Возвращение из отпуска. Дорожные истории

 

«Главная прелесть всякого путешествия – в возвращении». Фритьоф Нансен

Месяц моего армейского отпуска подходил к концу, и пора настала возвращаться в Хабаровск, к месту моей службы. Конец декабря 1975 года, канун Нового года.

В отпуске встречался с друзьями и одноклассниками, изрядно покуролесил и до чёртиков устал от своего чада, ей год и четыре месяца. Это чадо, научившись передвигаться, вечно куда-то лезет, её, оказывается, нужно регулярно кормить, сажать на горшок. Не укараулишь с горшком, создашь себе проблемы. Её нужно укладывать спать, развлекать, куча всяких потребностей. Летом в деревне хорошо, бросил её в ограде и пусть играет себе на здоровье, а зимой в доме это просто ужас. Всех развлечений - это тупо зрить в окно.

Как назло приехав в отпуск, мать дома не застал, она заболела и лежала в поселковой больнице. Отчим, придя с работы, крутился по хозяйству, да ещё два моих младших брата, одному 8, другому 5 лет на нём. Так что мне пришлось тоже всем домашним заниматься, готовить еду.

В посёлке собралось довольно много одноклассников, поэтому мы решили организовать вечеринку у кого-нибудь из наших молодожёнов живших постоянно в Хужире, что и сделали, назначив на ближайшую субботу.

Я, чтобы не взваливать свою обузу на отчима, договорился с матерью, что моя дочь переночует с ней в больнице, медперсонал не возражал. Там чисто и тепло, инфекционных больных нет.

Отчим, узнав об этом возмутился, зачем, мол, ребёнка в больницу, я посижу с ней, пусть будет дома. В общем уговорил, о чём я позже пожалел. Чтобы не было скучно, я купил ему бутылку водки и ушёл к друзьям. Веселье было в самом разгаре, когда начали прибегать мои братья, то по одному, то вдвоём:

- Иди домой, папа зовёт.

Приду домой, а отчим дёргает меня по пустякам. После третьего раза я, разозлившись, забрал дочь с собой, благо там, у друзей, были её ровесники и всё сразу успокоилось.

 

Подгуляв, наша компания решила в одиннадцать часов вечера пойти в поселковый клуб на танцы. Дети наши уже давно спали, для моей дочери выделили чью – то детскую коляску. В этой же коляске я увёз дочь домой, когда мы шли на танцы мимо моего дома. Позже я ни как не мог вспомнить, почему дочь не занёс домой. Закатил коляску в ограду и поставил её под навесом у крыльца дома вместе со спящей дочерью, повернулся и пошёл догонять друзей. Одноклассницы ещё спросили, занёс ли я в дом ребёнка, на что я беспечно ответил, что да. А потом и ни разу не вспомнил. Поздно пришёл домой, разделся и завалился спать.

 

Утром отчим будит и спрашивает:

- Ты где оставил Оксану?

- Как где? Домой занёс.

- Ничего подобного, ты её бросил в коляске под навесом. Я вышел на улицу, включил свет и вижу чужую детскую коляску, а в ней Оксана лежит и плачет. Она описалась и замёрзла. Занёс её домой, раздел да растёр водкой, а когда она согрелась, уложил спать.

 С больной головой я не сильно всполошился о том, что могло произойти с ребёнком. Подумаешь делов-то, ребёнка спать уложил, зря, что ли я ему водку покупал.

Дочь даже не то, что не простыла, а не чихнула ни разу. Вот что значит любовь к жизни.

В этом году на сорок первом году жизни родила мне внучку Элю. Сейчас ей три месяца и её портретик висит на стене у компьютера, любуюсь ей. Вылитая мать в детстве. Был в Иркутске, так с рук её не спускал, лапочка такая миленькая.

 

 

Не знаю, как и где, но у нас на Байкале народ к алкоголю привыкал рано, что уж этому способствовало, не знаю. Может отдалённость от цивилизации или специфика работы: море, сырость, холод, шторма, стрессы, но в рюмку заглядывать начинали рано. Конечно, приобщалась к алкоголю молодёжь не при родителях, а при сверстниках, но суть от этого не меняется. Гибли, и умирать начинали молодыми, перемещаясь из посёлка на опушку леса, на поселковое кладбище или оставались на дне Байкала.

