Химия выцветших глаз в прозрении вечного новолуния

люби же меня, мой город –

витринная, заасфальтированная пробка

на горлышке мглистой реки,

утоляющей жажду конструктивистских глаз

закалённого оружейника.

Вот, распадающийся свинцовой дробью дождь

нисходящего августа

перелистывает свою историю,

раздирая медные связки водосточных труб,

и сознание, как вода, играющая смуглым огнём грузного неба.

Вот, меня август возьмет под крыло,

лебединым пухом высечет буквы и цифры в граните,

и снежной лавиной истекшее время скользнёт

в блаженную тьму, где облако сердца растает

осенним дождём над горячей золой заброшенных пляжей.

Я бережно охраняю вкус, цвет и запах

вечного распада

в горчице стылого песка, скрипящего под ржавчиной осени,

горящий в изголовье нимб от пожелтевшего эфира,

что, как скрипичный ключ перед пустынной партитурой,

и безответность горизонта, облитого рябиновой слезой,

и грань дождя тяжёлым бриллиантом

на матовой сетчатке – всё это для  меня –

свидетельство нетленное души, и бремя, и любовь;

о, предосенняя любовь, я припаду

к твоим варикозным пыльным ногам

самоуправством сердца и вакханалией строк –

прими же из рук моих дар свой звенящий –

проклясть, благородно распять, или бросить с гордостью

кость снисхожденья голодному жалкому псу.

Нет, ни видимый свет, а только слепая тьма,

прозрение вечного новолуния

вмещает собой это сердце,

постигая безмерность и бесконечность любви –

нет у меня ничего, кроме законной смерти,

вдыхающей родниковую влагу сосен

на берегу безмолвия, оставляющего,

лишь ожерелье луны, сонные колокольчики зодиака

и опьянённую надежду, змеящуюся шёлком грозы.

Бескрылый полет ветра;

судорога ослепленного мотылька солнца;

леденяще-черная кровь ночи в прожилках вздернутого леса;

золотые струны надменной виолончели осени,

изливающие поток серебряной пены на уголь летних пожарищ;

тлеющая киноварь листвы,

оттеняющая потрепанный балдахин неба;

химия выцветших глаз на перекрестках могильных цветов –

это сладкое предвкушение умерщвления плоти,  

это засахаренный мёд онемевшей земли,

это планиметрия уносящихся за горизонт птиц,

приветствующих топкое обновление сердца. 

Другие произведения автора:

Всё глубже тишина, всё беспредметней слово

Развертка

Присела на карниз