Часть 4. Мастер.

27 мая 2022 — Vаlery

Уважаемые гости, настоятельно рекомендую перед чтением включать сопроводительную мелодию. Поверьте, такое чтение расширит эмоциональный фон и поможет понять идею автора, её глубину.
 

Часть 4

Мастер.

«Дай человеку огонь, и ему будет тепло до конца дня, но зажги огонь в человеке — и ему будет тепло до конца его жизни»
Терри Пратчетт.
 
***
 
Глава VIII.
Художник.
 
Сумасшедших побаиваются, их сторонятся, не любят, но только до той поры, пока не узнают, что этот сумасшедший — художник.
 
***
 
Глава IХ.
Мастер.
 
Старый художник посмотрел на портрет Елены Спартанской, над которым работал его ученик, и сказал:



— Ты не справился с заданием. Чтобы показать Елену прекрасной, ты выбрал неверный путь. Все эти украшения, их чрезмерная роскошь, которой ты изобиловал, решив, тем самым, проделать подмену внутреннего богатства женщины, лишь расстроили меня. Разве из-за такой куклы, увешанной драгоценными каменьями, могла начаться троянская война? Вспомни, ей завидовали даже богини!

 
— Простите, Учитель... Видимо, я не смог прочувствовать необходимого накала на тот момент.



— Не укоряй себя. Скорее всего, твои мысли были увлечены чем-то другим. Но я давно уже понял, ты одарённый художник, поэтому тебе нужна свобода выбора. Напиши такой образ, которым восхитишься. Почувствуй себя волшебником. И никогда не скрывай за белыми одеждами истину, потому что пытливый и цепкий взгляд сразу заметит подвох. Избегай в это время спокойствия для себя, но ощути жажду перевоплощения, поддайся этому соблазну, чтобы стать тем, другим, кого ты творишь, на то время, пока горит внутренний свет. Лови эти мгновения и в картинах твоих исчезнут границы между прошлым и будущим. Такое случается с каждым, кто несёт в себе живой огонь. Но будь осторожен с тьмой! Помни её Закон: если перестанешь контролировать свои мысли, то легко впадёшь в вакуум Забвения, и после не будет обратной дороги, ты не сможешь избавиться от этой магии.



— Учитель, но иногда я чувствую своё сходство с тьмой и мне нравится состояние, похожее на анабиоз. Происходит полное погружение, отпущение и свобода. Как можно после этого не любить тьму!
— Хм... Во тьме проще скрыться, мальчик мой. Но сливаясь с мраком, ты можешь упустить внутренний свет. Он медленно и незаметно угаснет в тебе и останется только безлунный, беззвёздный цвет ночи в его совершенстве. Ты остынешь, исчезнет желание бороться с тьмой. Ты привыкнешь к такому состоянию, растворишься и станешь невидимым...
— Я не боюсь тьмы!
— Меня она тоже не пугает, я её уважаю. Но увлекаться не стоит, поверь мне, я знаю, о чём говорю.
— А мне хочется снова и снова открывать для себя темень, разгадывать её жертвенность! Я ощутил её на вкус, почувствовал запах, разглядел пороки, понял безжалостность и оценил постоянство красоты. Её искать нет нужды, потому что тьма везде, она повсюду, она самодостаточна!
— Какой ты забавный. Но будь осторожен, обращаясь с тьмой. Её спокойствие обманчиво. Она может заманить и обокрасть. Она вовсе не гостеприимна. И не нужно в ней искать обитель. Тьма существует, но она для тех, кого невозможно вернуть...
А сейчас я хочу показать тебе одну картину...



