантомаса, киношного героя. Его подруга работает в Москве в интуристе и изредка приезжая к нему в выходной, привозит сладости и импортные сигареты, которые попробовали все куряки взвода. Среди понравившихся сигарет были арабские «Клеопатра» с голубым фильтром и американские «Филипп Морис» в пластиковой пачке с золотым тиснением, а также папиросы «Герцеговина Флор», которые уважал товарищ Сталин.

 

Из иркутян неплохими товарищами были крепыши с Мамско-Чуйского района Сергей Никифоренко, Саша Монин и Саша Мошнин, Володя Клювиткин. Парни спокойные, не кипишные, как Крымов, на взыскание нарывались редко. Сергей Никифоренко неплохо рисовал.

 

Очкарик Серёжка Романов из Ангарска, из интеллигентной  семьи. Акселерат, лицо попорчено воспалёнными угрями. Он очень стеснительный, краснеет, когда в курилке слышит мат. Да он, по моему даже в туалете краснеет, когда справляя нужду, берётся за свою пипиську.

 

У Сергея ручные часы с будильником, которые курсантов всегда выручали, особенно на первых порах службы. Он ставил будильник на 5 часов 55 минут, то есть за пять минут до сигнала подъём, и курсачи услышав его сигнал, быстро и тихо одевали под одеялом свою форму. Дабы успеть встать в строй за отведённые сорок пять секунд, обычно за это время сгорает зажжённая спичка.

 

Сергей Матвеев ещё один ангарчанин, худющий парень, чуть ниже Крымова. Окончил перед армией кулинарное училище в Ангарске. Когда у бойцов взвода было очередное день рождения, они скидывались небольшими деньгами, закупали в магазине Военторга сгущенное молоко, печение и Матвеев делал простенький торт. Всем доставалось понемногу, но дорого внимание вдали от дома.

 

Матвееву не хватает пайки, что полагается солдату. Ладно, Кириченко, тот длиннее всех, а с роста 1 метр 85 сантиметров полагается двойная норма питания. Врач части разрешил им увеличить норму питания, в соответствии с приказами Министра обороны СССР. Кириченко и Матвеев просят сержантов, чтобы они взяли у поваров дополнительный бачок каши и те берут, но с тем условием, что Кириченко и Матвеев после обеда пробегут 25 кругов вокруг спорткомплекса, а это около пяти километров. Бедолаги соглашаются, куда им деваться, если у них «ямы желудка». Бачок каши, предназначенный для десяти человек, уходит на ура у двоих.

 

Не знаю, откуда, но во взводе у многих курсантов гастриты. Для них армейская пища сущее наказание, особенно они не переносят комбижир, на котором делают пассировку овощей для заправки борща, щей, супов. Слава Богу, его Крымова, эта участь миновала, несмотря на то, что он ещё два года жил в школе – интернат, питаясь в столовой.

 

Лето, жара, духота. На занятиях в радиоклассе, когда работаешь на телеграфном ключе, а в наушниках пищит морзянка, неумолимо клонит в сон. Курсанты, то один, то другой клюют носом и засыпают. Сержант, проводящий с ними занятия, то одному, то другому делает замечания, но это не помогает. Тогда он даёт общую команду всем встать и выходить строиться на улицу, где построившись в колонну, делают пробежку вокруг строевого плаца, несколько кругов. На некоторое время это помогает, потом сон опять наваливается со страшной силой. Ночью в казарме спать душно, если открыть окна, то съедят комары. Вот так и живём, вся жизнь в борьбе: - до обеда с голодом, после обеда со сном.

 

В один жаркий летний день, а лето в Подмосковье было всё жаркое,  курсантов радиошколы «обкатывали», в смысле пропускали, через газовую палатку. Обычную армейскую палатку, наполненную газом хлорпикрином. Радиошкола повзводно прибывала на тактическое поле, где была развёрнута эта палатка и отделениями под командованием сержантов входили в неё. На улице давалась команда: - Противогазы надеть! Газы! А потом в колонну по одному проходили под полог закрытой палатки. В палатке ничего лишнего, светло и это обманчиво. По команде следовало противогазы снять и, не вдыхая успеть противогаз надеть. В нашем отделении почти все выполнили команду правильно, только двое успели хватануть газ. Один отдышался в противогазе, а вот мой земляк Серёжа Чучко, видимо хватанул большую дозу.

Он заорав:  - «Мама! стал метаться по палатке, расталкивая сослуживцев и не найдя выхода, упал на землю и нырнул под полог на улицу. Слёзы обильно лились у него из глаз, вдобавок он натёр их руками, кашель буквально душил его, и открылась рвота. Находящиеся рядом медики оказали ему первую медицинскую помощь и увезли в санчасть. Второму тоже оказали помощь, но он легко отделался.

Мы были молоды  и, кичась своим превосходством при «химической атаке», потом смеялись над иркутским хулиганом Серёжей Чучко и его детским криком «мама», а он вяло отбрыкивался. Он умер на следующий год в Хабаровске, когда уже служил в 17 пмждб во взводе связи. До дембеля ему оставался год, врачи поставили диагноз «белокровие». Что стало причиной белокровия мы так и не узнали, может та газовая палатка. Приезжали родители и увезли его тело домой для похорон.

 

По тревоге Крымов, получив оружие и радиостанцию, должен убыть в распоряжение командира полка полковника Мошонкина, он его личный радист. Найдя полковника Мошонкина, Крымов представлялся ему и выполнял все его дальнейшие указания. Обычно ждал его в его служебной «Волге» вместе с водителем  и выезжал с ним в район сосредоточения.

