Искажение. На той стороне

На той стороне

…«Пиджак мне подай», – попросил от дверей Цыган.

Анька, лениво развалившаяся в постели, приподняла голову, оглядывая своего временного компаньона с головы до ног.

– Хорош, подлец! – восхищенно резюмировала она свой краткий обзор и выскочила из-под одеяла, как была, голышом.

Подхватив висящий на спинке стула темно-серый пиджак, Анька, сделав пару шагов, протянула его Цыгану. А тот и впрямь являл собой этакий манекен, разодетый в жилетку и брюки того цвет, что и пиджак, в темно-синюю сорочку и галстук, благоухающим чем-то сногсшибательно парфюмерным, в начищенных до ослепительного блеска ботинках. И длинные, красиво вьющиеся его волосы были чисто вымыты и тщательно уложены, и лицо гладко выбрито. Вот только никакой одеждой, никаким парфюмом, укладкой волос и бритьем невозможно было скрыть хищный прищур серых, ледяных глаз и природную смуглость кожи. И шрам на виске, полученный явно не в детских играх.

Принимая из рук Аньки пиджак, Цыган исхитрился поймать пальцами ее сосок и сильно, но ласково покрутить его. Сосок напрягся, и Анька поймала себя на мысли, что готова прямо сейчас повернуться спиной к мужчине и чуток наклониться вперед, в ожидании, когда он расстегнет брюки и направит твердый и длинный орган в нее.

Цыган отпустил сосок, ловко надел пиджак и чуть небрежным жестом взъерошил и без того взъерошенные со сна короткие волосы Аньки.

– Жди, позвоню, – попрощался он.

Анька послушно кивнула и посмотрела, как Цыган выходит из комнаты, подхватывает стоящий на полу роскошный портфель из настоящей кожи с обитыми потемневшей бронзой уголочками и открывает входную дверь.

Когда дверь захлопнулась, Анька не стала возвращаться в постель, а звонко шлепая по узорчатому паркету босыми ногами, пошла на кухню, сообразить себе какой-нибудь бутерброд с чаем или яичницу с рюмкой водки.

Конечно, с утра пить водку не самое благородное занятие, да еще и для молоденькой симпатичной девушки, но чем же в таком случае запивать яичницу на сале, сдобренную обжаренной копченой колбасой,  луком и чесночком? Ну, не мартини же или, упаси бог, шампанским.

На кухне Анька быстренько достала из морозилки кусочек сала, порезала его на разделочной доске на тонкие равные ломтики и стряхнула их в большую чугунную сковородку, которая уже нагрелась на газовой плите, пока девушка хозяйничала за столом. Туда же, на сковородку, после того, как сало истекло «соком» и слегка обжарилось с двух сторон, Анька накидала с десяток кусков варено-копченой колбасы непонятного наименования: этикетка была давно утрачена, но по качеству колбаска превосходила все до сих пор Аньке известные.

Пока тонкие ломтики колбасы наполняли кухню ароматом, а заодно и поджаривались, Анька лихорадочно быстро почистила луковицу и пару зубчиков чеснока, измельчила их, привычно орудуя ножом, и столкнула с разделочной доски на сковородку, перемешивая лук, чеснок, поджаренное сало и переворачивая ломтики колбаски на другую, еще не обжаренную сторону.

Ну, вот, считай, и завтрак готов! Остается разбить на сковородку пару яиц, прикрыть крышкой и убавить огонь, что б яичница все-таки пожарилась, и не сгорела. Да, и самое главное – достать из шкафчика хрустальный стаканчик, а с полочки – тарелку…

… Запах жареной колбасы разбудил Аньку. Уже поворачиваясь на бок, она сообразила, что вовсе не в шикарной квартирке на широкой мягкой постели провела сегодняшнюю ночь. И вспомнила весь вчерашний, суматошный, суетливый, ни на что до сих пор происходящее в её короткой сумбурной жизни не похожий день.

Сначала стреляли по ним, откуда-то из пелены дымного тумана. Потом подоспели свои и отогнали вражеских стрелков, обзывая их «интервентами» и «буржуинами». Тут Анька и познакомилась с Андреем Васильевичем Крыловым, командиром роты, да и со многими окружающими его бойцами, которых он, так же, как и вражеских, называл «стрелками». Видно, в этом мире таковым было устоявшееся прозвание солдат.

