Пыль. Часть II. гл.7

***

Битый час они сидели в комнате для транзитных пассажиров самарского аэропорт и от нечего делать разговаривали обо всем на свете, не забывая, естественно, свою главную тему, постоянно возвращаясь к ней, потом, отходя в сторонку, описывая все расширяющиеся круги, снова осторожно, будто исподволь, слово за слово продолжали разговор.

Комнатка была небольшой, сидели практически рядом, в удобных, не слишком мягких, но оттого не менее комфортных креслах. Из встроенных в стены динамиков лилась какая-то классическая музыка, что-то легкое, не обременительное, вроде бы даже – Григ, но ни Анька, ни Паша знатоками не были, вряд ли отличили бы на слух Бетховена от Моцарта. Но музыка им нравилась прежде всего тем, что не перебивала разговор, не заставляла прислушиваться к себе, как это частенько бывает с песнями, а лилась незатейливым и неназойливым фоном. На стенах, куда не глянь, висели в скромных рамочках фотографии самолетов, от первых поднявшихся в воздух «этажерок» до современных реактивных лайнеров и боевых штурмовиков в камуфляжной раскраске.

Пухов, сперва обозлившийся на собственную помощницу, элементарно проворонившую нужный борт до места назначения, уже отошел, успокоился, но и теперь нет-нет да и порывалась в нем едкая ехидность.

Сначала пили чай, потом Анька вспомнила, что видела в буфете кофе, а к кофе полагался и коньяк, наконец-то, через полчасика разговора, перешли уже на чистый напиток, не смешанный с кофе.

– … вот ты говоришь – «взяли», «потрясли как следует», – воспитывал Пашу Пухов. – Как будто буржуинской пропаганды наслушался, ну, или этих австралийских книжек про ОГПУ начитался. Я бы в такое поверил, если б не знал, откуда вы, двое, взялись…

«Ну, не принято у нас просто так людей «брать», «трясти». Не потому, что по уставу не положено или закона такого нет. Просто не принято, как вы не поймете? Обычай у нас повыше любого закона будет. Это же еще на первом курсе юридического учат: закон, любой закон, рождается из обычаев, норм поведения, уже принятых в обществе. Вот у нас эти обычаи и нормы ценят выше любых прописанных и пропечатанных законов.

За что ж я буду «трясти» малолетних девчонок? Пусть они уже по закону совершеннолетние, полностью подсудны и за себя отвечают, работать могут хоть по двенадцать часов в сутки, будь на то их воля, а все равно – малолетки. Просто за то, что полезли «на кладбище в двенадцать часов ночи»? А ведь по сути своей их прогулка в лагерь и есть то самое путешествие на кладбище, что б перед мальчишками и подругами храбрость показать.

Да и смысл какой в этом «трясении»? Ничего они не расскажут вразумительного, такого, чтобы никто, кроме них не знал. Вся эта история покрыта таким туманом, что разбираться в ней надо только изнутри, начиная вот с этой девчачьей компании…»

– А ты думаешь, тут что-то такое? – Анька повертела в воздухе пузатенькой рюмкой с остатками коньяка. – Такое-этакое, государственного значения, как эти твои «летающие тарелки»?

– А у нас все государственного значения, – серьезно ответил Пухов. – Иным заниматься не стоит. Даже если пацанчик после школы, с друзьями в футбол гоняя, ногу подвернет – и это тоже событие государственного значения. Потому как пацанчик этот в будущем – или рабочий, или солдат, или инженер. И если ему этот самый вывих плохо вправят, поленятся врачи или квалификации не хватит, то страна потеряет рабочего, солдата, инженера. Мы на такие бытовые, казалось бы, дела только так и смотрим. Тоже – обычай, за мелким глубокое видеть.

– Так все-таки, отчего ж не попробовали кого-то из чекистов, ну, или чекисток к этим девчонкам внедрить? – поинтересовался Паша. – Может, там бы, на месте, и разобрались, что разбираться не с чем…

Он не очень-то верил в эти мистические штучки-дрючки, всякие «летающие тарелки» и «снежных людей», но понимал, что подоплекой любой мистики могут быть обычные и не очень человеческие деяния.

– Да ведь нету там никакой компании, – махнул рукой Пухов. – Это я её так называю, что б, ну, хоть как-то обозначить. Девчонки-то давно выросли, по разным домам разъехались, вот и школу закончили в прошлом году. Одна – на комбинате работает, вторая уехала из города, в институт поступила, третья пока бездельничает, вроде как, себя ищет, а я думаю, что просто замуж собирается, не хочет нигде особо пристраиваться, что б потом не рвать по живому, к рабочему коллективу-то привыкаешь не хуже, чем к родителям или дворовым друзьям-подругам.

