Обжигающий свет

Они поселились на равнине сравнительно недавно. Только не знали об этом. Им казалось, что родное стадо с начала времён живёт здесь. В их знании был резон: джунгли отступили на север около миллиона лет назад и тем, кому не хватило в них места, вынуждены были переселиться в иные ландшафты.

Фактически они остались там, где всегда жили их предки, только вот сама местность постепенно и разительно изменилась. На месте густого, перевитого лианами тропического леса с его гостеприимными вертикальными ярусами и толстой подстилкой ныне простиралось поросшее густой травой, невысокими кустами и редкими деревьями открытое пространство. Много позднее его назовут саванной.

            Пространство населяли стада травоядных, семейства хищников, стаи падальщиков и множество мелких зверьков и птиц, кормившихся вокруг крупных животных. Питекантропы в их стройных рядах уже тогда стояли несколько особняком. Лишённые привычного корма, они перестали полагаться лишь плоды растений, но и хищниками в полной мере ещё не стали. Они сохранили физическую силу и клыки, но всё больше полагались не на них, а на зажатые в передних лапах в качестве оружия камни и палки.   

Последнее обстоятельство вынуждало их использовать при ходьбе в основном одни задние конечности. Ходить на двух ногах было не слишком удобно, зато обзор местности значительно улучшался: добычу или опасность можно было заметить раньше и, соответственно, раньше броситься в атаку или наутёк.

            Зажатый в лапе (или уже руке?) камень оказался грозным оружием, уравнявшим шансы физически сильных и сравнительно слабых особей, и обычные для обезьян схватки за обладание гаремом и место в иерархии ушли в прошлое. Туда же отправилась и гаремная организация стада.  Действительно, зачем драться за самку, если в перспективе можно получить не безобидные синяки, царапины и укусы, а фатально проломленный череп? Лучше быть живым самцом, изредка сходящимся для любви с любой из самок стада, чем мёртвым обладателем даже очень большого персонального гарема. Кстати, изменились и сами самки, но это уже совсем другая история, которую я расскажу как-нибудь в другой раз.

            В общем, самцы охотились, а самки возились с детёнышами и собирали растительную пищу хоть и неподалёку друг от друга, но вроде бы как сами по себе, сходясь вместе лишь для еды, ночлега и сами понимаете для чего.

            Впрочем, если самки занимались откровенным собирательством, то занятие самцов охотой можно было назвать с большой натяжкой. Чаще всего они не убивали добычу, а отбирали её у одиноких хищников, ловко пользуясь всё теми же камнями, палками и вырванными из земли корнями травы. Хищники не оставались в долгу и довольно жёстко контролировали численность питекантропов, уничтожая больных, слабых, зазевавшихся, отбившихся от стада и просто плохих бегунов.

            Так проходили столетия. Жара сменялась сезоном дождей, приходили и уходили поколения животных, день был похож на день, и ничего не менялось под ярким африканским солнцем. Во всяком случае, изменения были настолько медленными и незаметными, будто их не было вовсе. Их бы не было вообще, если бы в стаде, о котором здесь идёт речь, не нашёлся молодой питекантроп, имени которого история, разумеется, не сохранила. Назовём его, хотя бы Улл. Язык тогда только зарождался и имена попросту не могли быть сложными – так, простенькое сочетание звуков, предназначенное для того, чтобы хоть как-то обозначить особь и отличить её от других членов стада.

            Улл ничем не выделялся среди остальных самцов. Он был, как все они, волосат, имел такой же покатый лоб, скошенный подбородок, приплюснутый нос и мощные надбровные дуги. Он прожил бы отпущенные ему природой двадцать-двадцать пять лет, охотясь, испражняясь и размножаясь и, безвестным обитателем Земли, канул бы в вечность, если бы не одно заурядное, в общем, происшествие, периодически случавшееся в саванне, из которого он сумел извлечь некоторую выгоду. 

***

            На  стыке сезонов, когда солнце пекло уже не столь жарко, а непрерывные тропические ливни ещё не превратили почву в чавкающее болото, над саванной разразилась обычная для этого времени года гроза. Огромные тучи, набухшие водой и электричеством, наползли с далёкого океана и закрыли небо, превращая день в ночь.

Пригнавший их ветер моментально выстудил воздух. Он гнул траву, ревел в кронах деревьев и распугивал обитателей равнины. Мелкие зверьки забились в норы. Спрятались в гнёзда птицы. Залегли под редкими деревьями хищники, и лишь крики предвкушавших добычу падальщиков оглашали равнину. К ним примешивались жалобные стенания питекантропов, ищущих убежища среди своих разрушенных бурей лёгких шалашей.

            Ливень мощно ударил по холодной траве. Вода обрушилась с небес на землю как молот на наковальню.

Детёныши испуганно прижались к съёжившимся посреди развалин матерям. Сжались на моментально промокшей земле самцы.

Чёрное небо оглушительно загрохотало, и в струи дождя вплелись мощные электрические разряды, повергая в мистический трепет всё живое.

