Коза Ностра и Парфен Судомойкин

Парфен Судомойкин коленом отодвинул задвижку  и протиснулся в открытую калитку. В руках он держал старый брезентовый плащ с капюшоном, который приспособил вместо мешка, туго набив его травой и свернув в узел. Высыпав половину травы в старую цинковую ванночку, вторую отправил в большой полиэтиленовый мешок и положил на дрова, повыше.

Из свой будки вылез пес Валдай, сладко потянулся и подошел к хозяину.
-Ну, охранник, - спросил Парфен, - как у нас дела?
-Гаф! - коротко ответил Валдай.
-Молодец! Благодарю за службу! - похвалил пса Парфен. - Погоди, маляхо с делами управлюсь и тебя покормлю.

Парфен направился к сараюшке, где за дверью уже нетерпеливо постукивала копытцами коза, отпер замок и выпустил ее на волю. Коза легонько боднула Парфена в колени.

-Знаю, знаю, Нострушка! Ну, виноват, прости. Ходил деньги зарабатывал, вот и пришлось тебе целый день взаперти…Иди, Нострушка, поешь!

Издав "мекеке", коза подбежала к ванночке и стала, звучно хрупая, есть траву.
Парфен отпер дом, снял с плеча сумку с продуктами, сбросил пиджак, взял чистую кастрюльку и вышел во двор. Он взял ведро со степлившейся на солнце водой, вымыл козе вымя и привычно подоил ее.

-Ай, молодец, Нострушка, ай, молодец! - похвалил он козу, увидев, что молока чуть не полная кастрюлька. 
Коза подняла голову и, не переставая жевать, поглядела на Парфена. Изо рта у нее торчали стебли травы и казалось, что у Ностры выросли зеленые усы.
 Парфен отнес молоко в дом, и процедив через чистую тряпицу, перелил молоко в кувшин. Кувшин поставил в подпол.

Из сумки он извлек пакет пшена, пачку сахара, коробочку чая, буханку черного хлеба и завернутую в пакет кость с остатками мяса.
 Выйдя на крыльцо он позвал Валдая и протянул ему кость.
 Пес аккуратно взял кость зубами, затрусил к свой конуре, скрылся в ней, повозился немного и вылез наружу. Уже без кости в зубах. Увидев, что хозяин присел на крыльце, пес неторопливо подошел и лег около ступенек. 

-Ну, ты и жук! - сказал Парфен. - Про запас значит спрятал. А сам и не голодный вовсе. Это кто ж тебя потчевал сегодня, жулик ты хвостатый, а?
-Гаф! - прозвучал ответ. То есть, не твое, мол, дело!

Хозяином собаки был Парфен, но в селе Валдай был единственным псом, а потому добровольно взял на себя обязанности по охране всей деревни. Впрочем, деревней ее можно было назвать с большой натяжкой. Всего семь дворов с хозяевами, остальные стояли заколоченными, либо совсем уж развалились. Да и все население - шесть старушек, да он, Парфен Судомойкин.
 Отсыпаться Валдай всегда приходил в свою конуру во дворе у Парфена, а ночью бегал по деревне и охранял ее, за что старушки его подкармливали чем могли.

Собакой Парфен обзавелся после того, как ночью у него увели козу. Взломали замок и увели. 
Это была другая коза, еще до Ностры. Впрочем, когда-то Ностру звали Машкой, а свое новое имя она получила вот каким образом.

Парфен тогда возился во дворе, обтесывал жердину для забора, когда услышал, что около его ворот остановилась машина. 
Машины через деревню проезжали редко. Не то что раньше, когда еще колхоз был. А не стало колхоза, редко ездили машины и от животноводческой фермы, что была на краю деревни,одни стены остались.

Парфен машине удивился и к воротам подошел. Около старенького "Жигуленка" стоял мужчина, лет под сорок и энергично разминался, приседая и разводя руки в стороны.

