Город посреди леса (рукописи, найденные в развалинах): 27

Волейнар

 Дом Лаэрри ничуть не изменился за время моего отсутствия, вот только изменился я. То есть, проще говоря, дополз до него на полусогнутых, почти дохлый.

 Она открыла дверь и стояла так, обхватив себя за плечи, и молча, выжидательно глядя на меня. Картина, которая повторяется каждый мой визит.

 Она никогда не разговаривает. То есть, с тех пор, как произошла её трагедия, Лаэрри молчит. Она кажется ещё худее на фоне ярко освещённого дверного проёма: хрупкая тоненькая фигура в потоке жёлтого электрического света, которого, в отличие от огня, не боятся волки. Прямая спина, худые руки, короткая косая волна густых темных волос, чёрное кружево палантина на острых плечах и широкая юбка. Она с этой юбкой напоминала балеринку из шкатулки, вот только у пластмассовой фигурки не может быть таких огромных, таких бездонных карих глаз, такого взгляда, такого отражения чувств, которые, кажется, людишкам испытывать не дано по причине их мелкости и поверхностности. Эти глаза пугали даже меня, да и вся Лаэрри меня пугала – скульптурная неподвижность и бездонный взгляд сумасшедшей.

    — Мне нужна помощь, – прохрипел я. – Я принёс добычу.

 В зубах у меня билась лесная химерка. Маленькая, совсем детёныш. Химерку я выловил из болотца близ города. В городских каналах теперь никто жить не может из-за бирюзовой дряни. Да, мир меняется…

 Лаэрри развернулась и молча удалилась в дом, кивнув мне: проходи. Я вошёл, пятная кровью ковёр.

    — Обходи стороной жёлтые огни, – предостерёг я её. Спустился в подвал. Сил не было, чтобы открыть этот чёртов бункер, но Лаэрри не поможет мне, пока я не сделаю дело. Услуга за услугу – закон стаи.

 С трудом отвернув вентиль, я обернулся и рысью пробежал длинный и широкий тёмный коридор с металлическими сводчатыми стенами. Здесь было жутковато и холодно. По окончании коридора меня ждала вторая дверь – ещё крепче, чем первая. Открыть её оказалось не в пример сложнее. Химерка жалобно пищала и отчаянно вырывалась, так, что я с трудом её удерживал. Чувствует, дура, что ей конец. Я чуть сильнее сжал мелкую шваль зубами, но писк только усилился. Я отчётливо слышал в воплях слово «мамочка». Ну-ну. Жаль, что убить её сейчас нельзя, она мне мешает открыть дверь. А дохлая – валялась бы себе спокойненько. Я стиснул зубы. Услуга за услугу.

 Дверь приоткрылась со скрежетом, будто её месяц не смазывали. Я ощутил сырость в воздухе, которую не перебивал острый характерный запах.

 Она сидела, непривычно забившись в угол и обхватив руками коленки. Если её сестра была худой, то эта – просто мешок с костями. Тонкая белая кожа, обтягивая высохшие дистрофичные мышцы, напоминала хрупкий сухой пергамент. Я выпустил обречённо притихшую, наконец, химерку, лапой подтолкнул ей и с некоторым усилием обернулся снова.

    — Ешь.

 Но она помотала головой. Длинные соломенные волосы только что не шелестели при этом по острым плечам, как сухая трава. Девица, опустив свои огромные глазищи, поглядела на химерку, подняла взгляд на меня и снова мотнула башкой, решительно сжав сухие тонкие губы.

 Стерва костлявая, ещё морду воротит! Да я эту маленькую дрянь полчаса по болотам выслеживал, тащил сюда, сам едва лапы не протянул – а ей деликатесов подавай! Мне тут же захотелось прикончить жалкую белобрысую замарашку – но извольте, нельзя! Пока я кормлю этого бледного кровососа, Лаэрри помогает и мне. Терпи уж её капризы.