Жаркий солнечный день, а четвертый радиовзвод сегодня отрабатывает на полигоне преодоление полосы препятствий. У сержантов школы свои занятия по плану и со всем взводом управляется младший сержант Вася Ткачук. От казармы заставил взвод бежать бегом, а потом подал команду:

- Газы! Противогазы надеть!

И приказал бежать в них. Жара тридцать градусов, маска прилипает к лицу, в ней хлюпает вода. Курсанты мигом придумали уловку, подсунув под маску спичечный коробок. Стало легче дышать, но Вася Ткачук заметил и остановил взвод. Тех, у кого нашёл под маской спичечный коробок, вывел из строя и погнал в противогазах на штурмовую полосу, а остальным приказал отдыхать. Крымов попал в число неудачников и психанул. Ткачук через препятствие, Крымов мимо, Ткачук через препятствие, Крымов мимо – нашла коса на камень.

Ткачук отпускает отдыхать провинившихся, даёт Крымову команду прыгать в траншею и прыгает вниз сам, думая проучить наглого курсанта, он на него давно зуб точит. Но не тут-то было, Крымов отбивает прикладом своего автомата, автомат Ткачука в сторону и, сделав выпад, прижимает примкнутым штыком своего автомата сержанта к стенке траншеи. Чувствовать острие штыка у своей груди, видимо не очень приятно, Ткачук побелел от страха, глаза его полезли из орбит и он трясущимися губами еле вымолвил:

- Крымов ты чего, ты чего? Я же не специально, нас тоже так учили!

Ещё бы мгновение и штык пропорол бы грудь Ткачука, но увидев трясущегося от страха засранца, Крымов стал приходить в себя:

- Ещё раз сука станешь меня дрочить, я тебя кончу, не забывай. На стрельбище или ночью в казарме, когда ты будешь спать. Есть своё отделение, вот им и занимайся. Я помню, что ты взъелся на меня после нашего прибытия, когда я сказал тебе, чтобы ты не мешал спать, подтягиваясь руками на сетке моей кровати. Уймись!

- Ладно, ладно! Убери только автомат! И ни кому, пожалуйста, не говори о произошедшем инциденте между нами, не подрывай мой авторитет!

Крымов ещё раз взглянул на Ткачука, вот же гнида, цикнул слюной сквозь зубы в сторону, повернулся и, перехватив рукой по удобнее автомат, подтянулся за бруствер траншеи и выпрыгнул из неё. Когда Крымов подошёл к отдыхавшим под деревьями, в тени, товарищам, те набросились на него с вопросами, ну что там у вас?

- Да ничего мужики, всё нормально, просто вводный курс « Что такое хорошо и что такое плохо».

И дальше распространяться не стал, ещё под трибунал попадёшь. Дело-то подсудное, неповиновение начальнику и угроза его жизни. Достал сигарету, прикурил и опустился на траву рядом с товарищами. Минут через десять к отдыхавшему взводу подошёл Вася Ткачук и, увидев, что никто не смеётся при виде его, успокоился и подал команду строиться. Но с тех пор всё пошло нормально, Ткачук к Крымову не цеплялся по мелочам, а на занятиях, оставаясь старшим, относился к Крымову, как к остальным курсантам взвода.

 

Насилия над собой Крымов не терпел с детства. Стычку с отцом помнил только одну, это, когда отец уходил из дома, родители разводились, Крымов учился тогда во втором классе. Пьяный отец сидел на кухне за столом и куражился. На столе стояла початая бутылка водки, стакан, не хитрая деревенская закуска, американская колбаса в банках, которую выдавали рабочим на буровой.  Отец в пылу ссоры смахнул со стола рассыпанные денежные купюры и папиросы и те разлетелись по всему полу. Отец тыкает в Крымова пальцем и мычит:

-Эй, ты собери!

Крымов весь сжался в комок, но дерзко ответил отцу:

-Сам разбросал, сам и поднимай!

-Щенок!

От обиды Крымов чуть не расплакался, прижался к бедру матери, но смотрел на родителя вызывающе: - Какой же я щенок? Я же твой сын!?

 Отец уехал к себе на родину, а потом два летних сезона приезжал работать на буровой мастером, привозил подарки, но Крымов встречаться с ним не захотел, так велика была обида на него.

От матери ему тоже попадало по тощему заду то верёвкой, то прутом, за какие-то провинности, мало ли бывает причин. Мать растила их с сестрой одна, денег катастрофически не хватало, после хрущёвского обмена, отец алименты не платил. Вот мать и срывалась на наказание сыночка. Поставит его позже в угол, нервно курит у печки, читает ему нотации и ждёт, когда сын начнёт просить прощение, до двенадцати ночи, а, не дождавшись, отправляет его спать.

 

Два года Крымов учился в Слюдянской школе–интернат№1 принадлежащий ВСЖД, вдали от дома, где ему самому приходилось отстаивать своё право на существование. В самом интернате беспредела не было, а вот стычки с городскими лиходеями случались часто. Особенно, когда интернатские мальчишки в воскресение поздно вечером приезжали поездом из Иркутска. Если зимой было холодно, то местных на вокзале не было, а вот в тёплые дни они встречали поезда. Отбивались от местных велосипедными цепями, специально изготовленными для битв, которые постоянно носили в карманах. Пробившись сквозь толпу, быстро уносили ноги к спасительной ограде интерната. Если местные приходили с разборками в интернат, то на улицу выскакивали все интернатские огольцы для защиты, один за всех и все за одного.

Девятый и десятый класс пришлось заканчивать дома. Раз мать попробовала, по старой привычке, стегануть за что-то Крымова прутом, да время уже безвозвратно ушло. Крымов отобрал у матери прут, сгрёб её в охапку и посадил на крышу летней кухни, где она сидела, дрыгала ногами и кричала:

- Сейчас же сними окаянный!

