В ТОЙ АРМИИ, КОТОРОЙ БОЛЬШЕ НЕТ

23 февраля 2013 — Александр Лихолёт

«Тиха украинская ночь»

Ещё есть время до атаки
У полуночников-солдат.
Молчат за брустверами танки.
И жерла гаубиц молчат.
И серебрятся сонно травы.
И сон-туман из серебра.
И снятся полю под Полтавой
Державные шаги Петра…
Под переборный лад гитары,
Не потревожив сонный мир,
О нашей славе – битве старой
Поёт безусый командир.
Ему едва-едва за двадцать.
И он, ровесник тишины,
Любить умеет. И смеяться.
А так же, спать. И видеть сны.
Но он сегодня спать не будет,
Храня покой долин и рощ…
Поют расчёты у орудий.
Тиха украинская ночь.

Секрет

Прекратилось движение,
Замер дневной полигон.
Это он без сомнения –
Спутник-шпион,
Не космический странник,
А носитель конкретного зла,
Стран враждебных посланник,
Чьи – чёрная тайна – дела.
Мы объектом слежения
Спутнику стали сейчас,
Ловит без разрешения
Он объективами нас.
Рассекречен радарами
Нашей разведки небес,
Как старается даром он
Хищно фиксировать лес, –
Ищет фотопроныра
Какой-то особый секрет.
Но у мирных от мира
Секретов особенных нет.
Впрочем, есть один. Да!
Есть секрет совершенно простой:
Неприятно, когда
Наблюдает чужой за тобой.

Памяти полигонов

Разворачивая башню,
танк ударит по мишени,
Полоснёт горячий воздух
по ушам и по глазам.
И спокойные осины
встрепенутся от волнений,
И встревоженные листья
залопочут: «Это - к нам!»
За укрытием не видно
ни ствола, ни человека,
Лишь дымок оттуда прянет,
да ударная волна,
Да пути не разбирая,
на осины рухнет эхо,
Вот и думают осины,
что опять пришла война.
Но откуда страхи эти
у осин-десятилеток,
Отчего засуетилась
листьев новая семья? -
То земная память бродит
в глубине зелёных клеток,
То вздохнёт, о чём-то помня,
полигонная земля.
Разворачивая башню,
танк ударил по мишени,
И зажал глаза и уши
необстрелянный танкист...
В это розовое утро
шли обычные ученья.
Никому не угрожая,
нарастал снаряда свист.

Тоска

Я здесь живу,

на этом сером свете

шинелей и карманов на мели,

где бьются рыбой, угодившей в сети,

нечаянные радости мои.

Не жалость, нет, к себе подстерегаю

и лёгкого участия не жду -
я здесь живу.

Влечёт меня кривая

стези моей по ломкому по льду.

Я видел всё:

беду судеб сломлённых,

законных командиров боевых,

торжественные штабные знамёна

с отличниками штатными при них,

под вой рожка бегущую массовку,

учебных битв развёрнутый театр

и грохот холостых в артподготовках,

со стороны похожих на поп арт.

Я видел всё…

Но было ли когда

свежее, непрерывней, незнакомей

знакомые до боли города

с одной тобой любимой в нашем доме,

свет утренний храни тебя, храни

и в эти, разлучившие нас, дни…

Но мечущийся острый снегопад,

в который раз мне будущее застишь,

в который раз предполагаешь затишь,

а возвращаешь прошлое назад?
В который раз, к щеке прижав строку,

жду радости…

но в этом сером свете

мне радостен лишь адрес на конверте

под тихую щемящую тоску…

Я в ней живу.

Мама

А там ведь всё могло случиться!
Но не случилось ничего…
Что ж так взволнованно, как птица,
Ждёшь соколёнка своего? –
Ты прилетала издалёка.
Он, строг, стоял в ряду годков:
В присяге много слов высоких
И страшных в ней немало слов.
И вновь, до слёз горда за сына,
Ты улетала далеко
Не верить почте соколиной,
Где пишут: «служится легко»…

Зачем по радио о горе
Тревожный голос говорит,
Зачем на суше и на море
В чужом краю беда горит? –
И постоянно в сердце самом
Болели горькие слова:
Чужие тоже плачут мамы,
Когда воюют сыновья…

Но вот большой и непонятный,
Пропахший миром правд и зол,
Весёлым соколом обратно
Гнездо родное он нашёл.
Как долгожданно очутиться
В объятьях сына своего,
Когда с ним всё могло случиться