 Белобрысая забилась ещё глубже в угол, зазвенев цепями. Мне показалось, что её запястья и лодыжки переломятся пополам от тяжести кандалов, но они как-то держались. Хотя, перетереться они точно должны, уже давно – кандалы-то серебряные. Чистое серебро – та ещё пытка. Раны бы кровоточили, но у вампиров кровь не течёт, поэтому у неё просто до костей стирались ткани. Больно, должно быть, но она терпит. Привыкла, наверное.

    — Ешь! – с нажимом повторил я.

 Дура стиснула клыки, плотнее сжав костлявые пальцы.

    — Я не буду.

 До чего же противный писк. Хуже только химерка, но химерка, благо, уже заткнулась. Прижалась к полу, пригнув все девять головок, и думает, что её не видно. Дрожит как голодная вяженка.

    — Хочешь превратиться в упыря?

 Вампирша промолчала, уткнув нос в колени.

    — Не буду! – пискнула она.

    — Дура.

    — Не буду больше убивать!

    — Я ж говорю, дура.

 …Или серебро проклятущее.

    — Не хочу!

    — Слушай. – Я уселся на пол. – Ну, что тебе в голову-то ударило? Если ты её не съешь, я сдохну от ран. Твоя сестра не будет меня лечить.

    — Мне-то что, – буркнула она, не поднимая головы.

    — Что?! – аж задохнулся я. – Да я ж тебя кормлю, дура!

    — Только потому, чтобы моя сестра тебе помогала. Ты сам сказал.

 Я зарычал. Химерка, воспользовавшись моментом, ускользнула в щель под дверью – только её и видели. Теперь точно все пропало.

 Я готов был загрызть жалкую вампиршу – но тут произошло немыслимое.

 Пол задрожал, раздался оглушительный скрежет из коридора, затем глухой, тяжёлый стук, после которого скрежет усилился. Вампирша что-то запищала, но я, не обращая на неё внимания, вылетел за дверь – настолько быстро, насколько позволяли раны. Она сама хотела подохнуть – так пусть и подыхает себе, так лучше, чем от голода.

 Моим глазам открылась странная картина: одна из секций противоположной камере стены медленно отъезжала в сторону. Из щели рвался рыжий огненный свет, и в его ореоле, между мной и стеной металась перепуганная насмерть химерка.

 Да ну их, мне подыхать неохота.

 Не дожидаясь, пока проход окончательно откроется, я рванул назад по коридору.

 Аретейни

 Я торопливо шагала за Дэннером, не разбирая дороги, и свалилась бы, не тащи он меня за руку, а в нём будто бы маленький такой вечный двигатель завёлся. Дыхание сбивалось, но это было неважно. В голове тревожным огоньком билась, вспыхивала, орала единственная мысль – не верю.

 Не верю, не верю, не верю!!.

 Быть того не может!

 И все из-за меня! Снова из-за меня!

 Меня охватило мучительное, непреодолимое желание упасть на землю, орать во всю глотку и биться в конвульсиях – одним словом, истерить самым вульгарным, отвратительным и пошлым образом. Правда, я сдерживалась из последних сил, но не очень-то получалось. Тогда я на ходу сунула руку в рот и что есть сил, сжала челюсти, закусывая собственный палец, приглушая рвущийся из груди стон. Тут Дэннер остановился и обернулся.

    — Ты чего? – тревожно осведомился он. А мне безумно хотелось броситься в ноги и просить прощения, но душившее меня чувство вины даже этого не позволяло. Селиванов встряхнул меня за плечи, выдёргивая мою руку из моих же зубов. Сильный, блин. – Очнись! В чем дело? Тебя ранили, что ли? Да не молчи ты!

 Я отрицательно мотнула головой, не осмеливаясь поднять взгляд. Черт, лучше бы меня уж вообще не было, что ли...

 А может, оборотнем быть не так уж плохо?..

 Ага. Рассказывай себе сказки, это твоё единственное утешение.

