Новые
МенюДуэль русских батарей с американскими эсминцами во Вьетнаме
Наша спецкоманда артиллеристов направлялась во Вьетнам, чтобы оказать его народу помощь в борьбе с американскими империалистами.
Не исключалось участие в боевых действиях на побережье против кораблей США обстреливающих его.
Офицер сопровождения рассказал о правилах поведения на судне и о том, что прогулки на палубе разрешены только группами по пять человек в течение получаса с сопровождающим из экипажа судна.
Путешествие было однообразным и довольно скучным. Каждый день офицеры читали лекции и показывали силуэты и фотографии американских кораблей снятые с разных ракурсов. Капитан объяснил, что возможно придётся стрелять по этим кораблям.
Дальномерщикам было интереснее. Они занимались на палубе под большим тентом-палаткой – определяя расстояние до встречных судов через щели между крышей и стенами этой палатки.
После обеда другие офицеры рассказывали про ядовитых насекомых и ядовитые растения Вьетнама. Их этой лекции все поняли одно – от всех вьетнамских жучков-паучков лучше всего быть подальше. Кроме того, мы уяснили, что воду можно пить только кипячёную, да ещё и обеззараженную.
В перерывах между лекциями нам показывали фильмы про Великую Отечественную войну и документальные фильмы про войну во Вьетнаме. Ещё мы много читали.
Офицеры-политработники проводили лекции о врагах-американцах, о бдительности, о чётком выполнении всех уставных требований. Кроме того, они заботились и о боевом духе. Они рассказывали боевые эпизоды про героев-артиллеристов Великой Отечественной войны. А ещё мы хором пели песни патриотического содержания.
А потом сдавали зачёты по прослушанным лекциям.
Шестнадцати суточный путь во Вьетнам прошёл без происшествий. Штормов не было. Качка была переносимой, никто особенно не страдал.
При подходе к Вьетнаму с нами стали чаще проводить учения по спасению с тонущего судна, по надеванию спасательных нагрудников и посадке в шлюпки. Это сразу настроило нас на серьёзный лад. Кажется, что только тогда мы окончательно поняли, что идём на войну, а не к тёще на блины.
У самых берегов Вьетнама наше судно стали по несколько раз в день облетать американские самолёты. Летали они очень низко и очень близко к нам. Мне казалось, что летали они на уровне мачт. Некоторые реактивные истребители имитировали атаки. В этот момент всех охватывало сильное напряжение и страх, который проходил только много минут спустя.
Боцман и офицер, сопровождающий груз, несколько раз изучали с нами процесс разгрузки, объясняли очерёдность, порядок, приёмы разгрузки и наше участие в ней. Всё это мы заучивали и многократно повторяли.
Выгрузка прошла ночью в бешеном темпе. Каждый знал своё место и свои действия при разгрузке.
Дизели тягачей проверили и прогрели заранее, поэтому, как только его гусеницы касались плит причала, то водитель залазил в кабину и заводил двигатель. Затем он подъезжал к выгруженной пушке с передком, которую тот час цепляли к нему. Затем кран подавал пакет с имуществом, которое моментально перегружали в кузов тягача или грузовиков. После этого тягач с орудием или грузовик выезжали в зону ожидания.
Наконец все наши грузы и техника оказались на земле. Расчёты заняли места в кузовах, кабинах и колонна двинулась из города.
Мы ехали час за часом, на небольшой скорости. Поворачивали много раз, преодолевали какие-то ручьи и просто полосы грязи, и, наконец, мы въехали в джунгли. Моторы заглушили и мы, натянув маскировочные сети, забылись тяжёлым сном в кузовах своих тягачей. Вьетнамцы заступили в караул.
Нас разбудили крики птиц и рёв турбин низко пролетающих самолётов.
Следом донеслись раскаты бомбовых разрывов. Земля ощутимо дрожала.