 Обязательный ассортимент местных магазинов – водка, вино и хлеб. Муку по осени завозила большая самоходная баржа «Клара Цеткин», а водку и вино везли за четыреста километров автомобили полуторки, потом Газ-51, Газ-53 и другие хужирского сельпо. Перебоев с водкой не было: летом машины шли через паром, а зимой по льду и не редко водители уходили под лёд вместе с машиной и грузом, попадая в щели и пропарины во льду, в том числе Илья Черных, Виктор Корнаков, Рогалёв и другие.

Местные мальчишки рано начинали бегать зимой на рыбалку на лёд, подражая взрослым. Это и приработок для дома, особенно в семьях, где не было взрослых мужиков, да и некоторая финансовая независимость от родителей. Рыбу можно было продать дома, в посёлке, приезжим или барыгам, это без нервотрёпки, но не дорого, продать в городе самому можно было дороже, но это нужно было ехать. Полёт на самолёте Ан-2 продолжительностью полтора часа стоил 8, а позже 11 рублей, поездка на пароходе «Комсомолец» стоила 6 рублей и целые сутки любуйся природой Байкала. На автобусе дёшево, всего 4 рубля и глотай себе пыль, которая набивалась в салон Пазика в течении 8 или 9 часов по разбитой, не асфальтированной дороге до Иркутска. Но до этого автобуса нужно было ещё добраться по острову почти 50 километров на попутках, переправиться на пароме до МРС. А если на Байкале шторм, то и паром не ходит, поэтому сиди на берегу и жди у моря погоды. Единственный рейс автобуса утром в 10 часов. Вот такая жизнь у островитян, поневоле запьёшь. О пьянстве это так отступление от темы, но о жизни.

Так вот всё это, слава Богу, закончилось, ребёнка отвезу и сдам матери, а сам потом буду выступать только в роли помощника, в свободное от службы время. Это уже радует, не царское это дело сидеть целыми днями и ночами с ребёнком.

 

Утром в день отъезда погода  была хмурая, блеклое небо, на море шторм и даже из окна дома видно, как на Байкале гуляют свинцовые волны с белыми гребнями. Море встанет (то есть образуется лёд) ещё только в январе, а пока единственный транспорт на материк это самолёт. Мать моя, Зинаида Дормидонтовна, работает начальником передвижного узла связи на базе автомобиля Газ-51 и мотается по всем улусам острова Ольхон, но первым делом утром встречает в местном аэропорту Харанцы самолёт, принимает у экипажа самолёта и сдаёт ему почту, денежные мешки. Вот с ней мы и приехали с ребёнком в аэропорт.

Здание аэропорта не большое, построенное из лафета, имеет четыре помещения и соответственно четыре входных двери. А каждое помещение разгорожено на две половины. С южной стороны дома живет начальник аэропорта Илья Сизых с семьёй, в другом помещении комнаты отдыха экипажей, где они могут и переночевать. С северной стороны в одном помещении комната начальника  и другая комната с установленной там рацией. Во втором помещении касса, где продаются билеты и комната ожидания для пассажиров. Для острова это нормально, есть, где спрятаться от не погоды, но больше народ толкётся на улице, там можно курить, да пузырёк раздавить не грех.

Капитальных линий электропередач на острове нет, в Хужире дизельная электростанция, в остальных крупных улусах небольшие электрогенераторы. В аэропорту тоже своя не большая электростанция, если она тарахтит, то самолёт на подлёте или в зоне. А если движок замолчал, то самолёт будет только после обеда или на сегодня всё. Если прилёт самолёта  ожидается после обеда, то многие пассажиры бредут по дороге, в рядом расположенные Харанцы.  Кто к родственникам или знакомым пообедать, кто заглянуть в местный магазин купить чего-нибудь. В магазине священнодействует продавец Алексей Васильевич Копылов, по местной кличке Пчеловод, мужчина не хилый, высокого роста, участник войны.

Ранее работа продавцом была как раз для мужиков: отдалённые торговые точки от Онгурёна до Бугульдейки. Люд в этих местах всякий, лихой. Кто уже бывал на лагерных нарах, кто ещё только готовился. В Песчаной находился рыболовецкий лагерь НКВД СССР, скорее всего лагерный пункт (ЛП) или лагерная командировка (ЛК) от основных лагерей ИТК за Байкалом. Товары для магазинов и киосков завозили на катерах и лодках, так что жизнь продавцов была не из лёгких и опасных.