    — Дэннер…

    — Я сам знаю, что я Дэннер. Что с тобой? Ну?

    — Дэннер, это… – Тут я ощутила, что ноги меня больше не держат, и плюхнулась-таки на колени. Дэннер кинулся меня поднимать, но я упёрлась. – Прости!!

 Селиванов окончательно растерялся, похоже. Он даже перестал меня тащить и сам опустился на растресканный асфальт, правда, только на одно колено. От его куртки пахло пылью, лошадью, машинным маслом, дождём и чем там обрабатывают кожаные куртки. Я ощутила, как его руки сжали мои плечи. Голос прозвучал едва различимо.

    — Нет. Это я должен просить у тебя прощения.

    — Дэннер, нет…

    — Да. Из-за моего эгоизма ты едва не распрощалась с жизнью. Я должен был сразу тебе все объяснить. Не успел…

 Больше всего на свете хотелось уткнуться ему в плечо и разреветься, но я стиснула зубы и заставила себя смотреть ему в глаза. Взгляд у него ничуть не изменился. По-прежнему спокойный и тёплый, будто бы это не ему предстоит застрелиться, чтобы не сделаться нечистью. Неужели я была такой дурой?! Как я могла не замечать этого огня в зелёных глазах, этого безграничного тепла в голосе – а ведь он все это время оберегал и защищал меня, рисковал жизнью. Всеми силами защищал. В конце концов, это он вытащил меня из леса, это он освободил меня от гаджета охотников, это он на руках вынес меня из штаба, стискивал зубы, выдерживая пытки – только чтобы палачи не принялись допрашивать нас с Лесли и Нэйси… И это он целовал меня, отчего-то именовал Ласточкой, признавался в любви. Он поверил мне, и у меня искал тепла, которого ему, наверное, так не доставало всю жизнь – чтобы в ответ получить грубость и оскорбления.

 А взгляд так и не изменился.

 Убить меня мало!..

 Вот так вот всегда и происходит. Как просто ранить человека. Не заметить, не оценить, пройти мимо, и даже не знать, что только что стал убийцей. Как же легко мы не замечаем тех, кто нас действительно любит, чаще всего гоняясь за миражами и глупыми домыслами. Истина всегда незаметна, хоть и лежит на поверхности. Человек слишком увлечён своими миражами для того, чтобы увидеть её.

 Я, не выдержав, приподнялась на коленях, подалась вперёд, притянула его к себе и прижала к груди. Дэннер вздрогнул от неожиданности, но сопротивляться не стал. Его рука скользнула по моему плечу, отвечая на объятие – сквозная рана от зубов оборотня затянулась. На её месте светлел очередной шрам. Трансформация началась. И я всему виной.

 Горло перехватило, и я прошептала сквозь душившие слезы:

    — Прости меня… прости…

    — Я тебя не понимаю. – К моему величайшему удивлению, на этой трагичной ноте Дэннер отстранился и поймал мой взгляд. В глазах у него читалось самое искреннее недоумение. – Что с тобой происходит? Ладно, я понимаю, не поняли друг друга, поругались, – тут я виноват, не спорю, mea culpa! – но теперь-то что?! И вообще, сейчас не самое время сидеть на дороге. Там нашим помощь нужна.

 Мне сделалось немного лучше.

    — Вот за это я тебя и люблю. – Я легко встала. Слезы высохли. Дэннер поднялся следом и обернулся.

    — Ну-ка, ещё раз скажи, – выдал он совершенно будничным тоном, методично отряхивая штаны.

    — Что?.. – растерялась я.

    — Повтори свою последнюю реплику, – любезно разъяснил Дэннер, невозмутимо поправляя портупею.

    — Я люблю тебя…

 Селиванов смерил меня очень внимательным взглядом и все так же невозмутимо пообещал:

    — Я запомню.

 Вот, сволочь!