Выскочил откуда-то из тумана расхристанный, без оружия и с выпученными глазами мужичок, на звание стрелка ну никак не тянущий, завопил было во всю глотку: «Окружают! Их там сила несметная прет…» Но замолк от ловкого удара поддых прикладом. Двое, по команде ротного, подхватили его под руки, отнесли к стене и, отойдя на десяток шагов, расстреляли равнодушно и просто, будто занимались этим каждый день. А потом, передернув затворы, быстрым шагом поспешили помогать товарищам, устроившимся у палисадника и постреливающим куда-то вдаль…

Поговорить толком с ротным Анька не успела, ему было не до случайно встреченной девчонки, пришлось руководить разгорающимся боем, она сочли излишним ходить за ним хвостиком, пристроилась рядом с подраненным Цыганом, молодым, жизнерадостным, несмотря на кровоточащую повязку и разорванные штаны. Он научил её набивать обоймы, и Анька, сообразив, что иного толку от нее в бою пока не будет, сноровисто пихала огромные, чуть не в два её пальца толщиной, патроны в слегка изогнутую жестяную планку.

За горячкой боя как-то забылся оставленный в подвале Саня. «Ему там безопаснее», – решила Анька, переключив внимание на происходящем на маленькой площади, окутанной дымным туманом от горящих в округе лесов. Про леса ей успел рассказать Цыган. И про то, что ротный Крылов – человек справедливый и воют уже едва ли не восьмой год, вот только дисциплину требует безжалостно, да и на расправу крут. Услыхав про расправу, Анька передернула плечами, вспомним моментальный расстрел паникера без разбирательства и суда. Впрочем, разводить дискуссии на эту тему времени не нашлось.

На площади появился, фырча мотором и гремя пулеметов, неуклюжий, угловатый броневик, похожий на оживший памятник самому себе. Переругиваясь, постреливая и моментально меняя позицию, стрелки отходили за дома, стараясь не подставиться под хлесткие очереди.

– Вот ведь принесло это чудо-юдо буржуинское, – ругнулся ротный, появляясь возле раненых, – из какого они его запаса откопали, сто лет таких не видел… и гранат вовсе нет ни у кого, ума не приложу, что с ним делать?

– Бутылкой с бензином, – автоматически, не задумываясь ни секунды, посоветовала Анька.

– Чего? – ротный, не ожидавший ответа на свои риторические жалобы, присел на корточки рядом с Анькой, смешно завернув полы шинели, что б не пачкать их в земле. – А ну-ка, еще разок скажи…

– В бутылку наливаешь бензин, только не под горлышко, так, до половины, вставляешь фитиль – и всё, – проинструктировала Анька, успевшая в детстве пару раз так схулиганить с останками давно брошенной хозяевами старой машины.

– А почему не полную? – ухватился за деталь ротный.

– Бензин горит, но – слабо, а вот пары бензина аж взрываются, – пояснила Анька.

– Так-так, – ротный поскреб чисто выбритый подбородок, – бензина-то взять негде, а если – керосин?

– Так какая разница? – пожала плечами Анька. – Хоть спирт, лишь бы горел на воздухе…

По её рецепту броневик сожгли через десяток минут, долго никто не мог подобраться на расстояние броска, а ротный людей в бою жалел, на смерть посылать напрасно не любил.

После того, как к запаху дровяного далекого дыма примешалась едкая бензиново-резиновая гарь, бой пошел веселее, с явным преимуществом стрелков, подобравших Аньку. И ей почему-то стало весело от их успеха, к которому она приложила не только свои тоненькие пальчики, но и мозги…

Ближе к вечеру бой затих окончательно, стрелки начали собираться возле раненых, которых оказалось, по Анькиным представлениям, совсем немного, всего-то семеро, из них только один с пулей в груди, тяжелый, у других ранены были руки и плечи, одному пуля скользнула по голове, вырвав с черепа кусок кожи с волосами.

Кто-то организовал в сторонке небольшой костерок. Стрелки устраивались вокруг, первым делом чистя свои длинноствольные винтовки, а кое-кто и разнообразные пистолеты и револьверы, которыми успели воспользоваться в бою. И только потом расшнуровывали небольшие заплечные мешки, доставая оттуда – кто кусок хлеба в чистой тряпице, кто вяленое до жесткости подошвы мясо, кто луковицу или пару картошек.

Но жарить и парить свою снедь на огне они не стали, видно, костерок предназначался просто для обогрева, да и для декоративных целей, хотя вряд ли стрелки знали такое слово. Один из них, которого окружающие звали старшиной, достал из странного сундучка, размером с хороший чемодан (и где ж он его прятал во время боя?) непонятную конструкцию из круглой, закопченной банки с рожками-подставками и огромную сковороду.