-Здравствуйте, отец! - поздоровался мужчина. - Ох, место у вас тут красивое! Сказка просто!
-А что, - подумал про себя Парфен и вышел из калитки. - Возрастом аккурат в сына моего!
Вслух сказал: - Место, сынок, действительно, красивое! Куда путь держишь?
-А и сам не знаю! - засмеялся приезжий. - У вас в деревне на постой можно у кого остановиться? На все лето. Я заплачу!
-Остановиться можно. Хочешь, у меня останавливайся? Или ты, сынок, старушек больше уважаешь? В деревне одни старушки!
-Э-э, нет! Со старушками скучно! А рыбалка как у вас тут?

Прямо перед домом Парфена лежала дорога, а за ней, за небольшим лужком - озерцо, окруженное с трех сторон деревьями.

-А что ж! Посидеть с удочкой можно! Рыбка водится. 
-Остаюсь! - решительно сказал мужчина. - Принимай на постой.
-Только с кормежкой худовато! Известно, какая еда в деревне?
-Батя! Ты живой? Значит и я выживу!

Вот так он и познакомился с Володей, Володькой. Володя рассказал, что он писатель и специально удрал в глушь - книгу писать. И отдохнуть на природе заодно. В еде он неприхотлив, а спать может и на сеновале, если есть такой. Одним словом познакомились. Очень Володька Парфену понравился. Умный, да складный. 

И тут вдруг распахнулась калитка и на улицу вышла коза Машка, бродившая до того по двору.

-О! Явление третье! Те же и коза! - засмеялся Володька.
Машка наклонила голову и бросилась вперед, норовя попасть Володьке ниже живота.
Гэп! - сказал Володька, поймал козу за рога и, напрягши мускулы, удержал ее на месте.

Такой потехи Парфен давно не видывал. Володька и коза стояли на месте и давили друг на друга, как японские борцы, которых Парфен однажды по телевизору видел.

 Машка вела бой честно, головой не вздергивала, а только перла вперед. Сила у нее была не маленькая, да и упрямство помогало.

-Как зовут - то ее? - пропыхтел Володька.
-Машка! - ответил Парфен.
-Какая к черту Машка!? Это не Машка, а Коза Ностра какая-то!

Они несколько минут топтались на месте, пока Володька не отпустил руки и не вильнул всем телом в сторону. Машка, по инерции, пролетела мимо и остановилась.

Э-э-э! Брэк! - сказал Володя, видя, что Машка готовится к новой атаке.
Странно, но Машка его послушалась.
-Ну, иди сюда! Давай знакомиться и дружить, коза Ностра!

Вот так и началось.
 Володька звал ее только Нострой, А потом и Парфен машинально перенял. Так Машку и перекрестили. Удивительное было в том, что Ностра привязалась к Володьке, как собачонка за ним бегала.
 Возьмет, бывало Володька диковинную машинку, ноутбук под названием, пойдет к озерцу, сядет и печатает. А Ностра за ним следом, вкруг Володьки траву щиплет.

 Парфен удивлялся на своего постояльца. Целый день сидит и печатает, печатает, печатает. Иногда отодвигает все в сторону, уходит на луг, ложится на спину и лежит неподвижно. Возвращается обратно, смурной, как туча дождевая. Сядет, выругается. Опять печатает.

 Иногда сам с собой разговаривает. Читает что напечатал, а сам бормочет: - Не то все это, не то, черт меня побери!

И по голове себя стучит: - Думай, голова! Шапку куплю!

А иногда вдруг довольный и ест с аппетитом. Говорит, получилось, мол.

Но чаще про еду забывает, только отмахивается: - Потом! Потом!
И курит одну за одной нещадно. Чтоб в доме не дымить, уходил он во двор, под навес, ставил машинку свою на колоду, где дрова рубят, и опять печатал. А про рыбалку и не вспомнил ни разу. Только осунулся весь, похудел. 

Взяла Парфена тревога - помрет ведь так мужик! Он уже раскусил, что машинку эту подзаряжать нужно. Дождался, когда у ней заряд кончился и электричество тайком выключил. Сказал, что такое часто бывает. Думал на рыбалку теперь Володьку сманит. Надо же ему отдохнуть. А тот бумагу достал и ручкой писать стал. Парфен только выругался про себя.

Только перед сном, на часок позволял Володька себе отдых. Садились они с Парфеном на крыльце, закуривали и начинали разговоры вести. Приходили Ностра с Валдаем и рядом с крыльцом устраивались.

