Жил человек...

Жил человек

           Он даже не предполагал, что собаку можно назвать как-то иначе. В его, Ивана, жизни все было невероятно просто, понятно, однозначно и предсказуемо. Практически все. И когда Иван нашел  в районе городской свалки эту убогую, никому не нужную дворнягу, он сразу назвал ее Шариком. Шарику, по всей видимости, было абсолютно наплевать, как его нарекут. Гораздо больше его волновало, чем закончится эта встреча его, дворняги, с этим странным, чудаковатым человеком. Встреча закончилась тем, что сначала Шарик оказался за пазухой не самой опрятной куртки, а потом в квартире, которая, естественно, под стать своему хозяину Ивану, не отличалась ни опрятностью, ни вообще любыми признаками нормального человеческого жилья. Но о нормальности подобной Шарик представления не имел, поэтому очень скоро почувствовал себя самым счастливым псом на свете.

          Однако Иван даже не подозревал, что способен кого - то, пусть даже собаку, осчастливить. Иван вообще о счастье имел самые что ни на есть смутные представления. Как, впрочем, и обо всем остальном.

         Родился Иван Васильевич Розгин давно. Кроме того, что это было осенью, Иван и не помнил ничего ни о своем дне рождения, ни об отце, которого знал лет до четырех. Вот маму помнил. А как же не помнить? Умерла его мама совсем недавно, две зимы прошло.

          Родился Иван необычным ребенком. Как физические, так и психические его недостатки были очевидны настолько, что врачи мощным потоком фактов и аргументов скоро напрочь потушили едва теплившийся у матери огонек надежды. Но мама Ивана забрала домой.  Судить о том, что повлияло на решение этой несчастной женщины, сложно. Можно лишь предположить, что глубокая и искренняя вера во Всевышнего не позволила ей отказаться от своего «креста».

          Марине Яковлевне, маме Ивана, пришлось ой как нелегко. И не быт тому причина. И даже не скорый уход испугавшегося черт знает чего (то ли молвы людской, то ли своей необычной отцовской участи) мужа.

         Марине Яковлевне было нелегко прежде всего потому, что ее мальчик был другим. Не таким как все. И диагноз врачей клеймом обозначился на  ее ребенке. А люди, так часто не замечающие в жизни главного, так яро закрывающие глаза на чьи - то достоинства, как - то уж очень откровенно, быстро и демонстративно угадывали в «клейменном» Иване чужака. Женщины сторонились, покачивая головами; мужчины абсолютно откровенно отводили глаза, не помогая даже иногда несчастной Марине Яковлевне дверь приоткрыть  в подъезд, когда на руках истошно орал сын, а под мышками еле удерживались необъятные авоськи с картошкой, молоком и хлебом. Дети, получившие изрядную порцию мудрейших наставлений от разумных родителей, бабушек да дедушек, не просто сторонились, а порой даже и камнем могли запустить в сторону несчастного Ивана.

            Иван рос, Марина Яковлевна старела. Нравы особой эволюции не претерпевали. Марина Яковлевна, ставшая после рождения сына отшельницей, благодарила Бога уже за то, что ее сынок не понимает своей участи чужака в этом мире мнимых своих. Он в силу своей болезни не воспринимал ни насмешек, ни издевок, ни безразличия, ни жалости, унижающей до безобразия.

           Марина Яковлевна боялась смерти как никто другой. «Пожалуй, дом дольше простоит без фундамента, чем Иван проживет без меня», - со страхом и болью рассуждала состарившаяся раньше времени женщина.

              Но нет. Марина Яковлевна умерла, а Иван жил. Сам по себе. Благо, какую -то квартирку убогую ему мать оставила. А впрочем, благо, что не нашлось дельцов, придумавших этой квартирке более подходящее применение.

               Социальные службы города, в котором жил (да уж, жил) Иван, старательно делали вид, что эта самая жизнь вот такого вот Ивана их никоим образом не касается. Деньги (пенсию по инвалидности) Иван получал. Вот и ладненько. Вот и хватит с нас, грешных, добра да внимания. В общем, Ваня кое-как, совсем незаметно для окружающих, существовал. 