– Примус не узнала? – спросил ротный, потихоньку подошедший к девушке и перехвативший её любопытный взгляд.

– Не узнала, – согласилась Анька. – Я тут многое не знаю.

– Догадался, – солидно сказал ротный, устраиваясь рядышком и доставая из запазухи металлическую коробку, наполненную, как оказалось папиросками. – Угостишься?

– Свои есть, – Анька вытащила из кармана куртки пачку сигарет и только тут сообразила, как дьявольски сильно ей хочется закурить.

Днем, когда гремели выстрелы, фырчал движком броневик, и метались по площади стрелки, даже мысли о табаке в голову не приходили.

Ротный ловко, но аккуратно, взял из ее рук пачку, раскрыл, понюхал, поднеся к самому носу, улыбнулся, возвращая:

– Буржуинское баловство, видел такие как-то, слабенькие они, да и табак в рот лезет, ну, да девкам-то, вроде тебя, нормально будет… с мундштуком ежели…

Анька сначала даже не сообразила, что ротный принял её курево за сигаретки без фильтра, про которые она только слышала от старших, но в глаза не видела. Впрочем, разбираться сейчас с сигаретами не хотелось. Она поднялась на ноги.

– Мне… надо отойти…

– Да вот хоть за угол, – посоветовал ротный, не поняв Аньку, – тут сейчас пусто, кроме наших никого нет, да и часовых я подальше поставил.

– Нет, в подвал мне надо, – пояснила Анька. – Откуда к вам вышла. Там же у меня братишка остался.

– Малой что ли? – поинтересовался ротный.

Анька замялась, как сказать. Для нее Санька был, конечно, малым, младшеньким, которого под пули вытаскивать просто грех. Но тут, в роте, воевали его ровесники, ну, может, чуток постарше ребята, и признаваться перед ними, что опекает великовозрастного названного брата, Аньке вдруг совершенно не захотелось. Она передернула плечами так, как умеют это делать с рождения все женщины, не отвечая ни «да», ни «нет».

– Ну, сходи, – согласился ротный, – пусть поест паренек с нами, целый день, небось, там голодный сидит…

Вернулась к костру Анька почти через час, уставшая, разочарованная и даже слегка напуганная.

Саня исчез из подвала бесследно. Она ощупала едва ли не каждый сантиметр, старательно подсвечивая себе зажигалкой, в поисках возможных следов, отыскала повешенную на трубу отопления перед выходом свою юбчонку, обнаружила несколько гильз от разных патронов, но вот ничего, что говорило бы о пребывании здесь Саньки, не обнаружила.

Анька рискнула даже войти в тамбур, ведущий в коллекторный тоннель, послушала, как шумит совершенно не пахнущая жидкость в трубах, но дальше спускать не рискнула, боясь заблудиться и попасть в какое-нибудь странное, более агрессивное к ней время. Ну, или просто побоялась.

В то, что Санька сам вышел на поверхность и ушел без штанов куда-нибудь подальше от стрельбы и суматохи дневного боя, Анька почему-то не верила.

– Не нашелся? – сочувственно спросил ротный, когда она вернулась к костру, но, уточнив возраст и приметы Саньки, успокоил: – Взрослый уже, не пропадет. А хочешь, стрелков своих поспрошаю, может, видел кто что? в бою иной раз на совсем ненужное внимание обращаешь…

– Не надо, – отрицательно покачала головой Анька. – Не мог он из подвала уйти. Он же там без штанов сидел.

– Это как? – удивился ротный.

– На мне его штаны, – пояснила Анька. – Надела, когда к вам шла, не в этом же было первый-то раз выходить…

Она прикинула на себя захваченную из подвала юбчонку. И вызвала внезапный хохот у ротного.

– Тут ты права, ей богу, – согласился он, отсмеявшись. – В такой вот тряпочке появляться, только в грех вводить. Головастая ты, Аннушка, вот и про бензин в бутылке здорово придумала…

– Да это рецепт старый, сто лет ему, – отмахнулась от похвалы Анька, но непонятное удовольствие от собственной нужности этим людям разлилось в душе.

– А братец-то твой, значит, по подвалам куда-то ушел, – продолжил ротный. – Говорят, место там нехорошее, люди иной раз пропадают. Только давно уже про это ничего не слышно. У нас ведь война, а тут и без всякой нечисти народ гибнет. Давай-ка так, ночь переспи, а с утра еще разок в подвал наведайся, утро вечера мудренее, да и, опять-таки, говорят, бывало, что пропащие возвращались…

Понимая, что ротный больше утешает её, чем, в самом деле, знает о случаях таинственного исчезновения людей в «нехороших» подвалах, Анька почувствовала, что слова о ночевке пришлись очень кстати. В бою, а потом и при поисках Сани, она как-то забыла о своей усталости, о том, что не ела весь день, обойдясь только водой из фляги Цыгана. А сейчас навалилось…

– А где тут спать-то? – поинтересовалась она у ротного.

