Перевертыш гл.13

***

– Вставайте, товарищ старший сержант! Вставайте…

Сквозь сон пробивался чей-то ноющий голос. Пан не выдержал и открыл глаза. Над соседней койкой, в которой спал Успенский, навис промасленный черный, как сама ночь, комбинезон, и плачущим голосом приговаривал:

– Ну, товарищ старший сержант…

– Что тебе, воин? – ответил, наконец-то, проснувшийся Успенский.

– Вас там… это… ну, наш старшина… очень просит, в смысле – зовет…

Говорил новичок из техвзвода неразборчиво, старательно приглушая голос, что бы не разбудить соседей Успенского, но Пан уже сидел на своей койке и вслушивался в его слова.

– Там у вас второе пришествие Христа? – язвительно поинтересовался Успенский. – Или цистерну с водкой нашли?

– Ну, это... почти да… но не в том плане… просто товарищ старшина не велел говорить, сказал – сюрприз, – сбивчиво отвечал механик.

– Какой же это сюрприз, если я уже все слышал и знаю? – легонько подтолкнул его ногой под зад Пан.

После вчерашнего вечернего боя, успокоив подрагивающие руки и выпив за ужином сто пятьдесят граммов водки из батальонных запасов, снайпер чувствовал себя великолепно, хоть и успел проспать всего три часа.

– Пан, я тебя с собой не возьму, – категорически заявил Успенский, одеваясь. – К тебе всякие приключения и неприятности липнут, как мухи на говно…

– Так это ж не я на них липну, – нарочито обиделся Пан, – а они на меня…

– Вот и разобрались, кто из вас мухи, а кто говно, – хохотнул негромко Успенский. – Ладно, раз уж поднялся ты сам по себе, значит, судьба у меня такая…

Пан собирался недолго, на всякий случай прихватил с собой, как обычно, «семена» и вместе с Успенским вышел из казармы старинным солдатским способом: через окно, что бы не тревожить дневального и не ставить при случае парня в нелепое положение, когда и соврать – грех, и товарища выдать – нельзя.

Осторожно пробираясь вдоль стены казармы, они не обратили внимания на красоты осенней, безоблачной ночи, на яркие, крупные звезды, отлично видимые с земли без помех постороннего освещения. Не до того было двум солдатам и старшему сержанту. В огромном ангаре позади казармы их уже ждали. И не только запахи солярки, бензинового перегара, сожженного пороха и грязных портянок. У самой дальней от входа стены уютно, приглашающе переливался синий камуфляжный огонек, а сразу за ним в отгороженной от основного зала небольшой комнатке для отдыхающих смен, за импровизированным столом уже давно шли посиделки.

Старшина Дед с неблагозвучной фамилией, изрядно выпивший, но на ногах стоящий твердо и все вокруг понимающий и примечающий, с чувством обнял пока еще трезвого Успенского, поздоровался с Паном и пригласил своих «лучших друзей» присоединиться к общему празднику.

– По какому поводу банкет? – спросил Успенский, подымая над столом выделенную ему кружку, наполовину заполненную теплой, согревшейся уже водкой.

– Так за победу, – высказался старшина.

– За победу мы пьем всегда, а банкет-то по какому поводу? – настаивал Успенский, ощущая подвох в этом неожиданном приглашении.

– Ну, как же без повода? – возмутился Дед. – Вот только ты сначала выпей, а потом уже будет тебе и повод…

– Тогда – за победу, – Успенский вылит в рот согревшуюся в помещении водку, едва не поперхнулся, но сдержался и мужественно проглотил казенный напиток.

Тут же ему в руку подсунули кусок хлеба с салом, а в другую – огурец, и старший сержант аппетитно захрустел, старательно зажевывая неприятный привкус во рту. Пану повезло больше потому, что за ним никто особо не присматривал, и он исхитрился выпить только половину налитой дозы.

– Вот, а теперь, Вещий, сюрприз! – провозгласил Дед. – Только для тебя!!! Запускай, ребята!

