Молчание -золото

Вся беда в том, что сын в ответе за отца. По полной.

В Японии есть традиция, или обычай, назовите как нравится, если вы проработали на одном предприятии двадцать пять лет, вам руководство предприятия в благодарность преподносит свиток, который гарантирует вам, что когда придет время, ваши дети смогут работать здесь, если будет желание. Ни какой конкурсной основы. Вы своим трудом гарантируете им эту возможность. Родители всегда в ответе за детей…

Бывает и по-другому.

            Тодан вышел на улицу. Моросил летний дождь, но парень не спешил укрываться под зонтом. Тодан понимал, что сегодня он умрет. Бой был намечен на десять вечера.

            Тодан был из поколения тех парней, которых привезли сюда еще детьми. Мать свою он никогда не знал, а отца помнил прекрасно. Он любил его, хоть и понимал, что сегодня умрет только из-за него. Законы этого государства были строгими, как нигде больше. Быть сыном или дочерью осужденного, не предвещало ничего хорошего. Власти пресекали любые выпады несогласных, никакой оппозиции и боролись с преступлениями и преступниками очень жестким способом. Способ был один. Если это мелкая кража, вам отрезали кисть руки, за вторую кражу ваша рука укорачивалась еще на  десять сантиметров. И так далее. За взятку, в любом виде – смертная казнь. За убийство – смертная казнь. Однажды один высокопоставленный чиновник отдыхал с семьей на островах, и случилась беда, недалеко от берега на него напала акула. Будучи мужчиной смелым и спортивным, он смог отбиться от нее, но после, в больнице, врачи были вынуждены ампутировать кисть руки. Как же он после этого мог показаться в министерстве? Директор комитета по борьбе с коррупцией без кисти руки. Надо сказать, что все данные об изменении вашего здоровья, обо всех несчастных случаях, которые были зарегистрированы официально, по закону, сообщались по месту работы. И конечно, к тому моменту, когда Директор Порк зашел  в свой кабинет, об этом случае знали все в его ведомстве. День спустя, вышла поправка к Закону «О мерах применения наказаний», и по новым правилам, осужденным за кражу, после ампутации наносили татуировку с датой и номером. Номер говорил о том, сколько раз осужденный подвергался ампутации конечности. Но самое ужасное начиналось потом. Дети преступников автоматически шли по стопам родителей. Нет, конечно, их никто не заставлял воровать или каким еще способом нарушать закон, да и вообще, до восемнадцати лет их не трогали, но всегда держали на контроле. А вот после их брали в оборот. Если отец в двадцать пять лет попался на краже и получил первую ампутацию, то и его сыну в том же возрасте применяли тоже наказание. Только вот дату не ставили. Лишь номер.  К детям применялись все наказания, которые понесли их родители, в полном объеме. Ужасно жить с осознанием того, что в тридцать лет тебя ждет электрический стул, только потому, что твой родитель по глупости попался на взятке. Занимай ты любую должность, но когда придет время, жернова правосудия тебя не пощадят. Многие сходили с ума раньше времени и не испытывая ничего, навсегда засыпали после введенной смертельной инъекции. Всему свое время. Это служило замечательным стимулом для человека не совершать ничего противозаконного. Были случаи, когда в графе «отец» в свидетельстве о рождении стоял прочерк, таким образом, родители пытались спасти детей от возмездия, но и эту лазейку правительство со временем прикрыло. Детей, у которых хоть одна графа была пуста, отбирали и направляли в спецприемники. Ничего хорошего их там не ожидало. 

            Тодан жил в специальном районе города, в котором жили подобные ему, дети неблагополучных родителей. Его история отличалась от многих других, тем, что преступление, за которое его отец получил наказание, было не совсем обычным. В двадцать два года Тодан старший участвовал в студенческой демонстрации на площади Независимости, после был схвачен и осужден за сквернословие. Он очень не лестно отзывался о главе правительства, а это была уже статья. Смолчи он тогда, в камере на допросе, все было бы по-другому. Но Тодан старший был вспыльчивым малым, и на агрессию отвечал агрессией. Разве он мог знать, что в тоже время, когда он находился в камере, его жена, Найли была на приеме у врача. Врач сказал только одну фразу: - Все в порядке, у вас будет мальчик.