— Что ты видишь в ней?
— Это совсем не чёрный квадрат... Это — ловушка! Я вижу там девушку. Она прислонилась к дереву-исполину и... и пытается что-то сказать...
— Ты поразил сейчас меня. Великий Леонардо как-то сказал: «Плох тот ученик, который не превзошёл своего учителя», но хочу добавить: также плох тот учитель, не показавший, как его превзойти. Сначала ты, рассуждая о тьме, подтвердил свои возможности и умение вырываться за пределы себя, а верная трактовка моей картины «Чёрная Степень» указывает на то, что тайна доступна тебе, даже под слоем краски. Теперь я вижу перед собой Мастера!
— Учитель, но я же не справился с образом Елены Спартанской!
— Это просто неудачная работа — подобное случаются и у гениев. Но я призываю тебя: люби свои творения! Такая любовь окрыляет и питает душу вдохновенным светом. Он есть в тебе, ты пронизан им. Делись им, чтобы приумножить. Тьма — это лишь временное увлечение, тебе сейчас нет места в ней. Когда-нибудь наступит твой черёд, а пока живи, стремись, падай, подымайся, взлетай и не смей останавливаться. Мечтай о невозможном! Разреши этому невозможному проявить себя и мечта станет реальностью. Это тоже Закон. Тьма не всесильна, у неё есть пределы, а за гранью её обязательно вспыхнет мятежный Свет. Скажи, разве тебя не привлекает утреннее небо? А малиновый закат не волнует? Пение птиц? А вода в роднике? Те, кто там, на тёмной стороне, желали бы вновь облить себя кристальной водой, но у них нет такого шанса. Невозможно вкус и насыщенный аромат спелого яблока променять на вселенский запах тьмы! Цени прожитый день, он важен, это опыт, чтобы совершенствовать предстоящий, и тогда новый день будет значимым. Стань светочем!
— Я всё понял, Учитель.
— Прости, но я больше не твой Учитель, ты свободен отныне в выборе. Не другим решать за тебя, есть у тебя дар или нет. Ты — Мастер и мой соперник. Энергия вибрации таланта долго в тебе спала. Она не поджидала и не выбирала нужное время, но вот проявилась. Теперь будь уверен в себе, в своей исключительности, потому что ты незаурядный.
— А я могу взять «Чёрную Степень»? Хотя бы на время...



— Хочешь помочь девушке? Бери! Я уверен, что ты сможешь её вернуть, Мастер. А я... Я бессилен это сделать, даже если сожгу полотно. Таковы Законы творчества и я им подчиняюсь. 
 
***
 
Глава Х.
Лабиринты души.   
 
Для Художника холст стал Судьбой, а он — её поклонником. Планида долго отвечала ему взаимностью. Но в последнее время Мастер чаще бывал с бокалом вина, чем с кистью. Что это? Кризис жанра? Застой? Муза повернулась не тем местом?
 

 
— Муза знает, где находится человеческая боль, — Художник не роптал, фраза вырвалась нечаянно. — Или искания обнажили мои слабости...
 
Дух независимости и произвол в выборе вывернули натуру наизнанку так, как это разразилось в эти дни, в эти недели и даже месяцы. Богатая фантазия, признак безграничной восприимчивости, не всегда шли Мастеру на пользу, но он не мог спокойно жить, полагаясь на безобидное настоящее, его терзало осознание, застывшее в причине, отчего он так упорно не желал сближения с другими художниками и пропускал местный бомонд. Повод: те не то что не понимали его картин, они были равнодушны к его творчеству или могли запросто ранить его чувства своими замечаниями. Мастер начал сторониться таких собраний, он не хотел ощущать себя там изгоем. 
 
В одиннадцатом часу ночи Художник вернулся домой и, бросившись в кресло, закрыл лицо руками.
«Давно такого не испытывал, — испуганно подумал он. — Непонятная какая-то усталость — и душевная, и телесная... Хоть подыхай от этой пустоты и апатии! Поговорить бы с кем по душам, тет-а-тет... Эй, кто-нибудь! Нет ответа...»  
 
Как будто всё было хорошо с утра, он получил заказ на картину и приличный задаток.
«Ого! — мысленно воскликнул он тогда, шутливо взвешивая полученные купюры, радость от которых не с кем было разделить. — Интересно, сколько же это будет в яблоках?»
 
Вечер он провёл в приличной компании знакомых — умных и талантливых, женщин и мужчин, не художников. Смеялись, шутили, немного выпили... Но вдруг в какой-то момент Мастером овладело неизвестно откуда взявшееся не то что уныние, а настоящее отвращение к жизни. Он резко встал и, никому ничего не объясняя, ушёл к себе домой. Однако, родные стены не принесли покоя. Ему хотелось зареветь от тоски, которая душила, от раздражения, от острого чувства ненужности и опустошения. Он ощутил себя сиротой. Художник с грустью отметил: «Будь я юным, то так и поступил бы. Это же потрясающе — выплакаться всласть, не ожидая, что сейчас кто-то тебя остановит! Это так упоительно, когда никто не вмешивается...»
 