- Сниму, если успокоишься!

Позже, когда жил в Иркутске на Синюшке, тоже приходилось биться за место под солнцем с чужой шпаной. Так что вся жизнь-борьба противоположностей. Да гонора и дури своей тоже хватало.

 

В субботу 24 июля 1971 года в 5 часов вечера взвод Крымова заступил в караул в Управлении Железнодорожных войск, что находится недалеко от трёх вокзалов в Москве. Московский караул обычно возглавляет сам командир взвода старший лейтенант Куренков. В караул в Управление ЖДВ ходят только курсанты учебного полка и радиошколы. На наш взвод выпадает обычно один – два московских караула и один полковой в месяц. В полку Крымов ходит часовым к Знамени полка, обычно это направляющие каждого отделения, то есть высокие солдаты, а в Москве часовым у входа в Управление ЖДВ.  В его четвёртом взводе это курсанты Кириченко, он Крымов и Сергей Матвеев, это почётно, но и досадно, быть постоянно на глазах начальства. Хорошо курсантам,  которые дежурят на КПП. Выйдя на крыльцо КПП, они видят Москву, горожан и приезжих людей, особенно девушек, можно и парой слов перекинуться, не то, что часовому.

 

Заступая в караул, сержанты инструктируют курсантов о бдительности и возможном нападении спецназовцев КГБ, проходящих обучение поблизости от полка в Загорянке, и тренирующихся на снятии армейских часовых. Потом это нервирует часовых дальних постов.

 

Управление ЖДВ делит одно здание с Научно–исследовательским институтом комплексной автоматизации, у них общий вход и лестница. Нижние этажи, это института, их охраняет вахтер, а выше вход в Управление ЖДВ, там и стоит часовой. Рядом с ним комната дежурного по Управлению. Тягостное дело стоять часовым на виду у всех, не можешь пошевелиться, только чуть согнуть ногу в колене и это всё. В выходные дни полегче, нет большого количества офицеров. Лафа вахтёрше института, она надеется на часового – днём книги или газеты читает, а ночью спит, составив стулья. Или у одной пожилой вахтёрши была фишка, звонить в три часа ночи сыну и часами монотонным голосом читать ему нотации, мол, он такой сякой, про мать совсем забыл, не приезжает в гости, не звонит и всё в том же духе. Своими причитаниями она так достала Крымова, что впору шевельнуть автоматом и выпустить короткую очередь в эту даму, чтобы она успокоилась. Интересно, что испытывал её сын. А дама, испортив ночь сыну, укладывалась на стулья и спокойно засыпала.

 

 В рабочие дни суета с утра, прибывают на службу офицеры, генералы. Начальник ЖДВ генерал-полковник Крюков Алексей Михайлович приезжает на роскошном автомобиле чёрном Зиме, лицо у него открытое, спокойное, человека обладающего большой властью. Выслушав доклад дежурного по управлению, задаст уточняющие вопросы и направляется в свой кабинет, кивнув на приветствие часового. У других генералов и начальников служб, служебные Волги Газ-24 и Газ-21.

Член Военного Совета, начальник Политуправления ЖДВ генерал-лейтенант Майоров Яков Михайлович одного роста с Крюковым, но вечно брюзгливое, недовольное выражение лица, часового он не замечает, как, наверное, и других людей, проходит мимо.

 

Большая противоположность ему начальник штаба ЖДВ генерал-лейтенант Жижилашвили Ш.Н., крепкого телосложения, с копной кучерявых седых волос, с улыбчивым лицом – это сама доброжелательность. С ним приятно общаться. Как самый главный начальник всех караулов и разводящий ЖДВ, остановится возле часового, поздоровается, спросит о том, как идёт служба, как родные, всё ли дома в порядке. Мелочь вроде, а приятно и на душе легче становится, от участливых слов и горы хочется свернуть.

 

И так, ночь на 25 июля прошла спокойно, за исключением смешного инцидента. Поздно вечером у трёх вокзалов военный патруль пытался задержать двух пьяных солдат, находящихся в увольнении, но те убежали. Попав в колодец московских дворов, перелезли через каменный забор, и попали на нашего часового во дворе управления. Как ушат воды на голову звучит окрик:

- Стой, кто идёт! Стой, стрелять буду!- и часовой клацнул затвором автомата.

- Не стреляйте, мы свои, солдаты!

- Лечь на землю и не шевелиться!- часовой нажал тревожную кнопку, и тут же из караульного помещения выбежала тревожная группа. Задержание оформили и отправили беглецов на гарнизонную гауптвахту. Стоило ли убегать от патруля, чтобы нарваться на часового.

 

Утром часов в 10 Крымов, после отдыха заступил на свой пост. Из комнаты дежурного по Управлению долетают тревожные голоса, ему докладывают обстановку с мест. Крымов прислушался и понял, что речь идёт об Иркутске. Там утром при заходе на посадку потерпел катастрофу пассажирский самолёт Ту-104, выполнявший рейс Одесса - Киев - Челябинск -Новосибирск - Иркутск - Хабаровск - Владивосток. Там сложная метеообстановка, идут ливневые дожди по всей Иркутской области, реки вышли из берегов, топят жилые посёлки. Крымов из письма жены знал, что в Иркутске река Иркут топит окрестности, под водой оказалось Мельниково, Смоленщина, Веденьщина, Баклаши, Боково.

 

Как выяснилось позже, в Иркутске небо было полностью затянуто слоистыми облаками с нижней границей 150 метров, дул слабый северо-восточный ветер, стояла дымка, а видимость составляла 1500 метров, что соответствовало метеорологическому минимуму № 1. Из-за ошибок лётчиков в пилотировании произошла жёсткая посадка самолёта, что привело к его разрушению и возгоранию. В катастрофе погибли 97 человек из 118 находившихся на борту авиалайнера.

