Новые
МенюКАЗАХСТАН (главы из романа "Я умру ровно в полночь"
11 февраля 2013 — Маргарита Вольнова
| Предисловие: |
| Самая сказочная пора моего детства прошла в этом солнечном раю. Первые друзья, первый класс, спортивная гимнастика… Летом – неимоверная жара, безумных размеров дыни и арбузы, беседка, увитая виноградом, во дворе дедовского дома, с круглым столом посередине. Зимой – жестокие ледяные ветры, с воем гоняющие по сухой и мерзлой земле пару снежных завитков. А уж прекрасней поры, чем казахстанская весна, трудно вообще себе представить. Горы, сплошь покрытые красными тюльпанами! Синее-синее небо. Бурные-бурные потоки чистейших рек. Цветущие и благоухающие сады, в которых дала бы побеги даже, брошенная в землю, пуговица! И еще – очень важное… |
Казахстан
|
| Мы – дети того Казахстана росли в обстановке абсолютного интернационала. В силу исторических причин, на которых я останавливаться не буду, на этой благословенной земле нашли приют народы десятков национальностей: русские, греки, поволжские немцы, чеченцы, уйгуры, украинцы, евреи, крымские татары, латыши и многие другие, кого железной рукой вождь всех народов Иосиф Джугашвили насильно переселил с их исконных земель. Само-собой, - казахи и даже курды. Жили очень дружно. Дети напрополую щебетали на всех языках разом. В казахских дворах мы с удовольствием катали кошму (это такой ковер из шерсти). Поскольку этот процесс у казахов всегда был связан с каким-нибудь праздником: свадьба, день рождения и т.д., нас обильно кормили вкусным пловом с бараниной, бесподобными лепешками и поили умопомрачительным на вкус, шипучим, как игристое вино, ледяным кумысом. У немцев детей угощали вкусными булочками. Греки делали отличнейший сыр. У нас во дворе всегда было столпотворение: шум, гам, и стол в беседке был щедрым, как характер потомков донских казаков, к коим принадлежала вся моя семья. Бабушкины пироги из настоящей печи славились на всю округу. Эх, Вася, Вася!... Василий Тимофеевич – мой дед. О нем – отдельно и главное: бабник, красавец, герой войны и мирного труда, мастер по ремонту женской обуви (заметьте – исключительно женской!) и шитью дамских тапочек на каблучке, украшенных пестрыми и пушистыми «бон-бончиками» из кроличьего меха. Чтобы ярче и сочнее нарисовать его портрет, расскажу об одном эпизоде, поразившем меня уже тогда, в детстве. Раз в год, под 9 мая дед Василий и бабушка Меланья ходили в местную фотомастерскую, чтобы запечатлеть очередной период совместно прожитой жизни, ну и там – события разные: дети, внуки, новые пальто или шляпа – тоже причина…На этот раз в гостях у стариков были не только мы с братом, но еще и наша двоюродная сестра Татьяна, которую привезли на каникулы из уральского городка. В Башкирии она жила в большой и дружной семье из пяти человек, где всем заправляла тетка Женя – старшая дочь деда с бабушкой. Нас с Таней нарядили в самые красивые платья. Юру уговорили надеть белые гольфы, шорты и чистую рубашку с галстуком-«бабочкой». Сестре жиденькие волосы заплели в косички, а на мне дед из большой любви ко мне потренировал пьяную руку, «подравнивая» челку. Стараниями Василия Тимофеевича челка получилась совершенно кривая, но это нисколько не смутило «свободного цирюльника». Держа в руках ножницы для стрижки овец, он отошел подальше, присмотрелся внимательней, и, подойдя снова ко мне, быстро отрезал еще прядь белых, как снег волос. С чувством хорошо выполненной работы, дед удовлетворенно хмыкнул и ушел надевать свой парадный костюм, украшенный юбилейными медалями, которые ему вручали ко Дню Победы. Я осталась реветь в комнате. Когда меня позвали, все участники будущего фото уже стояли во дворе, выстроившись композиционно так, как и будут стоять на фотографии для семейного архива. Танька