               После смерти мамы Иван буквально почернел. Потерю он ощущал каждой клеткой своего нелепого естества. Правда, адекватно выразить свое горе он не мог. Он просто чернел…

          И только чудом попав на городскую свалку, он нашел себе занятие, которое как-то все же отключило в Иване программу самоуничтожения. Он стал ковыряться в отходах. И это занятие было сродни какой - то безумно интересной игре, условия которой были известны только Ивану. Он приходил сюда каждый день. И играл… Может быть, здесь, в отходах, в мусоре, он постигал какой - то высший, непостижимый нам с вами смысл. Может быть, в этом он видел свою, непонятную обывателям, философию.

         И вот как послание неведомых сил -  Шарик. Грязный, убогий, источающий немыслимое зловоние, но живой пес. Первое живое существо (не считая, разумеется, мамы), которое увидело в Иване человека. Более того, скоро Шарик (учитесь, люди!) отчетливо понял, что несет ответственность за этого нелепого, странного, но такого несчастного человека. 

          Иван да Шарик. Не поверите, это больше, чем семья. Это некий немыслимый духовный союз.

          Утро. Иван проснулся.

-Что, на улицу?

-Гав (да).

Вышли. Через десять минут:

- Гав-гав (пошли, Вань, замерзнешь).

- Идем.

        Завтрак. Иван варит гречку. Заливает молоком. Себе накладывает, Шарику. Садятся рядом.

        Собираются на свалку. Все как всегда. Иван оделся, Шарик из комнаты тянет шарф.

- Ур-р-р (завяжи, кашляешь ведь)

- Ну, давай.

Дорога на свалку проходит через автотрассу. Шарик, если машин нет, выбегает всегда вперед. Иван, принимая это действие друга за разрешающий сигнал, идет следом. На свалке у каждого свои дела.  Иван что - то ковыряет, раскладывает, бормочет чего - то. Шарик носится рядом, периодически поглядывая на хозяина.

          Уходят. Обед. Разогрел Иван кашу. Включает телевизор. Шарик у ног. Оба дремлют.

          К вечеру идут в магазин. Шарик ненавидит всех, кто так нехорошо смотрит на его Ивана. Иван покупает хлеб и молоко.

      Ужин. Чай с хлебом. Ленивое «гав» Шарика.  В Ответ Иван:

- Сегодня уже не пойдем. Ваня хочет спать.

-Гав (ну и ладно…)

         Ночь. Гармония. Покой. Необычное счастье.

         И так вот изо дня в день. Как мама вязала носки Ивану, аккуратно и монотонно разматывая клубок, так и жизнь Ивана, подобно ниточке, тянулась спокойно и размеренно.

           Вот опять поход на свалку. Все тот же маршрут. Все та же предварительная разведка Шарика. Выбегает. И вдруг… Визг тормозов. Хлопок. Мат водителя в форточку.

          Растерянный Иван берет на руки то, что осталось от его друга. Кладет на обочину. Склоняется и … Иван истошно, дико, как раненый зверь, начинает реветь. Этот рев не сравним ни с чем. Это безумное горе, это коктейль ужаса и необратимого несчастья. Это человек потерял себя! Нет, не собаку, не друга, это Иван потерял часть себя!

                Давили, уничтожали с того самого момента, как он, несчастный, посмел прийти в этот безумный мир. А сломали и уничтожили теперь, отобрав самое святое - душу Ивана, его Шарика.

              Холодными трясущимися руками с обезумевшим взглядом Иван несет тело убитого пса. Куда? Зачем? И что он будет делать?..

              Горожане, открыв выпуск еженедельной местной газеты, безразлично прочли заметку о том, что на городской свалке был найден мертвый человек (по документам, имеющимся в кармане брюк, Розгин И.В.) с трупом дворняги за пазухой. На просьбу откликнуться родственников умершего никто не отозвался.

Другие произведения автора:

женская мудрость

Твари

Я буду жить!

Это произведение понравилось:

Alina Svet

Светлана Елисеева-Вернер