Как-то Алексей Васильевич Копылов решил развести пчёл на Ольхоне и приобрёл на материке несколько семей. Травы у нас не высокие, но цветы очень душистые. Привёз домой пчёл, установил улья и открыл летки поутру. Пчёлы разлетелись на сбор, но домой уже не вернулись. Поднялся ветер и всех пчёл разметало в разные стороны, так что затея с пчеловодством провалилась, а кличка Пчеловод прилепилась на всю долгую его жизнь.

 

Приехали мы с матерью в аэропорт, это недалеко всего 8 километров по вязкой песчаной дороге, но в будке машины, где только узенькая лавочку у кабины, летаешь, как биллиардные шары по столу, да ещё пыль, которая лезет в щели.

Десять часов утра, деловито стучит движок электростанции, значит, самолёт приходит по расписанию, что матушка и подтвердила, зайдя к начальнику аэропорта. Оставив на улице мать с внучкой, я тоже зашёл в помещение начальника, где мне ещё с детства нравилось бывать. Там включена рация, в динамиках потрескивает эфир, временами слышно переговоры диспетчеров УВД Иркутска с экипажами самолётов или с другими аэропортами местных воздушных линий в радиосети. А вот сам начальник аэропорта запрашивает диспетчера Иркутска:

- Алмаз – Визгун?!

Сквозь шум эфира слышно голос диспетчера, который отвечает, что и второй борт на Хужир уже вылетел.

 

У меня билеты транзитом до Хабаровска взяты заранее, и мать ещё вчера зарегистрировала мой билет на первый рейс, но тут выясняется, что мне крупно сегодня не повезло. Самолёт, прибывший первым рейсом должен лететь до Онгурёна, если там есть пассажиры или они летят из Иркутска. А пассажиры сегодня в Онгурёне есть, да плюс к тому экипажу самолёта поставлена иркутскими начальниками задача приобрести рыбу - омуль. С рыбой в конце декабря проблема. Осенью сети ставят на большую глубину, мест для ловли не густо, а тут ещё шторма перед ледоставом. Местные жители все знают, что лётчики возят рыбу, как для себя, так и для начальства, да и мы сами никогда с пустыми руками в город не едем.

 

Самолёты Ан-2 в основном все грузопассажирские, в салонах самолётов неистребимый запах выхлопных газов двигателя, топлива, химикатов для опыления полей, солёной рыбы, тузлук которой (рассол) течёт из сумок и мешков, оставляя бурые пятна на полу и отвратительный запах в воздухе. А ещё запах блевотины. Люди, которые не переносят качки, болтанки в самолёте, устраиваясь на свои места, первым делом ищут глазами гигиенические пакеты из коричневой крафт-бумаги с эмблемой аэрофлота. Берут несколько пакетов, соизмеряя количество  штук, с количеством содержимого желудка и длительностью полёта. Иногда экипаж забывает запастись пакетами и тогда страдальцы мечут свою пищу в свои сумки или просто на пол.

 

И так самолёт из Иркутска пришёл по расписанию, выгрузили пассажиров и почту, экипаж оформил необходимые полётные документы.  Вот, уже захлопнулась дюралевая дверь «аннушки», запустили двигатель, пробежка по полю в сторону пионерского лагеря, разворот и самолёт после занятия исполнительного старта, взревев двигателем, взмывает в небо, взяв курс на Онгурён. До Онгурёна километров 80, он в зоне видимости нашего глаза, у подножия Приморского хребта. На аэродроме наступила тишина, слышно только, как ветер свистит в кроне корявой большой лиственницы стоявшей у крыльца здания аэропорта, на вершине, которой полощется «полосатая колбаса» указателя направления ветра. Мать моя, забрав прибывшую почту, попрощалась с нами и уехала на машине в Хужир, ей некогда, рабочий день в самом разгаре.

 

Остров Ольхон примерно на половину с восточной стороны покрыт лесом, а западная половина горно - степная, да ещё пески от Хужира на север острова, так что это сторона продувается всеми ветрами, со всех направлений. Да ещё хорошо просматривается вся акватория Малого моря, до Приморского хребта 10-12 километров. В хороший бинокль можно увидеть медведя «идущего до ветра».

На ветру стоять холодно и я с дочерью ушёл в комнату ожидания. Время замерло.

Вот снова зашевелился народ и потянулся к выходу, садится самолёт второго рейса. Открылось окошечко кассы, и кассир Надя Сизых провела регистрацию пассажиров на второй борт.

