Искажение. Прямой эфир

Прямой эфир

Одновременно с прорывом в телецентр, вошедшие в гостиницу стрелки действовали спокойно и деловито, без излишней жестокости настучав по шее ринувшемуся было останавливать их охраннику. Охранника, посоветовав больше на глаза не попадаться, запихнули в ближайший туалет смывать кровь и сопли с разбитого лица, вот только предварительно отобрали у него и короткую дубинку, и наручники, и электрошокер. Дежурному администратору, пухленькому, лысоватому и совсем не мужественного вида человечку, пояснили, что жилые помещения переходят в распоряжение роты товарища Крылова на неопределенное время в связи с обстановкой.

На выдавшего эту тираду Вольку администратор смотрел, выпучив и без того большие глаза, как на заморское, сказочно-удивительное чудо-юдо, которое, с детства известно, где-то там, далеко, есть, но встретить его во взрослой жизни абсолютно нереально. И вот теперь этот детский вымысел нарисовался в образе худенького, хромающего стрелка в помятом картузе с треснутым козырьком и торчащим над правым плечом длинным стволом винтовки.

– Давай-ка, дядя, выселять твоих постояльцев, – по-хорошему попросил Волька, словесно выгоняя администратора из-за высокой стойки в углу просторного, застеленного коврами и заставленного пальмами в кадках вестибюля.

– А как же их выгонять? нельзя же… у них оплачено, да и люди они не простые, и куда же их – на улицу? – засуетился администратор, сообразивший, что бить и убивать его никто не собирается, а вот в неприятную позицию уже поставили.

– Не простые они у него, – хмыкнул Волька. – А простых, значит, на улицу можно?

– Да нет, я не про то… не это… ну, я другое имел ввиду, – попробовал исправить собственный ляп администратор.

– Вот-вот, сначала сбрехнет не по делу, а потом сам не знает, как выкрутиться, – укоризненно покачал головой Волька. – Пошли, поглядим, может и найдется место и для твоих гостей. Мы же не звери, что б в такую-то погоду, да на улицу…

Вместе с Волькой пошли еще трое стрелкой, остальные, оставив у дверей пару часовых, устремились на кухню, откуда распространялись ароматные запахи: по заказам постояльцев повара заканчивали готовить поздний завтрак.

Подойдя к двери первого номера, занимаемого очень популярным среди подростков актером, участником многомесячного телесериала, и человеком в жизни непредсказуемым и, иной раз, очень нервным, администратор аккуратненько постучал и, не дождавшись ответа, вопросительно обернулся к Вольке, мол, свое дело я сделал, теперь – ваш черед.

– Кто ж так стучит-то? – усмехнулся стрелок, сбрасывая с плеча ремень винтовки.

Молниеносное движение, удар приклада – и дверь послушно распахнулась. Волька шагнул в номер, продолжая держать винтовку в руках, а следом, стараясь быть незаметным, но сгорая от любопытства, просочился администратор.

Скандала, ожидаемого любопытным служащим, не получилось. Актер, безуспешно теребящий телефонный аппарат на маленьком столике возле кровати, почему-то не понял, что дверь в номер просто вынесли ударом и, оглянувшись, осведомился:

– Вы с массовки? За мной, наконец-то, прислали?

– За тобой, – подтвердил Волька. – Выходи!

Актер подозрительно скосился на стрелка, но промолчал, и только в дверях высказался, но уже в адрес администратора:

– У вас безобразная связь, я все утро не могу дозвониться до студии, постарайтесь такого больше не допускать.

Несколько ошалевший администратор, только поймав глазами глаза актера, сообразил откуда у того такая равнодушно-спокойная реакция на происходящее: расширенные зрачки полностью покрыли радужку, и глаза нюхнувшего с утра изрядную дозу кокаина актера казались черными, как осенняя дождливая ночь. Ничего удивительного, что пребывая в мире собственных грёз, он не заметил выбитой двери, счел стрелка Вольку человеком из телевизионной массовки, а отсутствие телефонной связи – мелким недоразумением.

Выйдя в вестибюль, актер попал в ласковые объятия часовых, приглядывающих за входом через мгновенно освоенный экран системы видеонаблюдения. Часовые же и посадили его на мягкий, удобный диванчик под раскидистым растением, порекомендовав ждать.