-О чем же книга твоя будет? - спросил Парфен однажды.
-О человеке, батя! О душе человеческой! О совести и предательстве, о смелости и трусости, о жизни и смерти. Я, батя, три года к этой книге шел. Писал всякую гадость на потребу публике, чтобы денег заработать и спокойно писать книгу эту. Только туго идет, батя. Растерял я себя на дешевках этих, размельчился…
-А оно надо кому? Читать то кто будет? Ты меня, Володька, прости! Я так разумею: народ равнодушный стал. Друг на дружку наплевать. А ты им хочешь о совести…Надо им это?

Володька внимательно посмотрел на Парфена.

-И не милорда глупого, Белинского и Герцена с базара понесет… - сказал он непонятно.
-Знаешь, батя! Это нужно мне, в первую очередь! Один поэт знаменитый сказал: "Если к правде святой, мир дорогу найти не сумеет, счастлив тот, кто сумеет навеять человечеству сон золотой!" А я хочу, батя, чтобы не спали люди, проснулись! И это мне нужно. И тебе! И всем! Даже тем, кто этого не понимает. Потому и пишу. Потому что молчать не могу. Я должен заставить их понять!!! Должен.


Странные это были разговоры. Тревожили они Парфена, что-то непривычное в груди рождалось. Мысли возникали всякие.
 
-Мне, Володька, может по малограмотности своей и спорить с тобой не пристало. А только я так разумею, сперва надо народ накормить. Ты оглянись вокруг. Ведь людей до нищих опустили. Это жизнь? Ты ему про совесть, про честь, а он есть хочет. И хорошо бы булку с маслом. А когда половина России впроголодь живет, о какой совести говорить…Что-то не складывается, Володенька!
-Верно, батя, верно. Только чтобы эту булку с маслом добыть, чтоб была она у всех, сознание определенное у людей должно быть. Человека изменять надо. Человека!
Чтоб каждый не тянул одеяло на себя, не старался урвать для себя только, должен он понимать, что все мы ЛЮДИ, независимо от того, кто в какой семье родился. И каждый имеет право на жизнь достойную человека, а не скотины. Хотя и скотина достойна лучшей участи.
 
Володя улыбнулся: - Вон, погляди, Ностра нас слушает, Валдай. Они что не достойны жизни лучшей?
-Не поймут тебя люди, Володенька, не поймут!
-Может и не поймут, батя! Все может быть! Многие так и остались непонятыми. И знали, что останутся непонятыми. А делали свое дело.

Парфен никогда не спрашивал Володьку о его жизни. И о себе не рассказывал. Только иногда Володька проговаривался нечаянно. Из оговорок этих понял Парфен - нет у Володьки никого, детдомовский он.Фамилия его была Майский.Такие фамилии часто детдомовские носят. И видно хлебнул горюшка Володька.

 Как и сам Парфен.
Были у него и сын и дочь. Были. ГОРОД их сожрал. Оттого ненавидел Парфен ГОРОД.
Исчезли дети, как камень в воду упавший. И кругов на воде не осталось. А жена его, Марьянушка, умерла. Сходили они как-то с Володькой на могилку, посидели около, помянули покойницу. Всю ночь потом не спал Парфен, все ворочался. Жизнь свою бессмысленную вспоминал. Прожил он свои года, как червяк земляной. Тоска к сердцу подступала. Жил для того, чтобы жить. Без всякой цели. Оттого и будоражили его разговоры с Володькой, одержимым своей книгой.

А Володька плохел на глазах. Таял, как свеча восковая. С утра бросался в свою работу.
Забывал обо всем. Даже на крыльце меньше сидеть стал. Спал урывками. Даже ночами писал.
 Так и шагали дни за днями. Уж осенние листья полетели.

Однажды утром вышел Володька к завтраку, что давно уже не случалось. Лицо спокойное, отрешенное какое-то, как на иконе.