 

Вышел с дочерью на улицу, закурил, смотрю на вновь прибывших пассажиров идущих от самолёта. Друзей и одноклассников никого нет. Навстречу прибывшим, двигаются с сумками, те, кто вылетает, чтобы занять места в самолёте. Погода портится на глазах, изменилось направление ветра, и пилоты долго у начальника аэропорта не задерживаются, торопливо выходят обратно, на ходу застёгивая меховые куртки. Треск двигателя, самолёт катится на взлётное поле и поток воздуха от его винтов гонит тучи пыли и мусора на стоящих  у лиственницы людей. Вот самолёт замер, потом взревев двигателем, после короткой пробежки оказался в воздухе и, набирая высоту, исчез над кронами деревьев, в сторону Хужира и опять наступила тишина.

 

 

Я так рассчитывал, что прилетев в Иркутск первым рейсом, ещё успею съездить к своей сестре, живущей в городе, а потом уж поздно вечером уеду в аэропорт, чтобы лететь в Хабаровск. Но мы полагаем, а Господь располагает. Самолёт надолго задержался в Онгурёне, лётчики никак не могли найти  рыбу, но вот уже самолёт на подлёте и в динамиках рации слышен голос командира «аннушки» запрашивающий условия посадки. Нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Ветер крепчает, небо в сизо-чёрных облаках вызывает неприятные ощущения, навевая тоску. Кажется, что море и небо сливаются в одно целое.

Самолёт сел и подрулил на стоянку. Пилоты выключили двигатель, но остаются на своих местах, а мы же, небольшая кучка пассажиров, торопливо направляемся к самолёту и занимаем свободные места на жёстких сидениях, расположенных вдоль бортов. Дюралевые сидения раскладные и упираются ножкой в небольшой желобок в полу. Бывает, что неправильно закрепив стойку сидения и с размаху плюхнувшись на него попой, оказываешься на грязном полу.

В нашем самолёте 12 мест. Я с дочерью на руках устраиваюсь на сидении по правому борту у кабины пилотов, предварительно защёлкнув на своих коленях свободно болтающийся ремень безопасности. Входная дверь закрыта, лётчики запустили двигатель, вырулили на взлётную полосу и взлетели. Дверь же в кабину пилотов, обычно, никогда не закрывается и пассажирам прекрасно видно, как происходит управление самолётом, слышны переговоры лётчиков. Сегодня пилоты серьёзны и собраны, у обоих руки на штурвалах,  то есть управляют в четыре руки и четыре ноги.

Болтанка началась сразу же после взлёта, низкая облачность закрыла Приморский хребет с правой стороны, вдоль которого мы летим, не видно в иллюминатор и Байкал внизу. В самолёте прохладно, отопление в нём не предусмотрено, остро воняет рыбой, застарелыми выхлопными газами и как я уже сказал блевотиной.

Спутник наш, здоровенный  бурят, лет тридцати из Онгурёна, пьяный в хлам, ведёт себя развязано, матерится и пытается ходить по маленькому салону, а потом закуривает. Второй пилот, уловив запах дыма, поворачивает голову и, стараясь перекричать рёв мотора, говорит буряту, чтобы он немедленно потушил сигарету. Но бурят не реагирует и как говорится, в ус не дует. Тогда командир делает самолётом горку и отдаёт штурвал от себя, самолёт проседает в воздухе. Лицо бурята становится пунцовым, а щёки надуваются, видимо содержание его желудка подступило к горлу. Он задом пятится к своему месту, с размаху падает на него, и с дико выпученными глазами плюнув в ладонь, тушит сигарёту.

Полная женщина бурятка, тоже из Онгурёна, она летит до Еланцов, пункта первой посадки, вдруг засуетилась, раскрыла гигиенический пакет, и судорожно содрогаясь всем телом, уткнулась в пакет лицом. Остальные пассажиры посмотрели на страдалицу и быстро отвернулись в сторону, чтобы избегнуть соблазна последовать её примеру. На меня болтанка не действует ни на море, ни в воздухе. Я летаю на самолётах ещё с пятилетнего возраста, в 1959 году зимой первый раз летел с родителями на дугласе из Туруханска до Красноярска, а потом на многих типах самолётов и никогда не «травил», даже изрядно перебрав в компании, но сам вид этого неприятен, да и запах тоже. Женщина закончила, закрыла пакет и вытерла рот, потом виновато оглядела спутников, как бы извиняясь за свою не сдержанность.