Из соседнего закутка, где все это время шла какая-то непонятная, но тихая возня, к столу вылетела, как после хорошего пинка под зад… негритянка. Молоденькая, губастая, с неожиданно крепкими грудками, тонкой талией и широкими бедрами. Из всех её прелестей, увиденных ошалевшими Успенским и Паном, только бедра и были слегка задрапированы тонкой тряпочкой, больше похожей на сшитые вместе две портянки. Негритяночка была уже изрядно пьяна и, похоже, потискана механиками до прихода Успенского, но все-таки тому стало приятно, что Дед вспомнил о его как-то на ходу высказанной мечте – поиметь негритянку. «Раз уж до Африки мы не добрались, то хоть тут такую найти...» – сказал тогда Успенский. И вот, на этом празднике в честь небольшой, но – победы, черненькая девочка все-таки нашлась.

– Ох, ты ж, Дед! – удивленно покачал головой Успенский, но не удержался и спросил: – Вы что ж её, выкрали где или как?

– Да зачем красть, тоже мне, сокровище! – возмутился старшина. – Сама пришла, показывает вот так… фак-фак, мол, давай, за мани-мани… А у нас-то этих маней – хоть жопой ешь… все равно бестолку валяются…

– Ага, а резинки старший сержант Успенский из города таскает, – пробурчал Пан, но по счастью его комментарий не услышали.

– …И тут меня осенило, – продолжал рассказывать Дед. – Ведь у моего ж друга мечта есть, ну, пусть и не всеобщий мир во всем мире, до него еще дожить надо, а вот черненькую девку попробовать… мы её, конечно, напоили, накормили, но так – слегка, что б не вырубилась, как бревно… и за тобой послали…

Расплывшийся в улыбке Дед за руку подтащил поближе к Успенскому негритянку и принялся вертеть её перед старшим сержантом, как работорговец, нахваливающий свой товар где-нибудь на невольничьем рынке лет сто назад. А Успенского немного развезло от теплой, да со сна выпитой, водки, и он с удовольствием осматривал и ощупывал девчонку. Впрочем, Пан заметил, что ей такое отношение даже нравится. «Вот ведь люди, – подумал неприязненно снайпер, – за деньги всё над собой делать позволяют, да еще и улыбаются…»

– Ну, значит, мне надо бы еще сто граммов выпить и пробу с сюрприза снимать… – сказал Успенский, распалившийся вертлявой попкой негритянки.

– А где у вас тут пробу-то снимают? – спросил Пан, подымаясь с места.

Дед небрежно махнул в сторону закутка, из которого и появилась экзотическая проститутка. На всякий случай зажав в ладони рукоятку «семена», Пан вошел в отгороженное от основной комнаты помещение. Там царил наскоро сколоченный топчан, накрытый старым, потертым, в масляных разводах, матрасом, валялись бушлаты и комбинезоны, давно пришедшие в негодность, но еще не пущенные рачительным Дедом на ветошь.

Сам понимая, что ведет себя по-дурацки, Пан осторожно простучал дальнюю стенку ангара, она была целой и легким гулом отзывалась на удары. «Как это называется, когда за всяким кустом опасность чудится? – подумал Пан, возвращаясь к столу. – Шизофрения что ли?»

– … ты моего Пана не тронь, – говорил Успенский старшине. – Он, можно сказать, на мое место в роте пришел. И не только по снайперскому делу… сегодня – два офицера да трое морских ихних пехотинцев – за ним… Во как. А я помню, в своем первом бою только об одном молился – уцелеть бы…

– Так ты когда молился-то, – перебивал его Дед, – когда с германцами только-только сцепились и думали, что вот-вот и – хана…

– Да тут не в том разница, – говорил уже не слушая никого Успенский, – я вот сегодня Пану взводный фланг доверил, пустой – за ним уже никого и не было… он не подвел… А прозевай он – на полвзвода бы похоронки писать пришлось…

– Там это… – перебил Пан Успенского, тронув того за плечо. – «Барышни легли и просют»… а то, видишь, ребятам-то то же охота побаловаться…

Конечно, в то, что негритянку еще никто не тронул до прихода Успенского с Паном, верилось с трудом, но вот новичкам, скорее всего не досталось черного тела, и они-то как раз и облизывались, поглядывая на вожделенную проститутку.