Но это только во-первых. Во-вторых, на такие дела серьезных людей отвлекать смысла нет. Это не оперативная надобность, ни шпионы заграничные, ни диверсанты или какой еще подрывной элемент, непосредственно безопасности страны угрожающий. Стажерок брать тоже не хочется, они же, как любой стажер, подвигами грезят, достижениями, славой, а тут нужно просто походить вместе на танцы, в кино, поговорить, послушать, авось, что и прояснится.

Ну, и третье. Пробовали мы этот вариант. Не в том смысле, что кого-то внедряли, а просто поручили сотрудникам местным с той девчонкой, что на комбинате работает, потоптаться месячишко… ну, быть постоянно рядом, приглядывать за контактами. Так вот, проделали такую комбинацию несколько раз. И, значит, местных привлекали, и своих людей давали, иногородних, пришлых, то есть. И всё в пустую. Не получается этот контакт мистический, когда с ней кто-то рядом из тех, кого не было тогда в лагере… Плохо сказал? Ну, пока рядом с девчонкой посторонние, никто на контакт не идет. Если она одна или с теми же подругами, с кем в лагерь ходила, то – получается. Уже через пару дней они свои «страшные сказки» по всему городу рассказывают… Как «…вышел из зыбкого тумана черный человек, посмотрел на нас железными глазами…», ну, и так далее…»

– А на самом деле кто выходит? – усмехнулся Паша, внимательно прослушав рассказ Пухова. – Зеленые человечки или маленькие разумные динозавры?

– Кто-то выходит, – укоризненно ответил Егор Алексеевич. – Иначе бы я к вам не обратился с просьбой. Понимаешь, исчезает материал из отвалов. Пропадает как раз в смену этой девчонки. И не надо говорить, что это пустая порода. То, что может быть использовано хоть через сто, хоть через тысячу лет – сегодня уже стратегическое сырье.

– Так ведь с нее же за пропажу и спросить можно? – уточнила Анька. – Кем она там на комбинате? Завскладом?

– Нельзя спросить, не принято так, – вновь вздохнул Пухов. – Сырье стратегическое только для умных голов, для всех остальных отвалы – пустая порода. И пропадает-то немного, с десяток-другой килограмм с тонны. Разве тут какое хищение? Так, дядька-дачник на тачку нагрузил и свез к себе на участок. Но вот не нравится мне это внимание именно к этой породе, к микроэлементам, к редкоземельным металлам. Что-то тут есть не от простого воровства или желания поживиться за чужой счет, хотя и это тоже присутствует…

Подыскивая слова поубедительнее, Пухов замотал головой, зажестикулировал отчаянно, но так и не смог ничего умнее придумать, махнул рукой и поднял свою рюмку.

– Ты считаешь, что нас эти «черные дядьки с железными глазами» за своих примут? – засмеялась было Анька. – Слушай-ка, а ведь если они их так описывают, то вдруг это просто роботы? Человекообразные, этакие… ну, не то, что у вас в цехах…

– За кого вас примут, я не знаю, но то, что вы «не от мира сего» уже должно как-то сказаться, – уверенно ответил Пухов. – Да и вам самим может быть повезет. Все-таки место там, что ни говори, мутное, загадочное, а гробница вас обратно, к себе, не пускает, сколько не пробовали… Оно, конечно, вам бы и здесь неплохо было, тем более, Анна Ивановна, ты вон как нашу систему снабжения вскрыла, с полоборота, вот что значит – взгляд со стороны, то есть, совсем с другой стороны, но… Вольному – воля, как говорится. Может быть, через этот лагерь вы к себе и шагнете? Почему нет?

«А что же до роботов… вряд ли это, ну, не нужны человекообразные создания для решения конкретных задач, а роботов ведь только под конкретные задачи разрабатывают. Человекообразность нужна, когда задачи четко не определены. А если надо куда-то пойти, что-то взять и вернуться, то не проще ли соорудить тележку с манипуляторами?»

– Ладно, пусть не роботы, – согласилась Анька, – пусть какие-то потусторонние личности шастают…

– Вот именно – шастают, – перебил её Пухов. – Правильное слово нашла. Пока по нашей земле кто-то шастает, я должен знать: кто, зачем, почему? На прогулку – пускай гуляют, сколько влезет, развлекаются, даже и друзей с собой приводят. А вот если шпионить за нами посланы – другой разговор. На кого шпионить? Что выведывать? Какой нам от этого вред может быть…

– Контрразведка, – уважительно выговорил Паша. – Серьезное дело…

– Да как хочешь называй, – кивнул Пухов. – Безопасность у наших людей должна быть. Ото всего. Вот и приходится и с «летающими тарелками» разбираться, и с этими аномалиями всякими…

– Да, кстати, а что с той гробницей? – поинтересовалась Анька. – Что там за фрукт такой лежит, явно нечеловеческой наружности?

