Окуджава Булат Шалвович → Блог

В. Аксенову

В склянке тёмного стекла
из-под импортного пива
роза красная цвела
гордо и неторопливо.

Исторический роман
сочинял я понемногу,
пробиваясь как в туман
от пролога к эпилогу.

Были дали голубы,
было вымысла в избытке,
и из собственной судьбы
я выдергивал по нитке.

В путь героев снаряжал,
наводил о прошлом справки
и поручиком в отставке
сам себя воображал.

Вымысел – не есть обман.
Замысел – ещё не точка.
Дайте дописать роман
до последнего листочка.

И пока еще жива
роза красная в бутылке,
дайте выкрикнуть слова,
что давно лежат в копилке:

каждый пишет, как он слышит.
Каждый слышит, как он дышит.
Как он дышит, так и пишет,
не стараясь угодить…
Так природа захотела.
Почему? Не наше дело.
Для чего? Не нам судить.

Надежда, я вернусь тогда,
когда трубач отбой сыграет,
когда трубу к губам приблизит
и острый локоть отведёт.
Надежда, я останусь цел:
не для меня земля сырая,
а для меня твои тревоги
и добрый мир твоих забот.

Но если целый век пройдёт,
и ты надеяться устанешь,
Надежда, если надо мною
смерть распахнет свои крыла,
ты прикажи, пускай тогда
трубач израненный привстанет,
чтобы последняя граната
меня прикончить не смогла.

Но если вдруг когда-нибудь
мне уберечься не удастся,
какое б новое сраженье
ни покачнуло шар земной,
я все равно паду на той,
на той единственной гражданской,
и комиссары в пыльных шлемах
склонятся молча надо мной.

Ах, что-то мне не верится, что я, брат, воевал.
А может, это школьник меня нарисовал:
Ручками размахиваю, я ножками сучу,
Уцелеть рассчитываю, и победить хочу.
Ах, что-то мне не верится, что я, брат, убивал.
А может, просто вечером в кино я побывал?
Не хватал оружия, чужую жизнь круша,
И руки мои чистые, и праведна душа.
Ах, что-то мне не верится, что я не пал в бою.
А может быть подстреленный, давно живу в раю,
И кущи там, и рощи там, и кудри по плечам…
А эта жизнь прекрасная лишь снится по ночам.

Под копытами снег голубой примят.
Еду в возке я по чужой стороне…
Так грустно, брат мой, грустно, мой брат!
Ах, кабы вспомнил кто обо мне.
Там горит огонёк у того леска.
Еду в возке я. Дуга на коне…
Всё тоска окружает, тоска, тоска!
Ах, кабы вспомнил кто обо мне.
Всё чужие леса да чужая даль.
И мороз страшней, и душа в огне…
А печаль-то, мой брат, печаль, печаль!
Ах, кабы вспомнил кто обо мне.

Не пробуй этот мёд: в нём ложка дёгтя.
Чего не заработал – не проси.
Не плюй в колодец. Не кичись. До локтя
Всего вершок – попробуй укуси.
Час утренний – делам, любви – вечерний,
Раздумьям – осень, бодрости – зима…
Весь мир устроен из ограничений,
Чтобы от счастья не сойти с ума.

Я выдумал музу Иронии
Для этой суровой земли.
Я дал ей владенья огромные:
Пари, усмехайся, шали.
Зевеса надменные дочери,
Ценя превосходство своё,
Каких бы там умниц ни корчили –
Не стоят гроша без неё.

Б. Слуцкому

Вселенский опыт говорит,
Что погибают царства
Не оттого, что тяжек быт
Или страшны мытарства.
А погибают оттого
(и тем больней, чем дольше),
Что люди царства своего
Не уважают больше.