 

Напуганные катастрофой пассажиры Иркутского аэропорта, стали массово сдавать назад авиабилеты и устремились на железнодорожный вокзал.

Но! Беда не приходит одна. В районе Байкала, за городом Слюдянка, вышедшие из берегов горные речки затопили железнодорожные пути, снесли мосты, и Восточно-Сибирская железнодорожная магистраль оказалась парализованной.

 Путь на восток отрезан, кроме автомобильных дорог. По тревоге подняли железнодорожные части 4-го железнодорожного корпуса штаб его в Свердловске, которые дислоцировались в районе Байкала, подготовили восстановительные поезда.

Устранение последствий наводнений, вызванных ливневыми дождями, и восстановление  разрушенных объектов ВСЖД в Иркутской области и в Бурятии правительством Советского Союза было возложено на войска 4 ждк, под командованием начальника ЖДВ генерал-полковника Крюкова Алексея Михайловича и командира 4 ждк генерал-лейтенанта Макарцева Михаила Константиновича. Там же на месте был создан оперативный штаб руководства, в который кроме командования ЖДВ вошли министр транспортного строительства СССР, министр путей сообщения, начальники ВСЖД и ЗЖД, партийное и хозяйственное руководство областей и районов.

 Под впечатление плохих вестей с родины прошёл остаток дня. Конечно, жена и тётя, живущие неподалёку от зоны затопления  Мельниково, пострадать не могут, так как они на возвышенности, но за родные места душа болит.

 

Раз в месяц курсанты взвода заступают в кухонный наряд на сутки, служба грязная и неблагодарная, но надо. Заступив в кухонный наряд, получают на сутки продукты со склада: картофель, мясо, овощи и всё необходимое для солдатского довольствия. До ужина далеко, но при виде продуктов в желудке начинает подсасывать. Сибиряки сразу нашли выход из положения. Мясо выдают из морозильника замёрзшее, и они быстро организовали строганину из говядины или свинины. Иногда выдавали австралийскую баранину в мешках с экзотическими наклейками, но они её есть, не решались, а остальное мясо использовали. Строганое мясо, соль, чёрный перец, репчатый лук, хлеб и чай. Всё перекусили и можно терпеть до ужина. А остальные бойцы взвода с Украины, Москвы и Ленинграда с отвращением смотрели на наше варварство, а их желудки судорожно дёргались от позывов рвоты.

 

В один из дней утром сам командир взвода старший лейтенант Куренков на построении объявил: Курсанты Кириченко и Крымов направляетесь в распоряжение директора магазина гарнизонного Военторга для оказания помощи. Приказ есть приказ, и мы с Кириченко часов в десять утра прошли через КПП полка и вскоре были в магазине Военторга. Там уже стоял Зил-130 с будкой (КУНГом), а рядом суетился деловой мужичок среднего роста: - Да вы курсанты не торопитесь! Как по бульвару гуляете.

- Сказано было к десяти, мы к десяти и пришли. Не раньше и не позже.

Мужичок недовольно дёрнулся: - Умные шибко, смотрю я на вас!

- Да не без этого! - Крымов с Кириченко переглянулись.

- Залезайте в кузов, пора ехать!

Открываем дверь будки, лавок положенных при перевозке личного состава нет. Сразу вопрос к мужичку: - Мы таки стесняемся спросить, а сидеть на чём? Стоять? Так и держаться не за что.

- Не барышни, там брезент на полу на него и устраивайтесь! – мужик быстро захлопнул дверь, чтобы избежать встречных вопросов, двигатель взревел и машина тронулась.

 

Солнце уже близко к зениту и металлом, обитая будка нагрелась, отдавая жар во внутрь. Минут десять езды было терпимо, но скоро жара стала донимать да мы ещё выкурили по сигарете. Попытались открыть окна, но они оказались наглухо заделанные. Дверь не откроешь, она закрытая снаружи. Материм, на чём свет стоит водителя и работника торговли. Лежим на брошенном, на пол брезенте. Скоро и это положение становится не выносимым. Кузов на неровностях дороги подпрыгивает, и полом колотит по задницам и рёбрам. Всё равно, что взять доску и плашмя ею охаживать человека. Потеряли счёт времени, пока грузовик кружил по дорогам Подмосковья и задворкам Москвы. Наконец остановка у какого-то военного склада. Водитель Зила гражданский мужик, работающий по найму, открыл двери будки с вопросом: - Мол, как вы тут солдатики?

На что ему Крымов с Кириченко в голос:- Ты что нас решил уморить в этой душегубке? Ведь знаешь, что будка наглухо закрыта и катаешь?

- Бойцы, что я могу сделать, машина так оборудована. Загрузим ящики, и будете на них сидеть. Сейчас начнём ездить по базам с частыми остановками, подышите свежим воздухом.

Так и получилось. Погрузили в одном месте товар, переехали в другое. Оформление документов, ожидание в очереди, погрузка и снова переезд.

На небе наползли тучки, и жара немного спала, стало легче. Время перевалило за полдень. Время положенного обеда давно прошло, а наш «эксплуататор» об этом не вспоминает, суетится, бегает по делам, подаёт команды нам, а про еду тишина.

 Таскаем и грузим разные вкусности, при виде которых рот наполняется слюной, а в животе от голода урчит. Но ни какого намёка на еду.

 Наш торгаш просмотрел папку с накладными и разными заявками, потом довольно изрёк: - Программа дня выполнена, едем в часть!