 Дэннер

 Откровенно говоря, я не понимал, как мы это все осуществим. Соваться ночью в лес – самое настоящее безумие, есть более гуманные методы суицида. Застрелиться, к примеру. Я невесело усмехнулся – застрелиться мне ещё предстояло. Если выживу. Вот такой вот каламбур.

 Я остановился посреди дороги, не выпуская Ласточкиной руки. Не хотелось. Теперь, когда она со мной, а жить мне осталось не так уж и долго, я особенно остро ощущал потребность не отпускать её от себя ни на шаг.

 И что теперь делать – убейте, а не скажу. Не знаю.

 Скорее всего, Обрез застрял на самой опушке – в лес ему сейчас не пройти. А как туда попали Нэйси и Алиса? У них что, какие-то свои методы?.. Здоровые мужики умирают на раз – а они прошли. Чудеса, да и только.

 Может, через мост пройти?.. Обойти с севера, через промзону, а дальше… Тьфу, ты. Промзона, ага. Включи, наконец, мозги, Селиванов.

 А время-то идёт. Время – это тебе не лошадь, его не остановить.

    — Не знаю, – наконец, признал я. – Похоже, шансов у нас нет.

 Ласточка призадумалась. Она сосредоточенно сопела и грызла ногти, да чем ей это поможет. Я-то здесь всю жизнь живу, каждую трещину в асфальте знаю – да и то не сообразил.

    — Я могу защитить нас на какое-то время… – неуверенно сказала Аретейни. – Отвести глаза…

 Я усмехнулся.

    — Ты тем же занималась, когда мы впервые встретились?

 Она вздохнула.

    — Не поможет. Во-первых, не у всех есть глаза, чтобы их отводить.

    — Я могу скрыть ауру…

    — Надолго?

    — Нет, – сникла она.

    — То-то и оно. Да к тому же, от нас все равно разит за версту вкусненькой человечинкой. Думай, Ласточка, думай.

    — Не знаю.

    — Вот именно.

    — Должен же быть способ.

    — Дай-ка подумать… – издевательски произнес я. Ну, извините! – У тебя нет, случайно, самолёта?

    — Дэннер!

    — Какая жалость. Может, в кармане завалялся? Ты погляди внимательно.

    — Если мы будем стоять тут и хамить друг другу, Обрезу это уж точно не поможет, – припечатала Аретейни. Логично, туман меня побери. Я же говорил, нужен отряд. Хотя… много бы нам он дал, отряд этот.

 Ладно. Кто не рискует – тот не алкоголик.

 Я вздохнул и продолжил путь, Ласточка поспешила следом.

    — Ты что удумал? – уточнила она. Я пожал плечами.

    — Ничего. Но, как ты успела крайне своевременно заметить, стоять посреди дороги и пялиться на тучки нам сейчас нерентабельно. По пути чего-нибудь решим.

    — Я подумаю, – серьёзно пообещала Аретейни. Sancta simplicitas.

Нэйси

Шли мы довольно долго, если учесть, что ноги успели онеметь от холода, а свет фонарика изрядно потускнел, предупреждая нас о разрядке аккумулятора. Собственно, только по этому фонарику мы и могли судить о количестве прошедшего времени – часов у нас не было с собой. Вода расходилась волнами, а дыхание замерзало облачками пара, причудливо искажающимися в синеватом свете фонаря. Стены раздались далеко в стороны, и мы не могли представить размеров помещения, правда, гулкое эхо от плеска воды разносилось очень далеко.

Мы, наверное, слишком устали для того, чтобы не только разговаривать, а вообще, о чём-либо думать, и поэтому просто шли вперёд. Просто вперёд.

И когда впереди забрезжила неровная клякса тусклого жёлтого света, мы даже не испугались. Какой там бояться, тут бы сделать следующий шаг – уже подвиг. Дэннер бы не испугался. И я не испугаюсь. Не испугаюсь...

   — Нэйси!..

Хриплый шёпот Алисы вырвал меня из монотонности движения – шаг-шаг-еще-шаг. И ещё один шажок. Вперёд...

Да я и сама вижу.