 

Обычно полёт Ан-2 от Еланцов до Хужира занимает всего полчаса, это сто километров, а в этот раз мы летим уже минут сорок, и пилоты не предпринимают попытку садиться. Нет, всё - таки мы на подлёте, слышно, как  убрали обороты двигателя, и самолёт, сваливаясь на левое крыло со снижением проваливается в яму среди гор, в которой расположены Еланцы, для захода на посадку. Аэродром расположен в небольшой долине, прямо за селом Еланцы и вдоль окраины домов колхоза «Улан-Анга».

Увидев, как голая гора,  буквально наплывает скалами на иллюминатор самолёта, женщина бурятка испуганно от него отпрянула и упёрлась в борт руками, в одной из которой пакет с содержимым желудка. Потом заметив, что все на неё смотрят и смеются, она, покраснев от смущения,  оттолкнулась руками от борта, тоже засмеялась и опять удобнее устроилась на сидении, замерев в ожидании посадки.

В Еланцах вышла половина пассажиров прилетевших в районный центр Ольхонского района, а оставшиеся шесть человек включая моё маленькое чадо, после небольшой задержки, продолжили свой полёт. Теперь уже без посадки до самого Иркутска, самолёт полупустой и кажется, что стало холоднее. Я прилетал в военной форме и с каждой минутой в офицерской шинели становится не уютно, поэтому невольно передёргиваешь плечами. Под крылом самолёта тайга, но в иллюминаторы ничего не видно, сизая пелена облаков. Ветер встречный, болтанка, через стекло видно, как от напряжения вибрируют растяжки между крыльями самолёта. Народ в салоне кто задремал, кто просто смежил веки, в самолёте сумрак, успокоился наконец-то и бурят. Откинулся спиной на борт, сидит, широко расставив ноги и спит. Сидя у меня на коленях спит и моё чадо, болтанка её убаюкала. Я тоже закрыл глаза и уснул.

Вдруг во сне я чувствую, как сидение уходит из-под меня куда-то вниз, а меня неведомая сила поднимает к верху, и я головой в шапке ударяюсь о дюралевую трубу, идущую вдоль борта самолёта на уровне человеческого роста, за неё можно держаться, как в автобусе. Под собственной тяжестью лечу вниз, не выпуская из рук дочь уже с открытыми глазами, ногами сбиваю стойку своего сидения и, удерживаемый ремнём безопасности, оказываюсь на полу. Те, кто был пристёгнут ремнём, остались на местах, а буряту не повезло. Я вижу, как он летит с вытаращенными от страха глазами на наш борт, потом на пол, его складывает в калачик и он кувыркается в хвост самолёта. Со всей силы бьёт ногами в дверь, закрывающую хвостовой отсек, куда сходятся тяги рулей высоты и поворота. От удара дверь раскрылась, и он продолжил своё кувыркание. Смотрим, как он на карачках выбирается из отсека с выпученными от ужаса глазами и в таком положении передвигается к своему сидению, хватается за него и, поднявшись на ноги, занимает своё место. Придя в себя, быстро ориентируется, подгоняет ремень по себе и пристаёт с расспросами к соседям, что случилось.

Все пожимают плечами, никто не знает, что произошло. Мне тоже стоило большого труда, пристроив не проснувшуюся дочь на соседнее сидение, освободившись от ремня, подняться и привести сидение в нормальное состояние. Летим, болтанка не прекращается. Смотрю на часы, четыре часа дня, а темно, будто вечер наступил, зимний день короткий, да ещё непогода. По времени мы уже должны быть в Иркутске, а его ещё нет, но вот кажется, самолёт пошёл на снижение. Точно снижаемся, стало видно землю, но это не Иркутск. Батюшки, да это ещё только Усть-Орда, от неё до Иркутска семьдесят километров, в доброе время полчаса полёта. Зачем и почему? Усть-Орда это запасной аэродром, как для маленьких самолётов, так и для больших. Вечереет, а у меня транзитный рейс ночью в Хабаровск, если вдруг останемся до утра. Междугородние автобусы мимо уже все прошли. Как быть?

Самолёт сел и зарулил на стоянку. Пилоты, выходя  из самолёта всех успокоили, что сейчас дозаправят топливом, и мы перелетим в Иркутск. Встречный ветер и болтанка сожгли топливо, и они не рискуют лететь на его остатках, может не хватить. Идите и погрейтесь  в зале ожидания, пока самолёт заправят. А наш вопрос, что случилось в полётё, буднично ответили, что самолёт попал в воздушную яму и провалился на 50 метров вниз.