Сон слетел моментально. Мы надели каски. Нам объявили, что до вечера мы останемся здесь, так как авиация штатников бьёт по коммуникациям. Всё движение по дорогам во Вьетнаме возможно только по ночам, да и то бросками, от одного участка густых джунглей до другого, так как самолёты-разведчики гудели в небе и ночью, а ударные самолёты прилетали по их вызову очень быстро.
После этого часть личного состава заступила с автоматами в караул, часть занялась улучшением маскировки, при помощи веток и пальмовых листьев.
Повара начали хлопотать возле кухни, чтобы, наконец-то накормить нас.
В суматохе ночной разгрузки многое уложили не туда, куда нужно. Чтобы всё было под рукой, чтобы точно знать где, что лежит, майор приказал остальным, сверяясь со списками, заняться проверкой имущества, отыскивая его в кузовах и кабинах. День прошёл в хлопотах и после обеда все, кроме дневального и часовых заснули, так как офицеры объявили, что ночью мы продолжим марш к месту расположения.
В коротких сумерках нас разбудили. Мы убрали масксети, оставив ветки и пальмовые листья.
Взревели моторы, и наши тягачи вновь поползли сквозь джунгли, качая нас в своих кузовах. Колонна медленно двигалась по узким и неровным тропам-дорогам, напоминающим узкие и низкие сумрачные коридоры полные зелёного таинственного сумрака, раздвигая и обрывая кабинами и кузовами свисающие ветки и лианы, распугивая птиц и насекомых гулом двигателей, лязгом гусениц и чадными облаками выхлопов.
Под утро вновь остановка. Мы спешно занялись маскировкой техники и её следов. После этого командиры объявили днёвку. Мы получили возможность поспать, а вечером опять начался марш. От нарушения времени и ритма сна, от недосыпа мы ходили немного одуревшие. Дни и ночи слились в сплошную карусель.
Все эти дни мы видели, а ночью слышали американские самолёты, которые летали над нашими головами. Нам не раз довелось слышать и видеть бомбёжки и их результаты.
Сильнейшую психологическую встряску мы получили, увидев, как маленькие вьетнамцы убирают своих убитых и разорванных родственников из-под обломков тростниковых хижин разбомбленной бедной деревни. Многие погибшие вьетнамцы лежали голые – взрывная волна сорвала с них всю одежду. Через деревню было трудно проехать, не застряв из-за огромных и глубоких бомбовых воронок, которые густой полосой покрывали её из конца в конец.
Мы каждый день видели стрельбу множества зенитных батарей и старты зенитных ракет. Четырежды видели, как падают горящие обломки сбитых самолётов и радовались вместе с вьетнамцами, которых учили.
Эта война стала и нашей войной. Мы периодически рассматривали силуэты и фотографии американских кораблей, проигрывая в голове ход будущих схваток. Помня одно – наша победа, это наше спасение. А она в стрельбе с максимальной скорострельностью и с максимальной точностью.
Наконец мы выехали на побережье в заданной зоне. Вьетнамцы подготовили и замаскировали для нас позиции на берегу, метрах в трёхстах от воды. Мы простояли там десять суток. Тягачи и вся остальная техника и хозяйство стояли в джунглях, метрах в восьмистах от огневых позиций.
Мы купались по ночам. Отоспались и отъелись. И ждали врага.
А американцы всё не появлялись. Офицеры сообщали, что южнее они произвели четыре обстрела побережья и смели огнём корабельных орудий двадцать семь прибрежных деревень.
В тот день я дежурил по штабу. Поэтому слышал, как наши командиры обсуждали, где и как могут появиться враги.
Они рассматривали карту побережья и пытались определить, где америкосы нанесут свой следующий удар. Мнений было много. Вначале высказались все, подробно изложив все свои доводы. Но все обсуждения закончились, после того как наш майор доложил свои соображения.
