Пациентка. Пожизненно
Памяти жертв фашистских концлагерей,
доживавших в психиатрических клиниках на родине
Город Горький, 60-е годы
Она была заключённой,
прикованной к гробу
в казарме на остановке «Психобольница»…
Она и тут носила полосатую робу.
Но ей разрешалось
регулярно мыться.
Она боялась белоснежных халатов,
камер, газа и ядов –
в чашке, воде, воздухе… в мыслях.
Она каждый день боролась
с наскоком аспидных гадов,
которые рычали, урчали и грузно висли
на колючих её плечах
и вязали узлами нитяные руки,
давили коленами в праха пах,
глушили о кафель
пяточек стуки
и затейливый степ
миокардовых фибрилляций…
Бойцы, свирепея, ввинчивали трубку
в её свирелевое горло,
вгоняли свинцом бульон, молоко и яйца.
Месиво булькало, долго, нудно и горкло.
Потом разрешалось взглянуть
через каменное оконце,
сквозь изгибы рифлёных рёбер
на рехнувшееся,
но по-прежнему доброе
Солнце,
от которого ещё никто никогда не помер.
Оживая в лучах,
сурдо-улице она голосила
(и-трещала-никогда-не-мытая-рама):
«У меня совсем не осталось силы!
Хочу увидеть хотя бы издали маму!
Люди, люди, ведь я же знаю:
наши герои проходят по Красной от Мая к Маю!».
По Девятым Маям она, не борясь, съедала свои обеды
в честь не скрещенной с нею Великой Победы.
А когда Зима наваливалась на город,
и измученное Солнце приходило всё реже,
на подоконник она воздвигалась и кротко
приспускала к стопам знамёна одежды,
прикрывала кистями отслужившие груди…
обожжённая рыбка – сувенир из обугленного Аушвица…
Леденея, глаза опускали люди.
И снега опушали прохожих лица.
Лишь розовощёкие снегири-мальчуганы,
щебеча, подлетали, полные жизни и писка,
доставали из-под крылышек тугие наганы
и… пли! – в рот молящегося обелиска.
Мир,
ты чугуном и кровью выпоен?!
Мир,
ты глух, нем, слеп?!
Уплывай за небо, душа,
золотою рыбкою,
выплевав
адский хлеб.
Свидетельствую я.
02.02.12 г.
Другие произведения автора:
Ночь. Поле
Ночь. Хоста
Ра и Ра
Это произведение понравилось:
Новые
Меню