 

Двумя годами позже на этом же маршруте произошла трагедия унёсшая жизнь шестнадцати человек, в том числе и детей. Летом вылет самолётов из Иркутска один за другим в 8 часов утра и в 10.

Первый вылетел по расписанию в 8 утра и минут через 40 связь с ним оборвалась. Не могли с ним связаться ни диспетчер УВД Иркутска, ни Еланцы, ни Хужир. В аэропорт Хужира самолёт не прибыл.

Второй борт, вылетевший из Иркутска в 10, прошёл до Хужира тем же маршрутом и вернулся обратно, не увидев на земле ни самолёта, ни дыма, ни огня от пожара. Говорили, что поисковики нашли самолёт только через три дня, он глубоко воткнулся в землю, не воспламеняясь. Погибли все, в том числе экипаж.

Обычно, в самолётах Ан-2  10-12 пассажирских мест, но детей до 8 лет держат на руках, не покупая дополнительный билет, а ещё, между пилотским сидениями, устраивают дополнительное сидение, положив стремянку. Вот и получилось 16 человек.

Здесь прослеживается ирония судьбы. В числе прочих погибли  мои земляки Нейберг: мать, один из её сыновей Геннадий, служивший прапорщиком в Монголии, который летел со своим грудным ещё сыном. Они торопились на свадьбу в Хужир, но у них были билеты на второй рейс. В аэропорту Иркутска, на стойке регистрации местных воздушных линий они уговорили земляков уступить им свои места на первом борту, а вылететь домой на втором, вместо них. Диспетчер не возражал, надо, так надо. Выходит, они подарили жизнь землякам, отдав свои.

Самолёт Ан-2 всеми в мире признанная, надёжная машина, но как показало расследование, этот самолёт попал в зону турбулентности, его перевернуло, поломав крылья, и он воткнулся в землю.

 

Но это случилось позже, а пока продолжу рассказ о своём полёте. В зале ожидания людей было не много, поэтому нам всем хватило места у большой «голландской» печи, к которой мы с удовольствием прижались, впитывая в себя её тепло. Согревшись, вышли покурить, а вскоре нас пригласили занять места в самолёте. Ещё сорок минут полёта и под самолётом уже огни большого города, наконец-то и Иркутск. Самолёт снижается и заходит на посадку. Ура! Благополучно сели. Едва самолёт, лавируя между гигантами замерших на аэродроме, подрулил к стоянке самолётов местных воздушных авиалиний, подъехал  заиндевевший автобус, загрузил нас и покатил к зданию аэровокзала.

Наступил ранний зимний вечер, зачем мне ехать к сестре в Ново -Ленино через весь город, чтобы побыв у неё пару часиков, опять добираться в аэропорт. Решил не ездить, а дожидаться несколько часов до вылета в аэропорту. Сдал багаж в камеру хранения и пошёл в кафе кормить проголодавшегося ребёнка, да и сам уже хотел есть. Дочь уговаривать не надо, ест так, что «за ушами трещит», только следи за ней, чтобы она ещё одежду свою не накормила. В здании аэровокзала есть только «Комната матери и ребёнка», а для отца не предусмотрено. Сытый ребёнок повеселел, да и мне тоже жить хочется, ещё бы места свободные найти, чтобы коротать время до вылета, но мест нет. На улице мороз, а на втором этаже тепло и народ снуёт, как тараканы в банке.

Но мне всё - таки повезло, вижу в окошечке дежурного администратора знакомое лицо, точно моя одноклассница Таня Хубитуева. Хорошо иметь таких одноклассников в нужном месте, и я иду к ней. Как обычно: - Привет!

- Привет! Ты что улетаешь обратно?

- Да вот пора на службу.

- Давай не мучай ребёнка, проходи через служебную дверь ко мне, посидим, поговорим, а то ночь на дежурстве ужасно длинная.

Меня долго уговаривать не надо, не зря говорили в советское время, что блат выше Совнаркома.

 

Прошёл через служебный вход, за её кабинкой сдвинули пару кресел, в которые устроил засыпающую дочь, а сами, когда не мешали пассажиры, болтали обо всём до самого вылета. Там же прошла регистрация авиабилета, а потом  Татьяна проводила нас к выходу на посадку в самолёт.