Он неторопливо изложил свою точку зрения и логически доказал, что
если исходить из наличия деревень на побережье, то удар следовало ожидать южнее нашей позиции километрах в пятнадцати. Там и глубины позволяют подойти к берегу на полкилометра и деревни стоят прямо на берегу.
Кроме того, много деревень находится в прибрежной полосе шириной до трёх километров. Их тоже могут обстрелять, используя бортовые вертолёты для корректировки.
Севернее находится участок мангрового леса, где люди не живут.
Ещё севернее – там, где мы находимся сейчас - малые глубины, рифы и отмели. Деревни скрыты в глубине леса, в устьях ручьёв. И с моря они не видны и не доступны.
Затем он обосновал, почему американцы подойдут близко к берегу: «Американцы обнаглели, не встречая противодействия. Потому что те две пары 76-миллиметровых пушек ЗИС-3 времён войны, которые были в районе уничтоженных деревень, для эсминцев – комариный укус. Они не ждут сопротивления, не думают об опасности, не знают о нас.
Поэтому наш удар в упор будет особенно эффективен. Мы можем даже потопить корабль. Мощи наших орудий для этого хватит».
Уточнив несколько деталей, все согласились, что это, пожалуй, единственный, верный вариант для устройства засады.
После этого майор зашифровал радиограмму, а радист передал её в штаб советских советников в Ханой. К вечеру мы получили приказ переместиться на новое место засады.
Ночью был марш на новое место. Полночи мы оборудовали огневые позиции. Из заранее заготовленных тонких – чуть толще ноги брёвен, сделали вокруг двориков забор-частокол высотой по грудь, затем уложили тугие маты, сплетённые из рисовой соломы, и засыпали его до половины землёй с двух сторон.
Такими же матами прикрыли стволы и щиты орудий от обнаружения радиолокаторами. Для вражеских радиолокаторов из дюраля от сбитых самолётов мы сделали несколько ложных целей, которые и разместили в отдалении.
Затем вырыли окопы для себя и ровики, в которые уложили ящики с полусотней снарядов на орудие.
Некоторые офицеры заявили, что их не хватит на большой бой.
Наш майор возразил, что и этих много. И что весь бой займёт не более десяти минут. А после этого нам нужно будет, бросая всё кроме штанов и пушек, убегать отсюда в джунгли. Потому что самолётам с авианосцев нужно всего двадцать минут на то, чтобы запустить турбины, взлететь и долететь до нашей позиции.
Мы выставили часовых и легли спать. Проснулись все на рассвете.
День на юге наступает очень быстро. Но в тот день и в небе и на море была дымка. На востоке быстро разгоралась заря. Всё – и небо и море заливал розово-алый цвет. Приглушенный дымкой, но всё же какой-то спектрально чистый и нежный.
На море стоял штиль. Поверхность воды не колебала ни одна волна.
Перед нами расстилалась розовая перламутровая равнина уходящая в розовую дымку. Линии горизонта не было видно. Розовый перламутр моря сливался с розовой дымкой окутавшей небо.
Стояла неправдоподобная тишина. Почему-то молчали даже птицы. Мы наскоро умылись в ручье и ждали, пока повара приготовят завтрак. Маскировка была в порядке, и причин для беспокойства не было.
Водитель тягача, Николай из Улан-Удэ медленно произнёс: «Какое место, а ребята? Какая природа! И рассвет-то, какой – перламутровый!»
Никто не захотел нарушать тишину, и поэтому все только кивнули.
Мы молча смотрели на розово-перламутровое море и наслаждались невиданным зрелищем. Наши подопечные вьетнамцы стояли рядом и тихо переговаривались на своём языке, похожем на птичий.
Вдруг сибиряк Степан, отличавшийся очень зоркими глазами, показал на море и спросил: «Смотрите! Что это там такое?»
Все посмотрели направо. В дымке на юге появилось тёмное пятно.
Оно росло, темнело, приобретало контуры и геометрические очертания.
Очертания эсминца США! На берегу из всех глоток раздался громкий вопль: "Американцы! Эсминец! Все в лес!”