            Тодана старшего приговорили к «молчанию». На его могучую шею надели стальной ошейник, а под кожу вживили датчик, который напрямую контролировал голосовые связки. Адское изобретение доктора  Шульца. За свое творение он получил прозвище «головорез», отчасти это правда. Человек с таким браслетом был немногословен, в сутки он мог сказать только десять слов. Ровно в полночь вживленный датчик обнулял данные, и снова только десять слов. Прошло уже лет семь, как доктор Шульц запатентовал свое изобретение, но еще никому не удалось как-то взломать его, или снять с себя эту петлю. Когда два года назад, Тодану надели этот ошейник, ему подробно объяснили чего делать нельзя, и что будет, если он это сделает. При каждом произнесенном слове, после отпущенного лимита, ошейник сокращался на сантиметр. Конструкция изобретения была устроена таким образом, что ошейник мог сокращаться до размеров  диаметра небольшой монеты.

            Часы на площади отбили половину десятого. Тодан ехал на рейсовом автобусе на улицу Фонтэйнбосс. Здесь в подвале дома номер восемь по средам проходили бои «молчунов». Конечно, это не был бой в прямом смысле этого слова. Никакого рукоприкладства, участники усаживались друг напротив друга, предварительно поставив на кон определенную сумму денег, и отчетливо произносили слова. Кто протянет дольше, тот забирал деньги. Как правило, кто забирал деньги, тот оставался в живых, всех остальных участников настигало удушье. Сталь ошейника сокращалась с каждым лишним словом, и человек либо прекращал эту смертельную игру, либо, рассчитывая на свои силы, шел дальше. В полночь удавка ослабевала, и кислород жадно наполнял легкие, но до полуночи еще нужно было дожить. И если в начале этой игры слова произносили со злобной мимикой, и ненавистью, но последние слова сипло выплевывались или просто застревали в сдавленном горле. Слово, которое произносили участники, было строго оговорено, и никакие другие слова не засчитывались в актив, но ошейник реагировал на любой произнесенный звук. Единственное   слово было словом – «умри». Тодан старший когда-то проиграл такой бой. Его тело бросили с моста в реку, что бы отвести подозрения от запрещенного клуба, а через несколько дней его обнаружили рыбаки с предсмертной запиской: в моей смерти прошу никого не винить. Тодан похоронил его на старом кладбище, но все никак не имел возможности поставить ему памятник. У него больше никого не было, друзей в этом городе он не имел. Жизнь особо не задалась.

            В десять вечера он постучал условным стуком в дверь подвала. Ему окрыли, и молча, указали путь по коридору. Света почти не было, лампочки тускло освещали его последний путь, но он очень надеялся протянуть хоть еще немного после боя. Посреди комнаты стоял стол, покрытый красной скатертью. Пять человек уже ждали Тодана. Он сделал легкий поклон и сел за стол. Безусловно, он мог и поздороваться со всеми голосом, но слишком велика была цена любого слова произнесенного до гонга. Слово ценою в жизнь. Гробовое молчание царило в комнате. Все замерли. Из темноты вынырнул человек в синем костюме – судья.  Он положил на стол шесть белых конвертов, и знаком предложил выбрать себе по одному. Тодан вскрыл конверт - номер три. Что ж, не самый плохой вариант. Он обвел взглядом остальных. Кто-то был ему знаком, кто-то был приезжим, и раньше они никогда не встречались. Человек в синем костюме раздал по небольшому листочку и ручку каждому. Да, приятного мало, когда выводишь буквы, которые сливаясь в слова, рождают зловещую фразу: В моей смерти прошу никого не винить. Таковы правила. И как только все было сделано, прозвучал гонг. Все посмотрели на толстяка в желтой жилетке, он сидел напротив Тодана. Этому бедолаге выпал номер один. Он, озираясь своими, поросячьими маленькими глазками вокруг, вдруг совершенно в пустоту произнес: - Умри! В этом слове было столько ненависти, столько желчи и злобы, что встреть вы такого человека ночью в подъезде, не имели сил сопротивляться. Номер два – парнишка моложе Тодана, худой и сером заношенном свитере, посмотрев на толстяка – умри!   И пошло: Тодан, мужчина с безумными глазами, карлик с ужасным запахом изо рта, большой лысый      татуированный мужик, возможно на ринге ему никто бы из присутствующих противостоять не смог, но здесь, за столом, все были почти равны. Твоя сила была в твоем безумии, как далеко ты можешь зайти ради денег на кону, но пытаясь выиграть чужие деньги, ты, не задумываясь, помещаешь все на тот же кон свою жизнь. Толстый. Заношенный свитер. Тодан. Никто не торопился, пытаясь, таим образом, продлить свою жизнь, кто-то потирал свой ошейник, кто-то сморкался, кто-то боязливо  скалился по сторонам. Настало время, когда все десять слов были сказаны. Начиналось самое интересное. Толстяку одиннадцатое слово далось с трудом, клацнул механизм, и ошейник стал короче. Сантиметр, мало это или много? Это чертовски мало! Глазки толстяка немного увеличились, отдышка усилилась. Тощий в свитере, казалось, даже не услышал зловещего звука своего ошейника. Тодан:- Умри! По ушам молотом ударил этот звук. Пока жить можно.     