Ту-104, рейс Иркутск – Благовещенск – Хабаровск, взлёт – посадка – взлёт – посадка. Глубокой ночью, проходим над Благовещенском, но город весь в огнях, как будто народ не спит, улицы в ярких огнях фонарей, а рядом, за Амуром, на сопредельной стороне китайский город Хайхе. Он по величине, наверное, такой же, как Благовещенск, но городских огней почти не видать, так единицы, то тут, то там. Времена Мао Дзе Дуна  и культурной революции, незадолго до его смерти.

Ребёнок мой за дорогу настолько вымотался, что спит, не просыпаясь, даже, когда приносят обед стюардессы, так что она не составляет мне конкуренцию на борт паёк. После обеда можно спокойно курить сидя в кресле, пепельницы встроены в подлокотник. Курить во время полёта, в самолёте, тогда ещё разрешалось.

 

Рано утром прилетаем в Хабаровск, морозно и ветрено. Получив багаж, беру такси, и мы с дочерью катим домой. Странно устроен человек – на Байкале дом и здесь уже тоже дом, пусть только комната в щитовом общежитии, густо насёленная ещё тараканами. Но комната своя, она и есть своя, другие семьи живут на съёмных квартирах и платят приличные деньги.

 

 Такси, проехав по территории военного городка, остановилось возле нашей общаги, расплатившись с водителем, вышли с дочерью из машины. Глазам своим не верю, четырёхквартирный дом метрах в двадцати от общежития превратился в пепелище, уже присыпанное снегом. Печальное зрелище, что же здесь произошло, теряюсь я в догадках.

 

 Слава Богу, мы добрались до дома, жена тоже оказалась не на работе. Всё гора с плеч и я с облегчением передаю дочь матери. Но не тут-то было, дочь изворачивается и с рёвом тянет руки ко мне. Что это ещё за новости? Жена расстроилась, дочь к ней не идёт, только ко мне. За месяц от матери отвыкла и забыла её, а мне как быть, я от дочери уже устал. Но дочери на это наплевать и она с рук моих опять не сходит. Только через неделю дочь стала воспринимать свою мать, чему я был несказанно рад. А в день приезда жена рассказала причину пожара в соседнем доме.

 

Был у нас один офицер, лейтенант  Юрий К. по кличке Карандаш. Пухленький, розовощёкий, ниже среднего роста. Офицер, как офицер из когорты вечных невезунчиков. О таких людях  грубо шутили, что, мол, если не повезёт, то и на родной сестре триппер поймает.

 

Всякое с ним приключалось: то он патрон охотничий разряжает  и тот выстреливает, а не сгоревший порох навсегда остаётся в коже его лица, то ещё что – нибудь выкинет.

 Летом того же 1975 года  от него ушла жена  Валя с ребёнком. Валя моя землячка из Иркутска, жила в районе Жилкино, она учительница, преподаёт математику в школе. Забрала Валя дочь и уехала к родителям в Иркутск. А Юра остался один в своём жилище, четырёхквартирного дома. Виноват был Юра и видимо не в первый раз.

 

Офицеры железнодорожных войск постоянно отсутствуют дома, находясь с личным составом на объектах работ. Вот и Юра был в командировке в Уссурийске, больше месяца и жену не видел, а чего-то хочется. Лето ведь и соблазнов вокруг много. Познакомился Юра с молодой женщиной, а она оказалась замужем.

 

Встречаться они встречались, но дальше поцелуев дело не шло. И вот в одну из встреч, она сказала, что муж уехал в командировку и уступила Юриным домоганиям. Юра так изголодался по женщине, что не стал искать более удобного для этого места, пристроился стоя, едва приспустив с дамы её брюки с трусиками. В то время был такой модный эластичный материал кримплен, вот в брюках из этого материала и была Юрина пассия. Юра и не заметил сгоряча, как ободрал своего нетерпеливого коня о молнию её брюк. А утром он уже еле передвигался, так как хозяйство распухло и покрылось большой коростой. И как на грех его вызывает командир части и говорит ему:

- Ты К. выезжай сегодня домой в Хабаровск на три дня. Когда вернёшься, то останешься с личным составом, а остальные офицеры поедут на партийно-хозяйственный актив.

Юра предпринял попытку увильнуть и переждать трагическое для него время в Уссурийске, но командир был неумолим:

- Не поедешь сейчас, поедешь через месяц после ТСУ (тактико-специальные учения). Всё понял?

- Так точно!

- Ну, всё, поезжай.

Командир был далёк от Юриных переживаний, а может, был и в курсе. На то он и командир, чтобы всё знать.

