Моя Америка

Бреду по сумеречным улицам, сжимая в руке пластмассовую бутылку с пивом, отхлёбываю из горлышка. Лет пять-шесть тому назад подобную картину даже представить себе не мог – перемалывает время людей. Впрочем, сегодня пью в последний раз. С завтрашнего дня начинается совсем другая жизнь. Из Ростова, который на Дону, нашей, так сказать, областной столицы, в четыре часа – мой самолёт. Улетаю в Америку. Улетаю навсегда. И по поводу работы там договорился. Так, что не в неизвестность отправляюсь. В конце концов, я не авантюрист. Вышел из того возраста. Однако, с пивом надо бы остановиться прямо сейчас. До утра ещё протрезветь бы не мешало, а то – кто его знает, что там может случиться в аэропорту на почве слегка заплетающегося языка и не вполне твёрдой походки. А ещё побриться нужно успеть. Переодеться. Одним словом – кошмар. Делаю большой глоток, такой большой, какой только могу сделать – не зря говорят: «Перед смертью не надышишься», - ставлю бутылку под дерево, может кому-то из бомжей посчастливится допить на дармовщинку – там не меньше литра ещё осталось – и иду в сторону дома. Время позднее. Трамваи не ходят.

А, ведь, дерево это, возле которого оставил я своё недопитое пиво, для меня очень даже памятное. Тогда я только начал ходить в городское литобъединение. Там случился у меня роман с женщиной по имени Анастасия, которая была старше меня на пятнадцать лет, которая была замужем и имела аж троих детей. Анастасия писала стихи. Как только зашла однажды в литобъединение – а я уже больше года туда ходил, - так и пошли мы с нею вместе, возвращаясь назад, оказалось – нам по пути. А потом – и совсем не по пути, но я пошёл её провожать – ноги сами понесли. Как раз возле этого дерева и расстались. Вокруг всё покрывалось наледью. Хлестал проливной дождь, который тут же замерзал – была середина декабря. А мы не чувствовали и не замечали ровным счётом ничего. Лишь зимние небеса, да горящие фонари знали наши тайны, были невольными свидетелями наших чувств, обжигавших нас обоих в диком, почти мистическом угаре, который как-то сам собою и развеялся с приходом весны. Не очень давно, случайно встретившись в городе, даже не поздоровались. Хотя, понял я по её выражению лица, что она лишь сделала вид, будто меня не узнаёт.

А там вот – напротив трамвайной остановки, где горит сейчас маленькая лампочка, освещающая ларёк-холодильник для продажи минеральной воды, высится огромный жилой дом, видящий в этот час даже не десятый, а вообще не знаю какой сон. В цокольном помещении того дома – кочегарка. Когда-то в той кочегарке работал мой друг, с которым впоследствии судьба развела нас в буквальном смысле по разные стороны баррикад. А тогда мы с ним вместе издавали газету. Денег, что давала газета, катастрофически не хватало на жизнь, и ему пришлось искать для себя такую работу, которая бы его не очень отвлекала от издательско-журналистской деятельности. Меня же в ту пору выручала пенсия по инвалидности, назначенной мне после недавно перенесённого инфаркта. Бывало, засидевшись в той кочегарке за очередным выпуском газеты, возвращался я домой пешком в такое же позднее время, когда, точно так же, как и сейчас, ворота трамвайного парка давным-давно успели закрыться за последним трамваем, вернувшимся из своего рейса, последнего за сегодняшний день, а может уже правильнее было бы сказать – за вчерашний день.

Иду, взбираюсь вверх по асфальтированной дороге. В стороне шелестит роща. Тревожно так шелестит, аж сердце сжимается до спазмов. Последний раз слышу я этот шелест. Наверное, и там есть рощи, которые тоже шелестят. Но, то уже будет, несомненно, совсем другой шелест совсем других рощ.

… Что ж… Побрился. Переоделся. Чемоданы ещё прежде были собраны. Скоро приедет такси. Впрочем, вот и оно. Сигналит под окнами. Вообще-то, последнее напрасно и даже неприлично: всё-таки ночь, люди спят… Ну. Что ж… Прощайте все… Уезжаю…

Ночное шоссе… Сколько о нём сказано и в стихах, и в прозе, сколько спето в песнях… Вряд ли что новое добавить смогу. Потому и пытаться не буду. Аксайский поворот… Придорожное кафе с таким простым, но от того не менее романтическим названием: «Рыбацкая Уха»… Оно работает круглосуточно…

…И тут я наконец понял… Я понял всё… Велел водителю остановить машину, заплатил ему  столько, как если бы довёз он меня до ростовского аэропорта, и, даже слегка ещё приплатив, сказал ему, что он свободен. Зашёл в кафе. Ни вина, ни водки, ни даже пива здесь не оказалось – это кафе для шоферов, потому ничего подобного не завозят принципиально. Зато, уха, в самом деле, была и ещё много других замечательных вещей.

Ровно в четыре часа утра улетел в Америку мой самолёт. Улетел без меня. Чуть позже я вышел из кафе, достал из кармана свой авиабилет, разорвал и скомкал эту, теперь совершенно бессмысленную для меня, бумажку, бросив её в стоявший тут же ящик для мусора. Домой вернулся на попутном рейсовом автобусе.

Я останусь здесь навсегда! И никогда – слышите: никогда! – не уеду в Америку, потому что теперь, именно с этого дня и часа, я и так живу в Америке, в моей настоящей Америке, поскольку настоящая Америка – это та Америка, которая живёт в твоём сердце…

Другие произведения автора:

Ещё раз про особенных детей

"Где мой папа?"

Свет для бабочек