-Уеду завтра, батя! Закончил я книгу свою.
-Так что ж ты не радуешься? Конец - делу венец.
-А не радуюсь оттого, что плохо написал. Все надо начинать с начала. По новой. С нуля!
-Вот те раз! - ахнул Парфен. - Да зачем нужна такая казнь египетская? Много ли денег за это получишь?
-Много, батя, много! Еще и доплачивать придется самому. Кто ж возьмется за бесплатно это печатать? Еще деньги надо искать, чтобы издать книгу. Да что там говорить?! Книги-то нету!

Уехал Володька. Потерялся смысл жизни у Парфена. Как во сне жил. С хозяйством немудреным управлялся. И ждал. Володькиного приезда ждал. Иногда приезжал он на денек, отдохнуть. Только ничего о своей книге не говорил. Приезжал и спал. Встанет, поест и опять спать. А сам, только кожа да кости остались.

 Парфен смотрел на Володьку и однажды понял, что нет у него никого роднее. 
Да и Володька, видно, прикипел к Парфену.
 Присылал ему письма изредка. Но про книгу - молчок. Обещался, следующим летом приехать. Вот уж половина лета прошла, а не ехал Володька. И письма перестали приходить. Парфен извелся совсем в ожидании.
 
От разговоров с Володькой осталась привычка вечером сидеть на крыльце. Вот и сейчас, притомившись, сидел он и слушал тишину - не заурчит ли мотор машины? Может, приедет Володька?

Сегодня с утра Парфен уехал с Саньком из соседней деревни на приработок. Наняли их около трассы автомобильной траншейку прокопать - кабель прокладывать. 
Отвели каждому участок с половину километра длиной, лопату в руки и давай! Шириной на штык лопаты, да глубиной на два штыка. 
Получил за эту работу Парфен пятьсот рублей. Продукты купил, курева. А то от самосада уже задыхаться стал. Покормили работяг на полевом стане у строителей-дорожников. Там же выпросил Парфен и кость для Валдая. 

И вот теперь сидел и разговаривал с Нострой.
-Опять не приехал Володька, Нострушка! Ой, как скучаю по нему. Ты, небось тоже скучаешь, а?
-Мекеке! - согласилась коза.
-А ты, Валдаюшка?
-Гаф! Гаф! - выразил свое отношение Валдай. 

Посидели, помолчали. Уже совсем темно стало. 
-Ну, что, на покой пора? Пойдем, Нострушка! 
Коза встала и пошла за Парфеном. Он закрыл ее в сарайчике, навесил замок и пошел к дому. Валдая уже не было. Видно, на службу отправился.

Парфен улегся и заснул тут же, с устатку. Крепко спал, без сновидений. 

Проснулся внезапно. На улице что-то происходило. Валдай не лаял, визжал радостно. Ностра била рогами в дверь, как в барабан.
 Парфен, в чем был, выскочил во двор и сразу попал в объятья Володьки.
-Володенька, сынок! Что ж ты не приезжал так долго? - всплакнул Парфен.
-Батя, родной! Ну, что ты…что ты! Вот он я, живой и невредимый!

Они стояли во дворе, обнимались, смотрели друг на друга, пока не услышали, что двери сарайчика уже трещат.
 Пришлось выпускать Ностру на волю. Она подбежала к Володьке и, как кошка, стала тереться об его ноги.
-Ностра! Нострушка! Соскучилась, милая! - смеялся Володька.

Наконец угомонились. Отправили Ностру на место. Валдай опять исчез, осознав, что здесь все в порядке, а Парфен с Володькой вошли в дом.

-Батя, прости! Никаких разговоров, никаких ужинов, только спать. Еле стою, батя! Вот если только кружку молока, а?

Пока Парфен доставал молоко, Володя раскрыл сумку, вынул что-то и протянул Парфену.
-Это тебе, батя! Подарок!

Позже, когда Володька заснул, Парфен осторожно развернул сверток. Это была книга.
 На обложке значилось "Честь и совесть".
 
А автор… Парфен не поверил глазам.
 
Автор Владимир Судомойкин.

 Парфен открыл книгу и на первой странице прочитал: "Дорогому отцу, Парфену Судомойкину, посвящаю".


14.08.2008 г.

Другие произведения автора:

Зачем?

Пусть умрет гладя собаку

Молоко