Много людей на перепутье стоит.
Тому о жизни подумать, другому передохнуть, третьему не с кем словом перемолвиться. А я, пенёк старый, слушаю всех да на корешки наматываю. С вами иногда делюсь.
Ехал как-то мимо купец-молодец. По виду богатырь, а как с лошадёнки-то слез – воду из баклажки пьёт, трясётся! Так заикается, что двух слов связать не может! Мне-то чего, скриплю да слушаю. Ни слова не понял.
Скакун под ним, надо сказать, – кожа да кости. Того и гляди упадёт. А как купец на конька своего полуживого опять вскарабкался, травкой сушёной как хлестнул – умчались прочь быстрее ветра! Откуда силы взялись?
Саму-то историю мне потом старуха-травница рассказала. А я уж вам. Так что ежели совру невпопад, не обессудьте.
Дело было так. Заехал этот купец-молодец в здешнюю деревню переночевать. По всему видать, семейный мужик, заботливый. Жене подарки вёз, детям гостинцы разные, – никого вниманием не обошёл. Остановился у бабки-травницы.
Хозяйка с лица добрая, не завистливая. А что запах по избе духмяный, так оно и понятно. На каждой верёвочке – травки сушатся. Из кореньев Плакун-травы сложишь крест – нечисть тебя, как огня будет бояться. С травой Иван-да-марья на последней кляче – от первого коня удерёшь. Есть и вовсе злые травы, но об них знать не надобно.
Денег старуха не взяла. Только на купца глазами белёсыми посмотрела. Будто в грудь толкнула, мол, уезжай от греха. Не послушался, а зря.
Постелила старуха честь по чести: в горенке, ближе к печке, перина под потолок. В самый раз с дороги отдохнуть. Парного молока вечернего на крыльцо поставила. Сама за брусничным цветом в лес пошла.
Попил купец молочка. На перину пуховую прилёг и задремал сладко.
Ночью чует – неладное происходит. Лижет его кто-то по голове. Язык, как доска, шершавый, того и гляди без кудрей останешься. Что за издёвки? Прихватил спросонок купец кого-то во тьме. Думал, кошка. А лучину-то зажёг – совсем дело плохо.
В руках какая-то жёлтая зверушка лохматая шипит-извивается. Язык аж до пола висит! «Не иначе,– думает купец,– петух яйцо снёс. Потом сам и высидел!»
Взял это чудо попятное и в сторону отбросил. И давай скорее молитву читать да креститься: «…не введи нас во искушение, избави нас от лукаваго!» Спасибо, рука с перепугу не отнялась!
Нежить злобным языком щёлкнула и – растаяла, ровно дымок в печной трубе.
Ох, не зря купцу сомнения были. Надо завсегда слушать, что нутро тебе советует. Оно ж твоё, оно худого не подскажет.
Встал купец-молодец, решил воды в сенцах попить-остудиться.
Мимо окна идёт, глянь, а там – рожа! Глаза огромные навыкате! Нос, как дуля, ходуном туда-сюда ходит! Купец еле от окна отскочил.
К зеркалу присел, кудрями испарину со лба вытирает.
Ох, не надо было ему ночным делом на себя глядеться. Чай, не красна девица. Знающий человек за полночь к зеркалу близко не подойдёт. Можно такого натерпеться!
Глянул купец в зеркало. А оттуда, и правда, красна девица ему лыбится. За зеркалом проверил – никого. Ущипнул себя побольнее – не сон! А красавица посмеялась над ним, ресницами взмахнула – мужик и остолбенел. Глаз отвести от неё не может! Так всю-то ноченьку и просидел, таращась на юницу.
Угораздило же купца влюбиться – в Зеркалицу. В Хозяйку зеркала!
Так-то она никому не показывается. Живёт без обличья, без горести. Ни до кого дела нет. А тут на-ка, показалась! Совсем, видать, голову от любви потеряла.
Раз в тыщу лет и такое чудо случается.
Купец как зачарованный стал! Дом забыл, дела забросил. Туесок с брусникой – бабка его детишкам по ягодке собирала! – до сих пор на крыльце стоит.
А купчишка, знай себе, зеркало глазами мозолит. Денно и нощно!
Зеркалица и рада стараться. Что за день вокруг себя подглядит, то ночью, значит, купцу и показывает. Забавляет малоумного.
Разве что вострух, лизунов и разных жердяев не отражает. Не любит их, хоть тресни! А у нежити от такого неуважения большая обида на неё накопилась.
Вот и надумали домовые духи проучить хозяйку зазеркальную. А то будет тут какая-то стекляшка распоряжаться!
За печью втроем засели. Думают, как обольщение с купца снять.