– Ага! понял, – сориентировался Успенский. – Сейчас дело будет…

Чуток пошатываясь, он поднялся из-за стола, прихватил за руку тихонько повизгивающую от предвкушения девицу и повел её в только что обследованный Паном закуток. За столом установилась относительная тишина. Как и положено в таких случаях, все внимательно вслушивались в происходящее за тонкой фанеркой дверкой.  А оттуда доносилось невнятное бормотание, шорохи одежды, а потом – удивленный то ли вскрик, то ли стон негритянки, яростное сопение и звонкие шлепки друг о друга обнаженных тел.

– Ну, вот, дело пошло! – обрадовано сказал Дед, отвлекаясь сам и отвлекая других от важного дела подслушивания. – За это надо выпить…

Вторую половину своей кружки Пан допивал уже легко. Сказалась и общая атмосфера ночного праздника, и нежелание слушать происходящее в подсобке, где на разные лады, все громче и громче стонала негритянка. После выпитого Пана потянуло поговорить, но не просто так, а еще и похвастаться перед новичками, что после вчерашнего боя «старики» уже приписали его к своим, проверенным. Поэтому он и подсел к Деду.

– Дед, а почему у моего взводного такой позывной – «Вещий»? – поинтересовался Пан, впрочем, не ожидая услышать каких-то откровений, а просто показывая остальным, как он запросто общается со старшиной из самых «древних» в батальоне «стариков».

– Ну, то, что он Олег – ладно, – ответил, пьяненько кивая в такт собственным словам, Дед, – не один он Олег в батальоне, не всякого Олега в батальоне «Вещим» зовут, а только его одного. Есть у него предчувствие, особенно перед боем…

Пан вспомнил, как вчера, после возвращения в часть, да и при выходе на позиции спокойно вел себя Вещий. Ну, не то, что бы не волновался, но будто бы и в самом деле предчувствовал, что бой не будет длительным, тяжелым и кровавым для батальона.

– … а вот когда нас сюда чуть ли не с берега, не дав передохнуть, сразу перебросили, вот он тогда и сказал… – продолжал плести кружево легенды Дед. – Тебе вот повезло, что он тебя приметил… да и научит всему, что сам знает и о чем слышал… ты не думай, что Вещий какой-то этакий… все умеет и знает… он что не умеет, то всегда учится…

Из подсобки появился довольный, как обожравшийся сметаны кот, Успенский. Он еще там привел в порядок форму и теперь выглядел просто хорошо удовлетворенным мужиком, а не расхристанным махновцем на отдыхе. Впрочем, воротник штурмкомба был все-таки расстегнут, ремень ослаблен, а походочка – от двери до стола в три шага – разболтана…

– Ух, ну и зверюга, – оценил он негритянку, – так сама и кидается, видать, изголодалась тут по мужикам-то настоящим…

Прислушивающееся к оценке старшего сержанта застольное общество с одобрением загудело, а один из новичков, мужичок уже в годах, лет под тридцать, здоровенный, как лось, похоже и силищи немерянной, смущенно поглядев на сержанта, спросил:

– А может – и мне попробовать?

На секунду наступила тишина, каждый ждал, какое решение вынесет Успенский, то ли заныкает негритяночку «только для себя», то ли позволит всем присутствующим вкусить экзотической любви.

– А чего ж не попробовать? пробуй, рекомендую, – засмеялся Успенский, и компания за столом одобрительно загудела, переговариваясь, чуть ли уже не очередь устанавливая, кто за кем.

Но первым все-таки рванулся в закуток тот самый, что озвучил общий вопрос, младший сержант из новеньких. Видимо, он давно ждал и готовился к этому, потому и опередил всех.

– Вот ведь натерпелся парень, – снова засмеялся Успенский вслед торопыге.

А Дед разъяснил ему, подливая в кружку водки:

– Этот-то лоб здоровый, говорят, в своем райцентре самый-самый был по девкам, всех перепробовал, а тут, видишь ли, ему великий пост, да надолго, вот и соскучился…

– Ну, пусть отрывается на полную катушку, – одобрительно хмыкнул Успенский. – А теперь за что пьем? За победу уже было, придумайте новенькое, да повеселее…

– Давайте за комбата, – предложил кто-то.

– Подхалимаж, – неодобрительно отозвался Успенский, но за комбата выпил.