Мы побежали так, как будто хотели поставить рекорд скорости бега на стометровку. Мгновенно добежали до пушек и залегли в двориках. Потом раздался истерический хохот. Мы смеялись над своим бегом и своим страхом. До икотки и колик в животе, до слёз на глазах. И успокоились не сразу.
А на пляже три вьетнамца пятились задом к джунглям и заметали ветками кустов наши следы.
Майор закричал: «Боевая тревога! Все по местам! Дальномерщики – не слышу данных!»
Мы сделали всё, что положено было сделать перед боем: сняли стопора и чехол с дульного тормоза и затвора, расчехлили прицелы, поднесли первые ящики со снарядами и открыли их.
Все мысли исчезли. И не только у меня.
Орудия стояли парами. Четыре пары. По семьдесят-восемьдесят метров одно от другого. И по сто двадцать - сто сорок метров пара от пары.
Из тумана появился ещё один эсминец, который двигался параллельно, следом за первым, но мористее*. Они оба шли вдоль берега в нашу сторону. В прицел было видно, что башни и на носу и на корме повёрнуты в сторону берега.
Мы их сразу опознали – это были два эсминца типа «Гиринг» послевоенной постройки.
Мы вспомнили и перечислили вслух их тактико-технические данные:
Длина –
Ширина –
Скорость полная –35 узлов или 64,8 км/час. Ну, это когда он был новый!
Вооружение: две башни со спаренными 127-мм орудиями,
Установка противолодочная «АСРОК» позади рубки и два торпедных аппарата. Ну - это нам не страшно!
Наводка централизованная с помощью дальномеров и радиолокаторов.
Брони нет. Экипаж 275 человек.
Поражаемые места – рубка, подбашенные пространство, котельные и турбинные отделения позади рубки и между трубами.
Майор скомандовал: «Приготовиться, ждать команды!»
Наши дальномерщики выкрикивали дистанцию до эсминцев: «Дальность до ближнего
Из тумана, в километре от нас появилась рыбацкая лодка с двумя
мачтами, под парусами. В ней сидели семеро вьетнамцев в своих конических шляпах. Лодка довольно быстро шла к берегу, в сторону деревни.
Носовая башня ближнего эсминца повернулась к лодке.
Неужели они будут стрелять?
Это же простые рыбаки, у них и мотора-то нет….
И тут же из ствола вылетело пламя.
Звук выстрела не успел долететь до нас, как на месте лодки вспыхнул разрыв, взлетел фонтан воды и какие-то обломки.
Над нашими позициями повис густой, злобный мат по адресу убийц.
Эсминцы, тоже окрашенные в розовый цвет, бесшумно скользили на малой скорости дальше. Носовая башня вновь повернулась к берегу. Все замерли. Эсминцы были ещё далеко и могли легко уйти при обстреле в дымку, в туман. Нужно было подождать ещё минуту-две. Чтобы бить в упор.
Вот на стволах их пушек сверкнуло пламя, появился дым. Затем до нас долетел грохот выстрелов. В километрах двух от нас раздались взрывы.
Там была рыбачья деревня из пятнадцати хижин.
Вновь сверкнуло пламя на стволах вражеских орудий.
И снова трясётся земля, и мы видим, как кружатся в небе горящие тростниковые крыши рыбацких хижин. Вьетнамцы у двух крайних орудий вскочили и засуетились. Сквозь грохот разрывов послышались их команды. Ударил залп. Эх – рано они начали….
Майор прорычал что-то непечатное.
Дальномерщики выкрикнули, перекрывая грохот: «До ближнего
Вьетнамцы промазали. Всплески от падений снарядов встали впереди кораблей.
Они ошиблись в определении скорости и взяли большое упреждение.
Чёрт их побери, как же медленно они заряжают!
Башни эсминцев поворачиваются к нам.
Ударил новый залп двух стотридцаток.