была симпатяшкой. Юра, хоть и надутый, но - душка. Я – уродина с вырванной челкой. Но дед с бабушкой!... Это достойно отдельного слова: длинное черное английской шерсти пальто; шоколадного цвета фетровая широкополая шляпа; белое кашне! И, внимание! Черные кожаные перчатки! (Как положено: одна надета на руку, а вторая – небрежно скомкана в той же руке). Стоит, выпрямившись во весь свой двухметровый рост, слегка отставив правую ногу в шикарном лаковом ботинке, в сторону … «Как денди лондонский одет». Черная в складку длинная юбка; плюшевый жупанчик. Голова покрыта клетчатым платком. Умостилась на краешке казенного стула, поджав под себя ноги в стоптанных коричневых башмаках. Это моя бабушка – красивейшая из женщин на всем белом свете…Надо ли продолжать? Думаю, все и так ясно… Моя Меланья О ней… Тихая, скромная, черноволосая и янтарноглазая казачка Меланья. С первого взгляда можно было понять, как хороша собой она была в молодости! Лучшая в округе стряпуха и швея, добрейшей души человек. Судьбы такой же трудной, как и у большинства советских женщин, переживших тяготы военных лет. Оплакавшая по ошибочной похоронке мужа, который ушел на фронт в первые месяцы войны. Поднимавшая самостоятельно троих детей, пока дед проходил ад проверок в одном из северных лагерей после немецкого плена, из которого бежал… Когда же дед – «лихой казак донской» вернулся живой, но малость контуженый, поднимала и его…Чаще всего подгулявшего, и молча волокла домой, брыкающегося и матерно обругивающего всех на свете, от Генсекретаря до соседа-гада. Она готовила, мыла, стирала, шила, воспитывала, лечила и плакала ночами… Он куролесил с замужними дамочками, обожающими гламурные домашние туфельки, пил «горькую», виртуозно играл на гитаре и балалайке…Слыл своего рода домашним деспотом, но бывал и добр, и чуток к нам – внукам. Особенно мне нравились вечера в священный для всего советского народа праздник Победы. Дед выносил из дома трофейный патефон, заводил пластинки с песнями Лидии Руслановой и Утесова. После обильного праздничного стола он водружал меня на табурет, и мы вместе пели «Враги сожгли родную ха-а-ату, убили всю его семью. Куда теперь идти солда-а-ату? Кому нести печаль свою?». Дед заодно плакал. К концу трагической истории плакала и я. Потом мы обязательно исполняли «Ты-одессит, Мишка», «В парке Чаир распускаются розы» и «Хаз-Булат удалой, бедна сакля твоя…». Смысла, пропеваемых мною слов, я не понимала, но это было неважно. Меня хвалили взрослые, и мне это жутко нравилось. Так формировался мой музыкальный вкус…Я и до сих пор, кстати, люблю эти песни. Бабушка умерла очень рано: в пятьдесят пять. Ушла быстро и тихо…Как и жила…Только на похоронах стало очевидно, как она была мила людям, соседям, моя добрая Меланья. Я до сих пор помню ее мягкие, пушистые, вечно пахнущие ванилью, белые и красивые, совсем не крестьянские, руки. Она прижимала ими мою голову к своему животу и, нашептывая что-то очень ласковое, гладила, успокаивая после воспитательных подзатыльников со стороны родных за очередную провинность. Я совершенно уверена в том, что, если и есть у меня Ангел-Хранитель по жизни, так это моя бабушка. Василий Тимофеевич после ее смерти еще несколько раз женился. Все браки были неудачными. Жены, в основном моложе его на десятки лет, постепенно его лишили имущества в пользу своих детей. Прожив долгую и бурную жизнь, он «почил в бозе» лет семь тому назад, последние годы, находясь под присмотром старшей дочери Евгении, в далекой Башкирии. Чарлик – собака на вырост Мое раннее детство – это и мой любимый пес. Огромный «водолаз», которого бабушка подобрала в придорожной пыли, абсолютно уверенная в том, что это уже средних размеров взрослая собака. «Только с ножками у нево чтой-то», - сказала бабушка, принеся его в подоле фартука. «Надо бы полечить». Назвали Чарликом. Вскоре всем стало понятно, что лечить песика не надо, а вот кормить придется обильно. Его потому и выбросили «добрые» люди, что порода собаки с возрастом располагала к достижению громадных размеров, а, соответственно, возникал закономерный вопрос: «Как прокормить?»