Склонив обречённо голову, он вяло настраивал себя: «Теперь не уснуть...». Подытожив ближайшее бессонное будущее, он так и не смог контролировать поток мыслей, которые стали злобно ворочаться, намекая на покинутость, на суету и пошлость бытия. Самоанализ — что может быть хуже! Добро пожаловать, глубокая депрессия! Первым обязательно придёт отрицание всего, потом — злость. Ну и, конечно же, заключительная часть — мольбы, самое жалкое состояние...
Ему показалось, что вся его жизнь, и всё, что его окружает, благодаря его же стараниям, — это обычный хрупкий шарик, какие развешивают на ёлках, урони его — рассыпятся по полу мелкие осколки.
— А я буду стоять, как дурак, с ниточкой в руке, переполненный сожаления, — вслух сказал он, представляя себя не «дураком с ниточкой», а почему-то разбитым шариком...

Художник словно решил убедить себя, что — да, его жизнь никчёмная. Стал перебирать прожитые годы, беспощадно истязал их, потому что в каждом находил бесполезное переливание из пустого в порожнее.
«Я, конечно, догадывался о великом ходе развития, о том, что у всякого муравья, у любой козявки непременно есть своя сверхзадача, а уж у меня-то...».
— Какое самообольщение! Какая ненадобность! — всякий раз выкрикивал он.
«Кому я нужен? Вот припрётся немощная старость, а я один — и что тогда? Начнутся новые, настоящие страдания, они будут словно ржа разъедать остатки моего здоровья и страх смерти доконает меня!»
 
 
«Такое состояние, будто во мне умирает маленький бог... Бог — Логос*, он устроил мир и является огнём, воспламеняющим и угасающим, он в единстве противоположностей, он — моё вдохновение. Я знаю, что во мне оно не бессмертно, но почему-то от этого не лучше и не хуже, и если брать по Ремарку, то сейчас «мне — никак», и это очень плохо!
Я чувствую, пришла пора штопать душу, но не знаю, с чего начать...»
 
Мотнув головой, Художник вскочил с кресла, прошёлся по комнате, и только теперь услышал мелодию, доносившуюся со двора — кто-то тихонько играл на скрипке с балкона соседнего дома. Звук доносился едва-едва, но он разрывал ночь...
Мысли, томившие его, рассыпались сухими бенгальскими искрами. Он пожал плечами, прилёг на диван и стал слушать... Сначала с недоумением внимал, а после громко вздохнул — не то сожаление о чём-то утраченном, не то радость показали его черты. Такое бывает, когда внезапно встречаешься с тем, о ком подумал мгновение назад.
 
«Эта девушка... Вот уже в который раз встречаю её в городе — то в парке, то в сквере, или просто шагающей по тротуару. Наши взгляды не пересекались, наблюдаю только я...
Когда увидел её впервые, она показалась натурой, переполненной скрытого азарта, внутренне присущей этому явлению, и мне захотелось создать на холсте такую форму чувственности, чтобы даже тени и те стали живым воплощением горячей крови.
Незнакомка всегда глядела куда-то вдаль, в глубину, и не важно направление взора — вбок, вверх или под ноги, она налету схватывала новые эмоции и впечатления, которые, видимо, были многочисленны и как-то успевали отражаться на красивом лице — то в нахмуренных сосредоточенных бровях, то в восторженной округлости глаз, или в спокойной, холодной улыбке, в загадочном прищуре ресниц. Красота сочеталась с магическим очарованием в каждом движении — и когда она тонкими пальцами поправляла себе волосы, и когда пожимала плечами, и в повороте и наклоне головы.
 
Взалкал Мастер: «Увидеть её взгляд ближе, чтобы почувствовать затаённое пламя на себе. Не понять, а именно почувствовать, ощутить впечатление, его миг, случайность! Возможно, в этом и есть сама жизнь: в пространстве МЕЖДУ охватить целый мир, Вселенную. Но мне нужна та часть, которую невозможно выразить словами, потому что слов таких нет и не будет! Когда говорят «в глазах смотрящего весь мир», то кого-то подобное может вдохновить, но мне этого не надо, и мечтательница не нужна, в глазах которой отражается небо. А та, которая являет своим телом, своим взглядом чувственную ярость — да! Она мне необходима!» 
 
Сон пропал окончательно.
Художник вскочил с дивана, закрепил на мольберте новое полотно и спешно начал приготавливать краски и кисти.
Включил свет.
 
— Нет, не то! — Художник грубо швырнул в сторону натянутый на подрамник холст. — Не то!
 
Он принялся напряжённо перебирать кипу картин, он суетился, спешил, пока, наконец, не зашептал содрогаясь:
 
— Вот она!
 