 

 В воскресный день я вижу в окно своей комнаты, как Карандаш как- то странно, в раскорячку ходит вдоль нашего общежития, выпятив живот и нервно курит. Вышел и я покурить, а заодно расспросить о новостях в подразделениях на трассе.

 

Поздоровавшись с Карандашом без обиняков его спрашиваю:

- Юра, ты чего это ходишь, будто в штаны навалил?

Он смутился, покраснел, потом описал всю историю в подробностях с финалом.

 Дома  ему обрадовались, папа появился, давно не виделись. День прошёл в радостной суете, а вечером едва дочь уснула, Валя нетерпеливо ждёт в кровати мужа, настало время Юре исполнять супружеские обязанности, жена ведь тоже не железная. В общем картина Репина – «Не ждали». Едва конь встал на дыбы, коросты треснули, и побежала кровь.

Пришлось объясняться с женой. Валя скандалить не стала, а просто собрала свои вещи и Юра остался один в квартире, которую они с нетерпением ждали, а её холостяку придётся освободить.

 

 Вот такая была прелюдия к истории с пожаром. В декабре наши подразделения приступили к зимнему периоду обучения, а Юра получил очередной отпуск и готовился через день улететь на запад, домой к родителям. Но отпуск положено обмыть с друзьями, а иначе удачи в отпуске не будет.

Юра собирается с друзьями вечером пойти в ресторан и наводит марафет: гладит рубашку, галстук и брюки на столе, застелив его покрывалом. А тут вваливаются в квартиру пара его закадычных друзей и начинают Юру торопить, от предвкушения пьянки и ужина, в организме свербит. Он быстро собрался, и они ушли из дома.

 

Вечер в ресторане прошёл в тёплой дружественной обстановке, для продолжения банкета сняли трёх очаровательных подружек и после закрытия ресторана, набившись в такси, они ехали по дороге мимо военного городка на квартиру одной из дам. Сидевший рядом с водителем приятель, увидев зарево пожара в ночи и клубы дыма за забором военного городка, повернувшись к сидящим сзади сказал:

- Мужики, у нас что-то горит в городке, может, остановимся, посмотрим?

На что Юра беспечно ответил:

- Да ладно, завтра посмотрим.

Утром Юра приехал домой, а дома уже нет, только жуткое пепелище, да чёрный снег вокруг.

 

Оказывается, Юра в спешке не выключил электрический утюг и оставил его рабочей стороной на одеяле, на котором гладил. Одеяло на столе нагрелось и затлело. Огонь полыхнул, когда три семьи соседей легли спать.

Щитовой дом собран из тоненьких досок, а между ними утеплитель из стекловаты. Снаружи дома обложены силикатным кирпичом, скорее для украшения, чем для тепла. Такой дом горит минут 15-20, от силы полчаса.

Юрины соседи успели не только вывести детей, но и вынесли самые необходимые вещи, помогли и жители соседних домов, и общежития. А вот у Юры сгорело всё: вещи, деньги, документы, подарки родным, военное обмундирование. У него на кухне стоял полупустой баллон с газом пропаном, который от высокой температуры взорвался, развалив остатки стен дома в разные стороны. Остался Юра ни с чем и гол, как сокол, а одежда только та, что была на нём в тот злополучный вечер. И как назло он только что получил новое обмундирование положенное ему по сроку носки. Командование пошло ему навстречу, и приказало выдать ему полевую форму, в которой он ходил потом два года, до нового срока получения. Бывает и такой отпуск.

 

И чтобы дополнить его невезение в жизни приведу такой факт. Позже Юра нашёл себе даму сердца, с которой оформил брак, и они получили квартиру в благоустроенном каменном доме.

Квартира не новая и в ней нужно было делать ремонт. Ремонт он сделал, наклеил новые обои, и осталось только покрасить пол, чем он и занялся, купив масляную краску. Разбавлять её нужно было олифой, а у него она оказалась старая, поэтому Юра решил вскипятить её на газовой плите, чтобы улучшить качество. Поставил кастрюлю на огонь и отвлекся, забыв о ней. Олифа закипела и пена, поднявшись к верху, выплеснулась на огонь и вспыхнула. В кухне выгорел деревянный пол, и обгорели окрашенные краской стены. Естественно задымлённую квартиру тоже пришлось переделывать.

 

Сергей Кретов

Баден-Баден, 04 сентября 2015 года

 

 

 

 

Другие произведения автора:

Жизнь и судьба

Вот в Бозе почивал ещё один урод

Наваждение - сон