Засверкали ответные выстрелы корабельных орудий. Раздался вой и сверлящий свист-шелестение вражеских снарядов.
Огневые позиции крайних двух пушек исчезли в огне и дыму разрывов. Осколки летели над головой, глухо стучали в стволы деревьев, срубали листья пальм, били в ограждение двориков.
В небе раздался вой. Я искоса взглянул вверх – там падал, вращаясь, ствол одной из пушек.
Затем американцы начали стрелять по участку джунглей, где мы повесили ложные цели из кусков дюраля. Пять залпов выкосили большой участок прибрежных зарослей. Но, видимо они поняли, что бьют по пустому месту и поэтому перенесли огонь в нашу сторону.
Вокруг наших позиций стали падать снаряды. Мы почти оглохли от грома разрывов. Дышать было нечем – пыль и дым от сгоревшей взрывчатки не давали вздохнуть. Земля под нами тряслась и подбрасывала нас.
По щитам и стволам лязгали, скрежетали и рикошетировали с пронзительным визгом осколки. Почти все маты были сорваны, один горел возле колеса. Другие просто дымились.
Я лежал на трясущейся земле и в голове рывками появлялись рваные мысли о том, что сейчас они нас заметят и в прицелы и радиолокаторами.
И тогда нам конец…..
Пора стрелять! Где же команда?
Майор заревел что-то. Я понял только одно слово «….. к пушкам….».
Мы бросились к орудиям. Они уже были заряжены.
Бешено вращая маховики, уточнили наводку. Эсминец уже так близко, что не помещается в прицеле.
На носу ближнего, белой краской с обводкой написан большой номер – 806, у второго – 832.
Дальномерщики скороговоркой выдают дальность: «Ближний – 1000, дальний –1300».
В голове скачут рваные мысли о том, что для нас это дальность прямого
выстрела. Это как из пистолета в лоб, в упор. Дальномерщики могут помолчать, всё и так ясно. Ну – же, где команда!?
Перекрестие наведено на борт эсминца в носу.
Упреждение я выбрал так, чтобы поразить подбашенное пространство. Там боезапас, расчёт и механизмы башни.
Брони у них нет.
Снаряд фугасный – взорвётся примерно в двух метрах за обшивкой.
В самый раз! Ну, спят там все, что ли?
Медленно вращаю маховик горизонтальной наводки, исправляя точку упреждения. Маховик вертикальной трогать нет нужды. Враг – вот он рядом.
Команда: «Батарея - огонь!»
Отскакиваю. Замковый дёргает за шнур.
Пушка грохочет, подпрыгивает.
Ствол с шипением откатывается назад, открывая затвор и выбрасывая дымящуюся гильзу.
Заряжающий бросает в открытый затвор новый снаряд.
Его досылают и бросают следом гильзу с зарядом пороха.
Щелчок закрывшегося затвора. Крик: «Готово».
Я вновь у прицела. Перекрестие навожу на борт, чуть ниже и впереди носовой башни. Отскакиваю и кричу: «Огонь!»
Выстрел. И всё повторяется сначала.
Вижу в прицеле дымящуюся дыру в борту и носовую башню, которая не стреляет. Хорошо – но мало.
Всё равно повторяю наводку и стреляю туда же. Чтобы добить!
Простым глазом вижу вспышки НАШИХ разрывов на обоих кораблях.
Мы стреляем и стреляем, не думая ни о чём. Огонь врага стих. Молчит не только носовая башня, но и кормовая. Вокруг них появляется пламя.
Вижу пожары на палубе и в районе первой трубы – густой как мазут, чёрный дым разрастаются, окутывает надстройки, стелется за кормой.
Из чёрной пелены летят искры, там что-то взрывается сериями.
Навожу на рубку, и мы стреляем по ней пять раз.
Ч-ч-чёрт! Промазал! Первый - мимо.
Следующие попадают, оставляя в стенке рубки дыры, и рвутся внутри.