– А чего ждать? – даже не удивился актер, профессионально привычный и спокойный ко всяким несуразицам, совпадениям и беспорядкам в съемочном процессе.

– Скажут, – пожал плечами один из стрелков.

А вот с парочкой дамочек, живущих в одном номере и делающим вид, что им всего-то лет под тридцать, пришлось повозиться.

– Как это – освободить номер? – удивлялась одна из них, беспорядочно перемещаясь по номеру и  все время норовя повернуться к Вольке затянутой в оранжевые шортики попкой.

Попка и в самом деле была гораздо привлекательнее её лица, закрашенного косметикой в два, а то и в три слоя. Но Волька, скрипя зубами, отводил взгляд и, стараясь не дотрагиваться до дамочки, теснил её к выходу, пользуясь винтовкой, как барьером. Подруга дамочки, возрастом, может, и помоложе, но одетая так же легкомысленно: в плотно облегающий верхнюю часть тела топик и шортики синего цвета, – пыталась выяснять отношения с администратором.

– Здесь же за всё заплачено, мы же не первый раз живем у вас, ну, скажите же этому солдафону, что этого нельзя делать… – как-то неуверенно капризничала дамочка, на которую простецкие манеры и грязные сапоги Вольки произвели убийственное впечатление.

– Чрезвычайные обстоятельства, – приговаривал администратор, повторяя маневры Вольки, и с удовольствием выдворяя в коридор капризную парочку, в предыдущие визиты измотавшую нервы персоналу своими неоправданными претензиями.

Дамочки слегка подуспокоились только обнаружив под пальмой в вестибюле хорошо знакомого ей популярного актера, молча курившего что-то сногсшибательно ароматичное. Пристроившись рядом с ним на диване, обе начали жаловаться на произвол гостиничной администрации, бездействие своего продюсера и абсолютную неготовность принимающей стороны к съемкам. Актер не слышал их возмущенный щебет, пребывая в странной прострации мира кокаиновых грёз.

«Так, в этих апартаментах уже можно полроты разместить, – подумал Волька, поджидая в вестибюле отлучившегося в туалет администратора. – Вот ведь зажрались местные буржуины. Приехали в гости, пару ночей переночевать, а уже без трех комнат им жизнь не в жизнь…Давно их потрясти надо было».

Пребывающий в прострации актер наклонился к стоящей на журнальном столике перед диваном пепельнице и, чисто рефлекторно, взял в руку пульт от неработающего, вернее, работающего, но ничего не показывающего, телевизора. Внезапно большой темный экран над стойкой администратора засветился не ставшим за сутки привычным белесым цветом, а яркими красками давно знакомой всем телевизионщикам маленькой студии для актерских проб, расположенной на первом этаже телецентра. На заднем плане кадра переливался золотистым цветом изящный диванчик на тонких ножках, голубели портьеры, отгораживающие половину студии под раздевалку-гримерную. А в центре, за неизвестно откуда появившемся канцелярского вида столом сидела, вольготно откинувшись на спинку стула, Анька. На столе перед ней лежали несколько листов писчей бумаги, пачка сигарет и дешевенькая, блестящая зажигалка.

Увидев сюрреалистическую для них картинку, обе дамочки впились в экран, будто бы ожидая услышать оттуда откровение божие.

– Звук, – слабо простонала одна из них, будто испуская последнее в этой жизни дыхание, – сделайте звук…

Актер не услышал её, продолжая смотреть куда-то в сторону от телеэкрана, но пальцы его жили своей собственной жизнью, а пульт для телевизора оказался стандартным…

– Ну, что там?  – на весь вестибюль спросила Анька, скосив глаза куда-то в сторонку от камеры. – Пошла картинка-то или всё опять заново?

– Кажись, идет, – натужено пробормотал кто-то невидимый.

– Ты мне точно скажи, «кажись» хренов… – передразнила собеседника Анька, закидывая руки за голову и сладко потягиваясь. – Устала уже от ваших обломов… и как вы вообще хоть что-то в эфир давали с такими-то проблемами…

– Всё, – буркнул кто-то, – ты уже в эфире…

– Охуе… – Анька спохватилась и оглянулась. Установленный за ней экран показывал обстановку в студии и её саму, отвернувшуюся от камеры. – Сволочь, предупреждать надо…

– Сама просила сразу в прямой эфир, – огрызнулся невидимый.