Чего ему не быть довольным, он всё везде знает, водитель машины тоже и наверное поели где-то пока мы их ожидали.

Опять катим в машине по дорогам Подмосковья. Дело к вечеру, дороги все заполнены, часто долго стоим у светофоров. То жара с утра донимала, а сейчас голод. Смотреть на деликатесы невыносимо, даже курить не хочется. В будке густой аромат колбас, копчёной красной рыбы, хлебных изделий, фруктов.

Кириченко не выдерживает и сквозь шум машины кричит: - Сергей! Ну его на хрен терпеть голод при таком изобилии. Давай поедим!

- Как ты поешь, товар весовой, отпущен строго по накладным!

Кириченко из семьи военного, жил в гарнизонах с родителями и с царящими там порядками прекрасно знаком: - Директор магазина, взяв нас в качестве рабочей силы, обязан нас покормить или должен был приехать в часть, чтобы пообедали. Потом опять ехать по делам, он этого не сделал! И на каждом складе свои весы. Если мы возьмём немного, этого не заметят. А если заметят, то промолчат. Иначе ему больше солдат не дадут, и грузить будет сам с водителем!

 

Крымов не дав согласия, пожал плечами: - Ну не знаю! Не хорошо это!

Кириченко голод уже допёк: - Не ссы Сергей, всё обойдётся! С этими словами берёт из ящика круг копчёной краковской колбасы, разламывает и половину отдаёт Крымову. В один присест сжевали и проглотили свои куски колбасы. Кириченко вновь алчно поглядывает на горы продуктов, чтобы ещё взять. Варёная колбаса лежит целыми батонами, вес её большой, обрезков нет. Тут его взор останавливается на открытом ящике с кетой и горбушей холодного копчения. Золотистые и лоснящиеся от жира бока рыбин, источающие неповторимый аромат влияют на принятие решения: - Давай рыбки от пробуем!

- Как ты её попробуешь? Рыбины целые, ножа у нас нет!

Но Кириченко, сын полковника, пройдоха ещё тот. Берёт рыбину, разворачивает и долго разглядывает. Потом берёт другую и наконец, находит то что нужно. В некоторых рыбинах вдоль хребта глубокий разрез ножом при подготовке рыбы к засолке и копчению. Просунув пальцы в разрез рыбины, отрывает изнутри кусок копчёной плоти и передаёт Крымову, другой кусок берёт себе. Повредив четыре рыбины, закусили деликатесом. Как говорится, червячка заморили. Пока приедем в гарнизон и разгрузим машину, наступит время ужина. На десерт взяли и съели по яблоку. Лучше бы конечно апельсин или мандарин, но от них шкурки некуда девать, а в карман не засунешь. Как говорится у блатных, жадность фраера губит. Выкурили по сигарете и вскоре были у магазина Военторга среди домов офицерского состава. Быстро разгрузили и перетаскали в склад привезённый товар. Директор магазина после приезда исчез и нигде не показывался. Совсем, как в анекдоте: - Ни мне здрасьте, ни тебе спасибо, ни нам до свидания.

 

Вдохнули относительной свободы и возвращаемся обратно в казарму. Кириченко успокаивая: - Не переживай Сергей. Всё будет нормально. Торгаши выкрутятся, одним не довесят, другим просто впарят. Кому достанутся при распределении деликатесы, будут просто счастливы. А скопидомов и шаромыг учить нужно. И правда, никто не предъявлял к нам никаких претензий и скоро эта поездка забылась.

 

Все солдаты полка любили наблюдать строевую подготовку женщин военнослужащих, с которыми занимался на плацу заместитель начальника штаба полка. Девушки были все, как на подбор: грудастые, попастые, того и гляди, что их лавсановые юбки цвета хаки, разлетятся вдребезги. Форменные рубашки распирают груди девушек, а при попытке изобразить строевой шаг и без того короткие юбки по бёдрам устремляются вверх, оголяя ляжки. Когда девушки нагибаются, чтобы одёрнуть юбку их груди, словно гири, грозят вывалиться из ворота рубашки. Наблюдая за старательными движениями девушек, бойцы истекали не только слюной. Девушки это прекрасно понимали и стреляли вокруг глазками. Увидев не прошеных зрителей зам. НШ, грозился отправить их на гауптвахту, мол, вам здесь не театр. Обидно, досадно, но ладно - эти девушки не про нас.

 

В начале сентября радиошколу, как и другие батальоны полка отправили на заготовку картофеля для столовой полка, в район города Мытищи. Работа не только тяжёлая, но грязная, хотя собирали картофель, идя за картофелеуборочным комбайном. Картофеля полку нужно много, так как при чистке картофеля много его солдаты загоняют в отходы. Сорта картофеля для чистки его в машине, не все подходят: картофель корявый, с глубоко сидящими в нём глазками. Картофель чистить начинаю после ужина, чтобы горы его перелопатить. Бойцам в лом ковырять глазки, поэтому машину гоняют до тех пор, пока картофелина не станет гладкой, то есть почти ничего от неё не остаётся. Зато больше отходов для свиней подсобного хозяйства.

Курсанты обратили внимание, что на полях часто попадаются кости, видимо человеческие. А уж, от какой войны они остались, один Бог ведает. Но видимо и от войны с Наполеоном в 1812 году, а так же от битвы с фашистами под Москвой в Великую Отечественную войну. Но вид не погребённых костей вызывал у солдат неприятный резонанс.