   — Поглядим, что там такое.

Алиса кивнула.

   — Поглядим.

Шагов через двадцать клякса смутно оформилась в светящийся человеческий силуэт. Но мы не остановились, а продолжали идти вперёд. А потом силуэт шевельнулся, сделалось видно черты лица. Перед нами стоял Джонни Обрез.

   — Вы знаете, как отключить установку? – спросил он, щуря жёлтые глаза и затягиваясь жёлтой сигаретой.

Мы с Алисой дружно замотали головами.

   — Я вам покажу, – пообещал Джонни, выпуская вместе со словами жёлтый дым.

   — Благодарю, – брякнула Алиса. Я хотела дёрнуть её за руку, но не было сил. А Веррет исчез. Просто растаял в сыром холодном воздухе. Алиса спросила:

   — Как он нам покажет, если его нет?

   — Не знаю. Ты веришь, что он – это он?

   — Нет.

   — Кто тогда?

Алиса прищурилась.

   — Он не наш, – наконец, тихо произнесла она. – Не из Города.

   — Из тумана?

   — Нет. Он издалека. Очень издалека.

   — Я говорю, из тумана.

Алиса мотнула головой. Волосы у неё отсырели и покрылись лёгким серебристым налётом инея.

   — Нет. Туман – он здесь. Вокруг нас. А он – он дальше.

   — Это как так?

   — Не знаю.

Я вздохнула.

   — Где – дальше?

   — Его здесь нет.

   — Ясен лес. Ты его видишь? Вот и я не вижу.

   — Его и не было.

   — А кто же он? Галлюцинация?

   — Нет.

Черт их всех разберёт...

Ну и ладно.

   — Идём дальше.

   — Идём.

Мы шли ещё некоторое время, и все так же было темно, и никаких жёлтых призраков не появлялось. Зато вскоре начали встречаться огоньки – с каждым пройдённым десятком метров все чаще и чаще.

Я обогнула огонёк, но он почему-то не отстал. Я обернулась. Рядом шла Аретейни.

   — Вам туда, – протянула она жёлтую руку в темноту. И исчезла.

Впереди заскрежетало, задвигалось, по воде побежали волны. Вскоре в глаза ударил яркий свет. Не жёлтый, а обычный, электрический. Мы с Алисой не сговариваясь кинулись вперёд, в открывшийся проход, выбрались из воды и, по инерции пробежав ещё несколько шагов, резко остановились.

Да, это была она.

Установка.

Я поняла, что ноги меня не держат, и опустилась на каменный пол.

Аретейни

Лес встал перед нами мрачной, угрожающе шелестящей стеной.

Дэннер молча разглядывал шипастые деревья. Я ждала, когда он, наконец, соизволит перестать строить из себя пограничный столб и начнёт действовать. Было тихо, и мысль, что совсем недалеко от нас кто-то отчаянно сражается за свою жизнь, казалась странной и ирреально-пугающей.

   — Тебя ничто не настораживает? – неожиданно прозвучал тихий голос Дэннера – я, наверное, успела привыкнуть к его молчанию, и потому невольно вздрогнула.

   — Что? – Я и сама знала ответ. Но отчего-то не рискнула произносить его вслух. Дэннер усмехнулся, поправил кобуру на поясе.

   — Тихо. Слишком тихо.

Я непроизвольно ухватила его за руку, и он сжал мои пальцы. Этот нехитрый жест придал уверенности – такая тёплая надёжность человека: все будет хорошо. Я рядом. Жест, единый для всех языков, национальностей и стран. И сделалось значительно легче.

   — Почему так?

Зелёные глаза сузились, внимательно изучая деревья.

   — Я не знаю. Надо идти.

   — Надо, – согласилась я, делая шаг вперёд, но Дэннер удержал меня за руку.

   — Нет. Ты беги в участок, предупреди наших. А я найду Обреза. Приведёшь помощь.

