Стихи о писателях

Поэты людям не пишут

 

 

Я знаю, поэты людям не пишут,

потому что поэты выше,

выше людей!

Но иногда без страстей

живут и поэты,

умирая за это.

 

Если ты меня никогда не увидишь

и ртом не надышишь

моё возрождение,

знай, что каждое воскресенье

я сама воскресаю,

к тебе прилетаю

и спрашиваю: «Как дышишь?»

 

Меня ты не слышишь,

занят чем-то серьёзным,

а я о звёздах

хотела поговорить.

Ну ладно, не буду тебя будить.

 

 

 

 

Если нам рты завяжут

 

 

 

Мы стихи писать не перестанем,

пока есть мел и забор.

Перед нами хоть дверь закройте!

Но есть столб, есть листок.

 

Конечно, сегодня не модно

на заборах писать стихи,

но если нам рты завяжут,

то мы это возродим.

 

Листовка — это так просто,

это бумага и стих.

А если бумаги не будет,

то мы её изобретём:

берестяные свитки,

пергаментные слова.

 

Я знаю, ты злишься, начальник,

ведь муза не умерла.

 

Она умирать не умеет,

она будет рождаться вновь.

Эх ты, маленький тролльчик,

булавкой стирающий кровь

с моей стареющей кожи.

 

Да, может быть, я мертва.

Но муза, она всех  больше,

муза всегда жива!

 

 

 

 

Как-то плохо поэтам мы верили

 

 

 

 

Верили мы поэтам, верили.

Сами себе отмерили

годы и расстояния,

душ больных раздевание.

 

И как бы поэтам ни верили,

мы совесть свою не измерили,

не вычислили линейкой:

сколько ещё километров

до невозвратности мыслей,

мыслей не очень чистых.

 

Мысли рождают поступки,

поступки бывают преступны.

И чёрт знает, кому мы поверили!

Верили им мы и делали

не наши идеи в дела воплощая.

 

Поэты в книгах зависли, прощая.

И молчат на всё это —

на то они и поэты.

 

*

Верили мы поэтам, верили.

Но не по их всё делали.

 

 

 

 

 

Когда-то я читала

 

 

 

 

Я когда-то любила читать,

любила читать и листать,

перелистывать старые книжки.

 

Росли, подрастали малышки,

а я продолжала читать,

перелистывать новые книжки

уже для своих малышек.

 

Я любила читать когда-то,

когда было совсем маловато

телевизора, не было «нета» —

чудовища интернета.

 

Я любила читать и люблю:

ежедневно листаю, смотрю

электронную свою книгу,

но не воинов лики вижу,

а политиков. Плаху же

я готовлю Пушкиноведам.

 

Сама себя не люблю за это —

за то, что почти не читаю.

 

И о рыцарях светлых мечтая,

пишу свою книгу прилежно,

а в глазах тоскою безбрежной

плывут, плывут великаны,

карлики и болваны

древних цивилизаций.

 

Я несчастная женщина, братцы!

И все это уже понимают:

«Тебе б замуж иль в бой!» — вздыхают.

 

 

 

 

 

Войны сей, войны все и поэты

 

 

 

 

Войны катились войнами,

а мы учили добру.

Войны. Поэты не воины,

поэтов поберегут.

 

Сила мужицкая, сила!

К поэтам она не шла.

Бабья краса. Это было?

Поэтесса, как тень из сна.

 

Войны, войны и войны!

Поэты же учат добру.

Я родилась поэтом.

Вот, сижу, себя берегу.

 

А вокруг бесконечное горе.

Я упорно пишу про добро.

На воле, в тюрьме и в поле

я твержу: «Мне не всё равно!»

 

Лист бумажный исписан.

Вдовы слёзы устали стирать.

Я стихи несу тем, кто выжил:

— Возьмите исчёрканую тетрадь.