 

Полутора годами позже, такое обилие костей в земле Крымов видел под Ленинградом, в районе Ораниенбаумского пятачка. Куда возили курсантов, сдающих за военное училище экстерном, на занятия по тактике. Там много было не зарубцевавшихся ран от войны и обилие человеческих костей, почерневших от времени. Но это позже, а вот осенью, в середине октября, когда ударили первые морозы, курсантов радиошколы несколько дней возили на железнодорожный перегон Монино – Фрязино, для рытья траншей под линии СЦБ (сигнализация, централизация, блокировка). Работа каторжная, копать землю засыпанную балластом, старым металлом: болтами, подкладками, накладками и ещё невесть чем, гиблое дело. Лопаты и ломы тупые, ты их в землю, а они обратно.

 

Питались в столовой близко расположенного там железнодорожного батальона. Такой грязи и бардака Крымов ещё не встречал. В свинарнике чище, чем у них в столовой. Неприятным открытием для курсантов было наблюдать, как солдаты гарнизона строятся для отправки на помывку в баню. По раскисшему после снега земляному плацу ездит по кругу автомобиль Газ-66, в кузов которого загружено чистое бельё для личного состава. За ним бегают грязные, расхристанные солдаты - кто смог, тот заскочил в кузов, а остальные грязной  и шумной толпой пошли в городскую баню. Курсантам сразу захотелось в свой полк, где строгая воинская дисциплина, чистота и порядок.

Там же курсантов попытались раздеть, то есть отобрать у них новые шапки, бушлаты, ремни и сунулись было к Крымову, но не на того нарвались. Крымов мгновенно перехватил по удобнее лом, державший в руках:

- Шапку, бушлат? Возьмите! Видите лом в руках? Первого, кто приблизится, раскрою с головы до жопы, а дальше сам развалится! Остальным, извините, как повезёт! Ну, кто первый?

Иркутяне, так же державшие инструмент в руках, встали в кружок вокруг Крымова, даже интеллигентный очкарик Серёжа Романов, из солидарности. На шум прибежали сержанты радиошколы и командир взвода старший лейтенант Куренков. Скандал моментально замяли. Командиры этого железнодорожного батальона увели своих разгильдяев подальше, стычка с курсантами учебного полка, быстро станет известна в Политуправлении ЖДВ и выводы последует незамедлительно, неприятные для командиров батальона. Отдалённых мест службы для офицеров железнодорожных войск, в Советском Союзе, хватает, а не только в Подмосковье.

 

«Раздевать» молодое пополнение это бич Советской Армии. За время службы одежда, полученная по прибытии, как то шинели, бушлаты, парадные мундиры, фуражки, шапки изнашиваются, а на дембель хотят ехать в новом. Одни бойцы покупают в военторге офицерские шапки, фуражки, кожаные ремни, сапоги, даже диагоналевые гимнастёрки офицерского состава, старого образца формы одежды.  Другие, а их большинство, снимают с молодых, пользуясь их разобщённостью, неумением постоять за себя перед агрессивной массой старослужащих солдат. Вот эти «обиженные» весь срок службы ходят в обносках, потом так же снимают с очередных молодых. А дембеля прибыв в свой родной «аул», встанут в районном военкомате на воинский учёт, неделю пьянствуя, покуражатся в форме перед земляками и девчонками, потом новую форму выкинут на тряпки. За редким исключением бывшие воины, дорожащие своей службой в СА, повесят ухоженную форму в шкаф на память. Когда отстоишь своё имущество, не спасуешь в трудный момент, тогда не только не будет необходимости отбирать чужое, а просто не придёт в твою голову такая идея.

 

Нарушителей дисциплины пугают отправкой в железнодорожный батальон, дислоцирующийся на границе Азербайджана и Турции, на станции Джульфа. Там вы, говорят, поумнеете. Фаланги и скорпионы скрасят вам будни армейской службы. Днём жара, ночью холодно, но зато и поэтому, там растут очень вкусные персики.

 

Худо-бедно, но кошмар учебного подразделения подошёл к концу. До он может и не был бы кошмаром, если не гонор, сидящий в некоторых курсантах или поиски правды правдолюбцами. Сказал сержант, что белое это чёрное. Значит, так оно и есть. Не старайся доказать обратное. Неуставных взаимоотношений в радиошколе не было. За полгода даже не запомнились лица сослуживцев из взвода постоянного состава, хотя жили в одной казарме. У курсантов свои задачи, а них свои. Крымов только из-за своего гонора имел наряды вне очереди на работу или на службу. Приходилось драить полы после отбоя, и туалет чистить кирпичиком. А как без этого? Да обошёлся без обид. Земляку Серёже Чучко пришлось хуже. Сын работников управления Восточно-Сибирской железной дороги, баловень судьбы. Хулиган по жизни, дома жил в достатке, а в армии не мог терпеть, если кто-то говорит ему, что он умнее, чем Чучко. На стене у тумбочки дневального по школе перед нашим убытием было 32 глубоких чёрточки штыком с буквами СЧ рядом. За полгода Сергей кроме очередных нарядов на службу, имел 32 наряда вне очереди. Плюс к этому мытьё полов и туалетов, работа на кухне. Так закалялась сталь. Прослужив год после призыва в армию, Серёжа Чучко умер в Хабаровске от белокровия.

 

В школе усиленная муштра, борьба за показатели в социалистическом соревновании к очередной годовщине Великой Октябрьской революции. Хорошо пройдёт сдача выпускных экзаменов курсантами, значит, будут поощрения командованию:- подарки, присвоение очередных званий сержантам и офицерам, повышения по должности. Да и лучшие курсанты получат лучшие места при распределении в войска. Хотя ещё во время учёбы говорили, что распределяют ближе к месту призыва.

