Дядя Сурен

 

 

В классе то ли третьем, то ли пятом, уже и не помню. Учителя обратили внимание на мои способности к рисованию, с тех пор за мной и закрепилась слава школьного художника. В восьмом классе, усилиями старшей пионервожатой, как мы ее тогда называли «Товарища Аллы» в  школе была открыта выставка моих работ. Дело в том, что я, как другие наши «художники», не рисовал картины на кусочках бумаги вырванных из школьной тетради или, в лучшем случае, в альбомах для рисования. Я покупал ватман эдак метр на полтора…  ну, а подобные шедевры за столом не полистаешь. Так что идея, как говорится, висела в воздухе. Оставалось только осуществить ее.
Вот тут-то моя мать и вспомнила, что ее двоюродный брат, Сурен, профессиональный скульптор и решила меня на лето к нему отправить.
Дядя Сурен,  узнав, что среди родичей есть его последователи, обрадовался и пожелал как можно скорее познакомиться со мной. Особых проблем я ему не мог доставить, так как он  занимался репетиторством.  Подрабатывал. К нему приходило порядка десяти учеников;  учащиеся художественного училища,  абитуриенты;  готовившиеся  к поступлению в высшие учебные заведения; так что с моим приездом в его мастерской появился всего лишь еще один мольберт.
Мы рисовали каждый день одно и то же, голову римского полководца Гаттамелата . Не знаю чем уж он там прославился, но имя его я запомнил. Дядя Сурен меня и не ругал и не хвалил, иногда, правда,  ставил  в пример, за то, что, как он выражался, я не боялся бумаги.
Двадцать дней  пролетели, словно  один день, двадцать Гаттамелатов, один лучше другого, лежали в моей папке. И вот в одно солнечное утро я сел за мольберт и меня охватило, непонятное чувство, работалось легко, с каждым штрихом все явственнее проглядывались черты  грозного всесильного полководца. Я уже понимал, что сегодня получается лучше, что это, возможно, самый самый рисунок в моей жизни.  Мысленно я  представлял рамку, в которую помещу эту картину.  Одноклассников пришедших  посмотреть  на мой шедевр. Окрыленный, я продолжал работать дальше, уже с опаской, как бы неумелым движением не испортить удачную работу.
Вдруг за спиной появилась тень дяди Сурена, он  небрежно отстранил меня взял в руки черный мелок и стал по моему рисунку  наносить линии, добавлять штрихи.
Раз, два, три  и… Одним словом  картина была испорчена. У меня в глазах потемнело, и  проступили слезы.
Увидев это, дядя Сурен растерялся, обнял меня и сказал.
- Сынок, дорогой мой, прости меня, старика. Понимаешь, только сейчас вот, тобою нарисованное  исправлять можно.