Потом выпили за русских оружейников, всех вместе, потом – за некоторых по отдельности, потом заспорили, что бы такого поменять в штурмгевере, что б был он еще эффективнее. Кто-то начал обсуждать маленькие технические хитрости применяемые при обслуживании и ремонте бронетранспортеров… И по очереди, выпив и закусив, мальчишки, мужчины и мужички, один за другим заглядывали в закуток, откуда сперва доносились довольные повизгивания негритянки, потом глухие стоны и мычание, а в последние минут двадцать – тишина.

– Что, не выдержала твоя негритянка русского хера? – язвительно спросил Дед, поймав момент, когда и за столом попритихли пирующие. – Куда ж она супротив солдата…

– Почему это «супротив»? – удивился Успенский. – Она очень даже не супротив, а вполне за, только вот русских-то херов многовато даж для негритянки…

– Да чего тут многовато, – махнул рукой презрительно Дед, – всего-то десяток и побывал, а вот помнишь, к нам под Березами девка бегала? тощая, страшная, как смертный грех, а весь взвод за ночь принимала, да еще и потом домой почти три версты бежала, что б к рассвету успеть… вот – баба…

Успенский только успел было задуматься, вспоминая, о ком это рассказывал старшина, как из закутка, бледный протрезвевший, с выкатившимися глазами, выскочил молоденький солдатик с расстегнутыми штанами.

– Она… это… того… – с трудом приходил он в себя, – померла… что ли…

Пока сидящие за столом воспринимали невнятный лепет очередного неудачливого пользователя дарами платной любви, Пан уже вскочил и шагнул к закутку, успев подумать: «Опять с особистом разбираться придется…»

На топчане, раскинув в стороны ноги и прижав руки к груди лежала неподвижная негритянка, и кожа её в синем свете дежурного фонарика, казалась серой, бугристой и землистой. Шагнув поближе, Пан заметил, что так восхитившая Успенского высокая крепкая грудь девицы не движется, и вообще, вся её поза более приличествовала мертвой… Присев рядом на матрас, Пан обратил внимание, что тоненькая, едва заметная при синем цвете полосочка крови, вытекающей из влагалища проститутки, уже подсохла, а тронув девицу за шею, ощутил слабое, нитевидное биение пульса…

– Дураки, остолопы, кретины! – выругался от души Пан, оглядываясь на столпившихся у дверей бойцов во главе с Дедом и Успенским. – Вы что же – каждый ей и водки подносили…

– Ну, а как же, идешь ведь к бабе, как не поднести, – уныло загалдели за спинами командиров солдаты.

– Хватайте её – и на воздух, – распорядился Пан. – Только ничком положите, что б ежели блевать будет, не захлебнулась…

– А куда ж её на воздух? – тупо спросил кто-то из солдат.

– Да в угол, где мотоциклы стояли, – распорядился Дед и пояснил Пану: – Там дырки в стене, для вентиляции специально сделали, что бензиновые пары не накапливались, а мотоциклы сейчас у разведчиков…

– И еще, кто не брезгливый, – посоветовал Пан, освобождая проход к топчану, – суньте её два пальца в рот, проблюется, может, быстрее полегчает…

Концовка праздника была скомкана, один лишь Успенский не расстраивался, пошленько улыбаясь и подмигивая обнаружившему «покойницу» солдатику, мол, не повезло тебе, не успел. Возле стола, уже не присаживаясь, выпили на посошок, а уходя Пан все-таки позволил себе подсказать Деду, чуть отведя его в сторонку, что б не слышали ни подчиненные, ни Успенский:

– Ты кого-нибудь к негре этой приставь, а то протрезвеет, да и пойдет бродить по территории… Нам только с замполитом и комбатом разбираться, откуда она взялась, не хватает…

– Ох, и мудёр ты, Пан, ох, не зря тебя Вещий приметил, – согласился Дед. – Присмотрим, а как на ноги подымется – вон её отседа, раз пить не умеет…

Пан засмеялся, понимая, что теперь уж точно никто и никогда не узнает, что за девица ублажала его командира в эту ночь.

Уже подбираясь к открытому окну казармы, Успенский, протрезвевший и успокоившийся, пробормотал, как бы про себя:

– И опять ты, Пан, к месту пришелся… а так бы – шум, скандал, доктора бы вызвали с перепугу, а с ним и дежурного по батальону… 

Другие произведения автора:

Черный дом. Часть первая

Черный дом. Часть четвертая

Fugit irreparabile tempus 8