 

Листочки сложат живые,

мёртвых схоронят опять,

прочтут стихи над могилой,

стихи тех, кто устал их слагать

в тиши чужих чемоданов,

в гуле лихих поездов.

 

Память. Вечная память.

И море, море цветов

несут почему-то поэтам —

не героям всех этих войн.

 

Я устала писать в это Лето.

Поговорим потом.

 

 

 

 

 

Видимо, фантастам так лучше

 

 

 

 

Думал ли ты об этом,

каким вдохновенным бредом

врывается в мозг тоска!

Одиночество. И глаза

не пропускают мимо

всё, что в них заходило.

 

Книжные переплёты,

ядерные бои, пехоту

прохожих спешащих,

котов на диванах лежащих,

сов Гарри Потера,

орков, троллей и хоббитов.

 

Ах, гениального мальчика

поманит редактор пальчиком:

«Пиши свой роман,

я его подороже продам!»

Ты к этому привыкаешь,

к спешке, к деньгам. А знаешь,

мы с тобой очень похожи.

 

Я поэтесса, ты тоже

болен безумной идеей:

«Я ничего не успею,

старость уже стучится,

роман ещё не случился,

она голой по кухне не ходит.»

— Он блинов моих больше не просит.

 

Мы выбрали жизнь свою сами:

короткими волосами

думать о длинном пути

в одиночестве. Не подходи!

 

 

 

 

 

Как я стала поэтом

 

 

 

 

«Как вы стали поэтом?»

— Помню: не было ни весны,

ни зимы, ни лета,

а лишь кочевая луна

над пашней стояла.

Я в чёрную землю упала

и закричала: — Паши!

 

«Пиши! — зашумело эхо. —

О наших делах и грехах.»

— Зачем? — пробурчала я,

но всё же перо взяла

и поломала его о бумагу.

Это первая была моя сага.

 

Сага вторая — жизнь поломатая.

А третья сага занятная,

самая домоседная:

«Здравствуй кошка — соседка моя.»

 

Вот и всё. Ай выйду ль я в поле,

пройдусь ли ещё по воле?

Закричу! Нет, не буду, я воин,

теперь не больна я, а болен.

 

 

 

 

 

Лучше бы я не читала

 

 

 

 

Не читала б ты, Инна, книжек,

не стала бы поэтом:

не ходила б тогда за летом,

а ходила лишь за зимою

и во все двери стучалась:

кто-нибудь да откроет.

 

Откроет и в дом запустит,

накормит и больше не пустит

во все двери стучаться,

а позовёт венчаться.

 

Счастливое было б время,

если бы ты не читала,

а детей нарожала

и считала у мужа зарплату,

ставила на его пиджаке заплату,

да говорила подружкам:

«У меня есть пивная кружка

прямо из Чехии!»

 

Вот так веха за вехою

и катилась твоя история,

если б ты не читала Толстого,

Чехова и Ахматову.

 

А теперь вся душа в заплатах

и больное, разбитое сердце.

 

Выросли дети без детства,

без детства пошли в институт.

Они там, а ты тут.

 

Твои дочки книг не читают,

потому что кое-что знают:

нет поэтам на земле места,

поэт — ни жена, ни невеста,

поэт — вечное одиночество.

 

Так зачем себе портить отрочество?

 

 

 

  

 

Поэт неизвестник

 

 

 

 

Её никто не узнает,

её не знает никто.

Нет, она не из рая,

она надевает пальто,

шапочку, белые бусы

и идёт в магазин,

чтобы сказать: «Как пусто!»

или «Пропадом пропади!»

 

Да, да и тут же исчезнет,

как будто и след простыл.

Она поэт неизвестник,

ей белый свет не мил,

из которого слеплено чудо:

реки, озёра, моря.

 

Да что же это такое?

«Как пусто!» — мои слова.

 

 

  

 

 

Поэты политики

 

 

 

 

Поэты каменных веков.

Я не любила вас за это.

Поэты каменных веков —

политики, а не поэты!