Лизун у них первый выдумщик. Ухват ли уронить, под руку кого толкнуть, горячий чугунок опрокинуть,– это он мастер. А тут ничего придумать не может! Извертелся, бедный, всю посуду языком шершавым до блеска вылизал! Нету мыслей.
А где Лизун, там и Воструха ушастый. С виду вроде бабочки, только у него вместо крыльев – уши огромные. Взмахнул – и летай! От ушей у Вострухи и слух острый. Рыба в озере зевнёт, и то услышит.
Жердяй долговязый, что купца до испарины испугал, тоже здесь. Надоело ему шататься по ночам, страхи в чужих окнах наводить. Тут дело позаковыристей. Купца от Зеркалицы отвадить надо!
Молчат, в три головы думают. Жердяй от старанья башкой в потолок стучит, Лизун со стола крошки слизывает, Воструха мотыльков от огня отгоняет,– ничто на умы не идёт!
Лизун схватил Воструху языком за ухо, на солонку посадил да как цыкнет:
– Не мельтеши!
Воструха сидит, в солонке ёрзает.
Лизун глянул на него, липучим языком прищёлкнул и придумал, как им ловчее купца с Зеркалицей-то разлучить, дружкам и рассказал.
Пришли они в купцову горенку, благо тот в отъезде был. Жердяй солонку над кроватью купца держит, Лизун подушку его вылизывает. Воструха по солонке ушами бьёт, соль на подушку ровным слоем рассыпает.
Ушами вдогонку помахал, подушечка и высохла. Жёсткая стала, как точильный камень! Купец в темноте ляжет, лицом обязательно обдерётся. Глядишь, и разонравится Хозяйке своей зазеркальной!
Притаилась нежить, облизывается. Ждёт, что дальше будет.
Купец как возвернулся, сразу бегом к зеркалу. Зеркалица милёнку опять что-то показывает: то веселит, то пугает его. А у того от счастья лицо глупое-преглупое! Башкой, как тюха-матюха, кивает да разную чепуху в ответ нашёптывает.
Воструха слышать их уже не может:
– Он же которую ночь кряду… в любви ей клянётся! Не верит она ему, что ли?
Луна в оконце заглянула, зевнула – и дальше пошла.
Того и гляди, первые петухи запоют.
Купчина в горенку заходит, потягивается. Вроде как, спать собрался. Потом подушку взял, потрогал, погрозил кому-то в темноту да на пол со стуком и бросил.
И забылся блаженным сном.
Переглянулись Лизун, Жердяй и Воструха. Не иначе подсмотрела за ними Зеркалица, купцу и наябедничала. Всё опять да сызнова?
Лизун языком затылок себе чешет, Жердяй потолок подпирает. Воструха на них ушами машет, вроде, успокаивает. Лизун как даст ему языком по лбу, чтоб не насмешничал! Сразу и осенило, чем купчишку зацепить:
– Мужичина насмешку не любит… А такой, как этот тем более!
Воструха от восторга и ушами, и ладошами захлопал! Лизун как шипит на него:
– Разбудишь!
Прислушались нечистики. Спит, купец-бедолага, умаялся.
Сызнова к нему в горенку зашли, а дверной проём тряпкой занавесили. Будет для Зеркалицы и подвох, и обидность будет!
Лизун купцу волосы языком слюнявит. Жердяй, в обе руки левые, из перины перья дёргает. Воструха кудри купецкие колтуном взбивает, в копну укладывает. Сами от смеха чуть не давятся.
Утром купец проснулся и привычным манером к зеркалу. Зевнул – так и остался, раззявив рот. Вся голова в пуху да в перьях! Все волосы вперепут! Петушиным гребнем торчат чуть не под потолок!
Купцу рот обратно не закрыть. А Зеркалица мил другу как захохочет в лицо – лучше бы плюнула. И, правда, больно уж смешон купчина… спросонья да в перьях.
Заскрипел зубами купец-молодец. Пятерню в волосы запустил, а назад – никак! Ничего не понимает, злится да пятнами красными идёт. Вот влип!
А Зеркалица хохочет, заливается. От смеха стекла по избе дрожат. Ну и развеселил, ну и потешил друг сердешный!
Купец брови-то сдвинул, да как даст кулаком по столешнице! И вон вышел.
Даже нечисть затихла.
А потом так обрадовались, чуть не пляшут. Поделом тебе, кичливая Зеркалица! Будешь знать Лизуна, Воструху и Жердяя! Будешь знать, как их в зеркале не показывать.
Не успели они нарадоваться – купец вернулся. Волосы мытые, глаза виноватит. Мириться пришёл. Ровно он и не купец, а мокрая курица, кисель!
