Пыль. Часть II. гл.16

***

Первым в квартиру Пухову войти не дали, дружелюбно, уверенно и очень твердо оттеснили от дверей, прикрыли своими габаритными телами, увеличенными еще и спецкольчугами. Не помог даже статус «товарища из Центра», вернее, именно этот статус и заставил сотрудников спецгруппы не пустить Егора Алексеевича вперед.

Возмущаться, а уж тем более что-то предпринимать было невозможно, в считанные секунды внешне громоздкие, но шустрые и ловкие, как ящерицы, парни обследовали все три комнаты, балкончик, кухню, ванную и туалет, и только после этого их командир обратился к переминающемуся с ноги на ногу перед входом в квартиру Пухову:

– Егор Алексеич, четыре объекта в комнате, обездвижены до нас, то ли в коме, то ли – не знаю что… опасности не представляют, а вот на кухне… гляньте-ка сами, похоже, это специально для вас…

«Вот ведь сказанул – похоже…», – усмехнулся Пухов, пройдя на кухоньку и увидев раскрытого «павку» на столе, а прямо перед ним, на столешнице, корявую надпись то ли губной помадой, то ли еще каким женским причиндалом, тут Егор Алексеевич специалистом не был: «Для Пухова». А на светящемся экране «павки» застыло изображение Аньки, видимо, записанное только-только, здесь же, на кухне. В уголку экране плавало, подмигивало сообщение «нажать любую клавишу».

«…Уважаемый Егор Алексеич!!! – Анька с экрана улыбнулась. – Или лучше так – товарищ Пухов? Да ладно, как ни начинать, а все равно заканчивать придется.

Вам от нас обоих большое спасибо за все, что успели сделать, а еще большее – за то, что хотели сделать для нас, но не успели. Как бы в благодарность оставляем в комнате трофеи…»

Изображение скользнуло, зарябило, задергалось… видимо, кто-то… да что там кто-то, наверняка, Паша перенес вычислитель со встроенной видеокамерой в комнату и продемонстрировал подсвеченные фонариком фигуры расположившихся в креслах доппельгангеров и стоящей в проеме между окнами их женщины.

Пухов нажал на первую подвернувшуюся под пальцы кнопку, останавливая «прощальное письмо» и позвал деликатно вышедшего в коридорчик старшего группы захвата:

– Товарищ капитан, гляньте-ка… Все так и оставалось, когда ваши вошли?

– С первого взгляда – да, товарищ Пухов, – кивнул капитан госбезопасности.

– Спасибо, идите…

«…да и кроме этих тел сам по себе вычислитель очень интересный, – продолжила Анька. – Ты его спецам подсунь, думаю, восторгов будет – до небес. Я с вашими спецами малость познакомилась, знаю, как реагировать на чужую игрушку будут.

Гарантий безопасности в работе с телами, да и вообще, мы, к сожалению, никаких дать не можем, сам понимаешь, детально разбираться времени не было, но вы-то, думаю, докопаетесь до молекул и все, что надо, поймете.

Куда мы уходим? Наверное, обратно, а может, в какой еще иной мир. Тут ведь никакой достоверности, одни догадки и загадки. А вот после нашего ухода замуруйте в подвале проход к тоннелям «Белого ключа», найдете его сами, небось, не маленькие. На всякий случай, лучше туда не соваться… пока, а со временем… кто знает, что будет со временем…

Ладно, накаламбурилась и хватит. Паша тебе привет передает и массу наилучших пожеланий, а ты… ну, если не затруднит, конечно, от меня передай Сане, что буду её помнить… Передала бы и поцелуй, так она от мальчика не примет... – Анька засмеялась, усталым жестом потерла лицо. – И последнее. Паша просил про Часовщика узнать, ну, в архивах покопаться, справки навести. Не надо, это дело бесполезное. Надеюсь, ты меня правильно поймешь.

Ну, за сим остаюсь навеки ваша…»

Чуть озорная улыбка Аньки застыла на экране.

…

В тоннеле было холодно. Или – даже не так. В тоннеле было очень холодно. Застоявшийся, промороженный до последней молекулы воздух обжигал лицо и руки, требовал движения, чтобы разогнать застывающую кровь.

А может быть, так просто казалось после теплого, весеннего вечера там, на поверхности земли, в спокойном, но взбудораженном учениями гражданской обороны городе? Но так или иначе, но в тоннеле было очень холодно.

– Дьявол, – ругнулась Анька и аккуратно, чтоб не прилипнуть губами, приложилась к фляжке с коньяком. – И как они тут сутками высиживали?

Паша только хмыкнул за её спиной, старательно подсвечивая промерзшую вечной мерзлотой землю под ногами. Передернув плечами то ли от холода, то ли от солидной дозы согревающего, Анька сунула фляжку в пашины руки и пригляделась к стенам. Где-то здесь должны быть обещанные Часовщиком знаки.