 

Не муза сдохла. Нет, чиста

рука, стирающая чудо.

И рифма вроде бы проста.

Откуда ж ненависть, откуда?

 

Я на любви построю храм,

я Русь прославлю до Курил!

Но я ни строчки не отдам

на ваш полузаморский пир.

 

Поэты каменных веков

мне братьями всегда казались.

Поэты каменных веков

врагами стали. Отписались.

 

 

 

 

 

Странности поэтов

 

 

 

 

Странные поэты бывают:

про Русь они забывают,

мужик к ним не ходит в гости,

и мы их уже не просим

быть к народу поближе,

 

потому что всё выше и выше

они над нами взлетают

и про народ забывают.

А мы им хлопать устали —

наверно, плохими стали.

 

Да ладно уж,

ведь средь поэтов

кто-то стар,

кто-то устал,

кто-то слишком долго молчал.

 

Вот так мы на всё глаза и закрыли.

Нас за это в лучшую жизнь не пустили.

 

 

 

 

 

Споры поэтов

 

 

 

 

Спорили поэты, спорили,

сами себя проспорили,

а проспорив, отправились дальше:

— Кто из нас самый старший?

 

«Старший — не значит умнее.»

 

— Ну, всё равно, сильнее,

сильнее силою духа!

 

«Проспорен и он, где Старуха?

Старуха нас всех рассудит!»

 

Старуха: — А с вас не убудет,

от ваших споров великих?

 

— Не убудет! Уж проспорены лики!

 

 

 

 

 

Воин Привычки

 

 

 

 

Зачем ты, воин Привычки,

спорил всё время с судьбой?

Умирая, ты просил спички.

 

И они пришли. За тобой.

«Какого же чёрта!» — мохнатый

в душу заглянет твою. —

Демона звал, писатель?

Я над тобой хохочу!»

 

Расплескалось синее небо,

растворилась чёрная даль.

Это в душе поэта

навсегда засела печаль.

 

Одинокому одиноко,

глубокому глубоко.

Нет, жизнь не выжмет соки,

ему теперь будет легко!

 

Легко ковыряться в душах,

легко в белый свет плевать.

Конечно, друзей он не слушал,

он с белой войной воевал!

 

Белые, белые войны.

Всё белым, белым, бело.

На почерневшие кости

легло золотое перо.

 

Как легло, стало мёртвым.

На скелет похож новенький стих.

Что же ты, воин Привычки,

в постели своей притих?

 

Видишь, алеет алым

какой-то другой отряд.

Да, он тоже кровавый,

но иначе не вытравишь смрад.

 

Нет, в этот строй не встанет

полумёртвый поэт,

он с лёгкой руки закидает

планету своим памфлет.

 

Так зачем же ты, воин Привычки,

споришь всё время судьбой?

«Прикури!» — подержу я спички,

потому что ход теперь мой.

 

 

 

 

 

Я стихами лезу в драку

 

 

 

 

А стихов у нас, стихов!

В русской армии полков

столько не было, однако.

 

Я стихами лезу в драку,

я стихами погибаю,

со стихами воскресаю!

 

Не было у нас полков,

сколько писано стихов.

Не было у нас наград,

сколько строчек и тирад!

 

Мы, любимые поэты,

благодарны вам за это:

нас вам хочется читать

много больше, чем стрелять.

 

 

 

 

 

Стихи рисовались и пелись

 

 

 

 

Как-то быстро стихи слагались,

за ними мы не угнались.

Стихи рисовались и пели

лёжа в тихой постели,

и в автобусе шумном,

а на работе отдушиной

выплывали из-под пера.

 

Была б вечно я молода,

так вам бы совсем надоела,

вы б только моё и пели,

а допев, плюнули и растёрли.

А я листочек протёрла

и новую песню сложила,

если б вечно я жила!

 

*

Как-то странно слагались стихи:

ни хороши, ни плохи,

а совсем интересные.