– Хорош базарить, – одернула его и себя Анька. – Думаешь, людям на наш трёп интересно смотреть?

– Да мне всё равно… – совсем уж шёпотом прогундосил невидимка. – Начинай, что ли, по делу, для чего тут весь этот митинг устроили…

Анька кивнула и внимательно уставилась в камеру, усевшись прямо и подготавливаясь к выступлению, ради которого она с ротой Крылова и захватывала телецентр. Впрочем, подготовка не заняла много времени.

– Вот что, народ, кто меня слышит и видит, – начала Анька. – Давайте-ка, соседям скажите, что телек опять работает, только вот сериалов сегодня не будет. А пусть посмотрят меня, я вам кое-что интересное хочу сказать, а что б по сто раз не повторять и потом испорченного телефона не было, то давайте, зовите к экранам всех, кого можете. И побыстрее. Я вот сейчас покурю, а потом сразу и начну говорить.

Закончив речь вполне уместной для начинающей дикторши подростковых реалити-шоу ухмылкой, Анька вытащила из пачки сигарету и прикурила, с удовольствием откинувшись вновь на спинку стула.

– Очуметь! – в восхищении прошептал один из часовых, уставившийся в экран, – и ведь правда всё, что она говорила, сам показывает, без всякого синематографа…

– И прямо сейчас, – взволнованно подтвердил Волька, обративший внимание на маленький часовой циферблат в левом нижнем углу экрана. – И её саму, Аннушку нашу…

Как ни увлечен был Волька показом их общей ротной любимицы на волшебном экране, но краем глаза он видел, как в вестибюле начал накапливаться народ. Из кухни подошли стрелки, пара поваров, а с ними три посудомойки и кухонные уборщицы, все, как на подбор, молодые и симпатичные девицы, хоть и в форменных, но тесноватых для их фигур темно-синих халатиках с очень короткими подолами. Откуда-то сверху, со второго этажа, спустились две горничные с длиннющими ногами фотомоделей, одетые в короткие юбки, обязательные для этого заведения чулки на ажурной резинке и жакетики с глубоким вырезом.  Из туалета вышел администратор, а следом, бочком, осторожно ощупывая свое лицо, боязливо выполз охранник. Дамочки на диване рядом с нечаянно включившим телевизор актером замерли, напряженно вглядываясь в экран, на котором Анька заканчивала перекур, небрежно стряхивая пепел прямо на пол.

– Ну, вот, – сказала девушка, притоптав туфелькой окурок и выдохнув изо рта остатки дыма. – Теперь уж, кто смог, точно собрались. Значит, и поговорить можно. Конечно, потом это всё в записи покажут, и даже не раз, вот только сейчас это – прямой эфир.

Значит, социальная революция, о которой так долго балаболили многие и официально и неофициально, началась. И это главное. Телевидение сейчас под нашим контролем, будем давать новости каждые три-четыре часа. Из радиоканалов включим один, ну, может, два, которые тоже будут только на новости работать. Так что, любители дансингов, танцевальной музыки не ждите.

Тоже касается и телефонной связи, пока её не ждите. Мы заблокировали не только телефоны и электронную связь, но и всю «ликвидаторскую» и армейскую. Пусть курьерами пользуются, если им чего узнать надо будет.

Так что, дорогие мои горожане, никаких катастроф не произошло. Да и не произойдет, уж поверьте на слово. Электричество никто отключать не собирается, воду тем более.

А то, что всякая пакость на улицы вылезла и магазины грабит, так вы сами виноваты. Да-да! только вы. Вот сидите по домам, стережете свое имущество ненаглядное, а завтра за хлебом в магазин пойдете, а вместо хлеба – осколки стекла и прежней роскоши. А хлеб и консервы все загребли шустрые бандиты. И пойдете вы к ним на поклон.

Куда деваться от этого? Да в тот же магазин, по очереди, присмотреть за порядком. Что б не грабили, что б машинами не вывозили, а то сами себе трудности создаем, а потом на кого-то всё свалить пытаемся.

А тех, кто попробует на нас заработать, ну, пограбить пустые лавки, цены на еду взвинтить, воду перекрыть в отдельных районах, – тех даже и предупреждать не буду. Про мой отряд уже в городе знают. Вчера расстреляли полсотни «ликвидаторов», которые хотели в людей стрелять. Сегодня уже десятка три бандитов. Суда с адвокатами и присяжными у нас нет, приговоров два: или расстрелять, или – немедленно расстрелять.

