Осип Мандельштам → Блог

Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
Я список кораблей прочел до середины:
Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
Что над Элладою когда-то поднялся.

Как журавлиный клин в чужие рубежи –
На головах царей божественная пена –
Куда плывете вы? Когда бы не Елена,
Что Троя вам одна, ахейские мужи?

И море, и Гомер – все движется любовью.
Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит,
И море черное, витийствуя, шумит
И с тяжким грохотом подходит к изголовью.

Я ненавижу свет
Однообразных звезд.
Здравствуй, мой давний бред –
Башни стрельчатой рост!

Кружевом, камень, будь
И паутиной стань,
Неба пустую грудь
Тонкой иглою рань.

Будет и мой черед –
Чую размах крыла.
Так – но куда уйдет
Мысли живой стрела?

Или, свой путь и срок
Я, исчерпав, вернусь:
Там – я любить не мог,
Здесь – я любить боюсь...

Мне стало страшно жизнь отжить –
И с дерева, как лист, отпрянуть,
И ничего не полюбить,
И безымянным камнем кануть;

И в пустоте, как на кресте,
Живую душу распиная,
Как Моисей на высоте,
Исчезнуть в облаке Синая.

И я слежу – со всем живым
Меня связующие нити,
И бытия узорный дым
На мраморной сличаю плите;

И содроганья теплых птиц
Улавливаю через сети,
И с истлевающих страниц
Притягиваю прах столетий.

Куда мне деться в этом январе?
     Открытый город сумасбродно цепок...
     От замкнутых я, что ли, пьян дверей? --
     И хочется мычать от всех замков и скрепок.

     И переулков лающих чулки,
     И улиц перекошенных чуланы --
     И прячутся поспешно в уголки
     И выбегают из углов угланы...

     И в яму, в бородавчатую темь
     Скольжу к обледенелой водокачке
     И, спотыкаясь, мертвый воздух ем,
     И разлетаются грачи в горячке --

     А я за ними ахаю, крича
     В какой-то мерзлый деревянный короб:
     -- Читателя! советчика! врача!
     На лестнице колючей разговора б!

             1 февраля 1937

На мертвых ресницах Исакий замерз
     И барские улицы сини --
     Шарманщика смерть, и медведицы ворс,
     И чужие поленья в камине...

     Уже выгоняет выжлятник-пожар
     Линеек раскидистых стайку,
     Несется земля -- меблированный шар,--
     И зеркало корчит всезнайку.

     Площадками лестниц -- разлад и туман,
     Дыханье, дыханье и пенье,
     И Шуберта в шубе застыл талисман --
     Движенье, движенье, движенье...

             3 июня 1935

Это какая улица?
     Улица Мандельштама.
     Что за фамилия чортова --
     Как ее ни вывертывай,
     Криво звучит, а не прямо.

     Мало в нем было линейного,
     Нрава он не был лилейного,
     И потому эта улица
     Или, верней, эта яма
     Так и зовется по имени
     Этого Мандельштама...

             Апрель 1935

Мастерица виноватых взоров,
     Маленьких держательница плеч!
     Усмирен мужской опасный норов,
     Не звучит утопленница-речь.

     Ходят рыбы, рдея плавниками,
     Раздувая жабры: на, возьми!
     Их, бесшумно охающих ртами,
     Полухлебом плоти накорми.

     Мы не рыбы красно-золотые,
     Наш обычай сестринский таков:
     В теплом теле ребрышки худые
     И напрасный влажный блеск зрачков.

     Маком бровки мечен путь опасный.
     Что же мне, как янычару, люб
     Этот крошечный, летуче-красный,
     Этот жалкий полумесяц губ?..

     Не серчай, турчанка дорогая:
     Я с тобой в глухой мешок зашьюсь,
     Твои речи темные глотая,
     За тебя кривой воды напьюсь.

     Наша нежность -- гибнущим подмога,
     Надо смерть предупредить -- уснуть.
     Я стою у твердого порога.
     Уходи, уйди, еще побудь.

             13 -- 14 февраля 1934