            На тринадцатом слове татуированный громила схватившись за шею повалился на пол. Он не мог дышать, посинел лицом и сдавленным горлом делал бесполезные попытки втянуть в себя немного воздуха. Он беспомощно сипел. Но было поздно, браслет мертво сцепил его шею. Глаза выпучились, из них сочилась кровь. Язык, вывалившись изо рта, беспомощно ворочался по полу. Зрелище то еще. Оставшиеся старались не смотреть на него. Через некоторое время, когда громила навсегда утих, его вынесли из комнаты. Тишины никто не нарушал. Здесь даже умирали молча. Вслед за громилой вынесли карлика. Через пару минут мужчина с выпученными глазами после очередного хрипа – «умри», тяжело опустил голову на стол. Потекла кровь, глаза лопнули и буквально вытекли на стол. Синее лицо не подавало признаков жизни. Кровоточили и уши. Гонг отбивал каждый раз, когда кто-то умирал. Тодан ждал двух подряд ударов гонга. Два удара слышал только оставшийся в живых. И вот, он остался один на один с этим молодым пареньком в сером свитере. Жадно глотая воздух, он выпалил свое «умри». Никакой злобы в этом звуке уже не было,  скорее это была мольба, надежда на то, что тот, напротив, ничего не скажет. Тодан видел своего соперника очень размыто, глаза не слушались, жадно глотая воздух, он пытался не потерять сознание. Было невозможно сконцентрироваться, и он чувствовал, что из правого уха идет кровь. Обжигающей струйкой текла она по шее. Не было сил, вытереть ее, руки не слушались, сердце бешено стучало, и казалось, голова вот-вот разломится. У парнишки напротив, видимо тоже было очень похожее состояние. Своими выпученными глазами он слепо смотрел на Тодана: ум… ум… Глаза его стали былыми, зрачки закатились, и он замер. Ошейник клацнул в последний раз. Где-то в тумане Тодан услышал два удара гонга, он не сразу понял, что это, спасительные звуки или удары его сердца, которое медленно теряло жизненные силы. Он отчетливо понимал, что времени у него оставалось совсем не много.  К нему подошел человек в синем костюме: - Ваш чек. Вы в силах самостоятельно покинуть наше заведение? Тодан еле заметно кивнул, взял чек и, шатаясь, в сопровождении охранников направился к выходу. В этот момент он уже мало что понимал, у него не было зависти к этому свободно говорящему человеку, который с начала боя впервые прервал мертвую тишину, сплошное равнодушие к лежащим вдоль стен коридора трупам, с изуродованными лицами и с запиской в кармане – в моей смерти прошу никого не винить. Все было позади. Ноги не слушались. Когда он оказался на улице, было уже темно. Но похоронное бюро, что было на противоположной стороне улицы, работало круглосуточно. Тодан превозмогая невыносимую боль в голове, почти ничего не видя, медленно перешел улицу. Зашел в открытую дверь, и положил на стойку чек. Человек в черном взял его, посмотрел и ушел в глубь своей конторки. Когда он вернулся с толстым журналом назад, Тодан был уже мертв. Гробовщик открыл журнал, и зафиксировал смерть: 23:55…

            Как Тодан и указал в своем завещании, он был похоронен рядом с отцом на старом кладбище среди вековых дубов. Денег хватило даже на священника. Похоронным бюро был установлен большой надгробный камень, на котором буквами, отливающими золотом, было выведено – «МОЛЧАНИЕ – ЗОЛОТО».

Другие произведения автора:

Терпенья дай (трудности переходного возраста)

Залетела

Рождественская сказка