– Да в любом доме, – чуть оживился ротный возможностью помочь делом. – Сейчас старшину кликну, он покажет. Он в округе все дома знает уже, хозяйственный мужик…

Но добраться до ночлега сразу не удалось. Пришлось заняться отправкой в госпиталь раненых, искать палку для охромевшего Цыгана, помогать стрелкам укладывать на самодельные носилки тяжелораненого, присмотреть, что б у всех эвакуируемых была с собой вода, да хоть по куску хлеба.

Прощаясь, Цыган, старательно балансируя на одной ноге, крепко притиснул Аньку к себе, совсем не по-братски щупая за худую задницу, поцеловал в губы и по-доброму засмеялся: «Увидимся еще, Аннушка, я от тебя так не отстану…»

Ошеломленная таким неожиданным прощанием, Анька уже с опаской последовала за старшиной, дядькой хотя и солидным, в годах, но шустрым и еще вполне пригодным для безобразий. Но он ничего подобного Цыганской выходке себе не позволил, скорее, наоборот, отнесся к Аньке по-родительски, даже попрекнув отправившегося в госпиталь Цыгана: «Все б ему руки распускать, кобельку чернявому…»

В доме, на второй этаж которого привел Аньку старшина, было относительно тепло, а вот воды и света не было. Зато в маленькой, уютной комнате до сих пор пахнущей смолистым деревом, стояла металлическая кровать с хромированными шарами, венчающими спинку. Все остальные спальные принадлежности на кровати тоже имелись, а еще старшина выложил на столик возле кровати подсохший кусок пахучего ржаного хлеба и маленький пласт лоснящегося жиром белого сала.

Аньке показалось, что в этой и всех предыдущих жизнях, она не ела ничего вкуснее, чем этот хлеб с салом, всухомятку, в темной, чужой комнате. Старшина ушел, пообещав, что ночью и утром её никто не потревожит, стрелки располагались в других домах, а боев по ночам уже давно не было. Анька умяла хлеб с салом за полминуты, скинула прямо на пол куртку и Санькины штаны, повалилась в постель и уснула, кажется, еще не успев прикрыться одеялом…

Во сне она провожала на работу Цыгана, потом жарила колбасу и  пила водку, ледяную, из холодильника. Вот с этим ощущением – ледяной водки во рту, и запахом жареной колбасы – Анька проснулась.

Колбасу жарили стрелки, расположившиеся едва ли не под окнами домика, где ночевала Анька. Увидев, как она, накинув на плечи куртку, распахнув настежь раму, выглядывает из окна, пытаясь установить источник аппетитного запаха, ротный махнул рукой:

– Спускайся, Аннушка! Пора бы и перекусить, как следует, а то вечерком-то только червячка заморила.

…Они стояли у странной кирпичной лестницы, ведущей к двери в странный подвал, открывающий проход в иной мир, в иные времена.

– А не найдешь, или уйти не сможешь – возвращайся, – попросил ротный, положив руку на хрупкое плечо Аньки. – Будешь с нами буржуинов перевоспитывать… когда словом, а когда и пулей…

– И кем я при вас буду? – улыбнулась Анька. – Я и стрелять-то толком не умею…

– Да уж не обозной, – усмехнулся ротный, и девушка поняла, кого так величают в этом мире стрелки. – Голова у тебя светлая, на выдумки гораздая, а стрелять научиться легко. Труднее научиться знать – в кого стрелять. А ты уже знаешь.

– Конечно, к вам вернусь, если что, Андрей Василич, – ответила Анька. – Куда же еще-то? Я ведь это так, для красного словца спросила. Ну, понимаешь сам…

– Понимаю, – согласился ротный. – А если что, зови на помощь. Все придем.

Анька кивнула, впрочем, совершенно не представляя, понадобится ли ей в своем времени такая помощь, попадет ли она в свой мир, и как сможет попасть туда сотня стрелков роты Крылова, если уж так случится.

– Иди уж, – ротный развернул Аньку и легонько толкнул к лестнице. – Долгие проводы – лишние слезы… 

Другие произведения автора:

Богиня ex machina.

Пыль. Часть II. гл.12

Искажение. Выговор