 

В тот год зима в Москве началась неожиданно рано. В октябре выпал снег и почти не таял. Форма х/б курсантов обветшала за полгода и у многих в протёртых до дыр местах (колени, локти и зад) сверкало тело. Поскольку новую форму выдают после приказа о переходе на летнюю или зимнюю форму одежды, то командование решило временно одеть курсантов в новое х/б старого образца. Так, что успели походить в форме старого образца маршала Р.Я. Малиновского. К тому же, когда призвались первый месяц на строевых занятиях с оружием, пользовались карабинами СКС (скорострельный карабин Симонова). В общем, знали карабины СКС и поступившие потом автоматы Калашникова АК-47.

 

Сдали выпускные экзамены с хорошими результатами. Общее построение сначала 84 ВШМС. Объявление результатов экзаменов, поздравление. Потом построение полка с выносом боевого красного знамени полка. Выступление командира полка полковника Мошонкина, его заместителя по политической части. Пожелания успехов в дальнейшей службе. Потом начальник штаба полка подполковник Разумовский подаёт команды: - Полк смирно! К торжественному маршу! На одного линейного дистанцию. Взвод  управления прямо. Остальные направо. Строевым шагом марш! Играет полковой духовой оркестр и мимо трибуны с командованием полка, печатают строевой шаг курсанты учебных батальонов полка и радиошколы. Незабываемый момент. Монолит солдатских и офицерских масс. Мы, воины страны Советов!

 

Казарма радиошколы пустеет. Курсанты группами в сопровождении офицеров или сержантов убывают в расположение штабов корпусов Железнодорожных войск. 1 ждк в городе Харьков, 2 ждк в городе Киев, 4 ждк в городе Свердловск. Мы оставшиеся 8 человек иркутян едем в Свердловск. Одного иркутянина комиссовали из армии по семейному положению, а Александр Монин был отправлен в Эстонию в город Тарту. Два дня пути в пассажирском поезде в общем вагоне. Кругом цивильные люди, женщины, девушки. В этом окружении чувствуешь себя человеком, только на цепи.

Два дня в Свердловске в расположении учебного железнодорожного полка 4 ждк. Всё вроде, как у нас в Щёлково. Но у нас было лучше. Начинаешь понимать разницу Москва и Свердловск. Опять формируется для отправки на восток команда, только уже целый вагон младших военных специалистов собранных здесь из разных учебных подразделений железнодорожных войск.

 

Из Свердловска их везли в литерном прицепном вагоне к почтово-багажному поезду номер 904 «Москва-Владивосток». Кроме проводниц, ни каких девушек. Подполковник старший команды и младшие офицеры, и сержанты помощники. Почти неделя пути. В Свердловске получили на неделю сухой паёк в специальных упаковках. Три банки консервов в день: колбасный фарш 1 банка, 1 банка тушёнки свиной или говядины и банка любой каши с мясом. Сахар, чай в пакетиках, галеты в пачках. У человека «губа не дура». Съедаем сначала весь колбасный фарш, потом тушёнку и напоследок давимся кашей с мясом. Греть её негде, поэтому спрессованную кашу ешь с большим трудом. Опять приобретается жизненный опыт. Умей распределять свои потребности правильно.

Узнав расписание прибытия почтово-багажного поезда в Иркутск, ангарчане и иркутяне дали с дороги телеграммы родным и близким родственникам, чтобы увидеться после полугодового отсутствия. Когда ещё представится такая возможность.

Из Новосибирска Крымов тоже хотел дать телеграмму жене Татьяне и тётке о своём прибытии, но потом передумал. В Иркутск поезд прибывал далеко за полночь. Стоянка поезда всего полчаса. Если поезд задержится на перегоне, то время стоянки в Иркутске сократят.

Стоит ли тревожить родных из-за каких-то полчаса. Ночью уехать с Жиркомбината или бульвара Рябикова огромная проблема. Там и телефона автомата на улице только два, если работают. Опять же один на Синюшиной горе, другой у магазина на Доржи Банзарова в районе Жиркомбината. Приедут на вокзал, а как потом обратно. Утром всем на работу.

Почтово-багажный поезд, с прицепным литерным вагоном военнослужащих, в Ангарск и в Иркутск, прибывал по расписанию. Сергея Романова, Сергея Матвеева и Сергея Чучко встретили родители и родные, не смотря на ночь, они приехали на своём транспорте. Кроме нас в вагоне ещё оказались призванные из Иркутской области. Объятия, слёзы матерей, сестёр, гостинцы сыновьям в дорогу. Потом снова объятия, слёзы на прощание.

Едва состав остановился у платформ Иркутск – пассажирский, Крымов выскочил из вагона на перрон и через подземный переход вышел на привокзальную площадь, всё до боли знакомое. Ноябрь месяц, на улице мороз и туман висит над рекой Ангарой, всё, как прежде. В такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит. У входа в здание вокзала курят несколько человек.

Как и думал, у вокзала не дежурят такси. Машины подъезжают только к прибытию пассажирских поездов или подвозят запоздалых пассажиров.

Щимит на сердце, ещё полтора года армии, это целая вечность. Пешком бы часа за два дошёл на Синюшину гору. Но к чему испытывать судьбу. Не он первый и не он последний служивый в огромной стране.

Он опустил в почтовый ящик письма жене и тётке, постоял, покурил, ёжась в шинели без подкладки и взглянув на вокзальные часы, вздохнул и побрёл назад к своему вагону, пока офицеры не кинулись искать.

В вагоне тепло и солдаты почти все спят. В отведённом иркутянам купе не смотря на ночь, быстро накрыли столик из привезённых продуктов родителями «везунчиков». Суетятся земляки, повидавшие родителей, которые привезли своим чадам не только вкусности, но и горячительное, естественно водку. Друзья знают, что ко мне никто не должен был приехать и понимают. Приглашают к столу. Не стал отказываться. Пряча за спины бутылки с привезённой водкой, стали быстро разливать её по кружкам: - Ну, за тех, кто на вахте и гауптвахте и естественно за нас иркутян тоже. Стукнулись кружками и дружно принялись поглощать домашнюю снедь. Взбудораженный встречей с родными, с городами и распитой водкой, болтали до самого утра, подъёма в шесть утра не будет.