Последний снаряд ставим на осколочное действие. Он взрывается где-то на мостике, снося антенны, дальномеры, прожектора.
Рядом рвётся снаряд, грохот, ударная волна сбивает всех с ног, перехватывает дыхание, визг осколков – это привет от кормовой башни.
Навожу перекрестие на борт под нею, и мы стреляем.
Взрыв осколочного снаряда полыхает на борту.
После него остаётся дыра метра два в диаметре.
Нижний край скрывается в воде. Наверное, море плещет через её нижний край внутрь.
Мы добавляем туда же ещё и ещё раз.
Башня перестаёт стрелять и застывает неподвижно.
Но всё равно нужно добавить.
Опускаю перекрестие на ватерлинию.
Стреляем. И попадаем.
До эсминца близко. Настолько близко, что снаряд летит до него не более двух секунд, а скорее всего и меньше..
Я вижу, что рядом с нашим попаданием ещё кто-то попал в район ватерлинии. Яркая вспышка, столб воды и дыма.
Эсминец резко сбавляет ход. Опять стреляем туда же.
Ещё и ещё раз. Вспышки разрывов и всплески воды.
Эсминец заметно кренится.
«Давай ещё! Мы вас….. суки поганые!….»
«А-а-а, вот это врезали! Это вам падлы, не лодки топить!»
«Давай! Шевелись ….. Заряжай!»…….
Вокруг нас стоит дикая смесь из мата, команд, радостных воплей при попаданиях, лязга и щелчков затвора, перекрываемая грохотом выстрелов.
У основания первой трубы вспышки разрывов.
Автоматически считаю – один, два, три.
После третьей вспышки труба начинает крениться и в облаке чёрного дыма рушится за борт. Из-за корпуса виден всплеск. На месте трубы начинает разрастаться пожар и густо валит чёрный дым. Ещё два пожара полыхают ближе к корме.
Корабль в дыму и пожар охватил около четверти его длины.
Где-то далеко в сознании, еле заметная, проскакивает мысль-вопрос: Что же может там так гореть, на стальном корабле? Искать ответ некогда!
Эсминец поворачивает направо, его длина сокращается, на нём зажгли дымовые шашки. Густой серый дым начинает скрывать его, смешиваясь с чёрным от пожара.
Мы мажем два или три раза подряд.
Но над дымом торчат мачты и это хороший ориентир для меня.
Навожу, ориентируясь по мачтам. Кричу: «Давай осколочные!»
Лязгает затвор, проглотив очередной снаряд. Слышу сопение и тяжёлое дыхание заряжающих. На краю сознания мелькает сочувственная мысль – Досталось им сегодня. Всё-таки каждый снаряд весит
Крик замкового: «Готово!»
Мой крик: «Огонь!»
И пушка грохочет, выбросив очередной снаряд. В дыму ярко вспыхивает разрыв осколочного снаряда, и дым становится как бы реже.
Ствол, проносящийся мимо меня на откате, пышет жаром.
Не обжечься бы!
«Заряжай, давай! Добавим им, псам поганым…….»
Навожу в корму эсминца, который стал лучше виден. Наверное, я попал ему в дымовую аппаратуру.
Эсминец медленно удаляется. Бурун от винтов виден только справа. Значит левая турбина каюкнулась! Он сильно накренился влево, и дым от пожаров скрывает его почти как дымзавеса.
Наши остальные бьют по второму, более дальнему эсминцу. Он быстро приближается, проходит за кормой первого и ставит дымовую завесу, чтобы скрыть того от наших снарядов. Под его носом виден большой белый бурун.
Его пушки стреляют очень часто, но не метко. Разрывы гремят довольно далеко от нас. Переношу перекрестие на него. На рубку.
«Огонь!» И мимо! Вот ……!
Крик: «Готово!»
«Огонь!» Выстрел.
И вижу вспышку. Во рту металлический привкус от сгоревшего пороха. Хочется пить – но некогда.
