"Бальный венок" в ретроспективе

       Поэтом Д. С. Гавриленко написаны четыре венка сонетов. Сейчас они неплохо известны читателям. Наибольшая популярность досталась «Бальному венку», который рождён на свет в 1997 году. Автор послал это произведение в Москву критику и литературоведу Л. А. Аннинскому. Вскоре от него пришёл рукописный ответ с доброжелательным откликом и похвалой. Лев Александрович стал первым читателем, по справедливости оценившим необычные для того времени строки. Тогдашнюю пору нельзя назвать созидательной, однако поэзия шествует собственной стезёй.

       Творческая история затейливо переплелась с ретроспективой сюжета. Пушкин в одесской ссылке, где рядом был не только генерал-адъютант М. С. Воронцов, но и прелестная жена будущего наместника Елизавета Ксаверьевна. Её салон с удовольствием посещал Александр. Жизнь отличалась от Кишинёва в лучшую сторону и благодаря доступности губернаторской библиотеки. К балам в провинции ссыльный уже успел привыкнуть. Слова княгини Вяземской незаменимы в качестве эпиграфа, связанного с содержанием. Если же пристально взглянуть на форму, связавшую сонеты в одно целое, то тут налицо как следование жёстким традициям, так и смелое новаторство.

       Нужно отдать должное мастерству Дмитрия Гавриленко, соединившего естественную привлекательность южнорусской жизни со сложностью жанра:

Закончился роскошный листопад,
Шептал, шуршал и в небесах растаял.
Морские волны все ещё не спят,
Катясь легко, как истина простая.

       Плавность возникает от первоначального изобилия слов, обозначающих действие, с уменьшением их в третьей и четвёртой строках. Аллитерацию создаёт близко стоящая лексика: «роскошный», «шептал», «шуршал». Она весьма выразительна, изящна для осени. Рифмы «листопад-спят», «растаял-простая» можно считать великолепными. Такое богатство сохранено и проявляет себя в любом из четырнадцати, а также итоговом пятнадцатом сонете. Это очевидные признаки высокого дарования в русле устоявшихся требований к канону.

       Автор пошёл дальше и глубже, чем любой из его предшественников. Д. С. Гавриленко впервые в мировой практике использовал для венка сонетов треугольную рифмовку с вызывающим восхищение эффектом:

Здесь море кружев, шелка и цветов.
Графиня в белом платье на виду
Любуется своим одесским светом.

Поэт её боготворить готов
За ум блистательный и красоту,
Усиленные строгим менуэтом.

        В шестистишии лучше невозможно описать и бал, и героиню. Эпитет «строгим» многозначительно применён к танцу, а не к характеру Елизаветы или её гостям. Поэт не ощущал себя коллежским секретарём, потому что с подобным довеском не написал бы ни романтических поэм, ни любовных стихотворений-шедевров. Воронцов не мог понять либо попытаться понять творческую личность, а заодно избавиться от мучившей его тайной ревности. Пушкина унизить с помощью саранчи ему не удалось.

       Танцующие показаны Дмитрием Гавриленко с дотошной добросовестностью, что подтверждает добротные, кропотливо наработанные представления о давней эпохе. Нет каких-либо социальных коллизий, зато присутствует поэтическая чуткость и объективность в раскрытии женского характера. Не могу не процитировать для подтверждения строчки о провинциальной участнице бала:

С надеждой тайною явилась в свет
Под множество строжайших глаз
С напутствием бодрящим, кратким, лестным.

А талию ее стянул корсет,
А ножки из-под платья напоказ
Наполнены изяществом прелестным.

       И рифмы, и метафоры достойны венка сонетов и Пушкина. Ведь автор как будто его глазами посмотрел на танцующих. Так достигается полнота раскрытия персонажей – в их взаимосвязях. «Жену вельможи» мы тоже ощущаем словно через восприятие великого поэта. Такие нюансы можно передать лишь с опорой на серьёзные знания исчезнувшего времени, запечатлённого в эпистолярном наследии не одной лишь княгини В. Ф. Вяземской.

       Что касается сюжета, то уже к десятому сонету шумное веселье резвящейся молодёжи становится напряжённым, скрывающим в подтексте назревающий конфликт и даже трагичность, неоднозначность обстановки. Европейски образованный генерал-губернатор, бывший прежде командующим оккупационным корпусом русских в Париже не сдержал себя. Ругань начальника объединяет его с «фобом», «филом» и прочими. Многозначительный, широкий по замыслу автора венок состоялся. Он украсил пушкинскую курчавую голову, а Елизаветин «перстень с ярко-красным сердоликом» - привыкшую к перу руку и сердце.

Ксения Павловна ПЕТРОВА,