            Улл уткнулся лицом в землю, раздавленный буйством стихии. Струи дождя секли его голую спину, а уши разрывал треск разрядов молнии, рёв падающей воды и вой ветра.

            Ужас казался бесконечным. Дождь лил не стихая. Но, спустя некоторое время, прогрохотало совсем близко и гонимые ветром тучи стали быстро уходить на запад.

Улл осмелился поднять голову. То, что открылось его взгляду, было непостижимо! На разбитой стихией акации, торчавшей неподалёку от стойбища, плясал свет, подобный солнечному. Улл второй раз за свою короткую даже по тогдашним меркам жизнь видел такое явление, и второй раз оно повергло его в трепет. Сухое дерево трещало, рождая свет, а свет шипел под редкими уже каплями дождя, порождая нечто белое, подобное облакам и чёрное, подобное тучам.

            Питекантропы, рискнувшие следом за Уллом оторвать головы от земли и взглянуть на свет, испуганно отворачивались и снова испуганно вжимались в чавкающую грязь.

Первым желанием продрогшего до костей Улла было последовать их примеру и забыть об увиденном. Загадочное явление было неизвестным, непонятным и, поэтому, пугающим. Хотя, ведь он уже один раз видел его, и ничего, остался жив. Правда, тогда свет был значительно дальше от наблюдателя и быстро пропал. Возможно, он не столь опасен, как кажется?

Улл, собрав всю свою волю, встал на четвереньки и сквозь редеющий дождь кожей лица почувствовал слабое, но, несомненно, исходящее от света тепло. Оно завораживало и манило к себе.

            В первобытной душе Улла страх несколько минут боролся с любопытством. Последнее победило. Молодой питекантроп поднялся на ноги, по-собачьи встряхнулся всем телом, сжал в кулаке деревянную дубинку и, сильно сутулясь, двинулся к источнику излучающего тепло света.

            Он подходил к горящей акации осторожно, готовый в любой момент отскочить и убежать. Его пугал не столько свет сам по себе, сколько неизвестность его природы. Улл изо всех сил подавлял страх, судорожно пытаясь заменить его в своём сердце жаждой исследователя. Становившееся всё ощутимее тепло пляшущего света бодрило, вселяя надежду на благополучный исход предприятия. Столько противоречивых эмоций сразу он не испытывал ни разу в жизни, и ему это, как ни странно, нравилось.

            Дождь почти прекратился, когда Улл приблизился к дереву настолько, что уже не только лицом, но всей кожей ощутил исходящий от света жар, и это ощущение было приятным. Однако теперь свет, прибитый породившим его дождём, начал терять свою яркость. Его становилось всё меньше, и он производил теперь совершенно другое впечатление. Свет уже не пугал, наоборот, его хотелось защитить от непогоды.

            Улл протянул руку, коснувшись чёрного светящегося дерева, и тут же с криком отскочил прочь, сунув в рот обожжённые пальцы. Внимательно наблюдавшие за его действиями иные питекантропы испуганно попятились, а иные снова вжались в землю.

            От обиды и боли Улл не придумал ничего лучшего, чем со всей силы ударить по обидевшему его дереву дубинкой. В ответ оно исторгло целую тучу искр, а свет заплясал на нём с новой силой.

Отбежав в сторону, Улл посмотрел на дубинку. Её ударная часть оказалась вымазана чёрным и в этом чёрном быстро угасли несколько ярких искорок.

Улл вернулся к дереву и уже спокойно сунул дубинку в горячий свет. Подержал немного. Вынул. Теперь свет был на дубинке, но его было немного, и он быстро исчез. Улл стал думать.  Занятие было непривычным, и молодой питекантроп от напряжения наморщил низкий лоб.

Через несколько минут его осенило. Отбросив дубинку, он зашёл с той стороны акации, откуда дул ветер и сломал несколько веток. Действуя с предельной осторожностью, он сунул их в свет и с удивлением наблюдал, как эти ветки тоже начинают чернеть, светиться и распространять тепло.

            Позади Улла испуганно выдохнули несколько его сородичей, осмелившихся подойти к отважному экспериментатору.

            Улл почувствовал себя героем. Размахивая горящими ветками, он знаками и междометиями велел охотникам наломать древесных сучьев и тащить их к стоянке. Те, поняв, согласно закивали, только к горящей акации приблизиться так и не рискнули, предпочтя обламывать ветки других деревьев.

Улл засомневался, сможет ли давать тепло и свет иное дерево, однако решил попробовать. С горящими ветками в руках он пришёл в стойбище и опустил свою добычу на кучу принесённого другими охотниками хвороста.

            Древесина, смоченная ливнем лишь сверху, довольно легко приняла огонь. Первый рукотворный костёр на Земле сначала задымился, заставив неосторожно приблизившихся к нему питекантропов отойти и тереть внезапно заслезившиеся глаза, а потом вспыхнул чистым и ярким пламенем, взметнувшим к небу свои острые языки.