Нос в нос с Зеркалицей опять сели, про своё шепчутся. Зеркалица даже запотела от удовольствия да ещё на нежить нажаловалась. Купец ее утешает, тряпицей слёзы ей подтирает. До зорьки утренней замирялись! Пока Зеркалица сама не утомилась и не успокоилась.
Купец молочка утреннего парного откушал, и задремал.
Но Лизун молодец, новый изворот придумал! Всего и надо-то: травки в молоко подбросить. А у хозяйки их много, травок разных. Цельными днями по лесу бродит, травница старая.
Найдётся и для купчишки травка-отравка. То-то Зеркалица порадуется, когда её мил друг начнёт околесицу нести да фортеля перед ней выкаблучивать.
Придумать-то Лизун ловко придумал. Да на ровном месте и конь спотыкается.
Вроде, всё загодя приготовили. Жердяй молока парного вечернего с крыльца принёс. Лизун травки в него накрошил, не пожалел. Молоко от травы аж зелёными пузырями закипело! Пришлось Вострухе ушами махать, питьё скорее остужать, пока купец Зеркалицей сидит-любуется.
Лизун молоко лично сам понёс. Несёт, язык от старания высунул, расплескать боится. Воструха вокруг летает, мошкару от него ушами отгоняет. А Лизун на свой язык длинный возьми да и наступи! Кринка с молоком из лап и выскочи.
Мимо купца да прямо в зеркало.
Прямо Зеркалице в лицо!
Всё молоко на зеркало и вылилось. Потекло белое по стеклу, всё полотно залило. Зеркалица криком как закричит:
– Ослепили! Не вижу!
Страшно ей стало. Не отражается ничего. Только слезы молочные по стеклу текут.
Купец и сам перепугался, давай скорее вытирать. Смотрит в зеркало, а там лицо девичье – прежде прекрасное – исказилось до безобразия!
Словно очнулся купец, опомнился. Не понимает, как он мог какую-то стекляшку зеркальную так превозносить? И себя, и дом с женой да детишками в одночасье забыть?
Стыдно стало купцу. Мотнул кудрями и говорит: «Обман всё. Мне домой пора».
Что тут стало с Зеркалицей! Затрясло – чуть стекла в избе ли не полопались.
Чует купец, опять волю теряет, чарам колдовским еле противится. Поднял руку, хотел в сердцах зеркало на осколки разбить! Глядь, а позади злодейки, сразу за её спиной, нечистая тройка стоит-ухмыляется! Один жёлтый, что ночью волосы ему лизал. Другой тот, что в окне мордой своей до испарины его испугал. Да ещё бабочка какая-то с ушами рожи строит!
И вдруг понял – это не за её спиной, это позади него вся нечисть скопилась! На защиту подружки своей злобной выстроилась.
Со всех сторон купца обложили. Надо бы бежать, да некуда. Стал мужик кукиш им показывать, говорят, помогает. А зря говорят. Ничего не помогает.
Нечисть от хохота заходится, глумится над ним, Зеркалице, подружке своей подмигивают! Совсем в угол зажали купца. Ветки, пучки, травки какие-то на голову ему сыпятся. Два корешка упали на пол и крест-накрест лежат, будто жизнь его перечёркивают.
Схватил купец корешки в кулак, а это Плакун-трава. Крестиком их сложил, как старуха учила. И прямо нежити в морду суёт! Свободной рукой открещивается, молитву Владычице Богородице читает.
Стала отступать нежить с зубовным скрежетом. Будто ржавый ворот на колодце скрыпит! Злится, а супротив Плакун-травы да молитвы святой ничего поделать не может.
Так и полопались один за другим от злобы, как мыльные пузыри.
Стоит купец, испарину со лба вытирает.
Глянул в зеркало, а там поперёк стекла – трещина. Словно, жизнь его пополам разделили. В одной – он, а в другой – Зеркалица… губами шевелит, словами колдовскими волю из него выдавливает…
Наклонился купец, траву Иван-да-марья старухину с полу подхватил, головой в окно и выбросился! Да на конюшню!
На лошаденку какую-то вскочил, травкой её ударил. Клячонка как на дыбы поднимется! Да как понесёт седока! Около меня, пня старого, только и выдохлась.
Стоит купец на перепутье, глазами безумными бегает.
Какую дорогу выбрать – не знает.
Ему б остановиться и задуматься. А он, бедолага, через буреломы да овраги дальше помчался! Словно, кто за ним по пятам гонится, вернуть его хочет.
А никто за ним и не гнался. От себя убегал купчина, от стыда и глупости своей. Время-то сколько зря упущено.
Коня жалко, загонит его купец.
Другие произведения автора:
НЕУМОЙКА
ВРУША-МАРФУША
ЛЕСОВУХА
Это произведение понравилось:
Новые
Меню
Спасибо, Вячеслав! 