…Пес с божьей помощью и на бабушкиных кашах, в которые я тайно от взрослых выливала свою порцию молока и рыбьего жира (эти два продукта для меня были чистой пыткой!) быстро рос и набирал мощи. Черная шерсть блестела, если пользоваться вычурными выражениями моего деда: «как чертов глаз на солнце!» Клыки сияли белизной, а в холке Чарлик поднялся ростом с меня – девчонку семи лет от роду. Вот только кличка так и осталась с инфантильной «к» в конце. Много раз дед, когда у него наступали приступы трезвости, брался за перестройку жилья для пса, который день ото дня все увеличивался в размерах. Наконец, дом был достроен окончательно. Он получился такой просторный, что даже я без труда в него залезала и пряталась от взрослых, когда мне грозила расправа за какое-нибудь «преступление», как то: ушла без спросу на озеро; подралась с петухом (он, кстати, был страшным задирой, но мне не верили); объелась зеленых яблок; украла из сундука прабабушкин чулок, плотно набитый монетами царских времен и, проявляя неслыханную щедрость по отношению к соседским детям, раздала семейные сокровища. Ну и тому подобное… Братишка мой Юра всего-лишь на год и четыре месяца младше меня. Рос он хилым, плаксивым, капризным и малоподвижным. Его плохой характер взрослые объясняли преждевременными родами. Почему-то все, особенно мама, были уверены в том, что семимесячные дети этим и должны отличаться от остальных, кто пришел в этот мир в положенные сроки. Меня всегда интересовало: почему моего брата назвали в честь Юрия Гагарина – сильного и, по всей видимости, очень доброго человека, жемчужно улыбающегося с картинки, висящей в «красном» углу самой большой комнаты дедовского дома, рядом с портретами вождей Ленина, Сталина и маршала Жукова. Ну, назвали бы, скажем, Роланом или Жаном…В то время я откровенно не любила брата. И, чем настойчивее взрослые меня пытались заставить его полюбить, тем сильнее я его не любила. Всюду, куда бы мы ни пошли гулять, я должна была Юру таскать за руку, вытирать ему сопли, следить за тем, чтобы он не обляпался мороженным, которого ему нельзя было есть. Но братик закатывал такие шикарные истерики, что продавцы мороженного уговаривали маму немедленно купить сынишке требуемое. Потом брат обычно «переносил на ногах» трехдневную ангину с высокой температурой, и мать брала «больничный». Вот чего я совсем не могла терпеть: пребывание матери в вынужденных отпусках по больничному листу. Никакой свободы! «Уроки сделала?! Кашу съела?! Кровать заправила?! Посуду помыла?! Портфель собрала?!» И т.д. Никому и в голову не приходило спросить у дитя: какой сегодня «секрет» она закопала под самым большим деревом в парке? И что за чудовище жужжит сейчас в коробке из-под спичек, спрятанной в карман школьного фартука? И за что на большой перемене она должна дать по башке портфелем здоровяку Амуру (какое красивое и мужественное имя досталось гадкому мальчишке!)