Вообщем, люди, ваша жизнь и счастье – в ваших руках. Не выпускайте его!

Это пока всё, ну, вроде как воззвание для всех.

Теперь конкретно по делу.

«Ликвидаторы» и все их командиры и начальники. Пощады вам не будет. И разбираться с вами, кто и почему таким стал, тоже никто не будет.

Бездельники, которые из себя шибко умных корчили в «Доме Власти», на телевидении, радио, и рассуждали, как и зачем нам жить – будут работать на очистных станциях. Кто не захочет работать – там же и жить будет.

Кстати, «ликвидаторы», не рыпайтесь в телецентр, а то, как бы не споткнуться по дороге. За ваши же шкуры беспокоюсь…

Ладно, люди! Успехов вам в это нелегкое время. Включайте хоть иногда телек, смотрите новости».

Камера начала медленно отползать от лица Аньки, охватывая всё большую и большую часть студии… и тут же всё оборвалось заставкой «Вы смотрели экстренное сообщение», красными буквами на бледно-голубом фоне.

… Убедившись, что на экране прочно обосновалась заставка, а камера даже и смотрит в другую сторону, на край стола тяжело бухнулся всем телом Паша и пробурчал сердито:

– Позорщина получилась… прочитала бы по бумажке…

– Да ну тебя, Паштет, – обиделась Анька. – По бумажке дурак сможет, да и не понимаю я, чего там умники из теоретиков написали. Какие-то фазы, какие-то производственные отношения, эволюции, резолюции… По мне – так лучше получилось, а смысл тот же…

– И какой же смысл? – поинтересовался Паша.

– Что ни хрена никто ничего не знает, но за своей колбасой народ сам следить должен – вот, – подмигнула Анька. – А главное, что нас опасаться надо, если, конечно, кое-кто из «ликвидаторов» смерти не боится. А остальные – пусть нас боятся.

– Умная ты, – согласился Паша, – но вот засветилась на весь город зря. Теперь уже не отвертишься, что заставили читать бумагу, в которой ничего не понимаешь…

– Да по-любому не отвертеться, – не стала возражать Анька. – Хоть выступай по телеку, хоть не выступай, а так – хоть на пару минут теледивой побыла…

– Да уж, что диво, то диво-дивное, – засмеялся Паша, с неожиданной для самого себя нежностью касаясь ладонью стриженого затылка Аньки.

– Надо было еще и раздеться в прямом эфире, – мечтательно почти пропела Анька. – Представляешь: голая правда в прямом эфире! Звезда революции и стриптиза!

– Вот уж не думал, что ты стриптизом занималась, – пожал плечами Паша.

– Не взяли, – вздохнула Анька, – сказали – ростом не вышла, меня на сцене не видно будет…

– Ну, и хорошо, а то б трясла сиськами на подиуме перед всякими там разными, нас, грешных, не замечала, – засмеялся Паша.

– Про сиськи тоже сказали, – саркастически хмыкнула Анька. – Что их тоже не видно, даже если под носом у мужиков трясти…

– Не обижай себя, грех! – нравоучительно поднял указательный палец Паша.

Он дал выговориться напсиховавшейся в эфире Аньке, и теперь настал момент для очередного серьезного разговора «на троих». Пора было прикидывать вместе с ротным план их дальнейших действий хотя бы до завтрашнего утра. Подхватив девушку почти на руки, Паша повел ее в дальний угол студии, за ширму, где расторопные и хозяйственные в таких делах стрелки уже организовали что-то подобное штабному столу: пара бутылок коньяка, какое-то мясо на тарелках, порезанное крупными кусками, пепельницы и – снятый со стены в одной из комнат первого этажа план города, подобно сдвинутой на угол скатерти, свисающий с угла стола.

За столом сидел снявший шинель ротный, в аккуратной, хоть и помятой, но чистой, во многих местах заштопанной гимнастерке со странными погончиками. Покуривая «трофейную», из ресторана, небольшую сигарку и аккуратно стряхивая пепел, ротный внимательно рассматривал, приподняв за уголок, карту города. Чуток в стороне от стола, на каком-то футуристическом стуле, притащенном сюда из студии, сидел, обхватив винтовку стрелок, видимо, выполняющий обязанности посыльного при командире. Напротив стола, зацепленный за каркас ширмы, висел плоский телеэкран с красно-голубой заставкой.