            - Улл. Солнце. Нести всем! – Указав на костёр, стукнул себя кулаком в грудь Улл, которого переполняла гордость тем, что он сделал.

            Сам вожак стада, старый Фо подошёл к нему и поощряюще потрепал по загривку. Питекантропы всё плотнее обступали костёр. Дождь давно перестал, и теперь их мокрые тела быстро высыхали под действием  шедшего от огня тепла.

***

            Солнце в южных широтах опускается за горизонт быстро. Не успели питекантропы просохнуть, как наступила ночь и темнота накрыла приходящую в себя после грозы саванну.

Костёр продолжал гореть, продлевая день. Возле него было уютно и спокойно. Главное было вовремя давать горячему свету пищу, не совать в него руки и не слишком приближаться, чтобы не жалили вылетающие из огня искры. В целом же он был совершенно безопасен.

Улл, пока его не сморил сон, зорко следил, чтобы возле его добычи лежал свежий корм. Разбитая акация давно погасла, а костёр в стойбище всё ещё горел.

            Первыми пригрелись и уснули детёныши. Впали в дрёму их матери. Дольше всех держались охотники, но и они один за другим проваливались в благодатное небытиё сна.

Костёр, лишённый нового топлива, медленно догорал, превращая крепкое дерево в угли. Из темноты за ним зорко следили глаза ночных хищников, но ни один из них не рискнул приблизиться к стоянке тех, кого они до сих пор считали своей законной добычей. Странный свет пугал их, защищая слабых ночью странных двуногих зверей.

***

            Питекантропы спали и видели сны. Уллу снился горячий свет, который не обжигал. Охотники видели убитых зверей и много падали, отобранной у хищников. Женщинам снились их дети и вкусные плоды. Детям снились сладкие ягоды.

Старого вожака Фо, напротив, мучили кошмары. Во сне он видел большие каменные сооружения, в которые был заперт горячий свет. Потом появились непонятные разноцветные сооружения из чуднОго материала, которые этот свет двигал по блестящим чёрным лентам, похожим на расплющенных гигантских змей. Какие-то зелёные двуногие существа, очень похожие на питекантропов, изрыгали его друг в друга из палок странной формы, калеча и убивая противника. 

Вдруг над всеми этими загадочными картинами вспыхнуло новое солнце, быстро превратившееся в огромный гриб-поганку, заслонивший собой полнеба. Это была чудовищная в своём величии картина. Но её тут же затмила другая, ещё боле кошмарная!

Вожак увидел небольшой прозрачный предмет продолговатой формы, наполненный водой, с блестящим наконечником, над которым при повороте круглой штуковины, расположенной у края наконечника, появлялся язычок горячего света, такого же как тот, который принёс Улл. От непостижимого зрелища горящей воды Фо вскрикнул и проснулся.

Первое, что он увидел наяву, был Улл, в свете раннего утра рыдающий над холодными углями. Беспечные питекантропы, пригревшись, уснули поголовно, не выставив сторожей и не заботясь о костре. Вожак быстро оглядел своё стадо. Жертв не было, но то, благодаря чему их не было этой ночью, пропало, превратившись в холодные чёрные комочки.

Улл был безутешен. Просыпающиеся сородичи смотрели на его поникшие плечи, на то место, где совсем недавно плясал согревающий свет и, осознав горечь его утраты, погружались в тоску. Они снова были беззащитны, лишены иного, не солнечного, но рукотворного тепла.

            Вожак недовольно заворчал. Первым его порывом было ударить или вовсе убить незадачливого Улла, подарившего стаду чудесную силу и бездарно проспавшего её. Фо стоило немалых усилий сдержаться. Он встал, выпустил из нгапряжённых пальцев увесистый булыжник, шагнул вперёд и опустился на землю рядом с Уллом. Положил ему руку на плечо.

            - Улл не плакать! – Сердито сказал вожак. – Улл находить новый горячий свет, и мы больше никогда не терять его.

            - Да, - посветлел лицом молодой человек, - я сделаю это. Мы больше не потеряем его.

***

Через несколько лет Улл сдержал своё слово, и стадо вновь обрело огонь, чтобы никогда больше не расставаться с ним.

Охотников, подобных Уллу, в саванне обитало множество. До так называемого «неандертальского тупика», в котором их потомки оказались значительно позже, и о котором я когда-нибудь обязательно вам расскажу, многие из них сами приручили природный огонь или позаимствовали его у более продвинутых соседей.

Огонь подарил нашим предкам силу, безопасность, комфорт и самые радужные перспективы. Он продлевал их день и выделял из природы. С его обретением двуногие существа перестали быть животными и стали людьми, начав долгий и тернистый путь к вершинам цивилизации. Тот огонь, зажжённый полтора миллиона лет назад, светит нам и поныне.

Что же касается таинственного прозрачного предмета, приснившегося вожаку Фо и напугавшего его до полусмерти, то он известен теперь даже детям и никого больше не пугает.  

Другие произведения автора:

Верность слову

Слава Герострата

Русский город