Мастер поднял перед собой старую картину и не сводил с неё глаз.

— Учитель в своей «Чёрной Степени» смог создать ажур из хаоса. Весь порядок он сжал до минимума, потому что тьма не способна удерживать расстояния, она захватывает жертву любым объёмом. Желание Маэстро наполнить смыслом абсурд оправдалось. Он комбинировал, чтобы получить совпадающую линию видимого и того, что только воображалось, и это ему удалось; он узнал о тьме всё, он сумел не только проникнуть в её пространство, но и спастись, оттолкнуться от вязкого дна; он нашёл силы, как управлять первобытными инстинктами мрака. Поэтому «Чёрная Степень» настолько привлекательна... Как я мог о ней забыть!
 
Художник чуть не взвыл.

 
— Учитель предупреждал, долго смотреть в «Чёрную Степень» нельзя... Но вдруг я узнаю, что хотела сказать девушка, прислонившаяся к дереву-исполину... Да вот же она! Смотрит в мою сторону... Этот зырк! Ab intra* — да! Она смотрит внутрь изнутри! Живая Ведьма! Своим взглядом поглощая всё вокруг, даже свет, как чёрная дыра! Видимо, оттого усталость туманит мой разум, и хочется спать... Или я уже уснул? Нет-нет, я просто задремал... Интересно, а можно задержаться в этом состоянии, когда и не сон, и не реальность?  
 
А за окном пылала тьмою ночь...
 
Глава ХI.
Парфюм Любви.
 
Художник засмотрелся на капельку росы, дремавшую в изгибе тонкой былинки, а в ней балансировали заря и ночная темень — кто кого!
 
Захлопав крыльями, ночная птица всколыхнула тёплый воздух, былинка закачалась и капля упала в траву. Но Мастер услышал гулкий удар. «Или это сердце толкнулось?». Тьма враз уплотнилась. Звёзды ринулись вниз, увлекая за собой ночное небо. Зыбкие границы предметов притаились, возбуждая фантазию Художника. Создалось ощущение, что сам он болтается, как неприкаянный, в невесомости, а где-то совсем рядом звучит мелодия, которая доносится из дома напротив, которую предчувствовала и ожидала душа.
По телу рассыпались колючки озноба.

— Есть тут кто-нибудь? — спросил он и не узнал своего голоса.
«Куда мне идти? Что это за место?»
 
Совсем рядом послышался смех... Показалась девушка... Она мягко ступала по влажной траве, а потревоженный медовый запах клевера поднимался от земли, пеленал её босые ноги, бёдра, высился, густо обволакивал изогнутость обнажённого тела, путаясь в разливах волос.
 
Незнакомка шагнула навстречу, а Художник всё всматривался в её лицо, пытаясь найти в уголках девичьих губ издёвку. Но вокруг рта не было и следа от иронической складки, улыбка виделась прохладной, как у Джоконды, и немного сентиментальной.
 
— Я заметила, как ты сюда пришёл... как ты сидел один... печальный. Я поняла, что ждёшь ты меня.
— Это правда. Я ждал...
— Ты такой смешной, — девичий голос шепнул ему прямо в губы. — Мы же сейчас там!
— Там — это где?
— В том месте, где рождается Любовь.

В руке девушка держала спелое красное яблоко. Она звонко засмеялась, поцеловала яблоко и протянула Художнику со словами: «Бери да помни!». Обхватив тонкими дрожащими пальцами напряжённые виски Мастера, прижала к груди... и растворилась, исчезла, оставив сладковато-пьянящее благоухание...
 
Сквозь подрагивающие веки, мужчина разглядел очертания своей комнаты, но продолжал лежать, оставаясь ещё некоторое время внутри происходившего во сне...
 
«Чёрная Степень», ставшая сообщником ночного безрассудства Мастера, казалась давно забытой на мольберте. Она молчала, пока взгляд Мастера не трогал её тьму.
А на столе красовалось спелое яблоко, оно источало тот самый сонный аромат...
 

 
 
 
 
(продолжение несомненно будет!)
 
 

 
*Логос — слово, мысль, смысл, понятие;
*Аb intra (лат.) — изнутри.
 
 
 
 
© «Стихи и Проза России»
Рег.№ 0337333 от 27 мая 2022 в 10:52


Другие произведения автора:

Столикий Автор

Про своё...

ЛЕТИСИЯ

Рейтинг: 0Голосов: 0198 просмотров

Нет комментариев. Ваш будет первым!