– Ну, ты и наговорила, – улыбнулся ротный входящим, отрывая взгляд от карты. – Прям, на митинге выступать тебе.

Анька – вот диво! – смутилась от такой похвалы и что бы скрыть смущение постаралась побыстрее присесть за стол и сосредоточиться на разливе коньяка.

Паша усмехнулся, но комментировать ротного не стал, тоже присел за стол и спросил:

– Что теперь делать будем? Мы, вроде как, от своих-то, подпольных бойцов и командиров оторвались, пусть помогло на первый раз, но «ликвидаторов»-то в городе много, всех мы не перебьем…

– Всех-то и не надо, – успокоил ротный. – Тут, если по карте судить, к телецентру только два удобных подхода, в остальных местах всё далеко просматривается, силы для удара поднакопить негде… ну, если окружные дома не выселять, конечно…

– Не пойдут «ликвидаторы» сюда, – авторитетно заявила Анька. – У нас хорошо в первый раз получилось сразу полсотни ихних положить. Теперь точно не полезут, но…

– Вот с этого «но» и надо было начинать, – хмуро сказал Паша. – Ты на нас не обижайся, Василич, мы иногда между собой говорим так, что тебе не понятно.

– А что ж тут непонятного-то? – искренне удивился ротный. – «Ликвидаторы» не пойдут, зачем им свои жандармские лбы под пули подставлять? дождутся войск регулярных, а уже те…

Анька посмотрела на Пашу, в её удивленно-восхищенном взгляде читалось, как в открытой книге: «Я тебя предупреждала, что ротный не так прост».

– Если войска войдут, то ни про какие бои разговоров не будет, – нахмурился Паша. – Газы, огнеметы, термитные шашки. Город спалят и не заметят, что здесь жил кто-то.

– Вот поэтому в «Доме Власти» сейчас и задумались, что делать, – пояснила ротному Анька. – Для них город уничтожить, что самим умереть. Кому они и где нужны? кем руководить будут? таких руководителей в каждом другом городе – вагон. Да и деньги здесь сгорят немалые, тоже аргумент в пользу против армии…

– Хорошо сказала «в пользу против», – засмеялся ротный, но тут же перевел разговор в серьезное русло: – У меня патронов на полдня хорошей пальбы, да и то, если не залповой. Значит, будем из телецентра отходить, как только половину боезапаса израсходуем.

– А как же с трофейным оружием? – уточнил Паша. – Тут у «ликвидаторов» много чем поживиться можно.

– Поживиться можно, да только для террор-групп человек по пять, которые после акции разбегаются и тихарятся на пару месяцев, – отозвалась с неожиданным профессионализмом Анька. – Для нормального боя с пистолетами-пулеметами за ротой надо эшелон с патронами гонять.

– Да уж, – закряхтел разочарованно ротный. – Не для войны такое оружие, это точно. Да и мы сюда не воевать пришли…

Паша вопросительно глянул сначала на ротного, потом на Аньку, ожидая пояснения таким неожиданным словам.

– А ты думал, придут добрые дяди и всё за вас сделают? – сердито сказала Анька, схватившись за стакан и резко, большими глотками, вливая в себя коньяк.

На глазах девушки выступили слезы, все-таки двести грамм не шутка, и она поскорее запихнула в рот кусок мяса с тарелки. Ротный, вслед за ней, не торопясь выпил половинку своей порции, шумно выдохнул и потянулся за очередной сигаркой.

– Думаю, сейчас надо половину стрелков в гостиницу отправить, – сказал он, – пусть отдыхают, Волька доложился, что там всё готово, сопротивления не было. А к вечеру, как стемнеет, надо бы хорошую вылазку сделать, что бы, значит, начальству местному служба мёдом не казалась…

Немного ошеломленный Паша, выбила все-таки его из колеи реплика Аньки про «добрых дядей», кивнул в знак согласия.

– Ну, а вы тут пока посоображайте, да и подскажите, куда ж нам вечерком направиться, – сказал ротный, подымаясь с места. 

Другие произведения автора:

Перекресток. Часть вторая. Госпожа инспектор. гл.18

Черный дом. Часть пятая

Перевертыш гл.23