   — Опять геройство?! – взъярилась я, разворачиваясь к нему лицом. – Может, хватит?! Будет с тебя, нагеройствовался на всю оставшуюся жизнь!

Дэннер чуть улыбнулся.

   — Звучит как хорошая шутка.

Я осеклась. И правда, лучше и не могла сказать в свете сложившейся ситуации. Нечисть на месте пристреливают?.. Как бы ни так. Оборотень там, или не оборотень – я не позволю ему покончить с собой.

Не позволю.

   — Возвращайся, – спокойно продолжил Дэннер. – Я для них свой, я не еда. Меня не тронут. То есть, тронут, разумеется, но шансов у меня больше. А ты живая не в пример полезнее, чем убитая.

Я стиснула зубы. И ведь прав, сволочь. Прав!

Где-то в груди поднялась волна отчаянного, яростного упрямства – ну уж нет! Не отпущу! Только не одного в лес, на ночь глядя! любой ценой!

Дэннер даже отшатнулся – настолько, видимо, шибанула моя аура – но тут же ухватил меня за обе руки.

   — Аретейни...

   — Заткнись! – вскрикнула я, стискивая его пальцы. – Никуда ты один не пойдёшь, слышишь! Не пойдёшь! – Последнее я орала не надеясь, разумеется, его убедить, скорее, просто от отчаяния, потому что знала: пойдёт. Пойдёт, и ещё как. – И даже думать не смей, понял?! Я не...

   — Ласточка!.. Ласточка, послушай меня! Послушай... Это единственный шанс. Пойдём вместе – погибнем оба. Ласточка... я ведь не просто тварь. Я тварь с оружием. Мне практически ничего не грозит. Но защищая тебя, я рискую сам...

Не выдержав, я шагнула вперёд и прижалась к нему, изо всех сил вцепившись в воротник форменной косоворотки. Я все это понимала. Разумеется, понимала... Но разве можно вот так вот отпустить его в хищно шелестящую тьму, к опасным монстрам? Можно – развернуться и уйти, зная, что ему грозит смертельная опасность?..

Я не смогу.

Наверное, я слишком слабая просто. Характера у меня нет, вот что...

Дэннер обнял меня – и вдруг принялся целовать мои руки, – сами собой расцепились судорожно сжатые пальцы, – гладить по волосам. Всегда сильный, полный спокойной уверенности, голос его вдруг зазвучал совсем тихо и как-то потерянно.

   — Не надо... Ласточка, не стоит... я вернусь, правда, вернусь... я обещаю... не нужно... ты не переживай за меня, я же патрульный, я справлюсь... в конце концов, это моя работа... ты же у меня сильная, Ласточка, зачем ты так?..

У меня.

«У меня» ... Вот так вот. А я ещё сомневалась... дура!

   — Дэннер... – Слезы предательски подступили к горлу, но я изо всех сил стиснула зубы, так, что заныло в висках. Извечная женская пытка, устоявшаяся в веках – отпускать любимого на верную смерть и при этом ещё и улыбаться, когда сердце разрывает самое мучительное в мире чувство – страх за родного человека. И ждать. Ждать... Шагов на пороге, письма, похоронки. Только ждать, самой превращаться в чистое ожидание, нервы – туго натянутые струны, вот-вот лопнут, и знаешь, что когда-нибудь придёт – не смирение, нет – спокойствие. И остаётся только одно – верить. Смотреть на фотографию, прижимать к сердцу, сдерживая слезы, вопреки всему улыбаться – и верить. Так было всегда, и так будет, пока существует человечество. А ведь оно существует. До сих пор существует. Может, только эта женская вера его и спасает?.. Ведь каждая женщина немного ведьма.

Нет, я этого просто не выдержу. Сейчас или никогда.

Отчаянное движение, боль в висках, солёные слезы, быстрое прикосновение к губам – тёплое дыхание... Все.

Я развернулась и как можно быстрее, чтобы не успеть ни оглянуться, ни вернуться, не разбирая дороги, помчалась в участок.