«Давай! Заряжай ещё, умоем их …… кровью. Сук………!»
Звон снаряда, звонкий стук гильзы. Лязг затвора и опять выстрел.
И почти сразу на рубке, ближе к трубе – вспышка разрыва.
Реву: «Давай ещё ….!»
Четыре разрыва вспарывают борт корабля. Вместо белых цифр его номера, появляется бесформенный чёрный провал, из которого валит дым.
Слышу, как сквозь вату крик-команду майора: «Огонь! Держать темп! Не дать им …, уйти! ... ..... ...».
Новый залп и кормовая башня исчезает в искристой вспышке.
Ага! Попались! Давай ещё!
А вот и кормовая мачта с антеннами рушится за борт.
Эсминец с заметным креном на левый борт поворачивает, прикрываясь дымовой завесой и дымом от пожаров. Расстреливаем в неё последние снаряды, ориентируясь по остатку передней мачты.
Майор командует: «Прекратить огонь! Сворачиваемся и уходим!
Быстро, они уже заводят турбины!»
Заревели двигатели подъезжающих к нам тягачей. Расчеты, все девять человек, начинают быстро и слаженно выполнять заученные действия.
Мы готовим орудия к маршу – подкатываем к ним передки. Затем
быстро сводим станины, надеваем их шкворневой балкой на шкворень передка. Затем отсоединяем ствол от тормоза отката, а накатник от люльки.
Оттягиваем лебёдкой ствол и ставим его на упоры и стопора на станинах.
На бегу надеваем чехлы на ствол и на замок.
На всё это уходит не больше двух минут, вместо обычных трёх-четырёх
Вьетнамцы успевают собрать в ящики гильзы. Для них это большая ценность. И гильзы и ящики.
Задом к передкам подъезжают тягачи. Мы сцепной петлёй цепляем передок к тягачу. Успеваем бросить в кузова десяток ящиков, но майор командует: «По машинам! Марш! И газу, газу поддай сынки! Чтобы успеть уйти!»
Мы бросаем ящики, маты и прыгаем в кузова тягачей. В головном сидит вьетнамский офицер и указывает путь к зоне рассредоточения.
Водители действительно дают газу. Мы несёмся по своим следам. Тягачи качает и швыряет. Мы еле удерживаемся, вцепившись руками и упёршись ногами в ручки и выступы. Сзади подпрыгивают и качают длинными стволами наши пушки. Скрежет гусениц бьёт по нервам, пробиваясь даже через наши оглохшие от стрельбы уши.
Эта гонка длится минут десять. Затем скорость уменьшается, тягачи выбрасывают меньше гари, мы едем более комфортно по какой-то звериной тропе, сворачиваем несколько раз, ещё больше уменьшаем скорость. Поворачиваем налево, под ещё более густые деревья. И тут тягачи начинают сворачивать в сторону ёлочкой: первый направо, второй налево и т.д.
Тягачи останавливаются под густыми ветками. Смолкают двигатели, и мы тупо сидим в тишине, скованные напряжением боя, оглушенные грохотом. Потом выскакиваем и натягиваем брезенты и остатки масксетей на пушки и тягачи. И вновь сидим. Тупо, молча, устало.
Впрочем, скоро мы начинаем слышать команды, крики птиц. Затем раздаётся здоровый хохот, солёные шуточки. Народ приходит в себя.
Все пьют. Жадно и помногу. Вытирают пот. Вытряхивают песок из-за пазухи, из ушей и карманов, попавший туда при обстреле.
Курим, хлопаем друг – друга по плечам и громко разговариваем: «Молодец Серёга! Здорово ты первому врезал! Да и второму тоже».
«Ты Сашка тоже молодец, у первого труба так и кувыркнулась».
«А Олег - прямо снайпер – башню разнёс в пыль!»
«Жаль, что не потопили гадов!»
«А может быть, потонут по пути? Дыр мы им наделали?»