? А получить Амур должен был за то, что все время обижал Витьку Юзву – моего соседа по парте, который не виноват в том, что родился с какой-то непонятной болезнью – полностью лысый. А пока мама задавала свои бессмысленные вопросы, я, пыхтя, как «агицен паровоз», под кроватью искала, закатившийся туда тяжелый железный шарик, найденный во дворе у бабушки…Как без него пойти в школу?! А брат, сидя на табуреточке в кухне возле хлопочущей у плиты мамы, перекатывал этот самый шарик в своих ладошках и ехидно улыбался своим пакостным мыслям… Однако, были в моей детской жизни незабываемые моменты. Папа купил автомобиль Однажды отец приехал к бабушке с огромной и длинной коробкой, которую нес на плече. Я очень любила отца, и он меня обожал. Не знаю, каким образом, но я всегда знала, когда меня ждал подарок, а, когда наказание. Интуиция? Пожалуй, и так. Коробку отец с тяжелым стуком поставил на землю посреди двора, и мне сразу стало ясно, что в ней что-то ужасно красивое и полезное. Чарлик буйствовал рядом со мною, время от времени запрыгивая передними лапами на уже полуразобранную отцом коробку. Когда же, наконец, весь картон был убран, моему изумленному взору предстала прекрасная «Чайка» - голубая мечта любой семилетней девочки. Педальный кабриолет с белой полосой вдоль бортов, сиденьями «под бизона», рулем «под слоновую кость» и клаксоном-«грушей», при надавливании издающей противный квакающий звук. От полноты чувств я не могла сдвинуться с места. Только, когда отец взял меня за руку и усадил именно с той стороны, где руль, я поняла, что такое настоящее девичье счастье. Ведь ни у кого в округе, а, может быть, даже и в целом мире, не было такого авто! Я очень гордилась своим отцом и моим кабриолетом, напрочь забыв о том, что еще есть брат, и его священное право считать «Чайку» так же своей собственностью. Я хотела, чтобы рядом со мною в машине сидел Чарлик, как это, собственно, положено у настоящих светских дам. Юра же был расположен к путешествиям в одиночестве, и мы бились с ним жестоко, как только это умеют дети. Победа всегда была за мной. Ему оставались только слезы…Естественно, я быстрее освоила вождение. Иногда, пока никто не видел, открывала ворота и выезжала за пределы дозволенного, то есть на дорогу загородного поселка, где жили бабушка с дедом, где мы – дети чаще всего проводили время и, где парковалось голубое чудо. Мои выезды в «свет» почти всегда заканчивались одинаково: Юра бежал к деду, жаловался, что я нарушила запрет и выехала со двора. Дед смачно матерился, бросал работу в своей «тапочно-ремонтной» мастерской и догонял мой автомобиль где-нибудь у дома моих друзей Франца и Эльвиры, перед которыми мне очень хотелось покрасоваться в авто (Франц мне очень нравился). Крепкой рукой за «шкирку» меня грубо высаживали из машины, а саму ее - мою ненаглядную «Чайку», сильный, почти под два метра ростом, дед, с необыкновенной легкостью поднимал к себе на плечо и уносил обратно в пределы нашего двора. Я волоклась обычно сзади, заливаясь слезами и краской стыда за столь грубо прерванный «выпендреж» перед моей тайной симпатией - немецким белобрысым мальчиком… Другое дело, если деда не было дома. Тут и говорить не о чем. Вволю накатавшись по взрослым дорогам поселка, вся в пыли и в полном счастье, я мирно возвращалась домой. И неважно, что вечером придет соседка жаловаться на малолетнюю хулиганку, врезавшуюся в бок козе Насте, которая обычно мирно паслась у забора соседкиной усадьбы. И коза из вредности теперь ни за что не даст порцию вечернего целебного молока. Это все будет потом…А пока я смачно целовала в мокрый нос любимца Чарлика. По пути в летнюю кухню не забывала отвесить «шелбан» своему братцу и показать ему язык, а бабушка с удовольствием кормила меня пирожками, умиляясь моему внезапно проснувшемуся аппетиту и даже не подозревая, что нагулян он «нечестным путем». (Бабушка вечно возилась возле плиты – вся в борщах, кашах, варениках, пирожках, пирогах, котлетках, блинах и прочих замечательных вещах, так нужных каждому в его детстве)… |
|
|
© «Стихи и Проза России»
Рег.№ 0100659 от 11 февраля 2013 в 22:41
Рег.№ 0100659 от 11 февраля 2013 в 22:41
Другие произведения автора:
Рейтинг: 0Голосов: 0541 просмотр
Нет комментариев. Ваш будет первым!