– Работаем, – веско ответил Егор Алексеевич. – Понятно уже многое, но… чего я вам буду мозги пудрить? Почти ничего непонятно. Ясно только, что те «тарелочники», что я пояти живьем видел и этот фрукт – одного поля ягодки. Но «тарелки» с нашей территории убрались почти сразу после той аварии, ну, после того, как сбили одну такую. Не видать и не слыхать нигде уже лет пять, хотя мы особую ориентировку по ним давали. Зато теперь в американской прессе бум. У них они объявились. Ну, да это ко мне уже сбоку припеку, хотя и приходится контролировать, ведь они же не Россией или САСШ интересуются конкретно, а, похоже, Землей в целом…

«И как-то у них получается своим появлением время-пространство искривлять, иначе того перехода в гробнице не было бы, и вы продолжали себе спокойно шашками махать в своем, мирном Белуджистане…»

– Вот уж мирным-то его никак не назовешь, – хмыкнул Паша.

– Да чего там обижаться, – согласился Пухов. – По сравнению с тем, что у нас тут творится на границах с Пакистаном, там, у вас, тишь да гладь, да божья благодать…

Возразить было нечего. «Великое переселение народов», вызванное химической и биологической войной между индусами и пакистанцами, подогреваемое буржуинскими спецами из разведок всех мастей, выглядело натуральным кошмаром, ожившими картинками Иеронима Босха и Дюрера.

Анька и Паша притихли невольно, вспоминая все, что успели они повидать в Белуджистане, пока Пухов не решил все свои дела, связанные с гробницей, вернее, захороненной в ней таинственной персоной, и не вытащил их в Россию. Даже нервные, навеянные жутковатой явью сны Аньки не шли ни в какое сравнение с увиденным наяву: десятки тысяч мертвых людей, лежащих в пустыне, прямо на песке, там, где их застала смерть; десятки тысяч гниющих заживо, буквально на глаза превращающихся в пока еще живой, с трудом передвигающийся, но ощущающий боль и страдания кусок распадающейся плоти; тысячи сожженных, считай, заживо в карантинных лагерях при попытках прорыва из-за колючки; а еще были боевые стычки с уцелевшими, пусть и зараженными боевыми подразделениями непонятно чьих армий, были мрачные, с горящими глазами диверсанты, подсыпающие отраву в колодцы, пытающиеся заложить мины или просто взорвать себя в людном месте…

Скрипнула певуче приоткрытая входная дверь, это Анька, не так давно в очередной раз выглядывавшая в буфет за добавкой коньяка, не стала прикрывать её плотно. Как по команде все присутствующие повернули головы и уставились слегка ошалевшими от потусторонних разговоров и коньячка глазами на вошедшего. А он замер в дверном проеме от неожиданности, чего-чего, а на такое всеобщее внимание при встрече он не рассчитывал. Простецкого вида белобрысый паренек в мешковатом темно-синем комбинезоне летного состава, с пилоткой, засунутой по традиции под левый пристегивающийся погончик, раскрыв дверь, замялся, будто бы выбирая, к кому из присутствующих обратиться, а потом, тяготясь затянувшимся молчанием обитателей депутатской транзитной комнаты, сказал в пространство:

– Товарищ инспектор, там борт попутный образовался…

– Какой-такой борт? – спросил Пухов. – Откуда?

– Вертолетный, внеплановый, – обрадовался техник, которого послали к инспектору Контрольного отдела более опытные, умудренные жизнью товарищи, считающие, что поговорка «Подальше от начальства, поближе к кухне» распространяется не только на армию, но и на все сферы человеческой жизни.

– Там, конечно, без удобств, да и по времени больше, чем рейсовым самолетом получается, – затараторил парнишка, – но пока вы дождетесь, пока лететь будете… вообщем, вертолетом вы часа на два раньше на место попадете…

– Вы как, если без удобств лететь? – повернулся Егор Алексеевич к своим гостям.

– А чего нам удобства? – пожала плечами Анька. – Возьмем коньячка в запас, сигарет… Вот и все удобства…

Паша молча кивнул, соглашаясь на перелет без слов. 

Другие произведения автора:

По чуть-чуть (таймлайн) 3

Fugit irreparabile tempus 5

Черный дом. Часть первая