Офицеры прошли, чувствовали запах водки, придираться не стали, но предупредили о соблюдении порядка. Поезд, уже сменил локомотив, выгрузил и загрузил почту. Вскоре состав дёрнулся и стал вытягиваться на выходные стрелки, а потом набирать ход.

 

Крымов сидел и смотрел в тёмное окно, с левой стороны по ходу поезда, парит река Ангара, на той стороне бульвар Гагарина и центр города. Мелькнули платформы Академической и станции Кая. Удивительно, будто по заказу, сортировочные пути пустые и вот метров за двести за ними, видны огни и корпуса радиозавода, направо и повыше, от силы километр – полтора Синюшина гора, в морозной дымке видны её огни, там спит дома его жена сладкая и горячая. От радиозавода до её дома, он бы добежал за десять минут, а там, ещё дальше, за горой, микрорайон Жиркомбинат, где он жил у тёти, но вот состав изгибается дугой,  мелькнули, среди елей огни туберкулёзного санатория, а Иркутск уплыл в прошлое. «Всё, кина больше не будет»! Опять всё осталось позади. Впереди Дальний восток, какой он?

 

Позже в письмах Татьяна упрекала его за то, что он не дал телеграммы, она приехала бы, не смотря на глубокую ночь с подругой, заказав такси. Хотя бы пол часика побыть вместе, прижаться к нему, видеть его. Ведь впереди ещё долгих полтора года. Ей так кажется, что это просто. На Синюшке и Жиркомбинате, всего три или четыре телефона-автомата, да и то у них постоянно обрезаны трубки. Каким диверсантам нужны были эти трубки не понятно, но и в центре города положение не лучше. Захочешь быстро позвонить - полгорода оббежишь. Но что сделано, то сделано. Крымов не любит загружать своими проблемами даже близких ему людей.

 

Крымов  выходил ещё на перрон станции Слюдянка - пассажирская, постоял, вдыхая сигаретный дым с морозным воздухом. Здесь тоже многое знакомо, два года учёбы в интернате не прошли даром. Всего за десять минут, пробежав по виадуку через станционные пути, окажешься на территории школы - интернат. И это уже в прошлом, пора и спать идти.

 

 Кругом зима, снег, поля, лес, горы. Спим сколько влезет, треплемся обо всём, играем в карты. Время от времени по вагону проходят сопровождающие и делают перекличку. За Читой довольно долго наш поезд тянул паровоз. В этом месте железная дорога была ещё не электрифицирована. Вроде как в старину попали из цивилизации. Куда нас везут, сопровождающие офицеры не говорят, пока только в Хабаровск, а там опять распределение. Дальний восток он большой.

 

Морозным утром мелькнули опоры железнодорожного моста через реку Амур, и вскоре поезд крался через входные стрелки станции Хабаровск пассажирский. Почти недельное путешествие на относительной свободе закончилось. Опять начинается служба.

На платформе станции Хабаровск пассажирский построение и перекличка. Отставших и сбежавших нет. Колонной двинулись с платформы на привокзальную площадь, где ожидают грузовые автомобили Зил-130 крытые тентом и оборудованные для перевозки людей. Пока грузимся в машины, разглядываем здание вокзала и прилегающую площадь. К вокзалу выходит Амурский бульвар, заканчивающийся огромным гранитным монументом первопроходцам земли русской. Читается надпись – Ерофей Павлович Хабаров. Всё ясно и мы люди не последние служивые.

 Машины нас долго везут по городу в район станции Хабаровск II. Там местный гарнизон военных железнодорожников базирующейся в городе 33 ождбр  4 ждк (отдельной железнодорожной бригады, 4 железнодорожного корпуса). Части бригады раскиданы по Приморскому и Хабаровскому краям: - Находка, Партизанск, Уссурийск, Хабаровск, Комсомольск-на-Амуре, Советская Гавань. Широка страна моя родная!

 

Временно прибывших  специалистов определили в клубе 17 пждб. Целый день построения, перекличка и сообщения кто, куда распределён. Из нашего Щёлковского 4 взвода два человека попали в Приморье. Серёжа Чучко оставлен в Хабаровске в 17 пждб. Меня определили в 63 пмждб в Советскую Гавань и Володю Сарычева в Комсомольск-на-Амуре в 13 пждб. Сарычев солдат ниже среднего роста, призывался из Комсомольска. Несмотря на маленький рост и юный возраст, успел местную девушку сделать беременной. В радиошколе служил объектом постоянных шуток своих товарищей, бойцов взвода, но не обижался. В Хабаровске командование бригады уважило его просьбу, и направили служить по месту жительства в Комсомольск на Амуре.

 К нашему приезду эта девушка родила Сарычеву мальчика. Может это и счастье служить в родном городе, но и искушение всегда тоже большое. Хоть на десять минут, но сбегать домой. Опять есть возможность чаще разгрузить свою простату. Каждому своё!

 

Отправление наших поездов на север и юг в семь часов вечера. Те, кто уезжает на юг в Приморье, сядут на поезд на станции Хабаровск II. А мы уезжающие в Комсомольск-на-Амуре и Советскую Гавань, с центрального  железнодорожного вокзала Хабаровск-пассажирский.

 

 

Сергей Кретов

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Другие произведения автора:

Мне Мекка – остров наш Ольхон

До деревни три версты

Ольхон в лучах пурпурного заката