Напала на мужика гнетуха. Лихорадит, спать не дает: то бесы пристают, с ума сбрасывают, то девы прозрачные в окно глядят. Гнетуха кого не залюбит – не одну ночь промучает.
Чахнуть мужик стал, тосковать.
Ночью запряг лошадь. Сел в телегу и уехал до первых петухов.
Жена кривится, сестра её, свояченица, злобится. Тёща последним зубом вслед цыкает: ишь, туман выше пояса, а он в лес собрался.
А лошадь идет бодро. Мужик едет в телеге, радуется. Дышать стало легче. Вот только бы лешего через хомут не увидеть. А куда едет, и сам не знает…
Так-то мужик смирный. «Работящий – так про него говорили. – Хотя и чудной. Скворечники любит».
Долго ехал, коротко ли, а утро растаяло, день прошел – дело к вечеру. Разомлел и уснул в своей телеге.
Мимо шла лихая артель лешаков, все в шляпах, каждый ростом выше избы. Не спал бы мужик – обмер от ужаса. Да те в этот час уж сытые были, веселые. Ну и пошутили: развернули телегу. Обратно, домой. Посмеялись над мужиком.
Выспался мужик. Проснулся, потянулся и дальше едет, всему радуется.
Видит, на пне сидят его старик со старухою, кашу едят. Мужик поклонился им, и они ему. К себе зовут. Но мужик-то враз догадался, что это лешие. Сотворил молитву – духи подхватились и спешно исчезли. А мужик призадумался.
Вот, думает, как загостевала у них свояченица, сестра-то жены, так всё и пошло наперекосяк. Раньше-то – тишина, мир в доме. Тёща ласковей матери. Хлеб печет – мука просеяна, вода процежена. Какая где свадьба, а уж за хлебушком непременно к ним. И мужика всегда зовут: куда же без гармониста. Весело жили. А теперь что за жизнь? Тёща как мхом заросла. Жена с сестрой у печи целыми днями, травы зеленые варят. Спать ложатся – не перекрестятся! По ночам и то нет покоя.
Ночью как-то встал, видит – свояченица у печки. Оперлась на кочергу. И всё качается, будто дремлет. Мужик ей: мол, оделась бы, что ли, не лето уж. Та кивнула. Закачалась, стала меньше да тоньше, девушкой обернулась, а потом вдруг исчезла, как не было. Как приснилась. А утром, как ни в чем не бывало, с женой опять у печи, опять зелье варят. С тех пор и сохнуть стал.
Едет мужик в телеге дальше, и что-то беспокойство его берет: вроде был уже здесь.
Вдруг лошадь как шарахнется – и встала кобыла старая. Не идет. Ни «тпру», ни «ну».
Глядит мужик, впереди бежит девочка, белый платочек на голове. Хотел было подвезти девочку, и она вроде приостановилась. Кнутом лошадь жиганул. Лошадь побежала. И девочка побежала. Не догнать. На лошади догнать не может!
Свернула девочка с дороги – и с глаз долой. Мужик подъехал, посмотрел: а там и следочка нет! Ага, думает мужик, не иначе лешачиха была: уж больно красивая. Как жена в молодости.
Слез мужик с телеги, умылся в ручье. Однако не помогло. Дорога-то явно знакомая, а ведь сколько уже проехал. Вот так оно и бывает, смекает мужик, когда лешие-то глумятся.
Иной раз так скрадут дорогу, что люди аж неделями, ежели не годами не могут выйти на свой путь.
Сел опять в телегу. А другой дороги нет как нет. Одна лишь эта, до травинки знакомая – дорога к дому. Да что-то никак не кончается дорога, всё стелется и стелется, а сколько времени стелется – не понять.
Едет мужик, думы думает.
Жену вспомнил. Как молодым еще влюбился в неё сильно. Так сильно тогда от любви намаялся – ну ничего поделать не мог. Женился.
Вспомнил, как мать пошла тогда по ворожеям. Одна и надоумь, что это он в Грёзу влюбился, в нечистую силу. Надо, мол, взять побольше иголок да понатыкать от порога до кровати. Да все иголочки перекрестить. Грёза как наколется, так и пропадет.
Мать купила иголок и уж понатыкала-то, понатыкала! Ой, мать честная, что было потом!.. Да только никуда жена не пропала.
Вдруг всполошился мужик: вроде как домой скорей надо.
А за деревьями – ну так и есть! – его деревня. Вон речка Быстрянка, где мальчишкой чуть не утонул. Вон и дом его родной – крайний, со скворечниками на березах.
Подъезжает, а в деревне как вымерли все. Дома перекосило, крыши дырявые, заборы на земле. Собаки, и те не лают.
Ураган прошел, что ли? Или Мамай с войском?
Свой дом-то по скворечникам узнал, но все окна крест-накрест заколочены. Дверь на одной петле болтается. Вошел – никого. Позвал – никто не откликается. Пусто и пыльно.
Мужик осколок зеркальца с пола поднял. Посмотрел, а там – глаза чужие, тоскливые. Вроде и он это, и совсем не он.
Прищурил мужик глаза ослабевшие – а он весь седой, борода седая.
Всё понял старик. Это не Мамай, не ураган прошел.
Жизнь прошла.
Другие произведения автора:
ВРУША-МАРФУША
НЕУМОЙКА
ТЕРЁШКА-ГУСЛЯР
Это произведение понравилось:
Новые
Меню