Ага, вот и первый. Ножом, а может и простым заточенным гвоздем, зеки на такие штучки мастера, на стене, возле давным-давно неработающего прибора со странной, ни на что ранее виданное не похожей шкалой был старательно и заметно выцарапан православный крест.

– Не обманул… – сказала сама себе Анька.

– А ты сомневалась? – переспросил из-за спины Паша.

– Лучше лишний раз посомневаться, чем потом, в самый неподходящий момент, обломаться, – пояснила Анька свою позицию. – Да и сам говорил – уголовникам веры быть не может, а Часовщик наш…

– Ладно, уговорила, красноречивая, давай дальше смотреть…

Метров через сто пятьдесят, возле похожего прибора, вмурованного в замерший грунт стены, они обнаружили уже два нацарапанных креста.

– Верной дорогой идем, товарищи, – порадовалась Анька и даже, казалось, плечи чуток расправила.

И три креста оказались на месте. Возле очередного прибора, на странный циферблат которого ни Паша, ни Анька уже не обратили никакого внимания.

– Ну, и где эта пелена? – раздраженно спросила Анька, вглядываясь вперед, в сумрак подземелья. – Говорил, что рядом, а мы битый час тут бродим по лабиринтам…

– Это ты называешь – бродим? – усмехнулся Паша. – Ну, хорошо, теперь буду знать, как бродят…

В самом деле, по ледяным тоннелям они путешествовали не больше часа, а до этого долго и нудно пробирались неизвестно кем выкопанным лазом от подвала жилого дома в городе до тоннелей в «Белом ключе». Лаз был узким, низким, кое-где укрепленным от обвалов короткими замшелыми деревянными столбами. Паше пришлось перемещаться по нему на полусогнутых, а кое-где и боком, да и Аньке, несмотря на малые габариты, пришлось несладко.

– Глянь, может, за поворотом сразу… – посоветовал Паша, кивая на резкий, практически под прямым углом начинающийся в трех шагах от условного знака поворот тоннеля.

В полуметре от поворота заполняя собой все пространство между стенами, потолком и полом, висела – пелена. С чем бы её сравнить? Подвешенная вертикально беспокойная серо-свинцовая гладь, совсем не похожая на шумное, могучее и живое падение водопада с обрыва, а напоминающая о безмолвной и бездонной глубине омута. Иногда по ней пробегала рябь, мелкие волны, что-то всплескивало в таинственных глубинах, выбрасывая на поверхность белесые, странные барашки пены, и снова пелена замирала в статичном многовековом покое.

– Пришли, – выдохнула Анька, непроизвольно отшатываясь от пелены и прижимаясь к Паше спиной.

– Ну, раз пришли, то пошли дальше, – крепко обнимая девушку за талию, буднично сказал тот. – Чего ждать, да гадать…

…

Горячий воздух бросил в лицо песчаную пыль. Где-то за далеким барханом озверело ревел раненый верблюд. Под ногами струился желто-серо-бурый песок вперемешку с мелкими камнями. Песок ссыпался вниз, в небольшую ложбинку, заполненную мертвыми телами в знакомой до боли экипировке. Наверное, их застали врасплох, никто не успел даже занять позиций, но оборонялись бойцы бывшего крыловского батальона отчаянно, прихватывая с собой, на тот свет, столько врагов, сколько могли.

Разрубленные, расстрелянные, в поношенных яловых сапогах, обмотках, солдатских, неуклюжих ботинках, старых, застиранных гимнастерках и кожаных куртках… они лежали здесь уже давно, высохшие под нестерпимо жарким, злым солнцем пустыни. Уцелевшие в бойне винтовки, револьверы, шашки были подобраны и унесены нападавшими, остались только разбитые, искореженные, погибшие куски металла и дерева. И они, уже полузанесенные песком, смотрелись рядом с погибшими людьми, как их боевые товарищи, павшие с ними в одном бою.

Анька отвернулась, уткнувшись в плечо Паши. Душевная боль, горячий воздух и песчаная пыль выжимали из глаз слезы, но плакать очень не хотелось. Хотелось еще немного постоять на склоне бархана, помолчать над судьбой тех, кто не раз помогал тебе выжить и кому помогала выжить ты.

«…им теперь не больно, и сердца чисты,

И глаза распахнуты по-детски…»

А потом – спуститься по сыпучему такому мягкому, жесткому и жестокому песку вниз и…

Справившись с нахлынувшими эмоциями, Анька отстранилась от Паши, тронула тыльной стороной ладони глаза – влаги не было, – резким движением сбросила с плеч пропахший жестяным холодом зековский ватник и шагнула…

…

По голым смуглым плечам стеганул холодный, осенний дождь. Здесь моросило уже не первый день, и город пропитался влагой, холодным ветром и – гарью.

Горели частные, маленькие домишки, неизвестно чьим упущением сохранившиеся на окраинах. Горели трущобы, построенные полсотни лет назад, панельные, но забитые жутчайшим, легко воспламеняющимся человеческим барахлом. Как спички пылали фешенебельные коттеджи в «зеленой зоне», среди черных, обуглившихся от нестерпимого жара стволов деревьев. Плавился асфальт, уложенный не так давно вместо брусчатки в переулках городского центра. По стенам домов, испаряя черную копоть, сползали к земле жгучие языки напалма.