«А пожары на них, какие огромные – и чему там гореть?»
И пошло-поехало: «А ты… . А он…. А мы… . У него…. А там, как даст!» «…….!» И так минут тридцать...
Наш майор зашифровал радиограмму о бое и наш радист, по кличке «Чистюля», быстро передал её в штаб советников.
Вдруг все услышали гул самолётов. Нам, ещё полу оглохшим после стрельбы казалось, что они далеко, но разрывы и сотрясения почвы показали нам, что это где-то рядом. Затем бомбы начали рваться где-то в стороне. Затем, минут через пять, ещё в одном месте.
Все замолчали. Было ясно, что янки хотят нас нащупать и уничтожить.
Майор скомандовал: «Батарея – строй-ся!»
Мы построились. Он и вьетнамский офицер стали перед нами. Майор поздравил нас с первым боем и боевым крещением. Выразил благодарность за образцовое выполнение боевой задачи и нанесение больших потерь американским агрессорам.
Затем, помолчав, он снял панаму и сказал тише: «Давайте помолчим и помянем наших боевых друзей, расчёты орудий Миня и Фам Туна, погибших в своём первом бою. Вечная им память!»
Офицер-вьетнамец переводил слова майора для своих солдат.
Мы сняли панамы и молча застыли в строю.
* * *
Этот бой был для меня и моих товарищей самым главным событием во Вьетнаме. Мы ещё пару раз стреляли по американским катерам и один раз даже попали. На воде осталась только лужа горящего бензина.
После каждой стрельбы мы стремительно уходили в джунгли, чтобы не попасть под ответный удар авиации америкосов. Потерь у нас не было. В перерывах мы учили новые расчёты вьетнамцев, вместо погибших. Пушки и тягачи для них прислали довольно быстро.
Скоро настал конец нашей командировки. Уровень подготовки вьетнамцев стал уже достаточно высоким. Они уже вполне могли обойтись без нашей помощи. Домой мы улетали самолётом. В Союзе мы получили медали «За боевые заслуги» и приказ держать язык за зубами.
Когда меня спрашивают, за что я получил медаль, я достаю мою личную папку и даю почитать вырезку из газеты «Красная звезда». Там говорится следующее:
«Береговая артиллерия Вьетнамской Народной армии
нанесла тяжёлые повреждения и большие потери экипажам
двух американских боевых кораблей, обстреливавших
побережье Вьетнама».
Вторая вырезка из военного журнала гласит, что:
«Американские эсминцы типа «Гиринг» - «Хигби» и «Хэнсон» получили тяжёлые повреждения от береговой артиллерии ВНА при обстреле побережья. На эсминце «Хигби» погибли 63 члена экипажа, и было ранено и обожжено более 85, а на «Хэнсоне» было убито 37 и ранено более 55 членов экипажа.
Ремонт «Хигби» длился более пяти месяцев, а «Хэнсона» - более трёх месяцев и обошёлся во много миллионов долларов.
Кроме того, более 80 попаданий получили обстреливавшие побережье американские крейсера «Оклахома Сити» и «Бостон». Среди экипажей были убитые и раненые. Ремонт занял два месяца.
Были потоплены два артиллерийских катера типа «Эшвил», причём на одном погиб почти весь экипаж. Более мелких катеров было потоплено свыше четырёх десятков. Во многих случаях уцелевших не было.
Такие большие потери и тяжёлые повреждения кораблей привели к тому, что командование американским флотом запретило использовать корабли ВМФ для обстрелов побережья».
http://referatdb.ru/voennoe/14764/index.html
Рег.№ 0148158 от 11 декабря 2013 в 16:26
Другие произведения автора:
Финал экуминиста Никодима (Ротова)
| Наталия Соллогуб # 18 декабря 2013 в 20:08 0 | ||
|
| Крылов АлексейНиколаевич # 18 декабря 2013 в 20:11 0 | ||
|