Что приглядываешься? / Неизвестная.

 

 

 

 

 

Я миф

 

 

 

 

Я легенда, я миф, я мечта!

Была на Земле, не была?

 

Не была, потому что земля

былью красною проросла,

байками, плясками, лебедой,

поговорками. Я сюда ни ногой!

 

Не буду никогда тут я,

потому что я не Марфута,

потому как я и не Маша.

Не Маша, а значит, не ваша.

 

Ведь много мне и не надо,

я миф и моя награда —

читающая планета!

 

А тут я иль меня нет —

никому не может быть дела.

Лови, поэма новая полетела!

 

 

 

 

 

Стихи о любви

 

 

 

 

«Напиши нам стихи о любви».

— Не умею,

я любовью совсем не болею,

а болею жизнью проклятой,

краем родным и хатой.

 

0 любви я писать не умела,

в окно глядела, старела,

года считая: век, вечность.

Ах, о чем вы? Сердечность, сердечность.

 

Не могу я, устала, не буду!

О каждом мужчине забуду,

лишь останется дом мой да вечность,

и сердечность, сердечность, сердечность.

 

 

 

 

 

Награды для писателей

 

 

 

 

Бывает такой писатель,

он пишет и пишет, кидает

в пространство свои куплеты:

«Бери, пространство! И нет

мне дел до того, что читают

или совсем не листают

мои смешные тирады.»

 

Смерть всё рассудит: награды

раздарит,

быть может, не тем, кто блистает

сегодня.

А тем, кто голодный.

 

 

 

 

Убить поэта

 

 

 

 

Не так-то просто убить поэта

за то, за это и за это.

Но он пытался, он старался.

Поэт писал, поэт зазнался.

 

А он, ломая свои руки,

рыдал от скуки:

«Зачем нескромному поэту

писать о том, о сём, об этом,

и сидя дома в тишине,

плевать на киллеров в окне?»

 

Не так-то просто убить поэта,

как оказалось, но об этом

расскажет только сам поэт.

Цветы к могиле? Это бред!

 

 

 

 

 

Листовки для будущих забастовок добра

 

 

 

 

«Стихи, значит, пишем?»

 

Нет, мы видишь,

в вечность кидаем листовки

для будущих забастовок

добра.

Вспомнят потом и меня,

наградят у памятника цветами

(не люблю я цветы, но шут с вами).

 

Мы, значит, пишем стихи.

И они, чёрт возьми, хороши!

 

 

 

 

 

Пишу вам с другой планеты

 

 

 

 

Кто-то сравнил меня

с Анной Ахматовой,

кто-то даже с Цветаевой.

 

А я сидела лохматая

в полном, полном отчаянье,

перебирая в жизни

какие-то странные числа:

«число рождения, число смерти».

 

Жива я, мертва? Не поверите,

пишу вам с другой планеты

в смешное, смешное Лето.

 

 

 

 

 

Я сама для себя

 

 

 

 

Я сама себе сделаю имя,

я сама себе вырублю гроб,

сама себе памятник вскину,

и умру точно к дате и в срок.

 

Я сама себя славить буду,

и с небес кричать себе «ура»!

А если вы стихи мои забудете,

я скажу: — Пришла моя пора.

 

Снова на Земле рожусь поэтом диким,

и опять я напишу вам кучу строф!

Не стереть уже мои вам лики,

улыбающиеся между строк.

 

 

  

 

 

Как же хочется рецензии писать

 

 

 

 

Уберите руки с «Призмы»!

От рождения до тризны

не пристало унывать.

 

Как же хочется гулять,

как же хочется прощаться,

расставаться и встречаться,

в гости семьями ходить,

крепко-накрепко дружить

и рецензии писать

в интернет, едрени мать!

Другие произведения автора:

Белая лошадь Евпатия Коловрата

Нежить и Егор Берендеевич

Шети шаят, мечтают, красуются