Где-то совсем недалеко, на соседней улице, частил бухающими разрывами автоматический гранатомет. А уже гораздо дальше, заглушая невнятный шум винтов, с вертолетных подвесок с утробным пронзительным взвизгом срывались ракеты, уносясь на огненных хвостах к невидимым целям.

Они стояли у выхода из подъезда, того самого, в который они попали когда-то, убегая от «ликвидаторов» с чужой свадьбы. Анька растерянно озиралась, не узнавая привычного города, придавленная запахом гари, резким, холодным дождем и бесконечной полифонией далеких и близких разрывов, пулеметных очередей, одиночных выстрелов…

– Что же это, Паша, что? мы же успели, мы же ушли еще до…

Отстранившись от Аньки и сделав пару скользящих шагов в сторону, Паша уже опускался на колено, одновременно выставляя перед собой армейский тяжелый пистолет. С подсвеченной пожаром стороны улицы на них надвигались двое солдат в спецснаряжении. Две громады, лишь общими очертаниями напоминающие людей.

И Паша, то и дело дергаясь влево-вправо, чуть выше и снова – вниз, начал стрелять по ним снизу вверх, надеясь на удачу найти пулями то единственное уязвимое место между броней шлема и воротником жилета… а если уж не будет удачи, то хотя бы опрокинуть силой пулевого удара бойцов, выиграть пару-тройку секунд, уйти обратно в подъезд, найти вход в подвал…

«Странно, как много я успеваю понять и обдумать»… Как в замедленной съемке, как в страшном давно виденном и заученном чуть не наизусть сне, Анька начала медленно подымать ствол маузера…

Вспыхнул за спинами солдат, обжигая глаза, белый всепожирающий огонь… Огонь не знает друзей и врагов, сильных и слабых. Он только горит и сжигает всех, кто окажется на его пути. И бойцы вспыхнули, как два тяжелых, облитых бензином бревна. Они еще шли, не поняв своей участи, передвигали ноги, пытаясь разглядеть что-то в темноте ночи и ярком пламени термита… Но были уже мертвыми, ибо нельзя выжить при трех тысячах градусов жары…

…

За спиной было что-то твердое. И прохладное. Воздух пах сырой свежестью, осенью и почему-то подгоревшими котлетами. И еще – было светло. И освещенность эта ощущалась и через закрытые веки.

«И страшно… и надо…» – подумала Анька, открывая глаза.

Она стояла на лестничной клетке, прижавшись спиной к стене, выкрашенной блекло-зеленой краской. Вместо привычной бесформенной серо-буро-малиновой футболки на ней, прямо на голое тело, была одета кожаная жилетка с полудесятком кармашков; вместо вызывающе короткой юбчонки – черные брюки, не стесняющие движений; а любимые высокие шпильки сменили короткие, полувоенные сапоги с едва заметным каблуком. И еще – правую руку оттягивала тяжесть фантастического здесь и сейчас маузера С-96. А на тыльной стороне ладони запеклась сероватая клякса ссохшейся песочной пыли.

«Полный пушной зверек, – решила Анька. – Не хватает, чтобы сейчас на лестницу вышел кто-то из соседей…»

Помянув пушного зверька, она тут же заметила, что парой ступенек выше по лестнице сидит, настороженно уставившись на нее громадными глазищами, черный кот.

«Он самый, – едва не простонала Анька. – Который мне под юбку заглядывал… И сидит, подлец, на том же месте… Не может такого быть…»

Она осторожно, будто боясь спугнуть наваждение, поглядела налево, на дверь володькиной квартиры, в которой она была всего полчаса или полжизни назад. А была ли? Или ей только-только предстоит ошалело ворваться к соседу, спросить какую-то глупость и вновь очутиться на площадке?

А вот направо, на свою дверь, за которой и начиналось это бешеное, безумное приключение с простого взгляда в окно, она посмотреть почему-то испугалась до мелкой дрожи в коленях.

«Надо успокоиться… просто успокоиться и хоть немного придти в себя…»

Тем более, что кто-то осторожно, крадучись подымался по лестнице снизу…

Он появился в поле зрения ожидаемо и внезапно. Большой, чуточку неуклюжий на вид, с бритой головой, в привычной куртке на пару размеров большей, чем требовалось бы для его габаритов. И взгляд снизу вверх опасной бритвой полоснул по Аньке.

На правой щеке медленно подымающегося по лестнице мужчины Анька отчетливо разглядела следы копоти. Левая рука непроизвольно, сама по себе, метнулась ко рту, но не успела предупредить радостный вскрик:

– Паштет?!!! Ты?.. 

Другие произведения автора:

Перевертыш гл.9

Агент Преисподней. Часть третья. Дикий Демон. IV

Искажение. Перекресток миров-2